Светлана Александровна Кузнецова
ЗАБЕРЕГИ
стихи
Забереги
В тумане том, а может, в зареве, Что восходило от земли, У берега лежали забереги И холод свято берегли. И ветры вечные шумели, И шла пурга издалека, А мы ходили там и пели Про молодого ямщика. Про то, как ехал он и плакал И слезы были так легки, Про то, как колокольчик звякал Вдоль белой скованной реки. Княженика
Княженика, княжья ягода, Сила вечная моя. Протекли уже давно года Знаменитого житья. Протекли года горенья, Утешение одно — Много сварено варенья, Много впрок запасено. Много сладкого на доле, Так и тянется вослед… Так чего ж желать мне боле, Кроме памяти тех лет? Княженика, княженика Бережет мою красу, Не мала и не велика Княжья ягода в лесу. Мои родители
Ах, родные мои, как вы жили, Если три революции были, Если столько лет с голодовками, Если столько зим с холодовками! Ах, родные, когда вы любили, Если вечно заняты были, Если нежность совсем не в моде, Если вся судьба на народе. Да еще забота родительская, Да еще работа учительская, Да болезни большой страны От войны до другой войны. Вы и отдыха не ценили. …А потом отца хоронили. Впереди несли ордена По дороге, что так длинна. Над могилой, такой глубокой, Речь казалась такой высокой, А потом оградку поставили, Три бумажных венка оставили. …Ходит мама моя несмелая По своей земле. А у мамы волосы белые, И мое письмо на столе. «Заря на снега не брызгала…»
Заря на снега не брызгала. Страна не платила по акциям, И в нас не вбивалось сызмала Самосознанье нации. Но мы-то ночами длинными В годы те все равно Снились себе былинными И знали, что нам дано,— На зверя ходить с рогатиной, Среди глубокой зимы, Что вскормлены медвежатиной И спиртом вспоены мы. И стоило нам ночами Вдаль повести очами, Как родина роковая Вставала, себя узнавая. «А там, где я теперь живу…»
А там, где я теперь живу, В ручьи сронили птицы перья, И снег, недобрый, жгучий, первый Пал на зеленую траву. Он весь из ревности, из зависти, Он убивает поутру. Лесов восторженные замыслы Опять сникают на ветру. Под снегом я, с лесами равной, Встаю. И снова с ног валюсь, Но не хвалюсь своею правдой, Своею верой не хвалюсь. Я не хвалюсь, а прижимаю К щеке земли свою щеку И вместе с ней переживаю Ее осеннюю тоску. Мои глаза не голубее, Чем небо северной страны. Я не сильней, я не слабее Моей суровой стороны! «Будут сны о дальнем человеке…»
Будут сны о дальнем человеке. Будет жизнь апрелем дорога. Разольются, разольются реки. Разойдутся шире берега. Белизну капелями закапав, Мне на север зиму уводить, Чтобы от восходов и закатов Для себя немного ухватить. Догоняю зори, догоняю. Все взахлеб, все торопясь живу. Доконаю сердце, доконаю. Упаду на жухлую траву. Вот и не осилено раздолье. Кончены земные чудеса. Осторожно разомкну ладони, И уйдут зарницы в небеса. «Ах, как заврались, как заврались…»
Ах, как заврались, как заврались Мои надежные враги! Черти мне резче, Зауралье, У глаз вечерние круги. От тех кругов глаза поглубже И безотказней холода, От тех кругов звенят поглуше Твои ночные провода. Я говорю, что не устала, Что все как будто ничего, Что я доныне не узнала Цены веселья своего. Цены великого запрета, Цены оставшейся земли, Той, что никем не отогрета, Куда обиды завели. «Мне не спится, нипочем не спится…»
Мне не спится, нипочем не спится. Сон не взять ни злом и ни добром. Прилетела из Сибири птица, Окольцованная серебром. Не напрасно так метель гудела По моей покинутой земле, Ошельмованная прилетела, Распластала крылья на столе. Долетела, растеряла перья, Погубила голос по пути, На последней капельке доверья, Тяжести которой не снести. 
«Я зоркая или слепая?..»
Я зоркая или слепая? В окошках стёкла иль слюда? Или глаза мои слипались От сна жестокого тогда? Во сне летели густо гуси, Летели гуси до горы, И мыли ноженьки Маруси Водой студеной Ангары. Ах, Ангара, твое сказанье — На памяти холодный след, Мое большое наказанье За ликованье лучших лет. Мне красота твоя без толку, Без толку прошлые стихи, Я складываю их на полку, Как замоленные грехи. И я не видела сегодня, Не видела позавчера, Как опускались вниз по сходням Мои сплошные вечера, И как летели густо гуси Не за моим уже окном, И как смеялись там Маруси Над сбывшимся взаправду сном. «Глупость моя!..»
Глупость моя! Мудрость моя! В ссорах ли, или в ласках, Без вас не прожив ни единого дня, Отныне вам не подвластна! Повинную голову меч не сечет. Дождями последними небо течет. По лужам иду, спотыкаюсь, Торжественно отрекаюсь. Отрекаюсь от собственной глупости. Отрекаюсь от собственной мудрости. Приятное утешение! Удобное развлечение! Иду и не откликаюсь, Самозабвенно каюсь. «Ты мне сказал, что часто ложью платим…»
Ты мне сказал, что часто ложью платим. За то, что нам привиделось во сне, Но быть стихи должны просты, как платье, Как это платье черное на мне. Как это платье. Горькой простотою Я не хвалюсь и не кичусь давно. Такого платья я уже не стою, И мне теперь не по плечу оно. «Что выпал снег, я нынче в споре…»
Что выпал снег, я нынче в споре Друзьям ни слова не скажу. Мне спор не в радость и не в горе, Я просто перешла межу. Отгуливанила гулянье, Под горло рученьки свела. Зачем Россию обелять мне? Она и так белым-бела… «Ты говоришь о том, что будут внуки…»
Ты говоришь о том, что будут внуки, Что наша жизнь прекрасна и долга. А я покорно опускаю руки, И падают вечерние снега. Ты не сердись, что я гляжу устало, Что разум снова с сердцем не в ладу. Ведь снегу надо быть сегодня талым Во имя яблок в завтрашнем саду. «У окраинных льдов…»
У окраинных льдов, Под звенящим крылом самолета, В самом новом из Новых годов, Я готова ко взлету. Все надежное рушу. Все, что есть, раздаю. Свою смертную душу Высоте продаю. С этих темных, пустых небес Опустилась я ненадолго. Самолет, серебряный бес, Уноси ты меня от долга! «Встречаю в марте этот Новый год…»
Встречаю в марте этот Новый год, Среди чужих и нечужих реликвий. Я больше не завишу от погод. Я больше не завишу от религий. Среди своих утроенных невзгод, Со всеми узкобровыми на равных, Встречаю мусульманский Новый год, Раз навсегда устав от православных. Раз навсегда. За ту печаль я пью, Что вновь не зазнобит и не согреет. Раз навсегда. В снега вино я лью, Чтоб те снега смогли сойти скорее. «Бесспорен только спорт…»
Бесспорен только спорт. Все остальное спорно. И смотрим мы в упор, Печально и покорно, На скользкий, блесткий лед И на лыжню по насту, На цирковой полет Стремительных гимнастов. От музыки и книг Уходим мы туда, Где решены, как миг, У финиша года. Где ясность с давних пор, Где пот весом, как зерна. Когда бесспорен спорт,— Все остальное спорно. «Долинная страна…»
Долинная страна, Мой долгий дом, Опять сквозь сон меня к себе покличет. Для азиатки Азия как долг, Долг крови, Долг земле И долг обличью. Не считано, Не взвешено, Не меряно, А просто так вот, взято и доверено, Но, может, нет сегодня тяжче бремени, Чем пониманье Азии во времени. «Чтоб было все в конце как у людей…»
Чтоб было все в конце как у людей, Не ставят в старости на темных лошадей. Не ставят, не играют в дураков, Рук не сжимают у седых висков. Мои родители всю жизнь удачу славили. Мои родители всегда на темных ставили. Село — на город, город — на село. Моим родителям ни разу не везло. Мне выпало похмелье в том пиру, Обязанность доигрывать игру, Обязанность проигрываться всласть И не смотреть на то, какая масть. «Не объясняй, как мир мой мал…»
Не объясняй, как мир мой мал И что ты хочешь дать мне. Захлебываюсь по Урал Такою благодатью. И за приют не благодарствуй. Страда моя долга. Я под охраной государства Не больше, чем тайга. «Так на чем же стоит земля…»
Так на чем же стоит земля, На слонах, на китах ли, Суетливость свою хваля, Дождевые глотая капли? Кто главнее в этом году? Ах, смешная задача детства! Снова в каждом детском саду Повторяется наше действо. Не решен вопрос до сих пор, Хоть и жизнь уже под уклон. Продолжается тот же спор — Кто сильнее: кит или слон? «Что это — ни сон и ни явь…»
Что это — ни сон и ни явь… Уходит из жизни забота. Мечта — венценосный журавль Свое покидает болото. Родное болото свое, Со всеми его камышами… Зачем зачиналось житье? Зачем колыбель колыхали? Качать колыбель над водой Неумное, в общем, занятье… И хочется быть молодой, И молодость словно заклятье. Куда меня сердце вело, Сама я теперь забываю… Ах, как на рассвете светло, Когда журавлей зазываю! «Ах, какое было время!..»
Ах, какое было время! Можно было — ногу в стремя. Можно — черный флаг на рее. Ах, какое было время! Надевали люди латы. Добывали люди злато. Те, кто не были богаты, Шли немедленно в пираты. «Своротила на этом веку…»
Своротила на этом веку Я великие горы песку. А когда бы вокруг не песок, Был бы путь мой и прям и высок. Не из глины и я — из ребра, Оттого-то не в меру добра, А была бы, наверное, в силе, Коль на глине б меня замесили. Все вот так и живу налегке, Только матерью величанна. Строю дом на песке, Ибо наша округа песчанна… «Два горошка на ложку…»
Два горошка на ложку. Две слезы на ладошку. По слезинке на брата. Чем богата — тем рада. Неспроста спозаранок Две слезы мои канут. Две обиды остынут. Две тоски моей минут. Две печали пройдут. Две весны пропадут. Пропадут задарма, Как хотела сама. Два горошка на ложку. Две слезы на ладошку. 
«Все было чистое и раннее…»
Все было чистое и раннее, Пусть вам обоим не везло. Зачем ты походя поранил Ее рассветное крыло? И закружились каруселью, Как радужные облака, Ее залетное веселье, Ее залетная тоска. Ах, закружили, окружили, Тебя высоко вознесли, Но в настоящем прошлым жили И всё просили: — Воскреси! «Снова зори схвачены окалиной…»
Снова зори схвачены окалиной, И за все ответственна вдвойне, Снова я затянута окраиной Города, нерадостного мне. Хорошо, что в эти дни расплаты Все забыла мудро и легко, И что имя у тебя крылато, И что небо слишком высоко. «В заботе о земных своих долгах…»
В заботе о земных своих долгах Слети ко мне, архангел! Я сплю, и у меня Сибирь в ногах, А в головах — Архангельск. Мне потому твоя печаль видна, И ширь ее, и длинность, Что у меня самой в ногах — вина, А в головах — повинность. Ты правою неправотою жив И эту кару разделил со мною. Я сплю, ресницы влажные смежив, Захлебываясь белой тишиною. Я сплю среди покоя и снегов, Я в них судьбу зарыла. А ты глядишь глазами всех богов, И трезво и бескрыло. «Смятение мое, сметение…»
Смятение мое, сметение Всего того, чем я жила. Морозы белые с метелями, Мои напрасные дела. Моя условная услада Тем, что усталой не слыла. Вот и доделала, что надо. А что, и вспомнить не смогла. И ничего не знаю кроме, Что, зиму новую кляня, Уже замерзли окна в доме, В единственном, где ждут меня. «Что ты глазами серыми мглисто…»
Что ты глазами серыми мглисто Смотришь, как на подследственную? А мне и цветисто, и голосисто По давней веселой наследственности… И я отвечаю глазами раскосыми, Что мне это все не важно, Ведь мне за теми большими откосами Важно прослыть отважной. Мне важно снег приложить к виску, Чтоб голова не шумела. Ведь я не зря на своем веку Делала, что хотела. «Взоры твои любопытны, но благостны…»
Взоры твои любопытны, но благостны. Что же, смотри. Русские церкви снаружи радостны, Мрачны внутри. Ты это знать по крови обязан. Знаешь — гляди! Ты еще верой чужою не связан. Всё впереди. «Единоверие. Единовластие. Единокровие…»
Единоверие. Единовластие. Единокровие. Книгу закрыла и отложила, Сдвинула брови я. Чуть повела плечьми, Сбросила тяготы. Вспомнила красные, Спелые ягоды. Мох на болоте. Вздох о заботе Духа и плоти. Красные ягоды, Вязкие соки. Самые краткие, Крайние сроки. Губы запачканы. Руки замараны. Встало густое, Гудящее марево Мох на болоте. Вздох о заботе. «Ах, быть, ах, слыть, казаться дурой…»
