Ах, быть, ах, слыть, казаться дурой. Молчать на эти: — Почему? — Накрою ноги волчьей шкурой, Роман зачитанный возьму. И, словно вновь перелистаю Судьбу неладную свою, Просчеты все пересчитаю И жизнь легко перекрою. «А нашим семьям не до нас…»
А нашим семьям не до нас. И вот, едва кивнув друг другу, Мы прогибаем прочный наст И вновь пускаемся по кругу. И сильный снег идет, не тая. И сладко сонно повторять: — Ах, дорогой, приобретая, Мы всё сумели потерять. Но снова любим, снова дружим, И липнет жизнь сама к рукам, Не открывая нам, что кружим По концентрическим кругам. Мой монастырь
Мой монастырь весь на чужих уставах, Весь на чужих запретах и заставах, Но в том беда, что синяя река К монастырю немыслимо близка. Но в том беда, что, слабое созданье, Я так люблю опасное желанье Загадывать и строгий знать ответ — Не для монашек светит синий свет. И обливаться светлыми слезами, Узнав, что люди с синими глазами, Не ведая, кто я и как зовут, Лишь по другую сторону живут. «Ручьи глубоки, реки же бездонны…»
Виктору Астафьеву
Ручьи глубоки, реки же бездонны, И родина отселе не видна. Мы беглые чалдоны, мы чалдоны, И в этом наша внешняя вина, И вешняя поблажка даровая, И горевая наша благодать, Чтобы, глаза ночами закрывая, Уж ни о чем доступном не гадать. Чтоб, принимая дорогую долю, Не спрашивая больше о цене, Нам удалось повеселиться вволю От давнего величья в стороне. «Написано мною на ленте…»
Написано мною на ленте, На черной, в те черные дни,— Сибирский святой Иннокентий, От новой любви сохрани! Прошу, коль в твоей это власти, Простив мне былые долги, От новой напрасной напасти, От новой беды сбереги! Веди под холодное знамя В моей одинокой ночи! …Но гаснет неверное пламя Отвергнутой, жалкой свечи. «Сядем. Выпьем стакан до донышка…»
Сядем. Выпьем стакан до донышка И любую красу полоним. Погляди на меня, чалдонушка, Зауральским взглядом своим. Погляди на меня раскосыми, Умоляю тебя, погляди! Я ступаю ногами босыми, И большие снега впереди. Сердцу снова дано удариться, Вздрогнуть сердцу дано под рукой. Ты пойми — не боюсь я стариться, Я боюсь остаться такой… «За тем лесом я когда-то звонко…»
За тем лесом я когда-то звонко Распевала песни, как умела, Веселила сердце без урона. Я имела лодку-плоскодонку, Мать чалдонку и отца чалдона. До чего же много я имела! Но однажды, опустив ладони, я Поняла, что надо все сначала, И сама отчалила Чалдония Навсегда от моего причала, Насовсем, со всем, что я имела, Петь я вроде никогда не пела, И грести как будто не умела… И отец лежит в земле неталой, И осталась мама просто мамой… «Ты помнишь вкус дикого лука…»
Ты помнишь вкус дикого лука О, как эти дни далеки… Вдоль длинного луга излука Оставленной мною реки. Обиженной мною природы Сугубо разумная суть… Но я не из стойкой породы, И мне этот мир не вернуть. Не тянет к родимому лону Последнюю память почтить, Я вся подчинилась закону, Что завтра закончу учить. Работа моя не напрасна, И я не напрасно спешу, Что новая ересь прекрасна, Я завтра тебе напишу. «В тот ли, в этот ли угол…»
В тот ли, в этот ли угол, А верней в никуда, Комбинат «Воссибуголь» Протянул провода. Провода проводины Прозвенели и мне, Отцвели именины На родной стороне. Даже милости ради, Ради мира в дому, Отгоревшие пади Я вновь не приму. Не приму, не постигну Через долгость годов, Через ту паутину Тугих проводов. «Все мы сидим на крылечке…»
Все мы сидим на крылечке И постепенно стареем, В небо пускаем колечки, Души табачные греем. И постепенно стареем В этом высоком лесу… Думаем сладко, что зреем, Копим по капле красу. В небо пускаем колечки, Думаем — неба прибавим, Воду притихнувшей речки Новой волною разбавим. Души табачные греем Зельем сухим, как из печки. В облаке птицею реем. Тихо сидим на крылечке. «Половина жизни прошла…»
Половина жизни прошла. Полонило прошлое. Я была или я не была? Ах, вопросы пошлые! Все мои последние сны Как по сердцу бороны, В них всегда четыре стены И четыре стороны. В них все правильно, между тем Мне во всем урон. Четырех я пугаюсь стен, Четырех сторон. Вот сижу и счеты свожу, Возле изгороди. Глаз прозрачных я не свожу С белой изморози. Вот сижу, округу корю, — Не укрыла. Вот сижу и корю зарю, — Не спалила. И за срывы, и за успех, Мне за все заплатят сполна Полудождь, полуснег, Полумесяц, полулуна… Игра
Разговоры с тобою веду до поры О себе, о друзьях, о врагах. …Ты не слышишь, как топко звенят комары На сплошных заливных лугах! Там гуляет отменный табун коней, У коней тех гривы ночи черней, У коней тех глаза зеленей беды, У коней тех ноги легки. Раскрываю руки навстречу тебе, Говорю, что один ты в моей судьбе, А закрою глаза — хрустят клевера, И ведется совсем иная игра, И в игре я этой куражусь, Что коней украсть не отважусь. Клевера хрустят, Клевера хрустят, На меня сердито кони косят. Им меня не признать. Мне коней не угнать. Воспитаньем хорошим измучена, Конокрадству я не обучена. Но зачем и за что, на какой заре Обучил меня кто-то подобной игре? «Жизнь случилася тяжкой…»
Жизнь случилася тяжкой. Так о чем ты хлопочешь? Посиди перед чашкой — Может, чаю захочешь. Ты отведай, попробуй Пряник — русское лакомство. Невозможно до гроба На судьбу свою плакаться. Ходят весело вдовы, Без забот, налегке. Пряник сладкий, медовый У подруги в руке. «А мне уже не станет лучше…»
А мне уже не станет лучше. Моя удача не со мной. А песни Севера тягуче Тропою тянутся ночной. То Север снова сводит счеты, Чтоб мне друзей не забывать, И поднимает самолеты Туда, где больше не бывать. Играет Север не на равных. Мне та игра недорога. …Качаются легко и плавно В снегах олении рога. Качается легко и мерно Над стойбищами вертолет… Ответь мне точно и наверно — Какой мне сделать поворот? Какие мне глаза увидеть? Какие руки мне пожать? Какие сны возненавидеть? Чего на утро пожелать? Песня снежной бабы
Стою, и от холода руки свело. Я знаю — и завтра не будет тепло. Есть слово, и значит оно — Никогда. О чем же мне петь, кроме снега и льда? О чем же мне петь, кроме той белизны, Которая дарит вам чистые сны? О чем же мне петь, кроме той чистоты, Которая с богом и с чертом на «ты»? Недаром сама я чиста и бела. Недаром я руки покорно свела. 
«Во всем разберетесь сами…»
Во всем разберетесь сами. А мне ничего не жаль, Когда проходит лесами Голодный месяц февраль. Он шарит по всем берлогам, Зовет на разбой зверье, Его кривая дорога Приводит в сердце мое. А мне с февралем не спорится, Я с ветреным не груба. Не шьется, а только порется Нынче моя судьба. Латана, перелатана, Как хочешь, так и надень! Новой кладу заплатою Этот февральский день. Шагаю его путями, Беру на себя вину. Куда он меня утянет? В какую введет весну? «И хоть углядела в тебе врага…»
И хоть углядела в тебе врага, Твоя правота права, — Пройдут и белые эти снега И черные эти слова. Все будет прекрасно. В 12 уснем, Как дети чисты и ясны. Устав от черно-белого днем, Увидим цветные сны. «Серый соболь, серый соболь!..»
Серый соболь, серый соболь! Сердце были забывает. Если стукнулась боль о боль, Все в округе выгорает. Все в округе золотится,— Даль оранжевая снится, Красно-желтые поля, Огненные соболя. Снятся горы расписные… Мне такого не понять. Я хочу, чтоб сны цветные Стали серыми опять. «Упрямо Балтика качается…»
Упрямо Балтика качается, И ты упрямо хмуришь бровь, А у меня любовь кончается, Всерьез кончается любовь. Мне счастья хочется все реже, И знаю — прошлое ценя, На том прекрасном побережье Ты весел будешь без меня. И слава богу, слава богу, Что я не понесу вины За ровную твою дорогу, За сны, что боли лишены. «Снова похороны. Хоронят…»
Снова похороны. Хоронят, Может, друга, может, врага. Снова чью-то судьбу уронят В расступившиеся снега. Но ведь в том, что в могилах мои враги, Но ведь в том, что в могилах мои друзья, Даже в том, что ночи мои долги, Мне себя обвинить нельзя. Так в угоду какому дню Эта песенка полумертвая — «Уж я золото хороню, хороню. Уж я серебро хороню, хороню»,— Словно денежка полустертая,— «Уж я золото, уж я серебро»,— Все звенит надо мной потерянно… «Теперь, когда уже прошли все сроки…»
