Помоги проекту - поделись книгой:
— к «плебсу» (наемным рабам) она обращается с такими искушениями, которые разжигают преимущественно плотские страсти;
—в тех, кто себя считает «буржуазией» (вассалы), она, прежде всего, разжигает страсть гордыни;
— «элите» (сеньорам) она предлагает самый мощный «наркотик» — страстное желание мировой власти.
Таким образом, капитализм как духовное явление противоположен христианству, рассматривающему эти страсти как страшную угрозу для дела спасения человеческой души. «Начинающие» носители «духа капитализма» ограничиваются плотскими усладами (или желаниями их). Они — социальная база «настоящих», «продвинутых» носителей «духа капитализма». Последние — это не просто предприниматели (торговые, промышленные) или банкиры, получающие прибыли и увеличивающие свои богатства. Главное — они хотят быть «как боги», возвышающиеся над людьми и определяющие судьбы человечества. А это уже не просто отход от христианства, это откровенное богоборчество, которое в какой-то момент заявляет о себе открыто как о религии антихриста.
Догмат второй: цель оправдывает любые средства
Капитализм с экономической точки зрения является моделью общества, которое запрограммировано не на созидание благ, а на их перераспределение (производство благ может иметь место при капитализме, но по критериям прибыли это далеко не самый эффективный способ обогащения; перераспределение — намного эффективнее). Слово «перераспределение» — политкорректный термин «научных» монографий и учебников. Фактически речь идет о банальном ограблении небольшой кучкой людей (капиталистов) всех остальных членов общества. Средства, используемые для такого ограбления, делятся на две группы:
а) средства, основанные на прямом (физическом) насилии;
б) ненасильственные средства (точнее сказать, средства опосредованного, непрямого насилия).
В эпоху становления капитализма преимущественно использовались средства прямого насилия. В учебниках по истории и экономике это называется «первоначальным накоплением капитала». Конкретные средства такого «накопления»:
— «огораживания» крестьянских земель, т. е. насильственный сгон крестьян с их земель и превращение их в пауперов и люмпенов (будущий «пролетариат»);
— колониальная политика (эпоха великих географических открытий), которая сводилась к ограблению местного населения осваиваемых колоний (особый интерес представляли золото и серебро), превращению местных жителей в рабов, захвату обширных территорий с их природными ресурсами и т. п.;
— конфискация церковных земель и другого церковного имущества.
После завершения процесса первоначального накопления капитала основной упор был сделан на использование методов опосредованного насилия. Суть этих методов проста — эксплуатация наемных работников, т.е. получение капиталистами большей части производимого этими работниками продукта. Конечно, эксплуатация также была и остается насилием, но без применения оружия и открытого убийства людей. Такое насилие условно можно назвать экономическим насилием. Впрочем, экономическое насилие обязательно предполагает возможность применения прямого насилия. Иначе наемные работники откажутся от труда в пользу капиталиста. Достаточно часто угроза прямого насилия реализуется практически (борьба со стачками, забастовками и демонстрациями наемных работников с участием полиции или даже армии). Время от времени нам показывают такое насилие по телевизору.
Идеологи и апологеты капитализма всячески стремятся подчеркнуть «свободный» характер труда при этой форме общественной жизни. Кстати, одно из определений капитализма, данных М. Вебером, — «рациональная самоорганизация свободного труда»[293]. Вебер данным определением стремился показать, в частности, принципиальное отличие капитализма от рабовладельческого строя, базирующегося на насилии. Внешне при капитализме действительно создается впечатление, что работники добровольно, без принуждения включаются в процесс производства. Но это происходит потому, что их сначала, в эпоху первоначального накопления капитала, «освободили» — от земли и иных средств производства. Социолог Н. Зарубина пишет по этому поводу: «Рынок рабочей силы для капитализма формировался путем жестокого освобождения масс населения от традиционных связей с землей, сельским трудом («огораживания» в Англии в XV— XVII веках, названные революцией богатых против бедных), запретов на нищенство и бродяжничество и т. д... Освобожденный от всего, кроме перспективы голодной смерти, человек, естественно, по доброй воле пользуется возможностью наняться на работу и таким образом осуществляет «рациональную самоорганизацию» рабочей силы»[294].
В условиях «позднего» капитализма (капитализма XXI века, в котором мы с вами живем) опять возрастает роль прямого насилия. Например, растут масштабы прямого (физического) рабства в мире. В развитых странах Запада (особенно США) заметную роль во внутренней экономике начинает приобретать так называемое тюремное рабство (использование бесплатного труда заключенных). Усиливается военная агрессивность Запада в отношении стран, богатых природными ресурсами, с целью установления контроля над этими ресурсами и т. п.
Возвращаясь к методам опосредованного насилия, следует назвать следующие конкретные методы эксплуатации наемных работников:
— в процессе производства (экспроприация капиталистами большей части произведенного этими работниками продукта[295]);
—в сфере обращения и кредита (отъем части оставшегося у них продукта труда с помощью монопольных цен на потребительские товары и услуги, с помощью потребительских кредитов в виде ссудных процентов и т. п.);
— через налоговую систему (уплата подоходного и ряда других налогов, большая часть которых затем через бюджетную систему перераспределяется в пользу капиталистов).
Особо следует остановиться на таком «ненасильственном» методе ограбления, как взимание процентов по предоставленным ссудам и кредитам — ростовщичество. Христианство всегда крайне негативно относилось к ростовщичеству как одной из наиболее отвратительных форм сребролюбия. К этому еще стоит добавить, что первыми носителями «духа капитализма» были именно ростовщики. Первой формой капитала, зародившейся еще задолго до появления в мире христианства, был ростовщический капитал (Вавилон). В Римской империи согласно многочисленным источникам ростовщичество уже процветало. Это дало основание ряду авторов утверждать, что в Древнем Риме уже существовал капитализм в его ростовщической модификации. «Вирус ростовщичества» в условиях превращения христианства в государственную религию на протяжении многих веков подавлялся благодаря твердой позиции Церкви и высокому уровню духовно-нравственного состояния христиан[296].
В конечном счете использование всех методов накопления капитала (всех без исключения!) означает нарушение важнейших заповедей христианства. Прежде всего — заповеди «Не укради». Французскому социалисту XIX века Пьеру Ж. Прудону принадлежит известная формула: «Частная собственность — кража». Эта фраза французского мыслителя хорошо знакома каждому грамотному человеку. Между тем очень похожие слова были произнесены за полторы тысячи лет до Прудона Святителем Василием Великим (330—379): «Личная собственность есть кража»[297]. Перефразируя приведенные выше слова, скажем: «Накопление капитала — кража».
Там, где капитал образуется с помощью прямого насилия, нарушается еще одна заповедь — «Не убий». Эта заповедь нарушается и в случае использования экономических методов накопления капитала: изъятие капиталистом у работника большей части произведенного им продукта нередко лишает работника и членов его семьи средств, достаточных для удовлетворения жизненно необходимых потребностей, а это вызывает болезни и преждевременные смерти. Впрочем, часто случаются не только преждевременные, но и мгновенные смерти. Капиталисты, стремясь минимизировать свои издержки, повышают риски производственных и транспортных аварий, техногенных катастроф (особенно в энергетике), которые влекут за собой большие человеческие жертвы.
В сфере торговли и кредита в основе экономических методов эксплуатации лежит один из серьезнейших грехов — обман. Еще в большей степени обман процветает на финансовых рынках, где «игроками» оказываются как капиталисты, так и те же наемные работники.
Механика капиталистической экономики такова, что одним из серьезных ограничений для безграничного накопления капитала выступает платежеспособный спрос в обществе. Главные потребители производимых товаров и услуг — не капиталисты, число коих в обществе крайне невелико. Таковыми могут выступать составляющие основную часть общества простые граждане, наемные работники, но их реальные доходы сильно урезаны самими же капиталистами.
Для преодоления этого противоречия начинается искусственное стимулирование платежеспособного спроса населения. Каким образом? С одной стороны, во всех слоях общества начинается искусственное разжигание страсти к потреблению. Эта страсть означает культивирование в человеке потребностей, которые не являются естественными. Это избыточные потребности, многие из них даже можно назвать противоестественными и вредными (не только для души, но и для тела). Естественные потребности имеют вполне четкие пределы и создают вполне определенный спрос. А вот многие противоестественные потребности поистине безграничны и могут порождать такой же безграничный спрос. Это заставляет капиталистов культивировать в обществе грех: блуд, стремление к роскоши, наркоманию и т. п. В структуре спроса происходят изменения в пользу тех товаров и услуг, которые удовлетворяют греховные потребности. Грех становится двигателем экономики!
Страсть к потреблению даже в простых людях разжигает страсть к деньгам. Это заставляют их трудиться еще интенсивнее. Кроме того, им предлагаются кредиты, людей приучают жить в долг, загоняют в долговые ловушки и долговое рабство. Наконец, людей приучают к добыванию денег нетрудовыми способами — приобретая ценные бумаги и играя на финансовых рынках. Находясь в таких сетях финансовой, а главное — духовной несвободы, человек окончательно забывает о деле спасения души[298].
Страсть к сребролюбию (стяжание денег) и страсть к потреблению (стяжание вещей и удовольствий) — две стороны одной медали, называемой «капитализм». Сегодня эти две страсти сопутствуют человеку независимо от того, на какой бы ступени социальной лестницы он ни находился. Наш соотечественник Ф.В. Карелин (1925—1992) еще в советское время предупреждал об угрозе надвигающегося капитализма с его грехом стяжательства в двух основных ипостасях: « ... капиталистический способ производства экономически нуждается в грехе (алчности предпринимателей и развращенности потребителей)»[299].
Как известно, Бог создал человека по Своему образу и подобию. Одно из главных свойств Бога заключается в том, что Он — Творец. Стало быть, и человек задумывался Богом как творческое существо. Это означает, что в хозяйственной сфере человек должен трудиться и создавать материальные и нематериальные блага, раскрывая при этом все те таланты, которые он получил от Бога. Через творческий труд человек уподобляется Богу как Творцу. Творческий труд — это и заповедь, и идеал христианской жизни. И тут мы особо ощущаем противоположность христианства с его идеалом творческого и созидающего труда и религии денег, которая ориентирует людей, прежде всего, на перераспределение и потребление. Труд при капитализме неизбежен, но такой труд не имеет ничего общего с христианским идеалом :
1) он является не свободным, а принудительным;
2) большая часть трудовой деятельности в современной капиталистической экономике не связана с созданием жизненно необходимых благ (люди заняты в сфере перераспределения — торговле и финансово-кредитном секторе, в производстве оружия, в оказании услуг сомнительного свойства и т. п.);
3) такой труд не является творческим.
Мы не будем погружаться в детальное исследование методов, с помощью которых капиталисты осуществляют накопление своих богатств (это дело экономистов и социологов). Наша задача — показать, что все эти методы неизбежно предполагают нарушение христианских заповедей, являются проявлениями грехов, в том числе смертных. В Евангелии добываемое такими способами богатство названо «неправедным богатством»[300].
Хотя мы выше критиковали концепцию Вебера, касающуюся происхождения капитализма из протестантской этики, тем не менее должны признать, что протестантизм с его примитивной и «толерантной» догматикой оказался очень удобной религией для «первопроходцев» капитализма. В контексте нашего разговора о средствах приумножения капитала хотелось бы обратить внимание на догмат, что протестанта спасает внутренняя вера, а все остальное — не столь уж важно. В. Тростников пишет об этой духовно-нравственной неразборчивости протестантизма в сфере хозяйственной жизни: «Теперь на то, чтобы выжимать соки из наемных трудящихся и драть с кредитуемых высокие проценты, была дана религиозная санкция: спасает внутренняя вера, а внешние дела могут быть любыми»[301].
Догмат третий: «святость» частной собственности
По большому счету этот догмат производен от первого догмата. Приобретение богатства — необходимое, но не достаточное условие существования капиталистического порядка. Это богатство надо защищать от посягательств со стороны других членов общества. Прежде всего — со стороны «плебса» (наемных работников). Также возможна ситуация, когда на богатство одного капиталиста посягает другой капиталист.
Однако главной функцией современного государства оказывается защита капиталистического богатства. Она обеспечивается специально создаваемой системой законов, судебными учреждениями, полицией и армией, тюрьмами и т. п. Фактически в капиталистическом обществе складывается государственно-правовая система, которая узаконивает результаты тех экспроприаций, которые осуществляют капиталисты. Еще раз напомним формулу Прудона: «Частная собственность — кража».
Иногда говорят, что экономическая и правовая доктрины христианства не исключают (и даже обосновывают) существование института частной собственности. Однако здесь требуется уточнение. Под частной собственностью в данном случае подразумевается то имущество граждан, которое является результатом их собственного труда и не используется для получения прибыли. Такую собственность правильнее называть личной собственностью, или трудовой собственностью. Она вполне законна, и ее защита должна быть важной функцией государства.
Хотя, конечно, социальным идеалом христианской жизни является общественная собственность — т. е. совместное владение всем имуществом всеми членами христианской общины. Это проистекает из одинакового понимания всеми святыми отцами того, что единственным собственником всего в мире является Бог. Кстати, слово «Бог» санскритского происхождения и обозначает Того, кто владеет всеми богатствами. Все без исключения люди — лишь пользователи и имеют при этом равные права пользования. Выступая за общее, совместное владение вещами (фактически при отказе от личной собственности — конечно, добровольном) как социальный идеал христианства, Иоанн Златоуст в качестве эталона рассматривал руководимую апостолами общину первых христиан в Иерусалиме[302]. Конечно, сегодня такая высота христианского духа не по плечу современным людям, поэтому и допускается личная (индивидуальная трудовая) собственность.
Экономическая доктрина христианства также считает допустимой совмещение индивидуальной трудовой и коллективной трудовой собственности. В реальной жизни коллективная трудовая собственность может иметь разные модификации: кооперативная, общинная, артельная и т. п. Это очень важная и многогранная проблема, выходящая за рамки данной работы. Приведем лишь выдержку из Иоанна Златоуста: « ... в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особым усердием стараемся разъединиться между собою, отделиться друг от друга, образуя частные владения, и говорить эти холодные слова: «то твое, а это мое». Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, м оно более согласно с самой природой»[303].
В хозяйственной жизни общества надо различать два основных вида вещных объектов:
а) те, которые созданы человеком, являются результатом его трудовой деятельности (продукты сельского хозяйства, добывающей и обрабатывающей промышленности, строительства);
б) те, которые человеку дал Бог, и которые еще пока не опосредованы человеческим трудом (природные ресурсы).
По поводу правового статуса первого вида объектов мы уже дали разъяснение (это должна быть индивидуальная или коллективная трудовая собственность). В отношении второго вида объектов позиция христианства однозначна — это общее достояние, наследие людей; такие объекты могут находиться только в общественной (общенародной) собственности, их приватизация (превращение в частную собственность) недопустима.
Можно выделить еще один (третий) вид объектов — такие, которые в силу объективных экономических, социальных и политических причин могут находиться только в общем пользовании; попытки перевода таких объектов в частные руки могут создавать угрозы существованию государства и общества. Это объекты экономической и социальной инфраструктуры, военное имущество, имущество органов государственного управления и т. п.
Крайне важно подчеркнуть, что к этой категории объектов относятся также деньги. Приватизация денег как средства товарного обмена и платежей, осуществляемая в целях превращения их в капитал, подрывает нормальное развитие экономики и жизненные устои общества. Но именно приватизация денег и извращение их функций — важнейшие черта современного капитализма, которые, по сути, возводится в один из краеугольных догматов религии денег. Рассмотрение этого важного самостоятельного догмата религии денег выходит за рамки данной работы. Отметим, что приватизация денег и денежного обращения оказывается вне поля зрения даже самых проницательных христианских критиков капитализма. Между тем это не меньшая угроза для человечества, чем приватизация природных ресурсов[304].
Объекты третьего вида могут находиться только в общественной (общенародной) собственности. Вот что писал, например, еще тысячу лет назад Симеон Новый Богослов: «Существующие в мире деньги (выделено мной. — В. К.) и имения являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, как пастбища неразумных животных на полях, на горах и по всей земле. Таким же образом все является общим для всех и предназначено только для пользования его плодами, но по господству никому не принадлежит»[305]. Святые отцы Церкви еще в самые первые века христианства постоянно говорили о том, что земля и природные ресурсы — Божьи и не могут находиться в частных руках. А вот на угрозу приватизации денег и их превращения в капитал до Симеона Нового Богослова еще никто не обращал внимания.
Резюмируя, отметим, что институт частной собственности претит христианству, по крайней мере, по следующим причинам:
а) это фактически означает легализацию «разовых» крупных грабежей и краж, совершаемых капиталистами (первоначальное накопление капитала в Западной Европе в XVI—XVIII веках; приватизация государственных предприятий в России в наше время и т. п.);
б) особенно недопустима тотальная частная собственность на средства производства, поскольку тем самым закрепляется порядок, при котором происходит постоянная кража продуктов труда, создаваемых наемными работниками;
в) это есть проявление индивидуализма, являющегося противоположностью коллективизма как христианского идеала (об этом мы сейчас и будем говорить).
Догмат четвертый: индивидуализм как способ жизни
Выше мы уже отметили, что одним из проявлений индивидуализма является «святость» частной собственности при капитализме.
Индивидуализм в значительной степени идентичен понятию «эгоизм» — он пронизывает все стороны личной и общественной жизни. Хорошо известно, что человек — существо общественное. В христианстве это общественное существо, уподобляясь своему Творцу, относится к окружающим людям с любовью и милосердием; братская любовь сплачивает людей в единое целое (семья, коммуна, сельскохозяйственная община, трудовое братство и т. п.). В сфере хозяйственно-экономических отношений это проявляется во взаимной помощи, сотрудничестве, коллективных (общинных) формах собственности, производства, распределения, базирующихся на принципах справедливости, честности и социально-экономического равенства.
Впрочем, о социальных отношениях взаимопомощи и любви говорили и писали мыслители самых разных времен и народов, разных религий и вероисповеданий. Они считали такие отношения важнейшим условием существования человека и человечества. Это крайне обширная тема, заслуживающая формата отдельной книги. Здесь мы лишь можем рекомендовать познакомиться с книгой известного русского общественного деятеля П. А. Кропоткина (1842—1921), которая называется «Взаимопомощь как фактор эволюции»[306]. Впервые работа была опубликована у нас, в России, в 1902 году, в XX веке издавалась на разных языках за границей. В данной работе Петр Алексеевич с позиций естествознания и естественнонаучной антропологии обосновывает взаимопомощь как универсальный закон живого мира. Исследование базируется на обширном эмпирическом материале, относящемся к миру животных, дикарей, варваров, человека средневекового города, а также к деревенской общине, хозяйственной жизни Нового времени (различные формы кооперации), семейным и клановым отношениям разных времен и народов.
Читая эту книгу, понимаешь, что Кропоткин вовсе не был «анархистом» (устоявшаяся в советское время оценка взглядов Петра Алексеевича). Он лишь полагал, что государство можно и нужно укреплять «снизу», через развитие различных форм самоорганизации людей, базирующихся на взаимопомощи и любви. Всякие «диктатуры» (типа «диктатуры пролетариата»), навязываемые обществу «сверху» и базирующиеся на грубой силе, лишь создают иллюзию укрепления государственности. Они разрушительны для всего общества и губительны для каждого отдельного человека. Конечные выводы Кропоткина во многом совпадают с положениями христианского учения о человеке и обществе[307].
При капитализме происходит разъединение людей, разрываются узы любви и сотрудничества, человек воспринимает окружающих как «чужих», непомерно развивается эгоизм (ego). Напомним, что слово «индивидуализм» происходит о слова «индивидум». Последнее происходит от латинского individum, что означает «неделимый». Имеется в виду, что мельчайшей неделимой частицей общества (атомом социума) является человек (аналогия была взята философами из физического мира; еще недавно считалось, что атом — «неделимый кирпичик» Вселенной). Таким образом, переход от коллективизма к индивидуализму может быть описан в виде определенных процессов в физическом мире: как разрушение целостных материальных объектов сначала до молекулярного уровня, а затем превращение молекул в атомы. Аналогом молекулы в обществе является семья.
Человек-индивидуалист начинает воспринимать других людей как своих врагов. В обществе начинает господствовать принцип homo homini lupus est (человек человеку волк).
Индивидуализм — один из краеугольных камней протестантизма. Другими краеугольными камнями протестантизма являются: рационализм (упование на разум), сенсуализм (упование на чувства), антицерковность[308]. Кстати, антицерковность непосредственно связана с индивидуализмом. Христианская Церковь означает соборность следующих за Христом людей, а Лютер предложил им следовать каждому в одиночку, считая Церковь ненужным «посредником» между человеком и Богом. В. Тростников пишет о том, на какие ухищрения и подлоги идут протестанты ради того, чтобы обосновать индивидуализм в качестве принципа христианства: «Но вот незадача: в том же Евангелии сказано: «Я создам Мою Церковь, и врата ада не одолеют ее», а протестанты поставили своей целью именно одолеть Церковь. И еще куда бы ни шло, если бы это было единственное неприятное для них место в тексте, на авторитетности которого они настаивают, но таких мест десятки! «Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них» — фраза, явно требующая соборности, противостоящей индивидуализму»[309]. У истинных христиан встреча с Богом происходит, прежде всего, в Церкви, во время литургии, причащения, других таинств. В протестантском понимании: «Бог — в моем сердце». В. Тростников образно называет такой подход «приватизацией Бога»[310]. Отрицание Церкви и ее таинств, «приватизация Бога» — средства последовательного проведения в жизнь протестантами принципа индивидуализма.
Изучая догматику и этику такой разновидности протестантизма, как пуританизм, Макс Вебер обращает внимание на то, что человек в этой религии нацеливается на служение Богу и только Богу (о том, в чем должно проявляться это служение, мы выше уже говорили) при полном забвении «ближнего своего». Результатом этого, как отмечает Вебер, становится «ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида. В решающей для человека эпохи Реформации жизненной проблеме — вечном блаженстве — он был обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе»[311].
Как пишет А. Ваджра, « ... протестантский Бог стал глухой и непреодолимой стеной между людьми, сея в их душах глубоко укоренившееся недоверие «к ближнему», предостерегая полагаться на помощь людей и на дружбу между ними»[312]. Кстати, протестантские (особенно пуританские) проповедники любят вспоминать слова из пророка Иеремии: «Проклят человек, который надеется на человека» (Иер. 17:5). Развитие ego у западного человека наложило на его умственное развитие и психологию неизгладимый отпечаток в виде таких характерных черт: «эмоциональная тупость, гипертрофированный рационализм и лишенный каких-либо иллюзий, пессимистически окрашенный индивидуализм, граничащий с эгоцентризмом и эгоизмом»[313].
Оборотной стороной эгоизма является чувство одиночества, порождающее уныние и отчаяние. Известный немецкий философ и культуролог Освальд Шпенглер (1880—1936) показал на примере литературных произведений известных писателей одиночество западного человека Нового времени: «Драмы Шекспира представляют собой один сплошной монолог. Даже диалоги, даже групповые сцены дают почувствовать чудовищную внутреннюю дистанцию, разделяющую этих людей, каждый из которых говорит лишь с самим собой. Ничто не в силах устранить эту душевную отдаленность»[314].
Особенно ego развито у капиталистов. В своей работе «Христианство и социализм» прот. Сергий Булгаков писал: «Капитализм есть организованный эгоизм»[315]. В сфере предпринимательства индивидуализм проявляется, прежде всего, в виде личного, или частного, интереса. Интерес торгаша (или банкира) всегда выше интереса всего общества, который, по идее, должно защищать государство. Интерес торгаша (или банкира) может ограничиваться, но это происходит лишь в тех случаях, когда нашелся другой, более сильный торгаш (или банкир), которому первый торгаш (или банкир) мешает делать деньги. При этом второй торгаш (или банкир) может прибегать для этого к помощи государства.
Это доминирование частного интереса над государственным интересом и использование государства для реализации частного интереса в полной мере проявились уже в первой капиталистической стране Европы — Голландии. Известный историк экономики Ф. Бродель так писал про Голландию XVII века: «Тем, что голландская политика и образ жизни не переставали защищать и охранять... был комплекс торговых интересов. Интересы эти распоряжались всем, все захлестывали... Дело было в том, что царил купец, и торговый интерес играл роль государственного»[316]. Для подтверждения своего тезиса Бродель приводит (помимо других доказательств) мнение одного француза тех времен о голландском капитализме: «В Голландии интерес государства в делах торговли составляет интерес частных лиц, они идут нога в ногу. Торговля абсолютно свободна. Купцам абсолютно ничего не приказывают, у них нет иных правил, коим надлежало бы следовать, помимо правил собственного их интереса: это установленная максима, которую государство рассматривает как вещь, главнейшую для себя. Таким образом, когда частное лицо делает для своей коммерции нечто противоречащее интересу государства, государство закрывает глаза и делает вид, что не замечает сего...»[317]. Хорошо известно, что государственный аппарат новоиспеченной Республики Нидерланды использовался для продвижения интересов новоиспеченных олигархов на мировой арене: для организации пиратских захватов чужих судов, работорговли, установления контроля над чужими землями и народами, вытеснения из колониальных владений конкурентов, развязывания войн в Европе и т. п.[318].
Прошло два-три столетия, и капитализм пожелал предстать в более благородном обличии. По заказам олигархов стала переписываться история капитализма, появились разного рода теории о «социальном государстве», «государстве всеобщего благоденствия», «социальной ответственности» бизнеса и т. п. Теория «социальной ответственности» бизнеса утверждает, например, что современный капиталист коренным образом отличается от тех капиталистических разбойников, которые когда-то грабили, убивали, занимались работорговлей. Современный капиталист якобы «работает на общество»: во-первых, снабжая общество необходимыми товарами и услугами; во-вторых, предоставляя гражданам рабочие места; в-третьих, обеспечивая общество деньгами, которые поступают в государственный бюджет в виде налогов. Несмотря на нынешнюю пышную демагогию относительно «социальной ответственности» бизнеса, личный интерес капиталиста всегда находится на первом месте. Когда выясняется, что производство наркотиков рентабельнее, чем производство колбасы, капиталист немедленно переключится на производство наркотиков. Когда выясняется, что рабочая сила в Африке почти бесплатная, капиталист, не колеблясь, закроет свое производство в Германии и переведет его в какую-нибудь Намибию. Да, в Намибии появятся «рабочие места», но это уже будет вариант не «наемного», а «классического» рабства. А что касается налогов, то наиболее «продвинутые» капиталисты давно уже пользуются разного рода оффшорами и в государственную казну ничего не платят.
Одно время были модны лозунги: «Что выгодно «Дженерал моторе», то выгодно и Америке», «Богатые граждане — богатое государство», «Обогащая себя — обогащаешь общество» и т. п. Сегодня социально-имущественная поляризация капиталистического общества зашла так далеко, что подобные теории и лозунги полностью исчезли из обихода. Интересы всех остальных рассматриваются капиталистом лишь как досадные ограничения по реализации его личного интереса.
Иногда, правда, капиталисты могут демонстрировать «коллективизм». Например, договариваться о монопольных ценах на рынке (картельные соглашения) или объединяться в консорциумы и синдикаты для захвата новых рынков или «коллективного распила» государственного бюджета (под видом «государственных заказов»). То есть это «коллективизм», нацеленный на захват и ограбления («солидарность стаи шакалов»).
Индивидуализм капиталиста накладывает серьезный отпечаток на психологию восприятия им остальных людей. Людей он оценивает с точки зрения их возможной полезности для развития его бизнеса. Люди, которые таковой пользы капиталисту принести не могут, его мало интересуют, чаще всего он их вообще не замечает (что-то вроде уличных фонарей).
Парадоксально, но эта очевидная истина, которую еще сформулировали святые отцы первых веков христианства, сегодня подвергается «научной проверке». Современные социологи и психологи «открывают» давно уже открытое. Американский психолог и социолог Дачер Келтнер из Калифорнийского университета в Беркли вместе с коллегами потратил значительное количество времени на изучение характеров обеспеченных людей и пришел к выводу, что вне зависимости от воспитания и образования подавляющее большинство миллионеров и миллиардеров интересуются только собственной персоной. То есть те, кто обладает максимальными возможностями оказания помощи нуждающимся, на деле являются наименее альтруистичными. Келтнер комментирует результаты исследования американских богачей: «Я измерял их способность к состраданию ко всем остальным, но всегда получал почти одинаковые результаты. Любопытно, что их блестящее образование, особый статус в обществе, могущественность и престижность, — все это давало им лишь одну свободу — думать только о самих себе»[319].
Людей, которые в его бизнесе выступают в качестве объектов эксплуатации (в сфере производства, обмена, кредита), капиталист воспринимает как «чужих» и даже как людей «второго сорта» (полулюдей, нелюдей, «живых вещей»); при ином восприятии капиталист просто не сможет быть «эффективным» и «конкурентоспособным» предпринимателем. Возникает своеобразный «социальный расизм» как условие эффективного капиталистического накопления. Сознательное или подсознательное восприятие капиталистом остальных людей как «живых вещей» снимает с него всякие моральные ограничения:
во-первых, он воспринимает использование наемного труда с последующим отчуждением части конечного продукта труда в свою пользу как вполне укладывающееся в нормы «естественного права»[320];
во-вторых, в случае «экономической целесообразности» он готов от эксплуатации наемного труда переходить к эксплуатации на основе прямого рабства. Кстати, на этапе становления капитализма прямое рабство превалировало над использованием наемного труда (вспомним, например, капиталистическую Америку, в которой до Гражданской войны 1860-х годов рабство было очень широко распространено). Сегодня, в XXI веке, наметилась тенденция возрастания использования прямого (физического) рабства в мире.
Со временем ego и индивидуализм становятся также нормой жизни и самих объектов капиталистической эксплуатации. Капиталисты в этом заинтересованы и поощряют процесс превращения людей в индивидуалистов, т. к. это облегчает эксплуатацию, лишает работников способности коллективного противостояния капиталистам.
На смену отношениям взаимопомощи и сотрудничества приходят отношения конкуренции. Конкуренция пронизывает все капиталистическое общество: конкуренция между странами, конкуренция между компаниями в рамках отрасли, конкуренция за рубль (доллар, евро), покупателя товаров и услуг между компаниями разных отраслей и т. п. Впрочем, не менее острой является конкуренция и между работниками за рабочие места. Разобщенность наемных работников приводит к тому, что профсоюзы реально не могут противостоять натиску монополий на права трудящихся. Конкуренция из экономики распространилась также на политическую сферу (появилось даже выражение «конкуренция на политическом рынке»). Одним словом, имеет место «война всех против всех» (фраза английского философа XVII века Томаса Гоббса). Конкуренция в духовном смысле — стремление человека возвыситься над другими людьми, стремление, которое порождается страстью гордыни. Конкуренция в экономике — результат разнузданной страсти гордыни, помноженной на страсть сребролюбия и на махровый индивидуализм. Для того чтобы оправдать и обосновать «войну всех против всех» в экономике, социологи и экономисты придумывают различные «теории» о конкуренции как «двигателе прогресса», о ее «благотворном влиянии на эффективность производства», о ее «вкладе» в развитие науки и техники и т. п. Большой вклад в развитие таких взглядов внесли такие авторитеты экономической науки, как Адам Смит и Давид Риккардо. На самом деле все эти «теории» являются сплошной мифологией.
В список главных идеологов «социального расизма», либерализма и апологетов конкуренции как принципа жизни можно включить также английского философа и социолога Герберта Спенсера (1820—1903). Будучи поклонником популярной теории «естественного отбора» Чарльза Дарвина, Спенсер также стал одним из основоположников социал-дарвинизма — учения, смыкающегося с теорией «социального расизма». Позицию Спенсера изложил известный французский экономист и политический деятель Поль Лафарг (1842—1911) в своей художественно-публицистической работе «Религия капитала», где одним из героев является указанный английский философ и социолог. «Наша научная теория эволюции, — отмечает Спенсер, — доказывает, что низшее социальное положение рабочих столь же неизбежное явление, как падение тел, что оно необходимое следствие имманентных и неизменных законов природы. Мы доказываем, что привилегированные представители высших классов — наиболее одаренные, наилучше приспособленные к жизни люди, что они непрерывно совершенствуются и, в конце концов, образуют новую породу людей, ни в чем не сходных с человекоподобными скотами низших классов, которыми можно управлять не иначе, как только с бичом в руках»[321].
Я не буду сейчас заниматься детальным критическим анализом этих теорий, отослав читателя к моей книге «О проценте: ссудном, подсудном, безрассудном». Приведу лишь некоторые выдержки, касающиеся конкуренции, из книги известного русского экономиста и славянофила С. Ф. Шарапова, которая называется «Бумажный рубль». Сергей Федорович называет конкуренцию «бесконечной борьбой эгоизмов», причем эта борьба всех изматывает, обескровливает. Западная экономическая наука, с одной стороны, оправдывает и поощряет конкуренцию; с другой стороны, ищет какие-то способы и ухищрения избавиться от самых одиозных проявлений «борьбы эгоизмов»: « ... высоко вознесшее и разнуздавшее хищное человеческое я» обратило «все стороны жизни цивилизованного человечества в огромную арену бесконечной борьбы эгоизмов (выделено мной. — В. К.). Эгоизмы эти то топят безжалостно друг друга, то, устав в борьбе и впадая в отчаяние, силятся путем холодной рассудочной спекуляции придумать такие нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить». Несколько ниже Шарапов пишет о том, что конкуренция захватывает все сферы и все уровни общественной жизни: «Управляемый пользой, экономический мир, по воззрениям западных экономистов, имеет могучим орудием борьбу индивидуальных эгоизмов между собой. В этой борьбе, носящей техническое название конкуренции, люди сами собой изощряются и придумывают все более и более совершенные орудия борьбы. Для большего успеха в деле люди сплачиваются в группы и союзы, удесятеряют свои разрозненные силы и начинают бороться уже не человек с человеком, а группа с группой, общественный класс с классом, наконец, народ с народом»[322]. Как отмечает С. Шарапов, постоянное нахождение человека в состоянии войны со своими конкурентами развивает в нем звероподобные качества. При этом экономисты протестантского толка теоретически и практически способствуют реализации идей социал-дарвинизма.
Итак, очевидно, что индивидуализм как капиталистический принцип жизни диаметрально противоположен взглядам христианства на человека и общественное устройство.
Капитализм и христианство — два духовных полюса
Подведем некоторые итоги. Открытый столетие назад Максом Вебером «дух капитализма» — порождение в первую очередь не религии протестантизма, а религии денег. Протестантизм — лишь одно из проявлений этой глобальной и глубинной религии денег. В том, что духовной составляющей капитализма является особая религия, сомнений нет. К такому выводу приходят многие исследователи капитализма (могут лишь различаться названия, даваемые этой религии: «религия денег», «религия золотого тельца», «религия мамоны» и т. п.). Так, описывая события XVI века в Голландии, которые дали старт развитию современного капитализма, А. Ваджра использует термин «религия золотого тельца»: « ... деньги теряют свое извечное назначение — средства обмена — и превращаются в объект непосредственного культового поклонения, когда вся жизнь адептов религии золотого тельца преобразуется в повседневный ритуал. Со временем эта религия целиком поглотила западное общество, подчинив себе все стороны человеческой жизни, низведя людей до состояния существ, с маниакальным упорством стремящихся к главной цели своего существования — максимальному обогащению»[323].
Наш беглый обзор некоторых «догматов» «религии денег» в сравнении с установками христианства показал, что:
— в «религии денег» главным «экономическим догматом» является установка на стяжание человеком земных благ, накопление богатства; в христианстве — достаток (в некоторых случаях — добровольная бедность); духовными источниками капиталистического стяжательства являются многочисленные страсти человека; христианская ориентация на бедность или достаток продиктована задачами духовного спасения человека;
— в «религии денег» реализация главной целевой установки (накопление богатства) предполагает использование любых средств, и наиболее «эффективными» среди них оказываются те, которые основаны на использовании человеческих страстей и пороков (сребролюбие, гордыня, удовлетворение плотских похотей, страсть к потреблению, обман, убийства, различные формы духовно-нравственного насилия и т. п.); в христианстве экономическая деятельность не только исключает использование человеческих страстей и пороков, но и рассматривается как средство духовного спасения человека (через труд как творческую деятельность);
— в «религии денег» непререкаемым является «догмат» о «святости частной собственности»; в христианстве социальным идеалом является коллективная трудовая и общественная собственность;
— в «религии денег» идеалами социально-экономического устройства человеческой жизни являются индивидуализм, разъединение людей и борьба их между собой (в сфере экономики — конкуренция); в христианстве — коллективизм и общинные формы жизни (в сфере экономики — сотрудничество и взаимопомощь).
В хозяйственной этике христианства ключевым принципом является борьба человека с грехом и страстями как условие личного спасения и организации такого способа хозяйствования, который облегчает спасение всем (реализация заповеди любви). В хозяйственной этике капитализма упор всегда делался на использование греховной природы человека, эксплуатацию его страстей. Раньше со стороны его идеологов делались попытки возвысить капитализм в лице общества, представить его как носитель неких христианских «идеалов» (естественно, извращенных до неузнаваемости). По нашему мнению, именно этим можно объяснить такую необычную популярность книги Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Ведь ее автор пытался показать, что носители «духа капитализма» все-таки руководствовались христианскими идеалами (просто эти идеалы отличались от общепринятых в те времена представлений). У Вебера наблюдается определенная героизация этих «первопроходцев» капитализма. Да, религия этих «первопроходцев» имела свои «нюансы» по сравнению с католицизмом и православием, но все-таки они были христианами! Так что книга Вебера имеет вполне очевидную идеологическую «заряженность» (несмотря на то, что в академических кругах ее принято считать непревзойденным образчиком «объективной», «непредвзятой» социологической науки).
Между прочим, примерно в одно время с Вебером жил и творил уже упоминавшийся нам Сергей Шарапов (1856—1911), известный русский экономист и публицист славянофильского направления. Сергей Федорович смотрел на современное ему общество совершенно другими глазами. Выше мы уже говорили, что Шарапов считал неприемлемой навязываемую западной экономической «наукой» конкуренцию как «норму жизни», как «естественный» социальный закон. Шарапов совершенно справедливо отмечает, что конкурентная борьба не только не соответствует христианским принципам жизни, но и прямо ведет к уничтожению христианской цивилизации. Конкуренция как «борьба эгоизмов» стала обыденным явлением даже в российской жизни конца XIX—XX веков, люди перестали чувствовать противоестественность этой борьбы. Особенно после того, как рыночный разбой получил оправдание и обоснование в виде соответствующих правовых норм. «Ясно, что ум мыслителей, окруженный в жизни, в вере и в науке одной борьбой, не мог не перенести ее и в область экономии, где борьба совершается вполне открыто на глазах зрителя, где сильный рвет у слабого, что непосредственные, ближайшие, по крайней мере, формы борьбы облечены в совершенно приличную оболочку, что нет ни грубого насилия, ни стонов, как в те времена, когда сильные брали слабого за горло. Теперь та же или, может быть, еще более ужаснейшая борьба совершается без воплей и стонов. Утром заглянули в газету, в полдень написали на бумажке несколько цифр — к вечеру часть имущества, а иногда и все имущество одного самым несправедливым по существу образом перешло к другому. Жаловаться некому и не на кого. Вас ограбил не Петр, не Иван, не разбойник-рыцарь, вас ограбила биржа, ограбил неизвестно кто, вас раздавила невидимая рука, одетая в мягкую перчатку «правового порядка», — отмечал С. Ф. Шарапов в своей работе «Бумажный рубль».
Западная цивилизация выпустила из бутылки «джинна эгоизма» (или «джинна индивидуализма»), а обуздать его никак не может. «Раскупоривали бутылку» с этим «джинном» европейские философы, «просветители», экономисты и социологи (яркий их представитель — Иеремия Бентам с его теорией «утилитаризма»). Кажется, европейские «ученые» сами в душе ужасаются тем последствиям, к которым привел, приводит и будет приводить «джинн эгоизма». Западная наука в полной растерянности, и ей ничего не остается, как «делать хорошую мину при плохой игре»: оправдывать свои теории «благотворного» влияния «борьбы эгоизмов» на общество и человека и предлагать какие-то бесполезные «примочки» для зараженного смертельным вирусом «эгоизма» и «индивидуализма» западного общества.
Вот что по поводу кризиса и полной беспомощности западной «науки» пишет Шарапов в книге «Бумажный рубль»: «Куда ни взглянешь, повсюду человеческая мысль упирается в отчаяние и небытие. Религия выродилась в атеистический материализм, философия — в пессимизм, государственность — в анархизм, этика — в проповедь чистейшего эгоизма, экономика — в формальное торжество хитрости и силы, с одной стороны, рабства, нищеты и неугасимой ненависти, с другой». В приведенном отрывке перечисляются основные черты экономики западной цивилизации:
а) использование хитрости (обмана) и силы;
б) рабовладельческий ее характер (если не де-юре, то де-факто);
в) нищета как результат систематической эксплуатации наемных рабов;
г) ненависть как наиболее яркое проявление «борьбы эгоизмов».
Примечательно, что все эти свойства капитализма западная экономическая и социологическая «наука» замалчивает, ретуширует или оправдывает. Сегодня маски уже сброшены: на Западе экономисты, социологи и философы погрузились в «научное обоснование» пороков, страстей, эгоизма как главных «двигателей» экономики и прогресса.
Поделиться книгой: