Помоги проекту - поделись книгой:
Пиль вспоминал, что «у Свольны произошло довольно серьёзное авангардное дело, но дивизии Мерля и Вердье, которые находились в первой линии, не были задействованы; только бригада Мэзона обменялась несколькими ружейными выстрелами и перемешала своих стрелков с русскими стрелками. Дожди предыдущих дней препятствовали маневрированию кавалерии и артиллерии на местности, и без того заболоченной». Удино старался побудить русских к наступлению, но они воздерживались. «Это позволило мне заподозрить, — писал он, — что эта демонстрация маскирует движение на Себежскую дорогу. Соответственно, я отдал приказ ѴІ-му корпусу направиться в Белое, наблюдая броды в Сивошине и Черковище, а сам со ІІ-м корпусом остался на месте и, видя, что дело превратилось в перестрелку, которая приводит к ранению моих людей и безрезультатно расходует порох, я велел занять позицию вне дальности выстрела, и огонь прекратился».
Турн унд Таксис вспоминал: «Противник разместился позади Свольны, возле маленького города Коханов, и когда маршал хотел перейти эту реку 11-го, он был довольно живо встречен и его авангард отброшен. Вслед затем завязалась канонада без особых результатов, в течение которой баварцы оставались во второй линии позади леса. Поскольку было очевидно, что русские более не хотят позволять нам наступать по своему желанию, а Удино не может решиться форсировать переправу решительной атакой, он решился вечером вновь занять позицию, которую занимал 8-го, что дало повод Сен-Сиру сделать довольно ироническое замечание о манере маршала колебаться». Раненый Казабьянка сказал Марбо, «как сильно он сожалеет, видя столь неважное командование нашим армейским корпусом». Марбо согласился с этим мнением: «Его последние слова были вполне обоснованными, поскольку создавалось впечатление, что наш начальник действовал, не имея никакого плана и никакой методы. Добившись где-нибудь успеха, он преследовал Витгенштейна, не обращая внимания ни на какие препятсвия… Но при малейшем поражении он сразу начинал отступать, и ему казалось, что неприятель был повсюду». Д’Альбиньяк также заметил, что Удино следовало действовать более решительно, «без изменения плана по два или три раза на дню». Аежен вспоминал: «В течение четырёх дней я следовал за этими движениями, в течение которых не произошло ничего примечательного, разве что затруднения с пропитанием армии в этой стране песков, лесов и озёр; и, после неотступного следования за маршалом и генералом Гувьон-Сен-Сиром, который прибыл во главе шестого армейского корпуса, 11-го я поехал обратно, чтобы доставить императору детали, которые он надеялся узнать».[114]
В этом деле французы потеряли 3 офицеров убитыми и 16 ранеными. По словам А. Маага, «общие потери французской стороны составили 200 убитых и 600 раненых, зато 200 русских попали в плен». Удино писал, что, «несмотря на малое число войск, которые были задействованы, мы имеем около 320 человек, выбывших из строя. Полковник Казабьянка, офицер многих отличий, был тяжело ранен, как и майор того же полка… Кирасиры в своей атаке взяли сотню пленных».[115] Пиль вспоминал, что «полковник Казабьянка получил пулю прямо в грудь, а шеф эскадрона дю Плесси также был ранен, но менее тяжело. Маршал приказал отвезти этих офицеров в монастырь белых монахов, в свою главную квартиру, велел лечить их своему личному хирургу, и сам лично им помогал со своей обычной доброжелательностью».[116]
Довре написал, что его войска потеряли около 700 убитых и раненых, а «урон неприятеля, по показанию военнопленных, гораздо значительнее. Число убитых и раненых простирается до 1.500 чел., в числе первых находится генерал Вреде. В плен взято до 300 человек». По словам Витгенштейна, «в сем деле взяты в плен: 3 офицера и до 250 нижних чинов; ущерб их велик, убитыми и ранеными, а особливо потерпели их кирасиры… С нашей стороны урон простирается хотя не более 500 чел. убитыми и ранеными, но чувствителен лишением храброго шефа 25-го егерского полка полковника Денисьева, который убит ядром». Позже он определил потери противника в 300 пленных и 500 убитых и раненых. С русской стороны известны потери и нижних чинов: убито и умерло от ран 58, ранены 258, пропал 51 чел., всего 367 чел.[117] Таким образом, потери противников в этом безрезультатном бою были примерно равны. В награду за дело при Свольне Довре получил орден св. Георгия 3-й степени.
В совместном рапорте королю Деруа и Вреде сообщили «состав обоих армейских корпусов» (так они продолжали называть свои дивизии) и пожаловались, что «марши и контрмарши, отсутствие продовольствия, жара и плохие дороги бросили многих солдат в госпитали, и мы потеряли людей больше, чем если бы дали самое кровопролитное сражение». Деруа пишет, что у солдат «обмундирование, особенно башмаки, рубашки, панталоны, гамаши теперь настолько износились, что у большинства свисают вниз лохмотьями, часть из них ходит босиком, так что службой пренебрегают и слоняются вокруг». Вечером Удино приказал дивизии Вреде и бригаде Корбино «двинуться форсированным маршем и перехватить большую дорогу, которая ведёт из Санкт-Петербурга в Полоцк», в Антоново, напротив Сивошино на Дриссе.
По словам свидетеля этого дела, Антоновского, «оно ничего важного и особого не заключало». Шамбрэ писал: «Наш авангард был опрокинут. Впрочем, эта неудача ничего не значила». На это Михайловский-Данилевский возразил: «Напротив, авангардное дело при Свольне имело важные последствия. Заключая из упорности нашей атаки, что к графу Витгенштейну, вероятно, подошли подкрепления, Удино не только отложил повеленное ему Наполеоном наступление, но отошел к Полоцку и начал даже помышлять: не выгоднее ли будет очистить правый берег Двины и отступить на левый».[118]
* * *
В 4 часа утра 11 августа майор Бедряга, взяв 80 гусар эскадрона своего имени, 30 гусар эскадрона майора Чурсова Изюмского полка и 20 казаков полка Родионова 2-го, выступил из мызы Нидер через мызу Дубна к Динабургу на разведку. Пройдя 10 вёрст, он услышал слева от себя выстрелы на посту близ м. Вышки, на правом берегу Двины около р. Дубна, где находился один из его «извещательных постов» под командой поручика Апсеитова. Последний, «когда неприятель напал на его пост близ местечка Вышек, храбро защищал и удержал оный». Бедряга изменил направление своего движения и пошёл на выстрелы. Вскоре он встретился с эскадроном прусских чёрных гусар и, напав на него, «совершенно истребил». При этом отличились поручик Горнескул, который «много способствовал, когда командир полка, майор Бедряга, отрезал эскадрон прусских гусар», и корнет Бедряга, который первый бросился на неприятеля и «своеручно рубил». Было убито более 50 чел., в плен попали 6 унтер-офицеров, 48 рядовых, командир эскадрона ротмистр Майер и лейтенант Фуль, тяжело раненый пикой в бок. С русской стороны были убиты всего 3 лошади.
В тот же день Бедряга выслал на разведку штабс-ротмистра Тенюкова с разъездом «с строгим предписанием, дабы при встрече с неприятелем гораздо в большем количестве отступить назад к своему посту». Оставив на своём посту в мызе Гравера небольшую команду, Тенюков направился с 25 гусарами по дороге к Иозефово. Встретившись возле почтовой станции Плокша с разъездом из 40 прусских чёрных гусар, он смело бросился в атаку, опрокинул, взял в плен 4 гусар и, отправив их с двумя своими гусарами назад, двинулся далее по направлению к Иозефово. Не доходя до этой деревни, разъезд Тенюкова был встречен большим отрядом пехоты и эскадроном прусских гусар, спешившим «в сикурс» тем гусарам, которые были отброшены от Плокшы. Тенюков «и мало не уважая, бросился на оный сикурс, сам своеручно рубил и принудил ретироваться, но при отступлении неприятеля, по несчастию, простелен в грудь пулею на вылет, от коей волею Божиею и помре». Помимо Тенюкова, 1 гусар был убит, 2 легко ранены, а 2 тяжело раненых захвачены в плен. Всего к тому времени полк Бедряги взял до 700 пленных.
Макдональд решил стянуть войска 7-й дивизии к Динабургу и отдал Гранжану приказ: «Если отряды, высланные вчера на разведку по обоим берегам Двины по дорогам из Вышек и Прели, выполнили свою миссию, дайте им приказ возвратиться завтра в Динабург. А именно: 2-я бригада с эскадроном гусар — в Динабург. 1-я и 3-я бригады на их прежней позиции, выделив, как было приказано прежде, два батальона для работ на тет-де-поне. Лёгкая артиллерия и два эскадрона гусар в тет-де-поне; 4-й эскадрон гусар на ферме Лангенишки, за четвёртой верстой на дороге из Динабурга в Друю на левом берегу Двины. Впереди названной фермы дорога из Друи разделяется на две ветви, одна взбирается на берег и идет вдоль леса, левая ветка идёт вдоль Двины, вновь поднимаясь. Сторожевая застава этого эскадрона будет размещена на этом разветвлении, а небольшие посты на каждой дороге. Этот эскадрон расположится по-военному, будет настороже, и свои патрули не будет растягивать далее одной мили от своих ведетов». Узнав о нападении русского отряда на прусских гусар, маршал завершил свой приказ словами: «Потребуйте у князя Радзивилла копию инструкций, данных для разведок, чтобы можно было судить, превысили ли гусары, которые имели несчастье попасть в руки противника, его приказы».
12 августа маршал потребовал от Гранжана «сообщить все обстоятельства, которые сопровождали несчастное событие, случившееся с гусарами 2-й бригады, а также с полковником 11-го полка. Более чем поразительно, что, имея в этой стороне 130 кавалеристов, он выслал на разведку только 50 или 60». Маршал был крайне возмущён поведением этого старшего офицера, который, имея два батальона, не оказал помощи гусарам. Он приказал «следственной комиссии из трёх старших офицеров исследовать поведение командиров двух отрядов 8 и 9 августа» и, в случае необходимости, передать дело в военный трибунал.
Тогда же Макдональд сообщил Бертье, что Витгенштейн занимает позицию между Дриссой и Динабургом, что «одна из его дивизий под командой князя Репнина размещается напротив Друи; наведя мост, часть этой дивизии перешла Двину и продвинулась до Бельмонта и Браслава. Партии, которые я выслал в эту сторону, заметили эти войска. Отряды, высланные по правому берегу, а именно: первый в Кресово имел стычку между этой деревней и Креславом. Он захватил одного офицера, от двенадцати до пятнадцати драгун и гусар и шесть канониров. Второй на дороге из Вышек, на левом берегу Дубны убил или ранил множество гусар и взял несколько пленных. Третий отряд на дороге из Прелей, возле Дубно был менее удачлив. Мы потеряли там от 40 до 50 гусар убитыми, ранеными или пленными. Остатки отряда сумели пробиться сквозь три или четыре эскадрона, которые их окружили. Поскольку эта экспедиция, как кажется, не была проведена со всей предписанной осмотрительностью, и далеко превысила обозначенные для этой разведки границы, а её командир, который попал в плен, потерял голову, я приказал, чтобы было проведено расследование против этого офицера».
В письме к Маре маршал отметил, что «из 80 кавалеристов только половина смогла ускользнуть. Капитан был ранен и взят в плен». Он предложил Граверту: «Если вы имеете в руках пленных капитана и лейтенанта, то можете обменять их на капитана гусар фон Майера и другого офицера, имени которого я не припомню… Мы потеряли от 50 до 60 раненых или пленных из-за ошибки этого капитана… Я был чрезвычайно расстроен этим событием, особенно потому, что приходится наказывать офицера, принадлежащего к столь прославленному полку». Макдональд уже знал, что на поддержку Удино подошёл Сен-Сир, и полагал, что предстоят серьёзные дела, так как «узнал, что князь Витгенштейн отозвал князя Репнина и те партии, которые были на левом берегу, чтобы снова подняться по правому берегу Двины… Я активно работаю над разрушением тет-де-пона в Динабурге. На обоих берегах нашлось большое количество горючих материалов; они превосходно используются при его разрушении». Маршал по-прежнему считал своё пребывание в Динабурге бесполезным, и на сей раз открыто написал Бертье: «Моё присутствие с большей частью 7-й дивизии не имеет никакого иного результата, кроме разрушения построек в Динабурге и тет-де-пона».[119]
* * *
По словам Удино, «неприятель сохранил свою позицию, и было слышно, что он работал всю ночь; предполагают, что он делал несколько мостов». Воспользовавшись наступившей темнотой, маршал к утру 12 августа отвёл 2-й корпус к Волынцам. Он оправдывал это отступление тем, что русские хотят обойти его с правого фланга. Таким образом, он вновь заколебался и уступил инициативу русским. 19-й дивизии маршал велел перейти назад Дриссу и расположиться позади Аазовки, где она была 2 дня тому назад. Соответственно, Деруа отдал приказ о порядке следования своей дивизии,[120] и сообщил королю: «Мой армейский корпус оставил позицию перед Волынцами, вновь перешёл Дриссу и двинулся на Лазовку», а затем к Белому. Поздно вечером Вреде и Корбино прибыли к Антоново. 2-й корпус остался стоять у Волынцев позади Дриссы.
Аежен пишет, что прибыл в Витебск очень поздно вечером: «Тотчас я имел продолжительную беседу с императором, который не одобрял отступления, совершённого маршалом, и хотел, чтобы граф Витгенштейн был отброшен более решительно, убеждая, что, продвинувшись до Опочки и Новоржева, маршал найдёт средства пропитания для своей армии. Объяснив мне план движения, которое он собирался исполнить на Смоленск, он вновь послал меня 13-го к герцогу Реджио, чтобы повторить ему настоятельную просьбу продвинуться в страну и держать там свою армию на той же высоте, где находилась его армия, и сообщить ему, что маршал Макдональд… занимает Митаву, Якобштадт и Динабург и отправляется осаждать Ригу. Я повёз также приказ полковнику инженерных войск Блейну направиться на осаду Риги».[121]
В течение этого дня войска 1 — го корпуса оставались на позиции у Свольны. По словам Антоновского, рано утром войска 14-й дивизии двинулись к р. Свольне, «стали колоннами, в составе которых и 26 полк, и, таким образом, стояли до половины дня, наблюдали движение неприятеля… После полудня 26 егерский полк занял аванпосты, сменив с них 24-й полк, и, под прикрытием нашего полка, начаты работы моста на реке Свольне, уничтоженного французами при отступлении». Дибич записал: «Противник отступил к Волынцам; казачий авангард был выслан, чтобы наблюдать за его отступлением; отряд генерала Балка направился в Тоболки, чтобы прикрыть наш правый фланг». Довре не хотел переходить в наступление до присоединения отряда Гамена. «Полковник Албрехт, который был послан на левый берег Двины, прибыл в Кохановичи. Его экспедиция, малозначительная сама по себе, может, однако, показать отвагу русских партизан и то, насколько их небольшие набеги (incursions) становились утомительными для неприятеля. Он продвинулся до Бельмонта, более чем в пятидесяти верстах от Друи, захватил там су-префекта Мануцци, а также французский пост, который находился в Браславе, и переправился назад через Двину вплавь, не будучи побеспокоен, приведя 80 пленных, взятых в различных стычках”.
Желая разведать, не появились ли неприятельские отряды около Расиц и Клястиц, Довре ещё вечером 30 июля направил эскадрон Ямбургского драгунского полка майора Буткевича в Юховичи, в 7 верстах от м. Свольны. Следуя всю ночь по чрезвычайно неудобной дороге, Буткевич утром прибыл в Юховичи, где неприятеля не обнаружил. Накормив лошадей, он направил разъезды в Расицы и Клястицы. Разъезд, направленный к Клястицам, во время схватки с французской партией захватил в плен 10 чел. Эти разведки выяснили, что часть баварского корпуса, находившаяся около Клястиц, выступила обратно в Полоцк. Буткевич немедленно донёс об этом Довре, а сам остался в Юхновичах, беспрерывно высылая разведки во все стороны до 3 /15 августа, когда он присоединился к отряду полковника Властова.
Витгенштейн написал императору: “Намерения мои есть преследовать неприятеля до р. Двины, но от частых дел с неприятелем имея чувствительный ущерб в людях, нахожу уже довольно ослабевшим корпус мне вверенный”. Поэтому он просил у царя пополнения хотя бы “из рекрутских депо на укомплектование полков”.[122]
Антоновский пишет, что 1/13 августа «по устроенному мосту 14-я дивизия перешла на другую сторону реки Свольны, и в боевом порядке с 7-ми часов утра и до 1-го стояли в ружье и на одном месте. Неприятель все еще смотрел на нас, а мы на него, не мешая ни в чем один другому. Мы ожидали его отступления, и он исполнил желания наши, стал подаваться назад, а мы шли за ним по пятам». В «Журнале 1-го корпуса» записано: «Русские войска на позиции у Свольни, корпус Удино в Волынцах; его авангард прикрывает лесистое дефиле впереди этого города. Граф Витгенштейн прибыл в Пожарище и вновь принял командование. Вечером также прибыл генерал Гамен с девятью из десяти батальонов, которые составляли гарнизон Динабурга. Из числа этих войск восемь пехотных батальонов сформировали два полка, названные 1-м и 2-м Сводными пехотными. Запасный батальон 18-го егерского полка образовал с батальонами 11-го и 36-го егерских полков третий полк, названный Сводным егерским. Это подкрепление, малозначительное само по себе, поскольку насчитывало всего 3.000 боеспособных людей, было очень полезно для обмана неприятеля, который считал эти батальоны комплектными».
Излечившись от раны и отдохнув, Витгенштейн проявил небывалую активность по снабжению своих войск продовольствием и боеприпасами, истраченными в огромных количествах в предыдущих боях. Витебская губерния, опустошённая прохождением обеих противоборствующих армий, могла предоставить весьма скудные средства. Поэтому пришлось обратиться к доставке припасов из Псковской губернии, где находились весьма солидные магазины. Главная сложность состояла в том, чтобы доставить эти продукты к войскам. Большую помощь в этом деле ему оказал Псковский губернатор Шаховский. Из главных магазинов, находившихся в Пскове и Острове, запасы были перевезены в расходные магазины, учреждённые в Люцине и Себеже.[123]
В ночь на 13 августа Вреде велел навести у Антоново мост на Дриссе и утром «произвести сильную рекогносцировку, чтобы разыскать неприятеля или, скорее, чтобы угрожать его левому флангу и отвлечь немного его внимание подальше от маршала герцога Реджио, который находится возле Волынцев». Он сообщил королю: «Генерал Корбино со своей бригадой, сформированной из 7-го и 20-го полков французских шассеров и 8-го польского уланского, поставлен под моё командование; она имеет силу всего лишь 600 человек и находится в довольно плохом состоянии».[124] Майлингер пишет: «13- го с 8 до 10 утра я шёл с Главной квартирой в Белую, где генерал Сен-Сир занял себе квартиру в лежащем справа от главной дороги поместье; оно находилось среди линии форпостов, выставленных бригадой Корбино. Это поместье вместе с экономическими постройками, конюшнями, амбарами и т. п., частично было окружено заборами, кустарниками, рвами и дощатыми перегородками, а замкнутый и просторный четырёхугольный двор имел вход и выход, снабжённый большими деревянными воротами…, так что там можно было некоторое время обороняться против атак кавалерии».
Удино сообщил, что русские остались на позиции у Свольны, и «день прошёл в наблюдениях с одной и с другой стороны». Он решил занять позицию при Полоцке и со 2-м корпусом отступил от Волынцев. Турн унд Таксис и Марбо уверяли, что при отходе в монастыре Волынцы была оставлена часть французских раненых. Удино велел Деруа вернуться из Белого к Лазовке. Деруа отдал приказ о порядке следования своих войск,[125] и сообщил королю: «Вечером 13-го я должен был оставить мою позицию при Белом и вновь двинуться к Лазовке, чтобы получить там последние приказы маршала герцога Реджио, который ретировался из Волынцев на другой берег Дриссы. Вскоре после моего прибытия в Лазовку, около полуночи я получил приказ маршала выступить и продолжить моё движение к Полоцку. Я двигался в течение примерно трёх часов и дал отдых моим очень измученным войскам, когда маршал прислал мне новый приказ отослать артиллерию назад в Полоцк и вновь направиться в Лазовку, которую он считал необходимой. Прежде, чем его исполнить, я должен был дать небольшой отдых моим войскам, которые были утомлены; тогда я получил приказ остаться там, где я нахожусь, и занять позицию». Фабри справедливо заметил, что «движения, которые маршал велел исполнить генералу Деруа, дают нам новое доказательство его нерешительности».
Удино донёс Бертье, что «русский армейский корпус построился в несколько линий на большом плато, которое протянулось вдоль Свольны и доминирует над берегами; эта не очень широкая река очень суживает русло, её берега круты, и она непроходима вброд. Днём русские перевели несколько лёгких войск на левый берег и угрожали моему правому флангу… Между тем, они ничего не предпринимали в центре и, кажется, находились там только для того, чтобы привлечь нас; но я не позволил нашим войскам их атаковать, потому что, приближаясь к Свольне, они подставлялись бы под огонь батарей, которые неприятель разместил на доминирующем правом берегу, огонь которых взял бы их во фланг». Внимательно осмотрев позицию неприятеля, Удино решил, что русские войска вдвое превосходят его собственные, что на ровной и открытой местности особенно опасно превосходство его кавалерии, и потому он не может переправиться через Свольню, «не подставив и не скомпрометировав свои войска». К тому же, 2-й корпус удалён на 8 льё от 6-го корпуса, который наблюдает за Себежской дорогой. «Я думаю, — заключил маршал, — что было бы ошибкой принимать или давать сражение в моей ситуации, и что обязательно следует занять позицию, которая свяжет меня с генералом Сен- Сиром; но прежде чем исполнить это решение, я хотел узнать мнение моих дивизионных генералов, которых я собрал у себя и которые не только единодушно присоединились к нему, но и убедили меня исполнить его».
По мнению Фабри, чтобы устранить последнее неудобство, достаточно было приблизить 6-й корпус и с помощью кавалерии наблюдать за Себежской дорогой. Имея два корпуса сконцентрированными, маршал мог свободно дать сражение русским, если бы они двинулись по этой дороге. Но, разместив свои корпуса на двух различных дорогах, Удино предпочёл отступить, чтобы сблизить их. Хорошо зная настроение Наполеона, маршал должен был отыскать правдоподобный мотив для такого отступления перед лицом неприятеля без единого выстрела. Чтобы снять с себя ответственность, он посчитал необходимым созвать своих генералов на военный совет, и те «не только единогласно присоединились к этому мнению, но и поторопили его в его исполнении».[126]
14 августа дивизия Деруа дождалась подхода 2-го корпуса. Исполняя решение военного совета, войска Удино к утру расположились следующим образом: «5-я бригада лёгкой кавалерии, 3-я дивизия кирасир и 1-я пехотная дивизия в Лазовке, 2-я пехотная дивизия в Смоляках, 3-я и 19-я дивизии эшелонами позади неё. 20-я пехотная дивизия и 6-я бригада лёгкой кавалерии в Белом». По словам Д’Альбиньяка, «Сен-Сир остался в Белом с дивизией Вреде; лёгкая бригада Корбино выставила аванпосты до Сивошиной; она получила приказ возвратиться ко 2-му корпусу; 14-го она получила приказ вновь занять позицию в Сивошиной, таким образом, войска были изнурены бесполезными маршами и контрмаршами».
В 18 часов маршал написал из Смоляков: «Позиция в Лазовке плохая, отрезана лесом, местность очень пересечённая, там невозможно ни выстроить, ни применить артиллерию. Я предложил первой дивизии занять другую позицию. Генерал Гувьон-Сен-Сир не был побеспокоен на своей позиции в Белом, его разведки на Себежской дороге не обнаружили ничего, что указывало бы на движение неприятеля по этой дороге». По мнению Удино, Витгенштейн не высылал никаких отрядов, напротив, он концентрирует свои силы, поэтому невозможно без риска начинать против него наступление. «Я не должен скрывать, что баварцев невозможно рассматривать как помощь для меня, потому что, воистину, этот корпус находится в состоянии такой слабости, что даже страшно, и даже сам генерал Сен-Сир не скрывает от меня, что я не смогу извлечь никакой пользы, если они будут вынуждены проделать несколько маршей». Маршал сам проделал несколько льё пути вслед за одной баварской дивизией, и всё это пространство было усеяно мёртвыми и умирающими людьми. «Тем не менее, — заявлял Сен-Сир, — эти войска горели желанием померяться силами с неприятелем, хотя они не могли рассчитывать на свои физические силы».
Удино писал: «Я имею трёх бригадных генералов больными, из которых генерал Амэ легко ранен при падении со своей лошади, убитой под ним 11 числа. Сегодня я получил новости от герцога Тарентского по возвращении одного из наших эмиссаров; Он мне ответил, что не в состоянии содействовать в движении, которое я задумал… Противник на этом берегу захватил все запасы, и мы постоянно живём за счёт скотины, которую находим на левом берегу, так что через двадцать дней придёт конец нашим продуктам, и не известно, где их снова взять». В следующем письме он посетовал, что в этой болотистой местности дороги становятся непроходимыми для артиллерии и транспорта после малейшего дождя. «Я предложил разместить две дивизии, из которых одну баварскую, в окрестностях Полоцка; они найдут некоторые продовольственные средства на дорогах из Невеля и Витебска, где попадаются ещё некоторые запасы, всё остальное исчерпано. Я использую обстоятельства, чтобы увеличить число рабочих в Полоцке». Вечером Деруа отдал приказ дивизии выступить следующим утром,[127] чтобы занять позицию у Полоцка.[128]
В 13 часов войска 1-го корпуса выступили к Полоцку, впереди шли два отдельных авангарда. Авангард генерала Гельфрейха направился прямо к Волынцам,[129] авангард полковника Властова — через Сивошино к Белому для обхода правого фланга неприятеля,[130] с целью заставить его отступить за р. Дрисса и тем получить возможность действовать на сообщения противника с Полоцком; он имел приказ ретироваться в Якубово в случае атаки неприятеля. Главные силы 1-го корпуса (37 батальонов, 15 эскадронов, 80 орудий) следовали за Гельфрейхом.[131] Обнаружив приближение русских войск, Удино стал отступать через Филипово к почтовой станции Лазовка. Авангард Гельфрейха заночевал в Филипово, главные силы 1-го корпуса у Волынцев.[132]
Бои при Лазовке, Смоляках и Белой
Пиль вспоминал, что ранним утром 15 августа «маршал позволил всем войскам пройти перед собой; особенно сильно он был обеспокоен своим артиллерийским парком; лошади были чрезвычайно плохи, чтобы везти орудия и зарядные ящики через болотистую местность, которую предстояло пройти. Сидя на вязанке сырой соломы перед костром, разведённым из обломков брошенной старой тележки, командующий 2-м корпусом присутствовал при прохождении своей последней пушки — только тогда он последовал за движением своей армии, сопровождаемый швейцарской бригадой».
Дибич записал: «Противник продолжил своё отступление к Полоцку. Его арьергард хотел удержаться в Лазовке, чтобы охранять выход из теснины на дороге из Сивошино. Генерал Гельфрейх получил приказ незамедлительно занять это дефиле, чтобы обеспечить движение левого отряда; он атаковал французский арьергард и после довольно оживлённого дела отбросил его за Смоляки. Наш авангард провёл ночь возле этой деревни, отделённый от неприятеля ручьём. Главные силы и резерв оставались в нескольких верстах позади». Антоновский вспоминал, что «у деревни Смоляки французы остановились, начали удерживать наш напор, и завязалось в передней линии небольшое дело, продолжавшееся два или три часа, и потом стали отступать, а мы, по мере того, подавались вперед. Впрочем, ретирада их была в совершенном порядке. В избежание напрасной потери людей, мы не теснили их и тем давали время и свободу уходить от нас по добру-по здорову». В перестрелке были ранены 3 офицера, «нами взято в плен 200 человек отсталых, и, сверх того, оставлено в здешнем костеле, сколько можно в нем было вместить, больных и раненых, которых французы оставили нам».
«Полковник Властов, — пишет Дибич, — перешёл Дриссу в Сивошино почти без сопротивления и продвинулся до Боярщины, где остановился на ночь по причине присутствия отряда из 8.000 человек, который находился на позиции возле Белого. Генерал князь Репнин, отряженный к Дисне… отбросил противника за этот город, захватил французский госпиталь и запасы оружия, которые там находились, и вернулся затем на правый берег Двины».[133]
Вреде, стоявший у Белого, сообщил: «Утром 15-го противник атаковал мои аванпосты; он использовал этот день, чтобы построить мост на Дриссе. Стрелки поддерживали бой в течение большей части дня, я ввёл в бой только бригаду французской кавалерии Корбино, которая находилась под моей командой, и 5-й лёгкий батальон Буттлера. Между тем маршал герцог Реджио постоянно отступал со ІI-м корпусом; генерал Деруа получил приказ оставаться там в течение дня, чтобы прикрывать позицию». Майлингер рассказывал, что «в 10 часов утра главная квартира, лежавшая на линии форпостов, была побеспокоена русской лёгкой кавалерией и казаками, которые произвели разведку вдоль этой линии. Быстро были заняты все важнейшие пункты и высланы патрули, вследствие чего нападающие, после обмена несколькими выстрелами, вновь отступили в леса. Но в 4 часа пополудни последовала серьёзная атака на поместье Белая, так как противник — вероятно через помещика
По словам Д’Альбиньяка, «в 6 часов утра аванпосты генерала Сен-Сира были атакованы по всей линии на равнине у Белого; войска заняли позицию; они включали бригаду лёгкой кавалерии Корбино, сократившуюся до 600 лошадей, и дивизию Вреде, силою около 8.000-9.000 человек, 30 орудий. Мнение генерала Сен-Сира состояло в том, чтобы сражаться на этой позиции, дабы избежать давки в лесу; мнение маршала Удино было ретироваться к Полоцку». Турн унд Таксис вспоминал, что «Удино выразил своё недовольство нашей позицией; он считал, что мы должны прислониться к лесу, который находился позади нас. Это, несомненно, имело резон, но генерал Сен- Сир посчитал за лучшее разместиться в поместье Белое; на самом деле его довольно удобно было удерживать, но оно находилось справа, впереди наших постов. Таким образом, мы должны были выдвинуть немного нашу первую линию, иначе оно могло быть захвачено ночью. Это дало повод для резких выражений со стороны маршала; Сен-Сир тотчас последовал за ним, и между ними двумя в нашем присутствии произошёл обмен мало поучительными словами; в конце дошло до перепалки; там ничего не было решено относительно операций». Хайльман заметил, что «вследствие взаимной вражды между обоими командующими нередко происходили бурные сцены, которые были тем более поучительны для их адъютантов и офицеров главного штаба, что язвительный Гувьон доводил необычайно вспыльчивого Удино до высшей степени негодования, и оба не смущались грубостью выражений, которые приличны скорее ямщикам».
Вреде сообщил: «Выступив в 10 часов ночи, я составлял арьергард армии до разветвления дорог в Гамзелево; тогда генерал Легран с 1-й дивизией ІІ-го корпуса сменил меня». Позже Сен-Сир писал о себе в третьем лице: «Гувьон считал себя в состоянии беспрепятственно ретироваться… и безопасно направился через дефиле, которое имелось позади, к Полоцку, где 19-я дивизия заняла позицию. Но он получил приказ отступить ночью к этому городу по дороге из Гамзелево, единственной, использованной для отступления обоих армейских корпусов, с их огромной артиллерией и обозами. Это отступление, которое длилось всю ночь, было крайне тяжёлым, как любое движение, исполняемое ночью, особенно когда оно осуществляется по единственной дороге, по которой вынуждены двигаться повозки всякого рода, зачастую вперемешку с частями всех родов войск, взаимно мешая друг другу при каждом неверном шаге; итак, войска прибыли в Полоцк утром 16-го в довольно большом беспорядке, но особенно измождённые усталостью и голодом».
Аналогичную картину нарисовал Турн унд Таксис: «Этот ночной марш навсегда оставил во мне крайне неприятное впечатление. Наши люди были поражены дизентерией, которая увеличилась в течение трёх дней отдыха; они были настолько изнурены, что многие оставались на дороге, хотя их предупреждали, что они неизбежно будут взяты в плен. Даже угрозы не имели результата; моральные силы исчезли, вместе с силами физическими… и этот отступательный марш стоил нам стольких людей, как весьма оживлённый бой». По словам Д’Альбиньяка, «этот марш, наряду со вчерашним, уничтожил эту дивизию, люди которой падали от усталости и голода… В этом отступлении потеряли много народу, люди были изнурены усталостью, страна не предоставляла никаких запасов продовольствия; таким образом, потеряли более 4.000 человек, которые были захвачены русскими: меньше потеряли бы, дав сражение, и войска не были бы деморализованы».[134]
В Гамзелево навстречу Удино прибыл Лежен, который вспоминал: «14-го я ещё один раз ужинал у иезуитов в Полоцке, а 15-го сопровождал герцога Реджио в деле против Витгенштейна, который получил подкрепления и пришёл нас атаковать. Маршал постоянно останавливался в своём движении из-за нехватки продовольствия и ещё раз приблизился к Полоцку. Его войска отличались замечательной преданностью; они выносили все ужасы и все ослабления, которые причинял голод, и между тем сражались с большой отвагой. Из всех наших солдат баварцы, кажется, пострадали больше всего; их взоры были лихорадочными и бессильными; они показывали мне свои больные языки, свои рты, воспалённые дневной жарой и муками голода, и, тем не менее, они доблестно сражались и брали пленных».
Лежен привёз письмо Наполеона, в котором тот просил разъяснить, почему русские хвастаются, что 1 августа взяли у маршала множество пленных. Тот вынужден был оправдываться: «В боях 30, 31 июля и 1 августа 1-я дивизия действовала одна и имела только успех. Признаюсь, что в атаке на поместье Якубово две роты вольтижеров 26-го лёгкого полка нанесли такой вред Петербургскому гренадерскому батальону, что, по донесениям дезертиров и пленных, в нём осталось только 100 человек. Возможно, что несколько наших стрелков, действовавших в лесу, были взяты в плен, но не может быть, что очень большое число; никакие наши массы, никакие наши линии не были разбиты. Почти все те, кого противник имел на этом берегу Дриссы утром 1 августа, были убиты, взяты в плен, ранены или вынуждены перейти реку с такой же поспешностью, как и в беспорядке; противник, который находится в таком полном бегстве, не может взять пленных. Только после этой атаки, когда 1-я дивизия нуждалась в отдыхе, я послал преследовать неприятеля дивизию генерала Вердье, которая, вместо того, чтобы остановиться на позиции, которую я обозначил, движимая рвением и завистью, зашла слишком далеко и натолкнулась на все силы, которые противник сумел собрать, которые вынудили её ретироваться, и именно в этот момент у неё были взяты пленные».
Удино признавал, что противник, оставаясь в Дриссе и Друе, постоянно выделял «партии, которые легко перебрасывал на левый берег, которые взяли значительное число мародёров и отсталых из І-го и ІІІ-го корпусов. ІІ-й имеет довольно большое число дезертиров среди швейцарцев и португальцев, которых русские берут в качестве трофеев. Я не понимаю, Сир, как противник осмеливается говорить, будто взял наших раненых, поскольку я всегда ночую на поле сражения. Моё поведение в этом отношении не отклоняется от принципов чести и гуманности, от которых я никогда не отстраняюсь и далёк от мысли бросать раненых; я велел транспортировать в Полоцк даже тех, которые были оставлены русскими; этот факт также легко проверить, как и другие». Маршал явно лукавил, так как есть несколько свидетельств того, что в Волынцах были оставлены раненые.
Маршал не скрывал от императора огромную нужду в запасах разного рода: «Солдаты Вашего Величества ещё держатся, благодаря своему мужеству, но баварские войска не выдерживают и, хотя я берегу их, насколько возможно, дороги усеяны их людьми, умершими от истощения. Диаррея похитила многих офицеров и солдат, все люди ей поражены; недостаток хлеба и закрепляющих напитков, сырость и прохлада ночей, которые стали ощущаться, являются причинами, которым приписывают большую интенсивность этой болезни; но, к счастью, ещё слабо распространилась дизентерия. Моя лёгкая кавалерия настолько истощена и сократилась, что обе бригады будут в состоянии выставить в линию едва 1.100 кавалеристов. Кирасиры также ежедневно уменьшаются, а кавалерия противника столь многочисленна, что я вынужден использовать их только в случае крайней нужды». Экипажи линейной артиллерии находятся в довольно хорошем состоянии, чего никак нельзя сказать о полковой артиллерии.
К этой депеше маршал приложил рапорт Вердье «относительно бахвальства неприятеля, который воображает себе, будто взял у меня много пленных». Генерал заявил: «Я имел пленных только в день 31 июля перед Якубово; 11-й полк, будучи рассыпан в стрелках в лесу на левом фланге 1-й дивизии, оставил там нескольких человек», лишь 1 августа попали в плен две роты 37-го полка. Вердье приложил к рапорту список потерь всех видов, которые дивизия понесла в различных боях, из которого вытекало, что «неприятель не мог так бахвалиться», особенно потому, что многие солдаты, обозначенные как пропавшие без вести, вернулись затем в свои части.
Помимо того, Удино приложил к своему донесению «два рапорта от шпионов», из которых один был хозяином поместья Гаски, а трое других — дезертирами из Екатеринославского, гвардейского и Аракчеевского гренадерских полков. Дезертиры объявили, что 12 резервных батальонов, которые находились в Динабурге, присоединились к корпусу Витгенштейна, что русские имеют мост в Свольне, что у них много раненых и больных, а едят они только сухари и кашу, что в их батальонах много рекрут, что многие дезертируют, чтобы вернуться домой, а сами они дезертировали потому, что являются поляками из Гродненской и Минской губерний.[135]
* * *
15 августа Макдональд, который находился в м. Калкуны, узнал, что генерал Кутар из Опсы переместился вперёд и должен вновь занять Друю, и что какой-то русский отряд переправился через Двину между Якобштадтом и Фридрихштадтом. Это вызвало у маршала опасение, что его могут отрезать от прусского корпуса, хотя ему сообщили, что эта партия насчитывала всего 200 коней. Было замечено несколько русских батальонов и эскадронов, спускающихся по правому берегу между Якобштадтом и Фридрихштадтом. Маршал выслал разведки до Браслава, Вышек и Дубно. Он сообщил Маре, что «Витгенштейн должен сконцентрироваться и двинуться навстречу герцогу Реджио. Я абсолютно не знаю того, что происходит в этой стороне. Я могу делать только демонстрации на обоих берегах; они не всегда были успешны, потому что мне особенно не хватает кавалерии, а неприятельская кавалерия имеет большое преимущество».
О Динабурге он написал: «Эта крепость, подготовленная лишь вчерне, абсолютно непригодна для обороны, ни для нас, ни для русских… Укрепления столь мало выступают над землёй, что не стоят даже одного удара мотыги; они доступны почти повсюду… Тет-де-пон был почти завершён, это очень внушительное укрепление; я безостановочно работаю над его уничтожением, палисады, потерны,[136] мосты, строения и другие поддающиеся горению вещи сожжены; амбразуры, парапеты, обделка крутостей, хотя были сделаны очень прочно, уже разрушены. Я занимаюсь пробиванием брешей и засыпанием большей части окружающего рва. Груды леса, предназначенного для построек и возведения палисада, как в крепости, так и на обоих берегах Двины были огромными; большая их часть уже сожжена, остальные собраны вместе и сохранены для проведения сегодня иллюминации в честь Его Величества…
Все суда, нагруженные артиллерией, были затоплены; обнаружено от 24.000 до 30.000 зарытых в землю зарядов. Их обнаруживают ежедневно; разыскивают порох, который также был спрятан. Спустя несколько дней тет-де-пон будет выведен из строя, чтобы не мешать нам. Я приказал сбросить в воду двадцать пушек, которые не могли служить нам и не имели лафетов. Укрепления Динабурга и тет-де-пон стоили русским миллион рублей». Макдональд заявил Маре, что, если не получит другого приказа, то после разрушения тет-де-пона он направится на свой левый фланг, чтобы заняться осадой Риги. Как заметил Фабри, его нисколько не смущало то обстоятельство, что тем самым он оставлял Удино одного против Витгенштейна. Он не думал, что в случае победы Витгенштейн мог обратиться против него самого и сорвать осаду Риги.
В тот же день маршал написал Гранжану: «Дайте приказ генералу Рикару выступить завтра с батальоном баварцев, вторым или третьим польским батальоном и 200 гусарами, чтобы за три дня добраться до Якобштадта. Эти войска образуют мобильную колонну, над которой он примет командование, как и над всеми отрядами, принадлежащими к его бригаде, или даже к другим бригадам, рассыпанными по Двине до Фридрихштадта. Чтобы спрятать свои силы и движение от неприятеля, он возьмёт прямую дорогу из Иллукшта через Свентен, и завтра будет ночевать в Беверне, 17-го — в Вессене и даже далее, чтобы 18-го наверняка прибыть в Якобштадт». На следующий день Рикар должен направиться по дороге к Фридрихштадту, чтобы прогнать обратно за Двину русский отряд, который «имеет только 200 кавалеристов без пехоты». Если будет необходимо, Рикар «будет постепенно забирать другие батальоны своей бригады, которые остались в лагере». Гранжан должен был предупредить командира баварцев в Якобштадте о движении через Гросс Бушгхоф мобильной колонны, не указывая её численности.
16 августа Макдональд узнал о подготовке сражения под Смоленском, и решил остаться в Динабурге до получения данных о результатах этой акции. Маршал сообщил Маре, что «неприятель перешёл Двину в трёх или четырёх милях ниже Фридрихштадта… Обсервационный пост во Фридрихштадте, состоявший из гусар, потерял несколько человек и ретировался в Штабен». Это вынудило маршала «послать мобильную колонну силой от 1.800 до 2.000 человек в Якобштадт и Фридрихштадт, чтобы разыскать неприятеля, разбить его и заставить переправиться назад через Двину». Бертье он доложил: «Я получил сообщение, что неприятель перешёл Двину в пяти или шести льё ниже Фридрихштадта… Один гусарский офицер с двадцатью людьми, которые находились для наблюдения во Фридрихштадте, потеряв несколько человек, ретировались к дороге из Якобштадта. Этот офицер уверяет, что видел две или три сотни кавалеристов и несколько пехотинцев. Я немедленно отправил отряд под командой генерала Рикара и половину моей кавалерии, то есть 200 кавалеристов… Разрушение тет-де-пона в Динабурге продолжается беспрерывно, и через несколько дней от этого укрепления не останется ничего, кроме массы бесформенной земли. Укрепления крепости не стоят и удара мотыги, но там сожжены все деревянные конструкции и палисады, которые были огромными. Большая часть была сохранена, чтобы произвести иллюминацию в честь Его Величества, именины которого были отпразднованы вчера со всем великолепием и торжественностью».
Кутару маршал сообщил, что, узнав о событиях в Друе и Браславе, «велел провести диверсию, выслав отряды по двум дорогам к Друе, поднимаясь по левому берегу, к Креславу, поднимаясь по правому берегу, наконец, в Вышки и Дубно… Мой кавалерийский отряд в Дубно пострадал из-за излишней храбрости своего начальника; отряд в Креславе был более счастлив, захватив пленных»; русские «партии могут причинить некоторое беспокойство жителям страны, но никакого важного результата для нас, если оценивать эти маленькие диверсии по их настоящей силе».
Макдональд сообщил генералу Г. Йорку о движении мобильной колонны Рикара и просил его «принять надлежащие меры, чтобы отбросить за реку неприятельскую партию, которая перешла её в ночь с 13-го на 14-е в Юнгфернхофе, выше Фридрихштадта и захватила пикет из девяти гусар под командой унтер-офицера. Я полагаю, что этот пикет спал, или плохо охранял себя. Я отдал приказ, чтобы получить информацию о столь чрезвычайной потере». Маршал велел Гранжану прислать информацию «против офицера, который командует отрядом во Фридрихштадте», поскольку «противоестественно, чтобы пикет из десяти кавалеристов был захвачен без сопротивления». Для восстановления коммуникации с маршалом, Йорк послал своего адьютанта майора А.Ф. Зейдлица с 4 ротами и приказал постам полковника Г.В. Хорна быть бдительными.
Вскоре Макдональд узнал, что правый фланг пруссаков не был побеспокоен, а сила русской партии составляла всего 80 кавалеристов. Тем не менее, он велел Гранжану «соединить баварский батальон в Якобштадте и заменить посты на левом берегу батальоном 5-го польского полка», а также выслать из резерва 2 пушки в Якобштадт, чтобы поддерживать пост в Кройцбурге.[137]
Бои при корчме и мызе Ропна и фольварке Боровка
Всю ночь союзники продолжали отступать к Полоцку; корпус Удино шёл через Гамзелево, преследуемый авангардом Гельфрейха. По словам Антоновского, «4 числа августа утром рано авангард… подавался вперед за отступавшим неприятелем. В 7-ми верстах от нашего ночлега, у почтовой станции Ковзелевой, настигли французов и завязали с ними перестрелку. Удерживая поспешность нашу… неприятель открыл по нам действия своей артиллерии». Тогда русские двинули пехоту по сторонам дороги и вынудили противника отступить от Гамзелево. «От сих мест преследовали мы неприятеля до деревни Ропны, где при озере сего же названия авангард наш расположился отдыхом». Главные силы 1-го корпуса остановились в Гамзелево.
Сен-Сир с дивизией Вреде в 23 часа начал отступление через Артейковичи в полной тишине, не погасив бивачные огни. Авангард Властова следовал за ним до корчмы Боровка. Вреде пишет: «Я получил приказ маршала герцога Реджио выставить аванпосты на Невельской дороге и в то же время разместить на моём левом фланге цепь постов на дороге, которая ведёт отсюда в Себеж и в Санкт-Петербург. Генерал Вердье присоединился к моему левому флангу со 2-й дивизией ІІ-го корпуса Великой армии. Вся армия соединилась позади нас. Неприятель следовал за нами по пятам; с полудня он атаковал мои аванпосты на Невельской дороге. Генерал Беккере живо отбросил его».
