Я - Русский офицер!

Многие немецкие офицеры уже были знакомы по Испании с этим типом самолетов, но после того как в их парке появился «Мессершмитт БФ-109», советские самолеты уже вызывали у них легкую ироническую улыбку. Воюя в составе легиона «Кондор», немцы уже давно опробовали наши «Ишаки» на убойность, и хорошо знали, как те красиво горят, как в воздухе, так и на земле. Единственное, что их удивило из рассказа директора, это информация о нашем новом ИЛ -2, про который они ничего не знали, но с которым им уже через год придется столкнуться в небе над Россией.

Из всех немецких летчиков выделялся один — молодой, белобрысый фельдфебель. Его фуражка, изогнутая в форме седла для лошади, с первой секунды сразу бросалась в глаза. Ямочка на подбородке придавала лицу мужскую привлекательность, не смотря на то, что он был еще совсем молод.

— Франц-Йозеф Вольф, — представился он по-русски без всякого акцента, и, козырнув своей рукой в черной кожаной перчатке, молодцевато, словно юнкер, щелкнул каблуками своих зеркальных хромовых сапог.

— Майор Краснов Леонид Петрович, — сказал отец. — А это мой сын Валерий.

Валерий подал свою руку, и фельдфебель, сняв перчатку, крепко пожал её. Он похлопал Валерку по груди, и сказал:

— Хороший мальчик! Гуд юнге!

Валерий удивленный его познаниями русского языка, в долгу оставаться не хотел и на приличном немецком, ответил:

— Я очень рад нашему знакомству, господин летчик.

— Оу, ты мой юный друг хорошо говоришь по-немецки, — сказал удивленный Йозеф Вольф.

— У меня есть хороший учитель, — ответил Валерий. — Я хочу, как и мой отец, поступить в военное авиационное училище, буду военным летчиком, как вы Франц.

— Это очень похвально! Мужчина должен быть настоящим воином! — сказал фельдфебель, и вновь одобрительно похлопал Валерия по плечу. Вольф достал из кармана две сигары в странных алюминиевых футлярах, которые в Советской России были тогда еще в диковинку и подал одну отцу Валерия, а другую хотел было закурить сам, но крепкая рука отца, остановила его.

— Господин фельдфебель, на территории завода курить запрещено. — Только в специально отведенных для этого местах.

— О, я, я! Я понимаю — хорошо! У меня русская мать, — сказал он, но толстую сигару изо рта вытаскивать не стал. Так и ходил молодой летчик по цехам завода, с торчащей во рту незажженной сигарой. Валерка, что собачонка неотступно бегал за немцами сзади. Он ловил каждое слово, каждую интонацию и, переварив её в своей голове, складывал на невиданные полочки своей памяти.

По немцам было видно, что они чувствуют себя довольно уверенно и даже где-то нагло. Летная форма, галифе, зеркальные хромовые сапоги завораживали своей безупречностью и каким-то военным шармом.

Выступая в заводском клубе перед рабочими и летным составом испытательной эскадрильи, Франц-Йозеф Вольф, расстегнув свой китель, украшенный «Железным крестом», рассказывал, как еще совсем недавно он в бою с Бельгийскими летчиками, одержал две победы, за которые и получил свой первый крест, которым он так гордится.

Тогда еще никто не мог предположить, что уже через год отношение к немцам изменится до-наоборот. Все эти нацистские побрякушки, вся эта форма будет олицетворением настоящего зла и всеобщей народной ненависти. Даже молодой фельдфебель Франц-Йозеф Вольф, ставший для Краснова Валерки объектом восхищения и подражания, в одно мгновение превратится из героя в настоящего преступника и заклятого врага. Но это еще будет, а пока немцы и русские играли в футбол, и ничего не предвещало осложнение обстановки между двумя великими народами, которые уже через двенадцать месяцев будут смотреть друг на друга через прицелы пушек и пулеметов.

Футбольный матч, в плане встречи немецкой военной делегации, был самым зрелищным и самым интересным моментом. Немцы, облачившись в бутсы, черные трусы и красные майки с нацистским орлом на груди, выглядели вполне впечатляюще на фоне черных трусов, голубых футболок с золотым пропеллером на груди и надписью «САЗ» с красной звездой над буквой «А». Правда по уровню игры и индивидуальному мастерству, смоленские заводчане ничуть не уступали немцам, а в некоторых моментах даже имели преимущество. Два тайма на поле шла азартная и в тоже время интересная техническая игра и в этой игре, команда смоленского завода все же со счетом 2–1 одержала достойную победу над будущими немецкими асами, забив на последней минуте победный гол с пенальти.

После окончания матча, каждый немец получил заводской вымпел, а те в свою очередь подарили заводчанам красные флажки с черным и ненавистным пауком Гитлеровской свастики.

— На, держи! Это подарок от дядюшки Геринга, — сказал Франц и, улыбаясь, ловко бросил мяч Валерке.

— Огромное спасибо! — ответил Краснов по-немецки, поймав мяч на лету. В эту секунду сердце паренька забилось с невиданной силой. Оно словно насос гнало по венам кровь, которая отдавала в висках монотонными ударами. Мяч был кожаный. Его лакированные бока даже после такой игры не утратили своего первозданного зеркального блеска и сияли лаковым глянцем. Этот подарок был как никогда кстати, и открывал перед ним и всеми его дворовыми друзьями перспективы большого и настоящего футбола.

По окончании дружеской встречи заводской фотограф, собрав немецкую военную делегацию, запечатлел на долгую память немцев и команду смоленского авиационного завода.

Разве мог тогда Валерка подумать, фотографируясь с немецкими асами, что совсем скоро каждый из них превратится в его личного врага и он, простой русский паренек из Смоленска будет наводить в небе над своей родиной на этих господ настоящий ужас. Разве мог он тогда представить, что судьба вновь сведет его с фельдфебелем, и он лицом к лицу встретится с ним не на футбольном поле, а на полях сражений и развеет миф о непобедимости немецких асов.

Уже на следующий день Краснов с самого утра был на поляне. Ему не терпелось увидеть, как дворовые пацаны воспримут появление в команде настоящего немецкого мяча. Спрятав «пузырь» в тряпочную сумку, Валерка сидел на длинном осиновом бревне, лежащим рядом с поляной еще с каких-то далеких времен. Весь его ствол уже давно был изъеден короедом, а голое и почерневшее от времени бревно было отшлифовано до зеркального блеска задницами детворы, которая целыми днями восседала на нем, словно на трибуне футбольного стадиона.

— О, глянь пацаны, Червонец на «трибуне» развалился. Наверно, загорает? — сказал Синица, глядя на Краснова. Валерка лежал неподвижно, скрестив ноги. Его кепка была натянута козырьком на глаза, и он делал вид, что дремлет.

— Эй, Червонец, проснись, нас обокрали! — крикнул Синица, и вся компания заржала от его остроумной фразы.

— Что ржете!? Дайте спокойно полежать, — ответил Валерка, сдерживая себя от желания показать новый мяч.

— Ты будешь с нами «пузырь» гонять!? — спросил Синица, присаживаясь рядом на бревно.

— Это тот «пузырь», что старыми фуфайками набит? — спросил Краснов, не поднимаясь с полированного ствола дерева.

— А у тебя, что лучше имеется? — спросил Синица, закуривая.

— А то! — ответил Валерка, натянув кепку почти на кончик носа.

— Тогда че лежишь, кого ждешь? — спросил Синица, глубоко затягиваясь.

— Дай лучше дернуть, — попросил Валерка и протянул руку. Синица три раза подряд глубоко затянулся, и, оборвав кончик гильзы папиросы зубами, вставил её между пальцев Червонца. Валерка нащупал папиросу, всунул себе в рот и глубоко втянул в себя горький и вонючий дым.

— Красноармейские? — спросил он, продолжая лежать на бревне.

— Нет — «Наша марка», — ответил Синица, давясь от смеха.

— Да у тебя на «Нашу марку» денег не хватит, — сказал Краснов. — Да и табачок там поароматней и помягче будет. А этот, до самой жопы продирает… Настоящий конский жопораздиратель!

— Хорош гоношиться! Тоже мне знаток! Вставай, погоняем мячик! — ответил Синица и толкнул в бок Валерку.

Валерка, не поднимаясь с бревна разжевал кончик гильзы папиросы и, приклеив её на ноготь указательного пальца, вслепую щелчком отправил окурок в полет:

— На кого Бог пошлет, — сказал он и резко поднялся, придерживая рукой кепку.

Окурок, наполненный слюной, после сильного щелчка взлетел в воздух и, описав дугу с каким-то странным чваканьем, шлепнулся на поношенный ботинок Ферзя.

— Ты, че, сученок, рамсы попутал? Я тебе сейчас как по дюнделю заеду! — заорал стародавний враг Фескин и уже приготовился к драке, закатав рукава своей полотняной рубахи.

— Да хорош Ферзь, наезжать на него, Червонец же не видел тебя, — сказал Синица, заступаясь за друга.

— Ты, конопатый, форточку свою прикрой. Не с тобой базарят, фраер дешевый. Видел, не видел — мне по-хрен! Его бычок, вон как прилип к моему ботинку и ему отвечать за это…

Ферзь подошел поближе и поставил перед Валеркой свой ботинок, на котором и впрямь торчал приклеившийся окурок.

— Вытирай козел! — сказал Ферзь, и грозно сжал кулаки.

В эту минуту Валерка понял, что Ферзь просто хочет унизить его в глазах пацанов.

Ботинки Фескина чистотой особой не блистали, и даже этот окурок не мог испортить их потрепанного вида. Парни, с интересом глядя за происходящим, собрались полукольцом за спиной Фескина, и над поляной воцарилась тишина.

— Я сказал, вытирай! — вновь повторил Фескин, уже конкретно заводясь на драку.

Валерка ехидно взглянул на Ферзя снизу вверх, и разжался, словно пружина так быстро, что Фескин даже не сообразил, как кулак Червонца, что было сил, впился в его пах.

Нестерпимая тупая боль пронзила все тело Ферзя. Он, задыхаясь, выпучил свои глаза и схватившись за низ живота, упал в пыль около бревна. Скрючившись и мыча от боли, Ферзь стал кататься по земле, изрыгая из себя проклятия и угрозы в адрес Валерки.

В то самое мгновение все поняли, что Червонец уложил Ферзя одним ударом. Краснов не дал себя унизить в глазах дворовых пацанов и этим мгновенно снискал себе еще больше авторитета и уважения.

Пока Фикса отходил от побоев, Валерка, как ни в чем ни бывало, достал из сумки мяч, подаренный ему немецкими летчиками, и с видом победителя красиво пнул его, окончательно утверждая превосходство ума против грубой силы.

— Каторжане, держи «пузырь»! — заорал он, и мяч красиво взлетел над поляной. А завороженные полетом пацаны, замерли в полном непонимании. Мяч красивый, кожаный, словно птица, на мгновение завис в воздухе и, упав на землю, вновь подскочил. Он был настоящий, и это было уже чудо…

— Ура, ура, ура! — заголосили пацаны, и бросились ловить подпрыгивающий по полю фашистский «пузырь», в который с первого раза влюбились все ребята нашего двора.

В эти минуты им было все равно, что испытывал Ферзь, валяясь в пыли около спортивной «трибуны». Власть рыжего Ферзя над ребятами в одно мгновение рухнула, словно карточный домик.

Теперь властью над компанией был футбольный кожаный мяч, от которого невозможно было даже оторвать свои взгляды. Это был подарок судьбы, и он в одно мгновение объединил тогда всех ребят в дворовой команде. По случаю торжественного вброса нового «пузыря», как называли мальчишки мяч, сразу же состоялась дружеская игра. В ее азарте и бушующих страстях, никто и не заметил, как ушел Саша Фескин. Никто тогда даже и не вспомнил о нем. Футбол закружил ребят в своем вихре, словно торнадо и никому не было дел до побитого «дворового короля», который еще недавно имел среди всей шпаны власть, основанную на силе.

Вот так, одним ударом Краснов Валерка, стал настоящим героем дня и окончательно избавил ребят от деспота Фескина, объединив вокруг игры целые улицы, некогда сходившиеся друг с другом только в кулачных сражениях…

Арест

Новость об аресте Ферзя застала Валерку на летном поле. Как только, спустившись по крылу У-2, он спрыгнул на землю, в этот самый миг увидел, как через все поле стремглав бежит Синица. Его видавшая виды, залатанная шотландка, словно флаг развевалась по ветру, обнажая напряженные мышцы упругого пресса.

Не добежав до Валерки нескольких метров он, задыхаясь, завопил еще издалека:

— Червонец, Фиксу нашего, легавые повязали вместе с бандой Вани Залепы! Говорят, что они кассира с авиационного завода завалили, когда тот из банка получку нес…

Отстегнув замки парашюта, Валерка, было, собрался бежать, но командирский и властный голос инструктора-лейтенанта, остановил его.

— Курсант Краснов — стоять! Ты, куда змееныш, намылился, мать твою, ежики-лысые…!? Что за посторонние на летном поле во время учебных полетов? — обратился он к Синице.

Синица, стоя в позе «вратаря», уперся руками в колени. Он настолько глубоко дышал, что слюна белой пеной произвольно стекала по его подбородку, и у него не было сил даже вытереть её.

— Он сейчас оклемается и уйдет товарищ лейтенант, — сказал Валерка, вступившись за Синицу.

— Пока он оклемается, ему винтом башку в щепки разнесет, — ответил инструктор, закуривая. — Пять минут и чтобы духу его не было! Пусть ждет тебя на краю поля. Мы еще не закончили. Разбор полетов по плану…

Синица постепенно приходил в себя. Он рукавом рубахи вытер слюну и сказал:

— Валерик, Фиксу легавые замели! Я почти всю дорогу бежал, чтобы сказать тебе. У нас полный двор НКВДешников и народной уголовной милиции. Черные «воронки». Участковый со своим наганом к вам домой заходил вместе с чекистами. Что-то ищут — караул!!! Сплошной кипишь!!!

В эту секунду в душе Краснова, что-то странно екнуло. Чувство какой-то опасности, нахлынуло на него, и он всем сердцем ощутил, что дома произошло, что-то неладное.

Ноги как-то сами по себе подогнулись и он, расслабившись, плюхнулся на парашют, валявшийся тут же на земле.

— Что, что было дальше!? Давай рассказывай! — спросил Валерка, предчувствуя сердцем беду.

— Тетка Фруза говорила, что легавые и тебя якобы ищут… Будто они и тебя в чем-то подозревают. — Сказал Синица, придя в себя от марафонского бега.

— А я-то тут причем? — недоуменно спросил Краснов, делая удивленные глаза.

— А притом, что ты мог знать, когда получку повезут на завод. Участковый дядя Жора не знает, что вы с Феской враги. Он то и настропалил НКВДешников, что вы, якобы закадычные друзья.

— Вот же сука! Это он мне простить не может нашу дуэль с Ферзем.

— Да нет же! Участковый давно на вашу квартиру глаз положил, — ответил Синица. — Он давно говорил, что твой отец эту квартиру получил незаконно. А еще…

Синица подошел к Краснову и на ухо прошептал:

— Участковый говорил, что твой батька немцам продался, и что ты, тоже за мячик футбольный продался Гитлеру и шпионишь в пользу фашистов. Короче, ходит и распространяет слухи, что якобы ваша семейка, это настоящий шпионский рассадник. Ты меня, Валерка извини, но в такое время говорить о шпионах, это моментом угодить на «Американку». Вон батьку Левы, тоже чекисты замели в свой НКВД. Говорят, что тот враг нашего народа. А какой он враг? Он всю жизнь на железной дороге отработал сцепщиком.

— Я теперь понимаю. Участковый инспектор специально хочет моего отца в Магадан отправить без права переписки, чтобы завладеть нашей квартирой. Все же этот Жора, настоящая блин сука! А я думал он наш, настоящий советский милиционер! А он контра недобитая!

— Во-во, дошло наконец-то до тебя, как до жирафа, — сказал Синица, постукивая Краснова пальцем по лбу.

— Хватит, свидание окончено! — послышался голос инструктора. — Курсант Краснов, ко мне, мать твою, ежики-лысые…

— Есть! — сказал Валерка, и вскочил с парашюта. Он лениво, без особого желания взял его и натянул лямки поверх своего синего комбинезона. Застегнув ремни, отряхнул прилипшие к брюкам сухие травинки, и, подняв с травы кожаный шлем с очками, со злостью водрузил себе на голову.

— Ладно, я тебя там подожду, — сказал Синица и уныло побрел на край поля к ангару.

— Повторим! — приказал лейтенант-инструктор. — Взлет-посадка!

— Я готов, товарищ лейтенант, — ответил Краснов, слегка унылым голосом.

— Ты, мне тут курсант, не хандри! За полем или дома за тарелкой с борщом будешь хандрить… Сейчас, курсант, ты — учебная боевая единица… Если хочешь поступить в авиационное училище, то постарайся окончить эти курсы с отличием. Как говорит товарищ Сталин: «Комсомольцы все на самолет»! Вот и вперед, к самолету! Комсомолец, мать твою, ежики-лысые…

Валерка влез по фанерному крылу «этажерки» в кабину и устроился там, сев как положено на парашют. Инструктор уселся во вторую кабину и хлопнул Краснова по плечу.

— От винта! — прокричал Краснов и двигатель самолета стрекоча, стал раскручивать тяжелый деревянный винт. Мотор стал набирать обороты и когда его звук превратился в монотонное жужжание, Валерка добавил газ, хвост самолета поднялся, освободив крючок тормоза из зацепления с грунтом. Самолет послушно покатился по мягкому полю, чтобы уже через несколько секунд оторваться от земли и взмыть в небо подальше от всех земных проблем. В этот самый момент отрыва, Валерка и ощущал поистине настоящее наслаждение. Какие-то пушистые шарики катились по всем внутренностям до самых пяток, кишки в животе странно поднимались к диафрагме, вызывая своим перемещением приятный и блаженный зуд. Краснов потянул ручку штурвала и У-2 плавно пошел в набор высоты. Ветер бил в лицо, холодом обжигая открытые участки кожи, незащищенные большими летными очками.

В этот миг, он словно улетал в своем сознании от суровой и даже трагической реальности и только волей подчинял фанерный самолет.

Земля уходила все дальше и дальше, и Валерка, взглянув на уменьшающиеся дома, деревья, машины, людей все сильнее тянул на себя ручку штурвала, набирая высоту.

Оказавшись один на один с небом, он в те минуты забывал все неприятности, которые оставались там, далеко на земле. Чувство свободного полета, чувство независимости, спускались на него с небес неземной благодатью, и с этим невиданным ощущением он полностью отдавался во власть пилотирования.

«Этажерка», разогнанная силой мотора, падая, входила в вираж. То свечой зависала в воздухе, словно карабкалась на гору, но, не достигнув вершины, тут же срывалась в пропасть, завывая разрезанным плоскостями воздухом. В эти самые минуты, когда кусок фанеры с мотором подчинялся его воле, его разуму, Краснову хотелось просто петь. Он мурлыкал под нос слова популярной песни из кинофильма «Семеро смелых», двигал штурвалом, заставляя учебный У-2 выполнять немыслимые виражи пилотажа.

Город проплывал то справа, то слева. Золоченые купола Успенского собора сменялись красным хребтом крепостной стены смоленского Кремля и ртутным блеском, бежавшего на юг великого батюшки-Днепра.

Валерка до боли в сердце любил свой город, и эти проносящиеся картинки смоленских улиц, парков, мостов над древним Днепром, вселяли в его сердце великую гордость за свою Советскую Родину. В такие минуты полета он забывался, и только крики инструктора, прорывающиеся сквозь треск мотора и вой винта заставляли его вернуться в мир реальности.

Лейтенант-инструктор, перепуганный смелостью пилотирования Краснова, словно сапожник ругался матом, но после того как самолет благополучно садился на взлетно-посадочную полосу, он глубоко вздохнув, прощал все Валеркины вольности в воздухе, видя в нем рождение нового талантливого летчика-аса.

Валерка еще не знал, что белокурая девчонка, прозванная дворовыми пацанами Леди, с замиранием сердца смотрит за каждым его полетом в театральный бинокль с высокой голубятни. А после каждого маневра Краснова она крестится, причитая пришедшую на её девичий ум молитву, услышанную еще от своей бабки.

— Еже иси на небеси… Да святится имя твое! Да прийдет воля твоя!

Сохрани раба божьего Валерку! Не дай дураку убиться!

Ей в те минуты было страшно, жутко страшно за того, чье сердце уже полностью принадлежало ей и только ей. В Краснове она видела того единственного и того самого желанного лихого парня, с которым мечтала прожить всю жизнь, с кем мечтала нарожать детей и умереть в один день, так никогда и не познав горечи разлуки.

Но сегодня, сегодня для всех был день особый, и Ленка чувствовала, что грядут какие-то ужасные перемены, которые заставят по-новому взглянуть на весь этот мир.

Поселок гудел, словно разоренный улей, обсуждая арест Саши Фескина. Старушки, постоянно сидящие на лавочке, уже давно пророчили ему незавидную судьбу уголовного арестанта, выдавливая из себя в его адрес ехидные реплики.