Помоги проекту - поделись книгой:
Элдерсма взял карандаш, лист бумаги и стал писать.
Последовало три имени: члена Совета Нидерландской Индии, директора и одного молодого человека из торговой палаты.
– Если в Лабуванги не злословят люди, то это делают за них столы! – сказала Ева.
– Духи, – пробормотала Ида.
– Обычно являются насмешливые духи! – пояснила фрау Рантцов.
Но стол продолжал стучать.
– Записывай, Онно! – просила Ева.
Элдерсма продолжал писать.
– А-д-д-и! – выстукивала ножка.
– Нет! – закричали все голоса хором, опровергая сказанное. – Теперь столик ошибается! Уж его-то, молодого де Люса, никогда в этом не подозревали!
– Т-е-о! – исправился столик.
– Ее пасынок! Какой ужас! Вот это другое дело! Всем давно известно! – закричало множество голосов.
– Но мы это и так знаем! – сказала фрау Рантцов, глядя на ножку стола. – Пожалуйста, сообщи что-нибудь, чего мы не знаем! Пожалуйста, столик! Пожалуйста, дух!
Она обращалась к ножке любезно и убедительно. Все засмеялись. Стол заскрипел.
– Сохраняйте серьезность! – предупредила мефрау Дорн де Брёйн.
Стол упал Иде на колени.
– Аду![33] – закричала хорошенькая полукровка, словно очнувшись от транса. – Он ударил меня в живот!
Все смеялись, все смеялись. Стол сердито вращался, они встали со своих стульев, не отрывая рук от стола и танцуя вместе со столом этот сердитый вальс.
– В… будущем… году… – отстукивал стол.
Элдерсма записывал.
– Ужасная… война…
– Между кем и кем?
– Европа… и… Китай…
– Это звучит как сказка! – по-прежнему ухмылялся доктор Рантцов.
– Ла… бу…ванги… – отстукивал столик.
– Что? – спросили они.
– Это… дыра…
– Скажи, пожалуйста, что-нибудь серьезное, столик, – упрашивала фрау Рантцов своим нежным голосом матроны-немки.
– Опас… ность… – стучал стол.
– Где?
– Угро… жает, – продолжал стол, – Лабу… ванги.
– Опасность угрожает Лабуванги?
– Да! – стукнул стол один раз, сердито.
– Какая опасность?
– Вос…стание…
– Восстание? И кто же восстанет?
– Через два… месяца… Сунарио…
Все обратились в слух.
Но стол вдруг, неожиданно, снова опрокинулся Иде на колени.
– Аду! – снова воскликнула молодая женщина.
Больше стол ничего не желал говорить.
– Устал… – отстучал он.
Но никто и не думал снимать с него руки.
– Убирайтесь, – простучал стол.
Доктор, ухмыляясь, положил на стол свою короткую широкую ладонь, как бы усмиряя его.
– Мерзавец! – выругался стол, скрипя и крутясь. – Гад! – продолжал он ругаться.
Потом последовали другие бранные слова в адрес доктора, словно их выкрикивал уличный мальчишка, бесстыдные и бессмысленные ругательства.
– Кто выдумывает эти слова? – спросила Ева с возмущением.
Но их явно никто не выдумывал, ни три дамы, ни ван Хелдерен, человек идеально добропорядочный и сейчас возмущенный наглостью духа.
– Это дух, совершенно точно! – сказала Ида, вся бледная.
– Я выбываю из игры, – сказала Ева нервно и убрала руки со стола. – Какая-то чепуха, ничего не понимаю. Это все забавно… но стол явно не умеет вести себя в приличном обществе.
– Новые возможности в светской жизни Лабуванги! – подтрунил над ней Элдерсма. – Не пикник, не бал, а танцующий стол.
– Надо больше упражняться! – сказала мефрау Дорн де Брёйн.
Ева пожала плечами.
– Совершенно непонятно, – сказала она. – Я уверена, что никто из нас не жульничал. Ван Хелдерена трудно заподозрить в том, что он отстукал такие слова.
– Ну что вы! – воскликнул ван Хелдерен.
– Надо будет повторить сеанс, – сказала Ида. – Смотрите, вон по двору идет хаджи[34]…
Она показала рукой в сад.
– Хаджи? – спросила Ева.
Все посмотрели в сад. Ничего не было видно.
– Ах нет, – сказала Ида. – Мне показалось. Мне привиделся там хаджи… Нет, это лунный свет.
Было уже поздно. Гости попрощались, весело смеясь, удивляясь, но не находя объяснений.
– Надеюсь, дамы не разнервничались слишком сильно!
Но нет, дамы были относительно спокойны. Они были скорее заинтригованы и ничего не понимали.
Было уже два часа, когда гости разошлись по домам. Город беззвучно дремал в бархатной тени садов, лунный свет струился потоком.
V
На следующий день, когда ван Элдерсма уже ушел на службу, Ева, занятая домашними делами и расхаживавшая по дому в саронге и кабае, увидела, что к дому по дорожке идет Франс ван Хелдерен.
– Можно к вам? – крикнул он.
– Конечно! – крикнула в ответ Ева. – Заходи. Но я иду в кладовую.
И она показала ему свою корзинку с ключами.
– Через полчаса я должен быть у резидента, но я пришел рановато… вот и решил заглянуть к вам.
Она улыбнулась.
– Но я вся в делах! – сказала она. – Идем вместе в кладовую.
Он пошел за ней следом, на нем был черный люстриновый пиджак, ведь он шел к резиденту.
– Как Ида? – спросила Ева. – Хорошо ли она спала после вчерашнего спиритического сеанса?
– Неважненько, – ответил Франс ван Хелдерен. – Думаю, лучше ей больше в этом не участвовать. Ночью то и дело просыпалась, бросалась мне на шею и просила прощения, не знаю за что.
– А я вот совсем не нервничала, – сказала Ева. – Хотя так и не поняла, что это было.
Она открыла дверь кладовой, позвала кухарку –
– Ла… ла-илла-лала! – закричала она.
Кухарка вздрогнула и повторила сказанное, потом пришла в себя и принялась просить прощения.
– Буанг,
Кухарка, поддавшись внушению, тотчас бросила поднос с плодами рамбутана и манго на пол, потом опомнилась и с извинениями принялась собирать фрукты с пола, качая головой и щелкая языком.
– Идем отсюда, – сказала Ева Франсу. – А то она разобьет еще и яйца. Идем отсюда,
– Айо, клувар! – повторила старая кухарка. – Простите,
– Идем посидим в задней галерее, – предложила Ева ван Хелдерену.
Он пошел за ней.
– Ты такая веселая, – сказал он.
– А ты нет?
– Нет, мне грустно в последнее время.
– Мне тоже. Я как раз вчера об этом говорила. Это из-за воздуха в Лабуванги. Остается только дальше крутить наш стол.
Они сели в задней галерее. Он вздохнул.
– Что-то случилось? – спросила она.
– Ничего не могу с собой поделать, – сказал он. – Я тебя люблю, не могу без тебя жить.
Она помолчала.
– Ты опять за свое… – сказала она с упреком.
Он не ответил.
– Я же тебе говорила, я не создана для любви. Я холодная. Я люблю моего мужа, моего сына. Давай останемся друзьями, ван Хелдерен.
– Я пытаюсь бороться с собой, но ничего не получается.
– Я нежно отношусь к твоей Иде и ни за что на свете не хотела бы сделать ее несчастной.
– А мне кажется, что я ее никогда не любил.
Поделиться книгой: