Душеспасительная беседа

— Здравствуйте, бабушка Лизавета! Путь добрый!

— И тебе, милый (милая), того же, тем же концом.

На старости лет появилась у бабки Лизаветы, одна пламенная страсть. При станичном Дворце культуры (а он у батьковцев замечательный, со зрительным залом на тысячу мест!) года два назад образовался ансамбль песни и пляски, назвали его не мудрствуя лукаво «Зерно».

На Кубани каждая вторая девчонка певунья, а каждый третий парень плясун, отобрать из этого благодарного человеческого материала самых звонких и самых «прыгучих» дело не столь уже трудное. А тут еще и руководитель ансамбля попался отличный, не халтурщик и пенкосниматель, а человек с душой настоящего артиста. И, конечно, бабка Лизавета Жерделиха сыграла заметную роль в том, что батьковский ансамбль «Зерно» прославился сначала в районе, потом в крае, а потом слава о нем докатилась и до Москвы.

Бабка Лизавета большой знаток старинной казачьей песни. Она знает их великое множество, и маршевых, с лихим присвистом под рысь, и величавых, как Кубань в разлив, и напоенных щемящей грустью прощания с отчим краем перед далеким походом, таких, от которых у слушателей сжимается сердце, а у старухи певуньи слезы сами бегут и бегут по темной коре щек из непотухающих, гордых ее очей.

Бабка Лизавета Жерделиха приходит на каждую спевку, на каждую репетицию ансамбля «Зерно». Сядет во втором ряду партера и по праву «нашего уважаемого консультанта» (так называет ее дипломатичный умница руководитель) с места бросает свои критические замечания, всегда точные, верные, но порой довольно обидные.

— Дуська, ты что бегишь по сцене, как ленивая кобылешка?! Ты взбрыкивай ножкой, взбрыкивай!

— Я же взбрыкиваю, бабушка Лизавета!..

— Разве так взбрыкивают?! Ты взбрыкни да притопни! Для чего тебе красные сапожки колхозом куплены? Бей об пол покрепче, не жалей колхозных подметок!

Или:

— Илько, ну чего ты, как дурной гусак перед девкой выступаешь? Разве такой выходкой ты ее, гадючку, ухватишь? Ты на нее веселей наступай, грозно, гоголем. Обожди, я покажу!

Она, кряхтя, выходит на сцену и показывает, как надо наступать на гадючку девку грозным и веселым гоголем. Багровый от смущения Илько в голубой черкеске и алом бешмете чешет, криво улыбаясь, затылок, девчата и парни смеются, а бабка Лизавета, умильно щурясь, говорит дипломату-руководителю ансамбля (он стоит в кулисе и делает вид, что ничего такого не произошло, все нормально, все в порядке):

— Извиняйте уж, пожалуйста, Василий Архипыч, за то, что я вмешиваюсь в вашу прегоративу!

В ансамбле у нее есть союзница и верная поклонница Сима Безручко, тоже потомственная казачка, белокурая, крепкая, как орешек, девушка с ангельски хорошеньким личиком, с черными агатовыми глазами, полыхающими вполне бесовским жаром. Бабка Лизавета любит Симу за плясовую удаль, подчиненную, однако, таинственным законам подлинного изящества, никогда не переходящего в разнузданную, наигранную бойкость, за ее высокое, чистое сопрано, за смелый, прямой нрав. Кстати сказать, Сима Безручко неизменный комсорг ансамбля.

Бабка Лизавета Жерделиха говорит про Симу так:

— Симка аккурат как я, когда была молодая, только она беленькая, а я чернявенькая.

Я говорил уже, что слава ансамбля «Зерно» докатилась до Москвы и он был приглашен на гастроли в клубах столицы.

Вся Батьковская вышла провожать своих артистов. На перроне станичного вокзала построился духовой оркестр того же Дворца культуры. Мальчики с красными пионерскими галстуками на тонких шейках, с лицами, такими многозначительными и философски глубокомысленными, какие бывают только у музыкантов-духовиков, когда они дудят в свои трубы, непрерывно шпарили торжественные марши. Солнечные блики плясали на пылающей меди их инструментов.

Ну конечно, бабка Лизавета Жерделиха была тут же. Она расцеловалась с Симкой Безручко, попрощалась за руку с Василием Архиповичем, пожелала всем «ни пера, ни пуха» и ушла, не дождавшись отправления поезда, — боялась, что разволнуется и расплачется, когда состав тронется, не хотела, чтобы люди увидели ее слабость.

В Москве гастроли батьковского ансамбля «Зерно» проходили с большим, настоящим успехом. Заключительный концерт ансамбля на сцене одного из крупных столичных клубов был даже включен в программу телевидения.

...В фойе станичного Дворца культуры, где стоит новенький «Электрон» набралась, тьма народу. Пришла и бабка Лизавета, села на услужливо поданный ей кем-то стул, поставила прямо перед собой батожок и так сидела, скрывая волнение, прямая, недоступная, молчаливая: ожидала начала выступления «своих пострелят»— так она называла колхозных артистов, когда бывала ими довольна.

Наконец диктор объявил то, что положено было ему объявить, и на экране возникла пустая сцена с разрисованным задником. Сидящие в фойе станичного Дворца культуры дружно ахнули, когда рассмотрели этот задник. Расписан он был в условной манере, легким стилизаторским штрихом. Тут были все обязательные атрибуты украинской деревенский старины: колесо от телеги, плетень с нацепленными на колья глиняными глечиками и макитрами, клуня под соломенной крышей, одинокий подсолнух.

Кто-то рассмеялся, кто-то тихо ругнулся. Потом все заговорили разом:

— У нас людей в поле на работу в городских автобусах возят, а они тележное колесо вспомнили!

— Соломенных крыш в станицах днем с огнем не найти!

— И плетней таких давно нема!

— И горшков таких никто не держит!

А затем все оглянулись на бабку Лизавету, ожидая, что скажет ревнительница кубанской казачьей старины.

Бабка сказала просто:

— Вернутся они до дому, я с Василием Архипычем по-своему поговорю, а Симке все косы повыдираю.

Смотреть передачу не стала, поднялась и пошла к выходу, сердито постукивая батожком..

Свою страшную угрозу насчет выдирания кос бабка, конечно, в исполнение не привела, но допрос с пристрастием Симе Безручко учинила. И Сима рассказала бабке Лизавете все как было.

— Мы, бабушка Лизавета, оказались в безвыходном положении! Приезжаем на концерт загодя, нас встречает директор клубам такой весь мягкий и потный, и объявляет: «Идите скорей на сцену, я вам покажу ваше оформление. Я заказал задник для вас одной начинающей талантливой художнице». Василий Архипович ему говорит: «А почему вы нам предварительно не показали эскизы нашего оформления?» — «Времени не было. У нас в Москве свои темпо-ритмы. Да вы не беспокойтесь, у нее получился не задник, а конфетка!»

Бежим в темпо-ритме на сцену. Я, бабушка Лизавета, первая сказала — ребята не дадут соврать! — что мы на этом конфетном фоне выступать не будем. Директор весь побледнел и сказал: «Друзья, это невозможно. Расход мною уже сделан, деньги художнице уплочены, с минуту на минуту приедут телевизионщики, а у них такие темпо-ритмы, что даже мне за ними не угнаться. Надо выступать». И тут еще эта художница — худенькая такая, в шелковых брючках — ревет в три ручья. «Я, говорит, в условном стиле работаю». Я ее спросила: «Вы в кубанских станицах, девушка, когда-нибудь, бывали?»— «Нет!» - «А вообще в деревне?»— «Когда училась в институте, нас на картошку возили». Мне, бабушка Лизавета, ее даже жалко стало, она девушка в общем-то симпатичная и способная, я ее к нам в Батьковскую пригласила погостить, пусть приедет, посмотрит, как мы живем, это ей полезно. Ну что нам оставалось делать? Я сказала ребятам: «Мы сегодня должны петь и плясать как боги. И даже немножко лучше. В этом наше единственное спасение. Примите мои слова как комсомольское поручение!»

— Люди, которые передачу смотрели, говорили, что вы пели и плясали на «отлично» тогда! — смягчившись, сказала бабка Лизавета, прекращая неприятный разговор.

...Был я недавно в Батьковской, видел там и знаменитую бабку Лизавету Жерделиху, и дипломата Василия Архиповича, и Симу Безручко, белокурую красавицу с черными бесовскими глазами, и бравого Илька — он научился наконец наступать на партнершу грозным гоголем, и других героев этой простой истории, которая показалась мне, однако, занятной и в чем-то поучительной.

После концерта — дивный был концерт! — посидел я с колхозными артистами за богатым колхозным столом, пиво-мед пил, по условным усам, текло, а в безусловный рот попадало.

Этой старой присказкой я и закончу свой рассказ.

Благие порывы

Мы встретились с Волосуевым случайно на улице, и я имел неосторожность задать ему самый банальный вопрос:

— Куда думаете летом поехать отдыхать?

— Вас это действительно интересует? — ответил мне Волосуев вопросом на вопрос и посмотрел на меня испытующе.

Неловко было признаться, что проблема летнего отдыха Волосуева меня мало волнует, и я сказал, что поскольку сам для себя лично эту проблему еще не решил, постольку творческие поиски моих знакомых в этом направлении для меня не безразличны.

— Тогда давайте зайдем в эту «стекляшку», посидим, чего-нибудь выпьем и поговорим на эту тему! — предложил Волосуев.

Я согласился. Мы зашли в кафе, почти пустое, и сели за один из свободных столиков. Официантка с пухлым сонным лицом, сидевшая в дальнем углу, поднялась, сунула в кармашек своего фартучка щетку, которой она расчесывала свои русалочьи кудри, подошла к нам, бросила на стол меню в роскошной глянцевой обложке и сердито сказала:

— На меню не надейтесь, выбирайте только из холодных закусок, у нас плита на ремонте.

— А пиво есть? — спросил Волосуев.

— Пиво есть, но на холодное не надейтесь.

— Холодильник на ремонте? — поинтересовался Волосуев.

- На ремонте!

— А кофеварка?

— На ремонте!

— А директор?

— В отпуск ушел!

Волосуев заказал пива, «какое есть в натуре». Официантка принесла две бутылки, откупорила одну из них и, уединившись за своим столиком, стала пудрить нос и подкрашивать губы. В этом странном заведении все и все были на ремонте!

Мы, давясь, пили отвратительно теплое пиво и вели разговор, который я здесь привожу почти дословно.

— Итак, куда же все-таки вы сами поедете отдыхать? — спросил меня Волосуев.

Я сказал, что, по-видимому, как всегда, на Минеральные Воды — Кисловодск, Пятигорск, Железноводск. Я люблю Кавказ и не изменяю ему, я в этом смысле однолюб.

— Вы — несчастный человек! — с пафосом сказал Волосуев.

— Почему?

— Потому что вы сами себя обкрадываете. Отдых должен быть активным, это вам все скажут. Туризм! И только туризм! Сейчас, когда появились туристские поезда, туристские самолетные рейсы, обрекать себя на сидение в каком-то санатории, на одном месте... боже мой, какая дремучая отсталость!

— Да, но если есть необходимость...

— Бросьте! — перебил меня Волосуев. — Активный отдых лучше всяких ванн и процедур укрепит ваше пошатнувшееся здоровье! Не слушайте врачей, слушайте меня! Отдых — это прежде всего восстановление в человеческом организме нервного равновесия. Согласны?

- Согласен, но...

— Никаких «но»! Мы с Сусанной решили: только туризм. Сколько соблазнительных маршрутов! Горный Алтай с его знаменитым Чуйским трактом! Тайга подступает прямо к асфальту. Вы катите в машине, и вдруг из леса выходит самый настоящий, всамделишний, живой медведь...

— Поднимает лапу и просит подвезти до ближайшего зоопарка! — не выдержал я.

— Оставьте ваши шуточки!.. А Кижи на севере — эта деревянная поэма, срубленная одним топориком...

— И никаких гвоздей! — вставил я.

— И никаких гвоздей! — на полном серьезе подтвердил Волосуев. — Азовское море с его лазурной гладью и огненной рыбацкой ухой на берегу. А Закарпатье?! Буйные горные реки и степенные гуцулы. В дубленках — заметьте!.. Костромские и Мещерские леса... Тебердинский заповедник на том же вашем Кавказе... Столько соблазнительных туристских возможностей - глаза разбегаются!

Я слушал соловьиные рулады Волосуева и с невольным уважением поглядывал на этого хилого энтузиаста активного отдыха. Вот это человек! Не то что мы, грешные, с нашей жалкой мечтой о путевочке в минералводский или черноморский санаторий.

Путевку мне достали в один из хороших пятигорских санаториев.

Утром, после завтрака, я шел по длинному коридору в свою комнату. В одном из его отсеков за низким столиком сидели и нещадно дымили сигаретами картежники. Знакомая картинка! Странные люди эти санаторные картежники! Они находят друг друга каким-то собачьим нюхом сразу же, как только сдадут дежурной сестре свои путевки. Сдадут — и тут же садятся играть. Они не лечатся, не отдыхают, не гуляют, не читают, не смотрят кинокартин — весь свой путевочный срок они играют в карты. С утра до обеда, после обеда — в мертвый час («Мы будем шепотом, сестрица, не беспокойтесь!») — и уж, конечно, после ужина, до кефира на ночь. Сидят и весь день гулко шлепают картами по столу, изредка обмениваясь желчными упреками по поводу неверного хода. Я поравнялся со столиком картежников и, к своему великому удивлению, в одном из них узнал... Волосуева! Я окликнул его. Энтузиаст активного отдыха посмотрел на меня пустыми глазами и безучастно спросил:

— Вы — без?

— Без - чего?

— Без жены?

— Без. А вы?

— Я тоже без жены. — Он заглянул в свой карточный веер. — И кажется, к тому же еще и без трех.

Волосуев обернулся к партнерам и ласково, с подхалимскими нотками в голосе, сказал:

— У меня три взятки, друзья, не стоит бить!

— Нет, стоит, милейший, у вас две взятки. Вы без четырех! — жестко бросил один из игроков — могучий, плечистый, угловатый, с диким мохом на лысой, шишкастой макушке, как утес из песни.

Волосуев стал ему визгливо возражать, я ушел к себе.

После ужина мы встретились в том же коридоре.

— Почему вы здесь, Волосуев? — строго спросил я. — По моим расчетам вы должны были катитъ по Чуйскому тракту. Или хлебать огненную уху на берегу Азовского моря. В крайнем случае — примерять гуцульскую дубленку в Закарпатье. А вместо этого вы активно отдыхаете за преферансом с утра и до вечера. В чем дело, объясните, пожалуйста.

Волосуев безнадежно махнул рукой.

- Глупая история! Наш местком получил горящую путевку в этот санаторий... На нее претендовали Проскуревич, Шпунтикова и Колесовский. Меня обуяла жадность. Я расшвырял всех. Даже такую востроногую даму, как наша Шпунтикова, и ту на козе объехал. В общем, путевку отдали мне.

— А как же Сусанна?

— Сусанна уехала одна на Азовское море. — Волосуев печально вздохнул. — Пишет мне, что устроилась замечательно, гуляет, загорает, наслаждается огненной ухой и рыбацкими песнями. А я вот тут... ремизюсь!.. Вы обратили внимание на этого здоровенного, с пухом на лысой макушке?

— Обратил!

— Это он меня... вовлек. Бухгалтер из Ферганы. По-моему, он просто шулер. Всех обыграл, собака!..

Волосуев вздохнул еще печальнее.

— Вы сможете одолжить мне немножко денег? Я проиграл свои дорожные.

Я обещал его выручить.

Через неделю он уехал вместе со своими партнерами. Последнюю пульку они доигрывали в автобусе. На этом активный отдых Волосуева окончился. Суждены нам благие порывы, как сказал поэт!..

Разговорчивые супруги

К моему приятелю врачу-невропатологу обратился в поликлинику за помощью некто Кушкин Максим Савельевич.

— На что жалуетесь? — спросил врач.

— Я, доктор, очень много разговариваю! — сказал Максим Савельевич Кушкин.

— Если ваши собеседники ничего против не имеют, — усмехнулся мой приятель, — продолжайте в том же духе!

- Дело в том, что я сам с собой разговариваю! — смущенно признался Максим Савельевич. — Вот сегодня утром пришел в ванную, стал чистить зубы, ну, и разговорился...