Теперь, когда уже прошли все сроки И нам друзья простили, что смогли, Ты снова поднимаешь тост высокий За пепельные волосы мои. Я точно знаю, что, и как вначале, Сегодня, в этот самый поздний час, Ты поднимаешь тост за те печали, Что и свели, и разлучили нас. За все, что мы еще не позабыли, За мир наш синий или голубой. Ты пьешь за то, чтобы меня любили, За то, чтоб нам не встретиться с тобой. «Сколько дней убито ожиданьем…»
Сколько дней убито ожиданьем, Дней, что так немыслимо ясны. Только след в одной печальной дайне От моей раскованной весны. Разлюбила и хожу пустая Улицей своею затяжной. Скоро ль осень, та, что золотая? Скоро ль ливень, тот, что проливной? Ласковые справив проводины, Скоро ль, скоро ль затоскую вновь? Скоро ль снова ваши именины, Вера, и Надежда, и Любовь? 30 сентября
Я дню такому рада, Как дорогой обнове. Мне за печаль награда День именин Любови. День именин Надежды, Осенняя пора. Я в светлые одежды Наряжена с утра. Друзьям прощая вины, Я счастлива без меры. Сегодня именины Моей последней Веры. «Надо же было кому-то так точно…»
Надо же было кому-то так точно Озеро Нарочь напомнить нарочно, Чтобы я днем позабыла дела, Чтобы я целую ночь не спала. Чтоб ощутила заброшенность пуще, О Беловежской рассказывать пуще, Чтоб поняла одиночество резче, Петь незабвенные песни Полесья. Надо же было! Надо же было! Зря я того человека любила! «Нынче неудачи принимаю стойко…»
Нынче неудачи принимаю стойко. Скоро настоится новая настойка. Скоро настоится сладкая вишневая. Скоро состоится моя радость новая. Выну рюмки топкие, звонкие, хрустальные. Выпьем мы за встречи явные и тайные. Выпьем за желанное, яркое житье. Выпьем мы за счастье новое мое. И за то, что рюмки рядом на столе. И за то, что рядом ходим по земле. «Я, как летящая монета…»
Я, как летящая монета, Орлом иль решкой упаду? …Ни радости, ни горя нету, Легко по улице иду. К какой земле я припадаю? Кому молюсь издалека? …Легко иду, легко гадаю, И светлая рука легка. Кого я чту, кого желаю? Что я свершила, что свершу? Я просто-напросто гуляю И просто-напросто дышу. «Захлебнулся восторгом воздух…»
Захлебнулся восторгом воздух, Занавески с окна долой. Звезды, звезды, вы слишком поздно, Мои гости ушли домой. Вы надолго ко мне сюда, Веспер, выспренняя звезда? Не ступайте на мой порог, Совершилось много тревог, Совершилось много тоски, Слишком были вы далеки, Слишком были вы высоки. …Не поднять от стола руки. Губ навстречу не протянуть. Вспять надежды не повернуть. Выбор
Глупостью живу или корыстью, От своих привычек — ни на шаг. Перевоплощусь и стану рысью С кисточками на ушах. Чтобы выбор — перегрызть ли горло Глупому оленю на бегу Или тихо подыхать от голода На колючем северном снегу. «Все еще будет. Все еще будет…»
Все еще будет. Все еще будет. Ты не забудешь. И он не забудет. Мне еще горя веселого хватит. Ты мне отплатишь. И он мне отплатит. Я бы простила вам ваши долги, Вы не друзья мне, и вы не враги, С вами считаться охоты мне нет, Да и разменных не хватит монет. Только я знаю, что все еще будет. Ты не забудешь. И он не забудет. «До чего ж я от тебя далека!..»
До чего ж я от тебя далека! Запрокинула лицо в облака. Я закинула за тучу тоску, Видно, выплакала все на веку. Видно, выплакала все, Видно, вылюбила, На корню свои леса, видно, вырубила. На порубках расцветает иван-чай. Ты порушенной любви не привечай. Ты теперь уже себя пожалей. Ни души своей не трать, ни рублей. Артем
1 Дни недели так звонки! Дни недели так звонки! Не хочу, а хвалю. Я люблю мотогонки! Я люблю мотогонки! Я себя не люблю. Понимаю и вижу, Что, надежду губя, Я себя ненавижу За судьбу без тебя. Мотогонки! Я с ними Свою жизнь проторю. Только темное имя — Артем — повторю. Но не эхо, не отзвук, — Мне нужна темнота, Очень темные звезды И моя немота. 2 Снова вспомню все спросонок, Но не вспомнишь ты о том, Победитель мотогонок, Мой блистательный Артем! Победитель, Повелитель, Сколько раз тебе везло, Мой единственный ценитель И единственное зло! Сколько раз! Ах, я не стану, Я не стану и во зле Сыпать соль на эту рану, Коль ты мчишься по земле. …В зыбком небе жаворонки, В зябком поле повитель… Мотогонки, Мотогонки — Это средство или цель? «Не печалясь, не горя…»