Бои при Ропне и Боровке явились завязкою сражения при Полоцке. Повторявшиеся атаки русских позволяли французам предположить, что на другой день они могут предпринять энергичную попытку овладеть городом. Поэтому Удино созвал дивизионеров на военный совет в своей Главной квартире в иезуитском монастыре в Полоцке, чтобы обсудить с ними предстоящие действия. Сен-Сир вспоминал, что маршал созвал генералов, «чтобы получить совет о приемлимости и необходимости дать сражение, остаться ли на правом берегу Двины, или перейти на левый берег, сохранив только Полоцк в качестве тет-де-пона. Дивизионные генералы двух корпусов, а также командующий артиллерией II- го корпуса составили этот совет. Мнения, как обычно, разделились, но присоединились к мнению командующего ѴІ-м корпусом, изложенному примерно в таких выражениях.
Если противник не последует за отступательным движением армии, то можно было перейти на левый берег Двины, прочно заняв Полоцк. Если же неприятель, напротив, будет продолжать преследование отступающих войск, чтобы завязать дело, то не следует переходить реку у них на виду, как для избежания потерь, связанных с таким отступлением, так и для того, чтобы не ослабить дух войска». Большинство членов совета придерживались ошибочного мнения, чтобы утром следующего дня вновь перейти на левый берег, будучи убеждены, что русские не последуют за отступающими. Но в это время раздался грохот орудий, совет был тотчас распущен, и каждый из его членов поспешил к своим войскам.[138]
Командовавший 3-й бригадой дивизии Вреде полковник Г. Хаберман донёс: «В 5 часов цепь аванпостов, которую я разместил на моём левом фланге в Присменице, была живо атакована неприятельскими егерями, которые рассыпались в стрелки вдоль леса. Казалось, что намерением противника было особое желание занять сожжённые дома, справа и слева от которых цепь моих аванпостов растянулась перед лесом. В случае если бы русские захватили эту позицию, сам лагерь стал бы очень неудобным из-за огня противника. Тогда я решил, не теряя времени атаковать неприятеля и заставить его отойти. Итак, я велел выдвинуться 2-й роте 5-го полка, которая тотчас с большой храбростью и решительностью отбросила противника в лес. Я приказал поддержать её 5-й роте того же полка; тут же она быстро отбросила неприятельских стрелков, направлявшихся на правый фланг 2-й стрелковой роты.
Тогда противник распространил свою атаку на мой левый фланг, напротив позиции дивизии генерала Леграна. Тогда я велел выдвинуть 1-ю стрелковую роту и 2-ю фузилерную из 11-го линейного полка со взводом стрелков из 5-го лёгкого батальона, который находился на аванпостах; штыками они вновь отбросили неприятеля. Это подразделение, двинутое вперёд, столь энергично сопротивлялось противнику, что ему более не удалось проникнуть на опушку леса. Он был удержан на этой позиции до 9 часов вечера; по причине темноты я тогда медленно отвёл из леса роты, выдвинутые вперёд, и велел им вновь занять их предыдущую позицию. В 11 часов я известил его сиятельство Вреде. По его приказу той же ночью я отвёл мои войска из Присменицы, которая уже была покинута бригадой, на бивуак, и в 2 часа утра 17-го — на позицию, занятую дивизией».
Сам Вреде писал, что противник «в 5 часов вечера атаковал всю цепь аванпостов, размещённых на моём левом фланге (там командовал полковник барон Хаберман), а также аванпосты генерала Вердье. 5-й и 11-й линейные полки, а также 5-й батальон лёгкой пехоты сражались там с редкой храбростью и отбили все атаки неприятеля. Особенно отличился… Хаберман, временный бригадир. Дивизия Вердье также остановила противника, но этот дивизионный генерал вечером был ранен». По другим данным, генерал Мэзон в тот день «творил чудеса храбрости во главе полков Казабьянки и Вимпфена», то есть 11-го лёгкого и 2-го линейного полков 6-й дивизии. Лейтенант В.П. Д’Озон де Буаминар уверял, что в деле участвовал и 124-й линейный, в то время как 37-й линейный полк с 1-й ротой 3-го конноартиллерийского полка были отосланы в Полоцк к генералу Мерлю.[139] Тяжело раненого Вердье сменил генерал Ф. Валантен.[140]
Сен-Сир уверял, что из-за начавшейся перестрелки Удино так и не принял никаких диспозиций для сражения. «После боя Сен-Сир разыскивал, но тщетно, герцога Реджио, чтобы узнать от него диспозиции на следующий день, позицию, где будет дано сражение… Маршал провёл часть ночи на аванпостах, но лично до ѴІ-го корпуса не добрался; лишь около полуночи генерал Дюлолуа поехал разыскать командира ѴІ-го корпуса и сказал ему, что маршал, которого он оставил за несколько часов до этого, кажется, решил дать сражение утром следующего дня. После этого сообщения Сен-Сир тотчас отдал свои приказания, но, отправившись на свою позицию, проехал мимо нескольких колонн ІІ-го корпуса, которые переходили назад на левый берег Двины”. Поэтому генерал решил, что Удино переменил своё решение и что Дюлолуа находился в заблуждении.
Фабри резонно заметил, что это обвинение в адрес Удино, выдвинутое мемуаристом спустя 19 лет после событий, не имеет под собою оснований, так как донесение Вреде говорит об ином: “Маршал герцог Реджио днём собрал генерала графа Гувьон-Сен-Сира и всех дивизионных генералов, чтобы договориться о принятии мер; было единогласно решено, что позиция, занятая днём, была рискованной; поэтому решили утром занять другую позицию. ІІ-й корпус Великой армии должен был занять Полоцк одной дивизией; остальные дивизии разместятся от Двины до правого берега Полоты под прикрытием артиллерии, поставленной на всех земляных валах города».[141]
Здесь необходимо кратко охарактеризовать местность, на которой развернулось сражение. Полоцк насчитывал 12 тыс. жителей, в числе которых было 3800 еврейских и 2500 католических семейств. Город располагался на правом берегу Двины, в том месте, где в неё впадала Полота. Здесь сохранились полуразрушенные польские укрепления 18 в. По словам Марбо, «спереди от передовых фронтальных укреплений этой крепости поля разделены многочисленными каналами, между которыми выращивают овощи. Хотя эти водные препятствия и не являются непреодолимыми для артиллерии и кавалерии, они, тем не менее, затрудняют их передвижение. Огороды простираются перед городом на расстояние около полульё, но слева от них, на берегах Двины, находится обширная равнина, ровная, как ковёр». Укрепления, это «земляные валы, представляющие собой, собственно говоря, лишь бугры, подняться на которые совсем не трудно. Однако они имеют то преимущество, что являются господствующими над значительной территорией высотами».
Река в этом месте имела ширину около 500 шагов и была судоходной. Лежащий на левом (южном) берегу Двины предместье, Малый или Старый Полоцк, было связано с городом деревянным мостом; он был разрушен русскими, и вместо него французы навели понтонные мосты. На левом берегу Двины к западу от предместья находилось поместье и деревня Екимания. К северу от города, на правом (западном) берегу Полоты находилась деревня Спас; в ней имелись каменная церковь и замок, принадлежавший иезуитам, и множество сараев с массивными каменными стенами, но покрытые деревом. По словам Майлингера, деревня Спас «состояла из поместья и принадлежащих полоцким иезуитам амбаров и экономических строений, которые, на польский манер, были окружены рвами и частоколами, и представляла значительный естественный оборонительный рубеж». Через Полоту между Спасом и Полоцком, в частности у мельницы, было перекинуто несколько деревянных мостов, проходимых для пехоты и частично для кавалерии. Напротив деревни Спас, на другом берегу Полоты находился конусообразно возвышающийся холм, с высоты которого можно было обстреливать лежавшую к западу равнину вплоть до опушки леса. Этот лес полукругом простирался от Двины до кузницы, лежавшей выше по течению Полоты. В середине этого полукруга, примерно в трёх четвертях часа пути от Полоцка лежала Присменица, поместье, состоявшее из деревянных жилых и хозяйственных построек, которые были обнесены заборами.
Согласно новой диспозиции, дивизия Леграна, усиленная 37-м линейным полком из 8-й дивизии и лёгкой кавалерией Корбино, заняла центр боевой позиции, впереди трактира, где дорога на Невель ответвлялась от главной дороги. «В ночь с 16-го на 17-е, — писал Д’Альбиньяк, — маршал Удино перевёл за Двину артиллерию 2-го корпуса, сохранив лишь несколько 3-фунтовых пушек; 12-фунтовые пушки 2-го корпуса, которые находились на батарее на земляных валах, окаймлявших город Полоцк с левой стороны, были заменены 12-фунтовыми пушками 6-го корпуса: генерал Дюлолуа постоянно опасался потерять свою артиллерию. Эта большая переправа артиллерии закончилась только в полдень 17-го. 6-й корпус сохранил свои 60 пушек, без 12 12-фунтовых пушек, размещённых на земляных валах Полоцка. Почти вся кавалерия была отослана на другой берег Двины с дивизией Вердье под командой тогда генерала Валантена. Дивизия Мерля занимала левый фланг, опираясь на Двину, другая её часть находилась в городе. Дивизия Ле Грана образовала центр при соединении дорог из Петербурга и Невеля».
