Я - Русский офицер!

Александр Шляпин

Я - Русский офицер!

Господу - душу!

Жизнь - Родине!

Сердце - любимой!

Честь - никому!  

 Пролог

Леночка появилась в нашем дворе года два назад. Из худой, угловатой девчонки с пшеничными косами она как-то незаметно для дворовых ребят превратилась в статную девушку приятных идеальных форм. Мать Елены после смерти своего мужа офицера РККА, погибшего где-то на Дальнем Востоке во время боев за Халхин-Гол, переехала из Читы жить в Смоленск, где и устроилась на работу в "Красный крест" хирургом. Так называли смоляне областную клиническую больницу с момента ее основания.

Жило семейство Луневых в нашем районе в двухэтажном деревянном бараке, в обычной для того времени коммунальной квартире на четыре семьи. Там всегда пахло керосином и углем, а огромные черные тараканы прятались в углах, ожидая, когда хозяева разойдутся по своим делам, чтобы провести ревизию мусорных ведер.

Ленка училась в музыкальной школе, и каждый день проходила мимо раскидистого куста сирени, растущего во дворе. Там в его тени, дворовые ребята, закинув школьные портфели и сумки по домам, собирались играть в карты.

— Ленка, это деваха! — со вздохом как-то сказал конопатый, рыжий мальчишка по кличке Хвощ, увидев, как девчонка направляется в музыкальную школу, держа под мышкой папку с нотами.

— Я бы…

— Что ты!? Ты еще зелень сопливая!? Не по твоему Хвощ карману такая телка! Ей шо… Ей прынца подавай, а мы кто для неё — так шпана голожопая? Давай сдавай, а то сидишь тут башкой крутишь, как филин на суку, — сказал Синица.

— Нет, эта Ленка, настоящая англицкая Леди! Такая вся из себя! Ну, просто — Фифа! — со вздохом сказал Хвощ, тасуя в своих руках колоду потертых карт. Синица, заведенный игрой, щелкнул ему подзатыльник для ускорения процесса, да так звонко, что кепка слетела с его головы. Ребята засмеялись и заорали вслед уходящей девчонке:

— Леди, Леди, Леди!!!

Вот именно с того дня пацаны подхватили это ласковое прозвище, которое прилипло к ней на долгие годы и даже через много-много лет Ленка, с удовольствием и душевным умилением воспринимала его и отвечала ребятам своей прекрасной улыбкой.

— Леди, Леди! — орали пацаны вслед уходящей красавице, но Ленка всегда шла дальше и на окрики никогда не оборачивалась, чем вызывала к себе еще большее уважение.

Почти каждый день она проходила мимо нашей компании, помахивая сумочкой, а завороженные её красотой ребята еще долго делились впечатлениями, представляя эту девчонку в своей разбитной компании.

Саша Фескин, хулиган и заводила, к тому времени был наполовину сирота. Его отец, один из криминальных авторитетов Смоленска, погиб в тридцать шестом, попав на бандитское перо где-то в воровских разборках. После его смерти Фикса воспитывался матерью, но она уже ничего не могла сделать с распоясавшимся юнцом, который фактически постоянно жил на улице и общался с дружками папаши по криминальному цеху. Все ребята знали, что он сознательно пошел по стопам своего бандитского папочки и, похоже, такая жизнь, наполненная воровскими приключениями, ему очень нравилась. В компании ребят фамилия Фескин была трансформирована, и все, от самых младших до самых старших звали его просто "Фикса".

Саша Фескин очень не любил, когда уличные пацаны называли его такой неброской кличкой.

И вот… В один из весенних дней, когда ему прилично надоели такие издевки, он собрал на свою "сходку" всю местную шпану, которую силой мускулов крепко держал в своих руках.

— Все мужики, раз и навсегда "Фикса" умер, да здравствует "Ферзь"! — сказал он с таким металлом в голосе, что в те минуты по спинам пацанов пробежали невиданного размера мурашки. Сашин рык, словно рык льва, поставил точку в своем лидерстве.

И вот с того времени он стал любыми путями и своей силой отстаивать этот титул, который сам себе тогда придумал. Пацанам в принципе было плевать на его выходку с кличкой, но рисковать из-за нее никто не хотел, зная о его тяжелых и тренированных на пачках газет кулаках. Поэтому многие из ребят безропотно согласились называть его "Ферзем", хотя "за глаза", он так и продолжал оставаться просто "Фиксой".

— Ну, Ферзь, так Ферзь — чего орать, будто тебе яйца прищемили! Пусть так и будет! — сказал Синица с легкой ухмылкой, щелкая по привычке семечки.

Синицу в этой компании пацаны воспринимали как правую руку Фиксы, хотя он был сам по себе и всегда проявлял свою независимость. В лидеры Синица не лез, но и, зная себе цену, никогда не собирал окурки возле трамвайной остановки.

Все ребята тогда знали, чтобы быть настоящим "Ферзем" и заводилой компании, нужно было иметь заслуженный авторитет и чувство справедливости, которые присутствовали у Сашки, но не в том достаточном объеме, чтобы владеть ситуацией. А у Фиксы, на тот день кроме "поджигала" на три спички, да колоды старых вытертых карт, не было за душой ровным счетом ничего. Этот его "авторитет" лидера и кличка были какой-то фальшивкой, и никто не воспринимал его на должном уровне, что всегда являлось поводом для мелких стычек.

Соперником Фиксы в этой компании и в делах амурных был "Червонец", так звали приятеля Синицы, Краснова Валерку. Валерка силой, как самозванец Ферзь особо не выделялся, но ввиду своей начитанности и уму, пользовался в нашем дворе заслуженным авторитетом. Его папочка, майор ВВС Красной армии, служил на 35 авиамоторном заводе военпредом и, вращаясь в компании городского начальства, был в те времена, довольно большой и уважаемой шишкой. Валерка, хоть и был из семьи офицера, папиным сыночком не был, а крутился на улице вместе со всеми. Прозвище свое "Червонец" получил не за красивые глазки, а за свою фамилию — Краснов. У него всегда водилась в кармане копейка, которую он никогда не жалел и жертвовал своим друзьям на их нужды. Связываться с сыном майора Краснова никто не хотел, поэтому ему многое сходило с рук: будь то разбитое футбольным мячом окно или бегущий кот с консервными банками, который будил по ночам весь рабочий поселок. Именно за эти качества его вес в нашей компании постепенно, но стал преобладать над авторитетом самозванца Ферзя.

Пацаны, видели его незаурядность, ум, доброту, потянулись к Червонцу, забывая о том, что королем района слыл новоявленный и наглый Сашка Ферзь.

Со временем все встало на свои места. Каждый из этой компании по мере взросления сам себе определял свое место в жизни. Кто шел учиться в ФЗУ и другие училища, а кто — воровал с Ферзем на колхозном рынке и в трамваях, совсем не представляя себе другой жизни.

Однажды…

Случилось это в то время, когда для Краснова вся дворовая суета надоела и в его судьбу незаметно, но уверенно вошла симпатия всего района — Леди. Ферзь, как претендент на руку и сердце девчонки, подобной наглой выходки от Червонца не ожидал. Он всегда считал, что она создана для него, и никто из ребят не имеет права посягать на якобы его «собственность». Но все случилось иначе. Ленка, вопреки вниманию и ухаживаниям Ферзя, просто выбрала Валерку, как человека, в котором она видела свою любовь и настоящее девичье счастье. Это и стало тем яблоком раздора, тем детонатором, который просто взорвал Ферзя и привел его на тропу войны со своим бывшим товарищем. Жажда реванша и мести за свой проигрыш в делах любовных, заставили его пойти на крайние меры. Все слилось воедино, и он твердо решил на глазах всей дворовой шпаны расправиться с Красновым и вернуть себе объект своего вожделения и любовных мечтаний, окончательно закрепив свое лидерство посредством кулаков.

Стрелка была забита им по всем канонам бандитских законов. Посмотреть на бой «быков» и расправу Ферзя над Червонцем, собралась вся поселковая шпана. По закону жанра, место для кровавой дуэли было намечено в руинах старой церкви, разбитой коммунистами еще в период борьбы с мракобесием и религией. Вот там, среди битого кирпича и ржавых крестов, упавших во время взрыва с куполов, должна была состояться настоящая жиганская разборка, которая и должна была поставить точку в споре между двумя влюбленными «маралами».

Ферзь к тому времени поднаторел и набрался опыта в подобных делах отстаивания своих личных интересов. Он был полностью уверен, что в несколько секунд сможет справиться с соперником, и тогда Леди, как переходящий приз, вновь вернется к нему на правах победителя.

Развалины храма в тот день гудели, словно трибуны легендарного Колизея. Все пацаны думали, что крепкий и наглый Ферзь сможет одержать верх, а Краснов будет повержен на этом ристалище, как тевтонский воин во время ледового побоища.

Рассевшись на камнях, как в партере театра, пацаны, как обычно, закурили собранные на улице окурки и замерли в ожидании настоящего зрелища, бурно обсуждая предстоящие эпохальные события нашего двора, которые должны были сменить существующую власть.

Ближе к началу великого поединка, в широких дверях храма в компании с Синицей и своими приближенными, появился сам Валерий Краснов. Синий бостоновый костюм из военного отцовского отреза, сидел на нем как на дорогом манекене в городском универмаге. Это придавало ему не только уверенность, но и тот шарм, от которого млели почти все девчонки нашего рабочего поселка. Его респектабельный вид настолько поразил пацанов, что они единодушно пришли к мнению, что Валерка пришел сдаться Ферзю без боя и зрелища, ожидаемого несколько дней, просто не будет.

В отличие от Краснова, Саша Ферзь появился на назначенный поединок со своей блатной шпаной. Войдя в храм через запасной вход, который еще в двадцатые годы был наполовину разрушен взрывом динамита. Фескин, ввиду своего социального происхождения не мог похвастаться богатством своего гардероба. Его старое ФЗУшное галифе, да залатанная льняная рубаха, подпоясанная солдатским ремнем, придавала ему вид эдакого взбунтовавшегося пролетария, угнетенного жирными «котами» капитализма. За поясом его брюк, как огнестрельное оружие многозначительно торчала рукоятка «поджигала», перемотанная черной изоляционной лентой. Он с небывалым гонором поднялся на груду битого кирпича и встал перед Валеркой, словно Дантес перед Пушкиным, зацепив свои пальцы за старый, потертый и видавший виды, древний солдатский ремень. Во рту его торчала папироса, которая как знак устрашения, перекатывалась языком из одного угла к другому, показывая, таким образом, свое пренебрежение и доминирование над соперником.

— Ну что, фраерок кучерявенький, будем рамсы качать, кому с Ленкой ходить!? — спросил Ферзь на блатном дворовом жаргоне, стараясь навести на Краснова страх.

Но Валерка без всякого страха взглянул на вождя «красножопых», как он его называл, и довольно спокойно ответил:

— Это Ферзь, не тебе решать, с кем будет встречаться Леди. Ее спросить надо или ты ее чувства в счет не ставишь? А уже потом, как она скажет, будешь мне свои зубы прокуренные показывать, — ответил Краснов довольно мирно, что повергло Фескина в еще большее бешенство.

— Да я тебя, сученыш, порву, как обезьяна газету! — завопил Ферзь, и, выхватив свой «поджиг», направил его в Краснова. — Нашпигую тебя сейчас сука гвоздями, что на жопу свою больше не сядешь!

Даже после такого выпада, Краснов остался спокоен как памятник Сталину, стоящий возле областного комитета партии. Предчувствуя, что без драки не обойтись, он скинул с себя пиджак и подал его Славке Синице, который бросил компанию Ферзя за его криминальные склонности. Он стоял позади Червонца, из-под козырька кепки глядя на своего бывшего друга, ухмыляясь и зная, что приготовил Червонец для этой встречи. В ту самую секунду все увидели, как за поясом брюк Краснова черным воронением блеснула рукоятка револьвера. Ферзь, завидев ствол, на минуту опешил и даже сделал шаг назад, но вовремя взял себя в руки. Наличие пистолета придавало Валерке какую-то уверенность, поэтому Фескин рисковать своим здоровьем не стал, а перешел на простые бульварные оскорбления, стараясь хоть словом, но все же зацепить Валерку на рукопашный поединок.

— Кто ты такой!?Ну кто ты такой!? Черт ты, из коробочки! Ты меня решил своей волыной напугать? — нагло орал Сашка. — Да я, таких как ты, пачками укладывал! — продолжал вопить Ферзь, держа Краснова в прицеле своего «поджига», который он сделал пару лет назад из стальной трубки от автомобильного насоса. В другой руке, наготове, у него был коробок спичек, чтобы вовремя чиркнуть им по затравке. Руки его от бешенства тряслись, и было видно, что, не смотря на свое настроение, он все же стрелять не будет, хоть и показывал свою решимость.

Краснов, с присущим ему спокойствием, расплылся в улыбке и вытащил из-за пояса револьвер, который он довольно лихо крутанул на пальце, чем вызвал мычание удивления собравшихся на зрелище ребят. Он знал, что Ферзь, хоть и считал себя лидером местной шпаны, но все же вряд ли отважится стрелять при сопливых свидетелях, которые с замиранием сердца и страхом смотрели на весь этот спектакль и ждали его развязки.

Валерка, улыбаясь, прицелился в Ферзя и три раза подряд выстрелил из револьвера в кирпичную стенку над его головой. Маленькие крошки колотого кирпича и красная пыль облачком осыпалась на рыжую голову Сашки, окрасив ее в еще более рыжий цвет. В ту секунду Фикса хоть и вздрогнул от выстрелов, но не потерял лица, остался холоден и бесстрашен. Он все также перекатывал папиросу из одного уголка рта к другому и смотрел на Валерку глазами полными какой-то жуткой ненависти, которая с каждой минутой закипала в его груди. Казалось еще минута, и они вцепятся друг другу в глотки и будут биться, катаясь по кирпичам, пока кто-нибудь не умрет или не признает свое поражение.

— Че слабо, слабо сука в меня шмальнуть? — спросил он, выплюнув окурок себе под ноги. Судя по его наглому и ехидному лицу, он с поля брани бежать не собирался, а наоборот, скривив свой рот в нахальной улыбке, обнажил на клыке «рандолевую» фиксу, которую ему вставил знаменитый бандит Ванька Залепа.

— Дурак ты, Фикса! Да нужен ты мне, как зайцу подтяжки, — сказал Краснов и сунул наган за пояс своих брюк. — Ты так и не понял, что детство давно уже кончилось, а ты все еще в казаки-разбойники играешь! Твое дешевое царство мне не нужно, а за Ленку я застрелю любого и тебя в том числе. Забудь ее и иди своей дорогой, нам все равно не по пути, — сказал он, надевая свой пиджак.

Фескин как-то равнодушно поглядел на свой видавший виды «поджиг» и, ухмыльнувшись блатной компании, зашвырнул его далеко в церковные руины. Возможно, до него дошло, что самопал нагану не ровня, а значит, ему больше не нужен. «Поджиг» еще не успел упасть на землю, как пацаны, мгновенно слетев со своих насиженных мест, бросились искать его, рыская на ощупь в глубине подвала, эту бесценную для них железку.

Наверное, в ту самую минуту такого противостояния до него все же дошли слова, сказанные Красновым, и он понял, что детских игр больше не будет. Не будет ни «казаков-разбойников», ни «горелок», ни самокатов на подшипниках по Благовещенской улице до самого Днепра. Будет теперь все иначе. Будет — взрослая жизнь, которая уже через год изменит судьбу каждого из них. Теперь судьбы Краснова и Ферзя окончательно и надолго разошлись, словно это были в море корабли и они еще не знали, что убежит много воды, прежде чем они вновь увидят друг друга.

Все заметили, что Краснов со своим наганом и независимостью стал для него не просто соперником в делах амурных, а самым настоящим заклятым врагом. От закипевшей в Сашкиной груди ненависти, злобы и простого мальчишеского отчаяния, он никогда не смог бы простить Краснову его смелости и прямолинейности. Ведь сегодня Валерка, на глазах всех пацанов, которые считали Ферзя авторитетом, одержал победу и старался принизить его значимость среди поселковых ребят. Ферзь никогда не прощал такого отношения к себе. Прищурив глаза подобно хищнику, он сказал:

— Давай фраерок, на кулаках биться, или ты без «волыны» не в состоянии за себя постоять!?

Ферзь знал, точно знал, что запросто уложит Валерку с первого удара. Ведь он всегда рассчитывал на свою силу и ту природную наглость, что досталась ему от его бандитского папаши, промышлявшего по Смоленску разбоями.

— Я на тебя, Саша, плевать хотел с высоты этой колокольни! Нет у меня желания биться с тобой на кулаках! Твое мифическое царство над этими пацанами, мне совсем не нужно! — равнодушно сказал Валерка. — Ты Сашка, просто дурак! Ты хочешь, остановить прошедшее время и совсем еще не понимаешь, что ты уже не сопливый пацан, а взрослый мужик. У нас с тобой Ферзь, очень разные представления об этой жизни, да и пути в ней абсолютно разные, — сказал спокойным голосом Валерка, не сдавая своих позиций.

Пацаны, собравшиеся поглазеть на разборки, в тот миг так ничего и не поняли из происходящего. Червонец со стволом мог вполне поставить Ферзя на место, но делать этого почему-то не стал!? И тогда всем стало ясно, что ему это не надо. Не надо…

Пока соперники разбирались между собой в споре, на выстрелы, прозвучавшие в руинах, поспешил местный участковый милиционер, который и поставил окончательную точку в их споре.

Местный легавый дядя Жора, был из рабоче-крестьянских органов милиции и прекрасно знал, что кто-то из пацанов просто балуется найденным где-то огнестрелом. Но, все же, исполняя долг, он на всякий случай вытащил револьвер, чтобы своим вооруженным видом навести на дворовую шпану настоящий страх. Держа в руке потертый временем милицейский наган, он стал аккуратно переступать через кирпичи, стараясь быть незамеченным. Но пронзительный свист прозвучал над головой милиционера и многогранным эхом отразился от стен разрушенной церкви, предупредив всех о приближающейся опасности.

— Атас, пацаны, легавые! — прокричал Синица, и вся компания разом вспорхнула, словно воробьи с проводов, и бросилась бежать из развалин тайными «партизанским тропами», которые они изучили до самого последнего кирпича и закоулка.

Лишь Валерка-Червонец да Сашка-Ферзь, так и остались на месте, молча глядя друг другу в глаза.

— Что засранцы, попались!? Я вам, бля… сейчас покажу, как из наганов в божьем храме палить! — сказал он, подойдя вплотную к противоборствующим сторонам. — Ну-ка черти, давайте выворачивайте свои карманы! — сказал дядя Жора в надежде увидеть у ребят боевое оружие, выстрелы которого еще несколько минут назад доносились из руин.

По приказу участкового, подростки, насупившись, не спеша, вывернули свои карманы, но к удивлению дяди Жоры в них ничего, кроме папирос и спичек не было. Валерка, зная примитивные заморочки местного легавого, загодя и незаметно скинул ствол в черное узкое окно, ведущее в подвал храма.

Не веря своим глазам, милиционер еще раз лично обыскал каждого из них и, убедившись, что признаков оружия не найдено, тут же спрятал в кобуру свой потрепанный револьвер. Сняв свою синюю фуражку, он вытер платком со лба пот, и каким-то удрученным скрипучим голосом сказал:

— Так, засранцы, считайте, что вам на сегодняшний день крупно повезло! В следующий раз Фикса, я тебя выверну наизнанку! Даже если я найду хотя бы один патрон, то я вас обоих посажу за бандитизм, по указу от апреля этого года нашего вождя товарища Сталина! Тебя Краснов, это тоже касается! Я не посмотрю, что твой папочка военпред на тридцать пятом авиационном заводе. Пусть все его считают шишкой, но мне на это плевать. Лет по десять, я вам на Соловках гарантирую. Вот тогда и посмотрим, какие вы запоете песенки на лесоповале в Туруханском крае товарищи хулиганы.

В эту минуту противостояния, глядя друг другу в глаза, пацаны вдруг поняли, что действительно, детство безвозвратно ушло. Участковый дядя Жора как раз стал той силой, которая мгновенно нейтрализовала их бушующую ярость и вернула разум в головы.

Встреча с Вольфом

Довоенный весенний Смоленск утопал в свежей зелени городских деревьев. Золоченые купола Успенского собора, да и многих других церквей высились над деревьями и старинной крепостной стеной знаменитого смоленского Кремля, построенного еще в бытность Ивана Грозного. Благоухание цветущей черемухи наполняло весь воздух в городе неповторимым ароматом, который будоражил все внутренние струны и настраивал девичьи сердца к первой и самой чистой любви.

Уже с утра, пацаны, собравшись на поляне, на Зеленом ручье возле крепостной стены, гоняли в футбол, поднимая своими ногами клубы пыли. Тяжелый мяч, пошитый из плотного брезента и туго набитый тряпками, летал из одной стороны в другую, гулко хлопая под ударами ног юных футболистов.

Каждое утро к двухэтажному кирпичному дому Валерки Краснова, подъезжала казенная «Эмка» и нудно сигналила, сообщая его отцу о своем прибытии. Отец Краснова, высокий стройный майор в летной форме, служил на авиационном заводе представителем военного управления ВВС РККА. Каждое утро он, спускаясь к машине, останавливался и махал своей рукой Валеркиной матери, которая из окна кухни смотрела на своего мужа-красавца и офицера-летчика своим влюбленным взглядом. Валерка тоже высовывался в окно, и глядел на отца с упоением, упершись локтями в подоконник. В эти минуты он, словно в трансе погружался в свои юношеские мечты, представляя себя таким же бравым, как и его батька, офицером. Он мечтал, как каждое утро, уходя на службу, он будет также махать рукой Луневой Леночке, которая совсем нежданно нашла дорожку к его мальчишескому сердцу и поселилась теперь в нем на всю жизнь.

После того как машина уезжала на завод, Валерка вновь возвращался к своим историческим баталиям и кропотливо и дотошно погружался в мир аэродинамики и изучению стратегии и тактики победоносного войска Александра Македонского. В осуществлении своей мечты он полностью отдавался изучению истории великих сражений, анализируя ошибки и просчеты стратегов былых времен.

Страсть стать военным летчиком настолько овладело его сознанием, что все свое свободное время он посвящал подготовке к поступлению в авиационное училище. Раз в неделю, по воскресениям, он ездил на аэродром в аэроклуб, где вот уже целый год осваивал нелегкую науку летать. Допотопный фанерный планер стал для него тогда первым самолетом, которым по прошествии целого года теории, он управлял в воздухе своими руками, отцепившись от буксировщика.

Однажды, оторвавшись от земли, и ощутив это волшебное и прекрасное чувство, он настолько влюбился в это чистое синее небо, что порой ему казалось, что эта его новая любовь к воздухоплаванию и те неописуемые ощущения свободы полета, пересиливают даже его любовь к Ленке.

Леди в такие минуты, как бы отходила на задний план, и вся эта невиданная страсть была направлена только на овладение планером, который плавно скользил в небе, рассекая плотный воздух своими широкими крыльями. Глядя с высоты птичьего полета на Смоленск, на Днепр, на поля и леса, он фактически на какой-то миг забывал о дорогой его сердцу девчонке. Но каждый раз, пролетая над городом, он инстинктивно среди тысяч домов, старался найти дом самой красивой и дорогой его сердцу, его Леди, чтобы с гордостью и любовью помахать ей крыльями.

— Эй, Червонец, ты дома!? — прокричал с улицы Синица, держа в руке рваный мяч.

Валерка, отодвинув тюль, выглянул на улицу, и, увидя толпу пацанов, крикнул со второго этажа:

— Что надо!?

— Слушай Краснов, мы опять «пузырь» порвали! Помоги!

— А я, что вам, скорая помощь!? — отвечал Валерка. — Вы за неделю четвертый раз свой мяч рвете. А я вам должен его ремонтировать?

— Да ведь только ты, можешь уболтать дядю Моню. Он же тебе верит! — кричал Синица. — У нас денег нет! Но мы обязательно заплатим!

Валерка, бросив дела и закрыв учебник немецкого языка, спустился вниз во двор.

— Ура! — орали пацаны, прыгая от радости при виде Краснова, в карманах которого почти всегда звенела монета.

— Ладно, пошли, — сказал Валерка, и, подхватив рваный мяч с торчащими из него тряпками направился на Ленинскую улицу, где в полуподвальном помещении находилась сапожная мастерская старого еврея Мони Блюма.

Дяде Моне было уже много лет. Седая козлиная бородка была единственным украшением на его лице. По привычке, он постоянно ходил по своей мастерской, держа в зубах три кленовых гвоздя, которыми он подбивал кожаные подошвы дорогих нэпмановских ботинок. Эти деревянные гвоздики разбухали, и как бы срастались с кожей, намертво держа спиртовую подошву. Всем нравилась аккуратная работа Мони, от того у него всегда было достаточно клиентов из респектабельных нэпманов и чиновников высокого ранга Смоленского обкома, облисполкома и даже НКВД.

— О, Валеричка пожаловал, собственной пэрсоной! — говорил дядя Моня, поднимаясь со своего обитого кожаными лентами стула. В его мастерской вкусно пахло резиновым клеем и свежей кожей, а его рабочий халат тоже был весь в клею со случайно прилипшими кусочками резины и кожи.

— Ви, уважаемый, снова порвали свой «пузырик»? Видно, Валеричка, невиданные баталии бушуют на вашем дворовом стадионе, раз вы так часто рвете мои американские капроновые нитки!?

— Дядя Моня, заштопайте, пожалуйста! А то эти футболисты от меня не отстанут. Только деньги я занесу вам, как только батька зарплату получит. Сегодня, к сожалению, я пуст, как турецкий барабан.

Моня знал Краснова и всю его семью, поэтому верил ему, как своему сыну Давиду. Валерка никогда не подводил сапожника и вовремя возвращал то, что обычно был должен за ремонт мяча или своих потертых ботинок.

Моня брал мяч, аккуратно запихивал в него тряпки, и с виртуозной ловкостью при помощи дратвы и шила зашивал мяч, придавая ему первозданную прочность. В эти минуты подобного таинства пацаны, завороженные работой мастера, замирали и, словно под гипнозом наблюдали за каждым движением старого и мудрого сапожника-еврея.

— Держите, Валеричка, свой «пузырь»! Я думаю, он вам еще немного послужит! Вот если бы вы купили себе кожаный мяч с надувной камерой, то тогда бы вам не пришлось тратить деньги на ремонт этого барахла. Сегодня я, Валеричка, сделал вам его бесплатно. Старый еврей Моня Блюм хочет на долгие годы оставить свой вклад в развитие Советского спорта в городе Смоленске. Может, вы станете знаменитыми футболистами, которыми будет гордиться вся страна?

— Спасибо дядя Моня, — хором закричали пацаны и с криком ура вновь убежали на поляну гонять уже отремонтированный мяч.

На какое-то мгновение Валерка с евреем остались наедине, и тогда Моня, видя в нем родственную душу, начал свой долгую беседу.

— Валеричка, вы не спешите? — спросил он, чтобы поделиться тем, что наболело на его сердце.

— Да нет, вот только уроки… Остался последний год, так я не хотел бы терять свою форму. Я ведь хочу поступить в военное училище, чтобы стать военным летчиком, как мой отец.

— А вы, Валеричка, не боитесь, что скоро начнется война!? — спросил еврей, глядя поверх своих очков. — Вам придется воевать с самым грозным врагом.

— Нет, не боюсь! Товарищ Сталин нам говорит, что мы будем воевать малой кровью на стороне противника. Я в аэроклуб, в ОСАВИАХИМ хожу, и уже на планере научился летать, и даже значок получил «Ворошиловский стрелок». Вот так, вот! — похвастался Краснов.

— Вы хоть сами-то верите в эти сказки? Я знаю, несомненно товарищ Сталин прав, но немцы… Эти сволочи накопили горы всякого оружия. Они захватили Польшу и всех евреев согнали в гетто. Они разорили все еврейские магазины в Германии и теперь преследуют нас на каждом шагу по всему миру. А теперь они пойдут войной на Советский Союз, и точно так же будут наводить тут свои порядки.

— Я так не думаю. У нас же с немцами договор о ненападении. Сам товарищ Молотов подписал его еще в прошлом году с их министром Рибентропом, — сказал Валерка более чем уверенно, удивляя Моню своей начитанностью.

— Я знаю, Валеричка, но поверьте мне, старому еврею Моне Блюму, война обязательно будет! Вот только когда? В этом году, через год или десять, но она будет… И помяните мое слово, Валерик, Гитлер утопит всех в крови! Ви еще вспомните наш с вами разговор.

В тот момент Краснов был уверен, что это просто опасения старого еврея, изжившего свой ум в борьбе за выживание в условиях развитого социализма. В его голове никак не укладывалось то, что сказал Моня.

Разве мог Гитлер напасть на Советский Союз, когда связи между государствами набирали обороты дружбы и взаимного сотрудничества, думал Валерка, зная об отношениях СССР и Германии. Отец постоянно рассказывал, что неоднократно на завод приезжали немецкие специалисты и офицеры Люфтваффе. Они с любопытством знакомились с технологией и новейшими образцами военных самолетов создаваемых на отцовском заводе. Участвовали в учениях и даже играли в футбол в дружеских встречах. Нет, войны не должно было быть! К такому мнению пришел Краснов-младший и возвратился в свой мир учебников и всевозможных военных наставлений.

В один из таких дней конца мая, отец как-то неожиданно позвал Валерку с собой на работу. Только в машине он узнал, что по очередной договоренности на завод прибывала партия новых экскурсантов из Германии. Эта весть обрадовала его до корней волос, ведь Валерка изучал немецкий язык. Отец, зная увлечение сына, равнодушным оставаться не мог. Он хотел, чтобы сын на практике проверил свои знания и вживую пообщался на немецком с легендарными офицерами Люфтваффе, о которых тогда писали все советские газеты.

Не знал ни Леонид Петрович, ни Валерка, что ровно через год и один месяц эти стройные, холеные германские летчики будут бросать бомбы на его Смоленск, на этот завод. Будут убивать мирных жителей: детей, стариков, а после очередного рейда, за чашечкой кофе станут дымить сигарами и хвастаться о своих новых победах в кругу таких же, как они фашистских выродков.

Валерка с отцом вместе приехал на завод еще с самого утра. Он бесцельно шлялся по цехам в ожидании немцев, и ему тогда казалось, что время тянется, словно оно сделано из авиационной резины.

Ближе к полудню ворота завода со скрипом открылись, и на его территорию, пуская клубы дыма, въехал автобус с немецкими офицерами, которые прилетели на заводской аэродром на своем самолете. Валерка подошел к отцу и вместе с ним, и директором завода, да председателем местной партийной ячейки, они встретили дорогих гостей, которые словно хозяева Европы, вальяжно, один за другим выходили из автобуса.

Летчики выходили из автобуса, и тогда Краснов заметил, что они как-то странно смотрят в безоблачное голубое небо, как бы изучая ориентиры, для будущего бомбометания. Создавалось такое ощущение, что они восхищаются чистотой небесной выси, которая в эти майские дни была необычайно чиста и прозрачна. Уже позже Валерка поймет, что привычка смотреть на небо закладывается в подсознании летчика уже с первого взлета и никогда не отпустит, пока есть силы держать в руках штурвал самолета.

— Господа офицеры, вы находитесь на территории тридцать пятого смоленского авиационного завода. Здесь мы производим моторы для наших истребителей И-16 и ЛаГ-3, а также для нового штурмовика ИЛ-2, - сказал директор, приглашая гостей пройти по цехам.