В укреплениях были оставлены три орудия 4-й баварской батареи (2 гаубицы и 12-фунтовая пушка), чтобы обстреливать равнину перед левым флангом французской позиции и «прикрывать отступление в случае необходимости». Пиль вспоминал, что «у подошвы холма у Полоцка находилась небольшая часовня, окружённая кладбищем; маршал разместил там два батальона; дивизия кирасир охраняла берега Двины с частью артиллерии; две сильные батареи были размещены на изгибе Санкт-Петербургской дороги, на расстоянии двух пушечных выстрелов впереди пригорода; баварцы занимали крайний правый фланг, дивизии Вердье и Мерля — центр; левый фланг образовала дивизия Леграна. Маршал разместил на земляных валах два полка хорватов, чтобы поддержать баварскую тяжёлую артиллерию; швейцарская бригада имела задачу оборонять город».[142]
На правом фланге расположились баварцы. По словам Вреде, «корпус генерала от инфантерии Деруа находился в резерве на левом берегу Полоты, он примыкал к правому крылу французского корпуса. Корпус под моим командованием занял позицию вдоль Полоты, он образовал всё правое крыло этой новой позиции; в то же время я получил задание занять и охранять деревню Спас, расположенную на правом берегу Полоты; она образовала ключ всей позиции; позади неё были построены два моста. Я командировал для обороны этой деревни генерал-майора Винценти с 1-м батальоном 2-го пехотного полка Кронпринца и 1-ю стрелковую роту 6- го линейного полка».
Сам К. Винценти писал, что получил приказ «занять с 1-м батальоном 2-го полка линейной пехоты Кронпринца имение (oekonomie Gut) Спас, принадлежащее иезуитам, располагавшееся вбизи маленькой деревни, и разместился там по-военному. Следуя этому приказу, я отправился с батальоном под моим командованием на правый берег Полоты; я разместил мою линию в деревне так, чтобы замечать, насколько возможно, все движения противника, скрытого в лесу, расположенном передо мной, и прикрыть правый фланг ІІ-го армейского корпуса. На расстоянии примерно 600–700 шагов я прислонил мой левый фланг к роте 26-го французского пехотного полка, выстроенной в рассыпном строю, мой правый фланг — к отряду, размещённому в здании поместья; этот последний состоял из полутора рот 6-го пехотного полка герцога Вильхельма; ночью он сменил 2-й батальон лёгкой пехоты Тройберга, который там находился».
«Я получил приказ, — пишет полковник Спауер, — под руководством генерал-майора и бригадира Винценти, занять с 1-м батальоном 2-го линейного полка Кронпринца монастырь Спас с окрестными строениями и помешать противнику захватить его, так как эта точка подобна исходящему углу, основание которого опиралось на линию, занятую 20-й дивизией, и на линию французских войск, из которых 26-й французский полк лёгкой пехоты образовывал правый фланг, прикрывая связь между обоими. Занятие совершилось в 4 часа утра; генерал предписал 1-й стрелковой роте 6-го линейного полка и взводу, который ещё находился с ней, занять стрелками правый фланг этой позиции… К этому поместью примкнули 1-я гренадерская рота с 3-й фузилерной; затем шла 1-я стрелковая рота; лейтенант фон Гумпенберг с одним взводом был выделен в стрелки. 1-я и 5-я роты находились на левом фланге, где 7-я образовала загиб».
Капитан Готтхардт пишет, что рано утром его «2- я лёгкая батарея заняла позицию на возвышенности, расположенной справа от дворянского имения (d’un bien noble). Противник тотчас занял возвышенности, находившиеся напротив». По словам командира 4-й лёгкой батареи капитана барона К. Графенройта, в 4 часа утра он получил приказ «разместиться между 3- м и 7-м пехотными полками в боевом порядке на Невельской дороге в полульё от Полоцка, русская сторона не препятствовала этому маневру, что позволило батарее вместе с пехотой мало-помалу беспрепятственно перейти Полоту; она разместилась на расположенной рядом возвышенности вместе с батареей Готтхарда. Несколько часов обе батареи стояли спокойно на этой возвышенности».
Прочие части 1-й бригады 20-й дивизии также остались на правом берегу Полоты. За рекою стояла 3-я бригада Хабермана, справа от неё — 2-я бригада Беккерса, составившая крайний правый фланг. Слева от 19-й дивизии находилась кавалерийская бригада Корбино. По словам Хайльмана, баварский корпус насчитывал едва 12,5 тыс., то есть с 8 августа он потерял 3 тыс. чел. за время маршей.[143] Всего войска союзников насчитывали 29–32 тыс. чел., но Удино ослабил себя более чем на 10 тыс. чел., и на правом берегу Двины имел немногим более 20 тыс. чел.
В русском штабе считали, что корпус Удино к тому времени насчитывал 24.000 чел., корпус Сен-Сира — 20.000, а всего неприятель имел более 44 тыс. чел., тогда как русские — всего 20 тыс. чел. Витгенштейн же, исходя из показаний пленных, полагал, что в обоих неприятельских корпусах насчитывалось более 30 тыс. чел. Сам же он имел под рукой 17 тыс. чел., но это его не смущало и он намеревался «прогнать Удино в укрепления и принудить ретироваться за Двину».
Если Хаберман писал, что по своей воле оставил позицию у Присменицы, то русские заявляли, что это они изгнали неприятеля из леса. Гельфрейх написал Витгенштейну: «Я командовал авангардом, расположенным в Ропне 4 августа, когда ваше сиятельство приказали мне очистить все дефиле до опушки леса у Полоцка, чтобы обнаружить позицию неприятеля. Я немедленно выделил 25-й и 26-й егерские полки, которые с большой храбростью устремились, чтобы исполнить приказ». Поручик 26-го полка Антоновский только что был назначен командиром роты, «с которою в 5 часов пополудни отправлен вперед вместе с 3-ею гренадерскою ротою по правую сторону большой дороги, лежащей к г. Полоцку, а 25-го егерского полка тоже две роты назначены вместе с нами идти по левую сторону дороги, и в находившемся по обе стороны лесу открыть неприятеля и выгнать оттуда». Встретившийся им генерал Яшвиль “подтверждал непременно очистить от неприятеля лес”. Гельфрейх уверял, что «после оживлённой перестрелки, которая длилась около трёх часов, наши егеря примкнули штыки и с криком Ура! в одно мгновение изгнали противника из всего леса, несмотря на его ожесточённое сопротивление; они также освободили для корпуса большую дорогу из Полоцка. Будучи сам очевидцем рвения и стремительности 25-го и 26-го егерских полков, я не могу достаточно похвалить тот и другой».
Очевидно, что Гельфрейх приукрашивал успехи своих войск. Не случайно, что для его поддержки была направлена 2-я бригада князя Сибирского 5-й дивизии (Пермский и Могилевский полки). По словам Дибича, «французский авангард оказал весьма упорное сопротивление и начал своё отступление лишь утром. С фронта его преследовал наш авангард. Один батальон Пермского полка, который взял просёлочную дорогу на Присменицы, обошёл его правый фланг. В 5 часов утра генерал Гельфрейх и князь Сибирский, очистив весь лес, вышли из дефиле и установили связь с полковником Властовым. Этот последний использовал ночь, чтобы прогнать войска, которые обороняли левое дефиле, и занял позицию возле корчмы Боровка». Таким образом, вопреки лихому заявлению Гельфрейха, столкновения продолжалось всю ночь до утра. Так, Винценти писал, что «в ночь на 17-е 2-й армейский корпус покинул в 2 часа занимаемую позицию, чтобы направиться на левый берег Полоты». По словам полковника Ф. Деруа, «утром 17-го 2-й королевский армейский корпус покинул позицию, занятую 16-го вечером на правом берегу, чтобы занять другую на левом берегу».[144] Поясним, что речь идёт о 20-й пехотной дивизии Вреде.
Глава IV. Первое Полоцкое сражение
5/17 августа
Итак, утром русские авангарды вышли из двух дефиле на равнину.[145] Гельфрейх занял возвышенность у Присменицы, Властов продвинулся на опушку Громевского леса. Фабри выразил недоумение, почему Удино не стал удерживать Присменицу, откуда мог свободно обстреливать артиллерией выходы из леса, до которых было меньше километра, и тем самым затруднить русским развёртывание войск. Он забыл, что на военном совете «было единогласно решено, что позиция, занятая днём, была рискованной; поэтому решили утром занять другую позицию». При взгляде на карту видно, что позади Присменицы находятся овраги и цепь озёр возле Спаса. Поэтому, видимо, и решили прикрыться этими водоёмами, а также несколько сократить общую протяжённость фронта, поскольку часть войск была отведена на левый берег Двины, и встать под прикрытие 12-фунтовых пушек, расположенных на земляных валах. Кроме того, для защиты Полоцка теперь следовало занять и левый берег Полоты.
По словам Пиля, «приготовления были закончены в 5 часов утра. Маршал сел на лошадь и направился на земляные валы, чтобы в целом судить о своих диспозициях и быть готовым парировать события. Повсюду канониры находились у своих орудий с зажжёнными фитилями. В 6 часов утра казаки дебушировали из леса и рассыпались по равнине; по ним выстрелили со всего размаха, тем не менее, они продолжили выдвигаться и приблизились к маленькой часовне; но, подойдя к подошве холма, они были встречены оживлённым огнём двух рядов, который внёс беспорядок в их муравейник. Несколько минут спустя, глубокие массы пехоты дебушировали в свою очередь; это была армия Витгенштейна, которая развернулась на равнине и выстроилась в боевой порядок».
Князь Сибирский «поутру в 7 часов вступил в сражение с вверенной ему бригадою, действуя на правый фланг неприятельский». По словам Дибича, «генерал Берг выдвинулся тогда с остальной пехотой первой линии главных сил и построился в батальонные колонны, имея свой правый фланг впереди ручья, который находился между городом и дефиле. Бой уже мало-помалу завязался, когда на поле боя прибыл граф Витгенштейн». После осмотра позиции неприятеля Витгенштейн решил не атаковать его левый фланг, который был прикрыт огнём французских батарей, способным поражать тылы атакующих.[146] Сначала он задался целью захватить Спас.
В первой линии на правом фланге между Дрисской и Себежской дорогами развернулись 23-й, 25-й и. 26- й егерские полки, запасный эскадрон Лейб-драгунского полка и 6 орудий 28-й батарейной роты; в центре, между Себежской дорогой и Присменицей находились Калужский, Севский и 1-й Сводный пехотные полки (8 батальонов), запасный эскадрон Лейб-гусарского полка и 9 орудий 1-й конной роты, 5-я батарейная и 9-й лёгкая роты; на левом фланге 1-й линии от Присменицы до р. Полоты находились Пермский и Могилевский полки, 6 орудий 28-й батарейной роты, 26-я лёгкая рота и авангард Властова (24-й егерский полк, 1-й и 2-й сводно-гренадерские батальоны 5-й дивизии, 4 эскадрона Гродненского гусарского полка и запасный эскадрон Лейб-уланского полка), который протянулся до Невельской дороги. Вторая линия генерала Сазонова состояла из 14-й дивизии (Тульский, Навагинский, Тенгинский, Эстляндский полки), запасного батальона 11-го егерского полка, 4 эскадронов Гродненского гусарского полка, казачьего полка Платова 4-го и 42 орудий 14-й и 28-й батарейных, 10-й лёгкой и 3-й конной рот. Резерв под командой Каховского, состоявший из 9 запасных и сводно-гренадерских (14-й дивизии) батальонов с частью Ямбургского и Рижского драгунских полков, находился у д. Ропно, возле церкви.[147]
«Для лучшего же расположения левого фланга, — писал Витгенштейн, — предписал я князю Яшвилю принять команду над обоими авангардами, приказать полковнику Властову занять часть фольварка Спаса, по нашей стороне небольшого ручья протекающего оный фольварок». Властов пишет: «Я приблизился к названной мызе, когда был встречен неприятельской пехотой и кавалерией, но после некоторого сопротивления эта пехота отошла и заняла мызу. Названная кавалерия устремилась сначала вперёд, но два эскадрона Гродненских гусар под командой капитана Нобеля немедленно атаковали и вынудили её отойти; после этого эта кавалерия больше не появлялась против меня в течение дня».[148] Русские ввели в дело свои пушки, постепенно увеличив их число до десяти. Примерно в 7 ½ часов Яшвиль велел батарее из 10 орудий обстрелять мызу Спас, или Спасский монастырь. Эта канонада становилась всё губительнее.
По словам Винценти, «в 4 часа утра позади опушки леса замечено, что противник производит движения, чтобы приблизиться. Тотчас затем он растянул свою пехоту вправо и влево перед моим фронтом; он выдвинул пушку, она начала обстреливать безостановочно мою позицию картечью и 6-фунтовыми ядрами. Батальон вынес эту канонаду с хладнокровием и храбростью; по окончании часа противник заметил, что, несмотря на его оживлённый огонь, который ранил у нас многих людей, мы не оставляем линию. Он вывез тогда ещё 5 пушек на позицию вдоль моего фронта и начал его обстреливать ядрами и картечью. Лёгкая батарея Готтхарда заняла позицию на возвышенности… Она вступила в дело и остановила дальнейшее продвижение неприятельской артиллерии.
В течение этого времени, чтобы не подставлять напрасно мои войска, я отдал приказ занять риги и палисады, расположенные непосредственно позади моей линии; в случае, если линия стрелков, оставленных впереди в рассыпном строю, будет отброшена, следовало вести огонь из бойниц первых и через интервалы вторых. Тотчас затем неприятель выдвинул стрелков и завязал дело с лейтенантом бароном Гумпенбергом, командовавшим стрелками. Перестрелка длилась некоторое время, никто не хотел уступать. Тогда противник выдвинул четыре сильные роты против моего левого фланга и попытался его обойти. Тогда я повёл капитана Шмитца с одной ротой и лейтенанта Гросшеделя с полуротой на край моей линии; я разместил их таким образом, чтобы сделать тщетными все дальнейшие движения неприятеля… Столь же оживлённый огонь завязался на моём правом крыле… в строениях поместья, где находился отряд 6-го полка линейной пехоты. Левое крыло неприятеля, напротив, ретировалось к опушке леса». В то же время капитан Пьеррон с 1-й стрелковой ротой 6-го полка, оставшись свободным из-за отступления русских на правом фланге, пришёл поддержать 1-й батальон, который находился под огнём; «своим оживлённым огнём он оказал наилучшую услугу со своими храбрыми стрелками и другими людьми. Воодушевлённые примером этого капитана, люди сражались долгое время с превосходящим неприятелем до того момента, когда этот храбрый молодой человек был ранен выстрелом в голову и был унесён».
По словам Спауера, «первый выстрел из пушки, выпущенный неприятелем, послышался в 6 ½ часов. Эта канонада из 6-фунтовых ядер, чередовавшихся с картечью, становилась всё более и более оживлённой. Войска, воодушевлённые и воспламенённые замечательным примером генерала и офицеров, выдерживали этот огонь на избранной позиции в течение примерно часа с удивительным хладнокровием, не имея ни малейшей возможности ответного удара, так как мы были лишены всякой артиллерии, и ни единого неприятеля не появилось на равнине. Огонь становился всё оживлённее, снаряды разрывались впереди и позади войск, многие люди были тяжело ранены. Тогда генерал дал приказ подразделениям разместиться за ригами, которые находились почти на линии, но стрелки в рассыпном строю держались на передовой линии. Когда неприятель заметил мнимое отступление, он направил пехоту против левого фланга. Следует признать, что он был в три раза сильне, чем мы. Завязалась перестрелка с 7-й ротой, которая была немного потеснена, но нашла выгодную позицию за палисадами, откуда могла причинять достаточный вред неприятелю; бойницы, проделанные вдоль палисада и в большой риге, очень помогли в борьбе с неприятелем; он был вынужден немного отступить. Вслед за этим линия наших стрелков выдвинулась вновь и отбросила неприятеля».
Властов направил вперёд батальон 24-го егерского и 1-й батальон сводных гренадер 5-й дивизии, которые направились на левый фланг Спаса, чтобы его обойти. Другой батальон 24-го егерского и 2-й батальон сводных гренадер были направлены вправо. По словам Дибича, «сводные гренадеры 5-й дивизии и стрелки 24-го егерского, Пермского и Могилевского полков начали атаку на Спас. Они овладели выдвинутыми вперёд строениями». Наградной документ гласит, что квартирмейстерской части капитан В.А. Коцебу «по приказанию полковника Властова повёл сам атаку на мызу Спас и, будучи впереди всех, овладел оною, при чем и убита под ним лошадь».
Вреде пишет, что «в 8 часов утра противник начал дебушировать сильными колоннами по Невельской дороге, он направился затем на мой правый фланг. Тогда я велел батареям Готтхарда и Графенройта занять позицию слева от деревни Спас на весьма выгодной позиции. Я дал приказ полковнику Деруа частично прикрыть эти батареи 6-м пехотным полком, частично поддерживать связь с деревней Спас. Генерал граф Беккере получил приказ прикрыть со своей бригадой мой крайний правый фланг».
2-я батарея Готтхарда открыла огонь в 8 часов. Командир 4-й батареи Графенройт писал: «Неожиданно развернулись несколько колонн неприятельской пехоты и кавалерии; тогда батарея получила приказ направиться вперёд; батарея Готтхарда уже находилась впереди. Тогда началась канонада, препятствуя противнику приближаться; тогда он двинул свою артиллерию, чтобы подавить нашу. Канонада стала более оживлённой, и началось горячее дело; неприятельская батарея, которая вначале состояла только из четырёх или пяти пушек, потревожила правый фланг батареи Готтхарда позади деревни Спас; слева я вёл продольную перестрелку с таким же числом орудий. Огонь неприятеля длился три четверти часа; он не смог ничего расстроить на нашей батарее на её позиции; ему отвечали с величайшей быстротой, причинив чувствительный урон; одна из его пушек и один лафет были разбиты; тогда он был вынужден на некоторое время замолчать». Готтхард отметил, что «две лёгкие батареи действовали вместе и причинили чувствительные потери неприятельской колонне, которая направилась вперёд вдоль леса, располагавшегося перед нами; кроме того, 2-я лёгкая батарея причинила большой урон неприятельской артиллерии». Фейерверкер Хеннинг и капрал Менахер заставили замолчать две русских пушки.
Поделиться книгой: