Убить после смерти

– «Вектра», – догадался Анхель.

– Тоже кредитные деньги искали. Как Голутва увидел в балансе дыру в два миллиона, так сразу своим шакалам команду «фас» дал. – Раз искали, значит, все-таки украли не они!

– Конечно, не они! – неохотно подтвердил Мазин. Лицо его перекосило. – Беспредельщики! Не признаешься, говорят, жить не будешь.

– Но ведь ты жив! – Анхель, не заметив, перешел на ты. – Почему все-таки не убили? – Да чем такую волынку тянуть, лучше б убили!

Внезапно дыхание Мазина вновь прервалось, глаза покатились из орбит.

– Ну вот, довел! Приступ начинается. «Скорую», «Скорую»! – в панике выкрикнул он, торопливо отбрасывая клюку, о которую не раз в припадке расшибал лицо. Голова его мелко затряслась, рот перекосился, из уголка потекла слюна.

– Хватай и держи меня, чтоб в беспамятстве не побился. Изо всех сил держи! И чтоб язык не запал.

Но вместо того, чтоб схватить его в охапку, Анхель крепко сжал здоровое запястье.

Мазин уже начал впадать в беспамятство, когда бездонные глазищи принялись бесцеремонно буравить его мозг, добираясь до очага возбуждения.

То ли добрался Анхель, то ли еще что совпало. Но вдруг – впервые – приступ сам собой отступил. Очаг возбуждения в мозгу потух, будто залитый сверху.

Не веря себе, Мазин ощупал гудящую голову.

– Это ты сделал? – ошарашенно спросил он. – И впрямь экстрасенс, что ли? О! Да ты любого профессора стоишь! Он перевел дух. Отер мокрые от слюны губы и щеку.

– Если б не со мной, не поверил бы. Слушай, там «Депакин», – он ткнул в подвесной ящик. – Дай пару таблеток.

Среди груды лекарств стоял приготовленный пузырек. А рядом – валялся деревянный, смутно знакомый Анхелю божок с вмонтированными внутрь часиками. Кажется, видел его в руках Ксюши.

– Что это? – протягивая пузырек, он показал находку больному.

Мазин, занятый таблетками, невнимательно глянул. – А! Это от Пашки. Можешь Ксюхе на память забрать, все равно батарейка давно подсела.

Анхель сунул брелок в карман, выжидательно замер.

– Не сверли ты меня так, – попросил Мазин. – Теперь уж сам всё расскажу. Тем более давно накипело. Словом, кредитные деньги заныкал Сапега.

– Вот как?! – поразился Анхель. – Но когда? Ведь, насколько помню, в ночь убийства…

– Вместе были, да. Только мы в десять растащили девиц по комнатам. В час я пошел в другую половину, – предложить поменяться. Любил, правду сказать, групповички, – Мазин ностальгически причмокнул полными губами. – И застал картину, достойную пера. Подруга его дрыхла без продыху. А вот Женечки не было. И машины за воротами, – глянул, – тоже нет. Ну, нет и нет, – подумал, что на станцию за добавкой рванул. Своё-то к ночи попили. А душа добавки всегда требует, сам знаешь.

– Не знаю.

– Да? – Мазин со свежей, особой неприязнью оглядел незнакомца. Еще и не пьет. Прямо как нерусский. – Через пару часов Сапега сам ко мне ввалился насчет того, чтоб мою отыметь. Мол, всю ночь со своей проваландался. Теперь вроде как отрубилась. Хочется свеженького. А тут и менты как раз подкатили насчет Павла. С вопросами. Где, мол, были? Женя сразу: здесь и были. Я сначала-то значения не придал, – кто ж на друга такое подумает. Уж когда выяснилось, что кредитные деньги пропали, сопоставил. Ведь кроме меня да Женьки насчет этих «бабок» никто не знал. Прижал я его.

– Признался?

Мазин скривился.

– Не сразу. Столько соплей на меня выплеснул, что и при приступе меньше вытекает. Рубаху рвал. Сначала на себе, потом на мне начал. Мне, мол, Павел как брат был.

– Прямо как тебе, – не удержался Анхель.

Мазин насупился:

– Я Пашку любил. Любил! Злился на него, – было. Сколько из-за упертости его потеряли. Но все равно…А Сапега… Там иное, – завидовал. За всё. Даже за то, что мы, слабаки, свою долю в заводе слили за бесценок. А Пашка до конца стоял. И за Оленьку, конечно. За которой он ползал, а та – под Пашку подстилкой стелилась. – Так вы знали?!

– Про Оленьку? Еще бы! Всё сделала, чтоб у Ксюхи увести. То ли на него, то ли на деньги его зарилась. Только – обломилось ей. Дрючить дрючил. Говорил, уж больно сладенькая, не оторваться. А вот чтоб от Ксюхи уйти – это наотрез. Тоже не дурак был. Знал, на кого в жизни можно опереться, а кто наоборот, – один отсос. Анхель потер взмокшие от напряжения виски.

– Но если Сапега сам не признался, откуда знаешь, что Павла он убил?

– Кто?! – Мазин вскинулся. – С чего взял?

– Ты сам сказал, что он кредитные деньги украл. Ясно же, что кто украл, тот и…

– Фу на тебя! – Мазин перевел дыхание. – Опять, гляжу, в дурь попер. Я тебе сказал, что он кредит заныкал. Заныкал, а не украл! А уж чтоб убить, тут вообще другой характер нужен. Во насмешил-то! Женя – киллер. Да он тихарь первейший. Главное кредо – ни с кем не ссориться. Вот вы вчера у них побывали. А сегодня он уже к Ксюхе наладился заехать – загладить, если, не дай Бог, ненароком обиделась.

– Тогда откуда у него деньги? Говори толком.

– Да от Пашки, – Мазин недобро усмехнулся. – В ту ночь, часов в одиннадцать, когда мы разошлись по комнатам, Пашка ему сам позвонил. Велел нам всё бросать и срочно подъехать к заводу. Но я-то к тому времени уже в люлю был. Так что Сапега один рванул. Там Пашка ему передал те самые два миллиона. Чтоб перепрятать. Вроде, информацию получил, что голутвинские прознали про кредит и собираются среди ночи проникнуть на завод и вскрыть сейф. А потом на нас стрелки перевести, будто это мы украли. Сапега перепрятал.

– А почему сам Павел не мог перепрятать?

– По качану, – Мазин устало пожал плечами. – Времени не хватило. Он Сапеге сказал, что ему голутвинские «стрелку» забили. На нее и торопился. И – живым уж не вернулся.

– Так почему ж на следствии об этом не рассказал?! – вскричал Анхель. – Почему, как узнал, не заставил Сапегу деньги назад в банк вернуть?

Мазин уныло потупился.

– Почему, почему? Потому что сволочь. Пока Пашка жив был, не предавал, хоть соблазнов хватало выше крыши. Так после смерти не удержался, – продал! Может, мне инвалидность в наказание за иудство дадена. Как думаешь? Анхель бесстрастно ждал.

Мазин выдохнул безысходно:

– Сапега подбил. Мол, нечего нетопырям отдавать. Разделим кредит втихаря, да и спишем на покойника. Я и сглотнул. Подумал тогда: Павлуху не воскресишь. А жить надо. Предложил, правда, Ксюхе подкинуть. Но у Сапеги своя правда: поделишься, все поймут, откуда «бабло», а тогда уж не отмажешься. В общем чего говорить, – купился я на дешевку. – Дальше, – неприязненно поторопил Анхель.

– Про «дальше» говорил. Не довелось нам на халяву разбогатеть. Бандиты приперлись. Как бочок мне припекли утюжком, я им выложил, что деньги у Сапеги. А чего?! Была охота из-за сучка этого палиться. Они от меня к нему поехали. Пообещали, если что, вернуться.

Мазин принялся тяжко дышать, – мучительный разговор давался всё трудней.

– Тогда откуда знаешь, что Сапега деньги отдал?

– Ты и впрямь не русский, – скупо удивился Мазин. – Не вернулись ведь. И Сапега до сих пор жив. Да он и сам после рассказал. Прибежал в палату, где я с инсультом валялся. Вроде навестить. А на деле – пытался выведать, не знаю ли, куда Пашка мог акции «Бритиш петролеум», полученные в «Вектре», похерить. Очень Сапега на них глаз положил. Своего-то, как два «лимона» отобрали, ничего не осталось. У курвы жены теперь на содержании. Воздалось сучонку!

Мазин с удовольствием рубанул ребром здоровой руки по сгибу мертвой, левой.

– Всем воздастся, – процедил Анхель. Вдруг спохватился. – Так говоришь, Сапега акции искал?

– А то. И я искать думал, пока инсульт не схлопотал.

Он с трудом пошевелил пальцами левой кисти, повисшими вялой виноградной гроздью.

– А как не искать такой клад, мил человек? Эти акции «Бритиша» в две тысяча втором, считай, «лимон» стоили. А теперь им цена пять тогдашних номиналов. Это ж – любые врачи к услугам. Любые операции. – Клад этот, между прочим, не ваш. Вдове Павла принадлежит, – холодно напомнил Анхель, поднимаясь. – Да и с кредитом… Ведь Ксению под этим предлогом бандиты начисто обобрали. Нищенствует! Ты не одного, двоих сразу предал.

– Твоя правда, Ксюха нынешней судьбы не заслужила. И за это мне тоже воздалось, – Мазин мучительно выдохнул. С беспокойством поглядел на заторопившегося гостя.

– Слышь, экстрасенс, погоди. Чего вдруг погнал? Может, поколдуешь, чтоб в башке у меня опять свет наладить? А то еще и руку с ногой. Чем черт не шутит!

– Черт и впрямь не шутит, – язвительно подтвердил гость. Возле двери на террасу приостановился. – А лекарство тебе одно – покайся! – На исповеди? – На допросе.

Анхель выскочил на улицу. Мысль о том, что тишайший кладоискатель Сапега собирался заехать к Ксюше, наполнила его беспокойством.

…В машине Сапегу дожидалась Оленька. Она была против того, чтоб извиняться за вчерашнее перед Ксюшей. Но любопытство пересилило, – уж очень хотелось узнать, надолго ли приехал в город странный визитер с паранормальным младенцем и что собирается предпринять.

Она уже начала переполняться раздражением, когда муж выскочил из дверей Торгового центра, таща на руках карапуза с плюшевой игрушкой в руках. В карапузе этом Оленька признала вчерашнего младенца-вещателя. В предчувствии недоброго её пробрала нервная дрожь.

Сапега распахнул заднюю дверь, почти кинул Рашью на сидение. Бесцеремонно тормоша малышку, пристегнул ее ремнем безопасности. Ребенок переносил неудобства стоически – без единого всхлипа. Когда Оленька обернулась, Рашья ответила ей улыбкой – как доброй знакомой.

– Что сие значит? – неприязненно обратилась Оленька к мужу.

– Подсунули в нагрузку, – пыхтя над замком, буркнул Сапега. – Едем на Одинцовскую дорогу, в деревню Завалиха.

Он втиснулся на заднее сидение, рядом с малышкой. – Может, соизволишь объясниться? – Оленька свела густые брови. Но вопреки обыкновению, угроза скандала на мужа не подействовала.

– Гони, не мешкая. Дело сверхсрочное. Всё расскажу по дороге. Сбивчивый, возбужденный рассказ его Оленька выслушала, не отвлекаясь от дороги и не перебивая. – Значит, ты полагаешь?… – протянула она.

– Да к бабке не ходи! – Женя, чтоб оказаться к ней поближе, просунул голову меж сидений. – Я ведь знаю эту Завалиху. Самое пр о клятое место: пять-шесть развалюх да вечная грязь. Реки и то рядом нет. Какая там может быть дача? Рупь за сто: специально купил за бесценок, чтоб там заныкать акции. Он же всё рассчитал. И то, что Голутвин с потерей денег не смирится и может попытаться назад отобрать. И правильно, – ведь и впрямь все адреса перерыли. А об этом как раз никто не знал. Всё продумал. Но когда-то, а должно было случиться по справедливости. Тем более само в руки идет.

Женя предвкушающе потер сухие ладони.

– Только про справедливость не надо, – Оленька поджала губки. – Не для тебя прятал.

– И не для тебя! – с надрывом согласился Сапега. Девочка подле него беспокойно заерзала, и он, не оборачиваясь, потрепал её по головке. – Положим, для Ксюхи! Так, может, давай ей отдадим? Или слабо?

– Ей?! Не жирно? Вцепилась в мужика ради денег!

Оленька поняла, что в запале хватила лишку:

– Да если и не из-за денег. Все равно. У меня, коли на то пошло, больше прав. Уж как меня замуж уговаривал. Если б не смерть его, может, теперь всё мое бы было.

Припомнив вчерашнее, она с опаской зыркнула на ребенка. Рашья внимательно слушала. – Опять врешь! – взбеленился Женя. – Всегда врешь! Он ведь к тебе в тот вечер на случку ехал. Не ко мне! Если б и впрямь собирался на тебе жениться, так чего тогда меня подставила? Знала, что тебе ни копейки не перепадет. Вот и придумала, чтоб вместо тебя я его в квартире поджидал! Оленька озлобленно поджала губы . Как всегда, когда под сомнение ставились ее женские чары, она стервенела.

– Это не женские разборки деньги делить, а мужские! – не владея собой, выкрикнула она. – Моё дело было вас свести. А ты должен был уговорить его поделиться. Ты, а не я!.. – Я и уговорил, – буркнул Сапега. Оленька издевательски хихикнула: – Про это я много раз слышала. Только вот думаю, как это ты ухитрился уговорить Павла доверить тебе два миллиона? А?! Это после того, как вы с Мазиным акции за его спиной слили, и он из-за вас, засранцев, завод потерял. А тут всё вдруг так ловко сошлось! Сам! На подносе!

– А вот и доверил! – просипел Сапега. – Не тебе ж, подстилке, было…

– Брешет он всё, – раздался ясный голосок. – Никто ему деньги не отдавал. Он их заранее из сейфа спёр. А после убил, пес галимый. Чтоб – с концами…

После отъезда Сапеги с Рашьей Ксюша с Татьяной занялись пересчетом товаров. Такую внутреннюю инвентаризацию они проводили ежемесячно, дабы не просчитаться и не допустить излишков или недостачи. Ксюша пересчитывала товар поштучно, Татьяна, сидя за прилавком, вносила под ее диктовку записи в толстую клеенчатую тетрадь и обслуживала редких покупателей.

Переучет был в разгаре, когда Татьяна преувеличенно бодро, не похоже на себя, расхохоталась:

– Ба, какие люди. Ксюха, встречай!

Выйдя из подсобки, Ксюша едва не столкнулась с непривычно возбужденным Анхелем. – Жаль все-таки, что ты без телефона, – он охватил взглядом подсобку, заглянул за прилавок. – А где?..

– С Женей Сапегой, – торжествующе сообщила Ксюша. – Я его уболтала съездить посмотреть дом в Завалихе. Так что к вечеру будем всё про него знать. А Рашью отправила с ним покататься. – Напрасно, – Анхель помрачнел. – Что-то не так? – перепугалась Ксюша. – Ты что-то узнал от Мазина, да?!

– Да, – коротко подтвердил он. – Сапега, оказывается, пытался найти Павловы акции, чтоб присвоить. Боюсь, что в Завалиху он поехал за тем же.

Анхель озабоченно нахмурился:

– Как бы не обобрал тебя…Кстати, держи. У Мазина забрал. Всё-таки память о муже. Анхель вытащил брелок. – Что с тобой?!

Помертвевшая Ксюша в ужасе уставилась на покачивающегося перед ее глазами божка. – О-откуда? Это ж Павла, – с усилием выговорила она.

– Говорю же, у Мазина забрал. С его слов, от Павла осталось. А в чем собственно?..

– Ты не понимаешь, – прохрипела Ксюша. – Этот брелок Павел ни-ко-му не мог подарить. Потому что сам о нем не знал. Это оберег. Я лично его освятила и спрятала в «бардачок» под бумаги. Понимаешь? Когда я в тот вечер вылезала из машины, он был на месте. А это значит…

– Что брелок мог взять только тот, кто обыскивал машину. Убийца, – холодея, закончил за нее Анхель.

– Да, – беззвучно подтвердила Ксюша. – И тогда выходит… Неужто Мазин?!

Ее затрясло. Татьяна, никогда не видевшая подругу в таком состоянии, бросилась налить воды. – Не может быть, – растерянно покачал головой Анхель. Он вспомнил равнодушие, с каким Мазин отдал ему находку. Что-то не сходилось. Вытащил телефон и принялся набирать номер. – Значит, убийца – Мазин? – Ксюша всё не могла прийти в себя. – Мазин – убил Павла! Того, кто ему всё дал! Анхель требовательно поднял палец. – Мазин? Это опять я, – сухо произнес он в трубку. – Уточни, когда именно Павел подарил тебе этот брелок? Он отодвинул трубку в сторону, чтоб голос на том конце был слышен и Ксюше. – Какой еще?.. – донеслось до нее. – А, этот! Так мне не Пашка. Я его у Сапеги забрал. Когда он меня в больнице после инсульта навещал. Часов у меня как раз не было. Увидел случайно и прикарманил. А ему, с его слов, Пашка подарил. А чего за дела? Не ответив, Анхель отсоединился.

– Теперь Сапега! – от водоворота новостей Ксюшина голова закружилась. – Еще не легче! Чтоб тихий Женечка!

– Но тогда… – Анхель свеже вспомнил, что в машине убийцы находится маленькая беззащитная Рашья. Прежнее беспокойство сменилось неподдельным страхом. – О, Боже!

Ксюша заметила, как краска сползла с лица Анхеля. Поняла причину. – Ты же не думаешь, что что-то может случиться с Рашьей. Ребенку же ничто не угрожает! И еще нанизывая слова , не умом, а интуицией поняла, – именно Рашье и угрожает опасность.

– Еду следом! – коротко объявил Анхель.

– На чем?! – вмешалась Татьяна, о которой подзабыли. Всё это время она с нарастающим волнением вслушивалась в бурный диалог. – Чтоб кого-нибудь уломать ехать под ночь в медвежий угол, – даже не мечтайте. Только на днях два ночных убийства таксистов прогремели!

Анхель, склонившись, поднял с пола оброненный ломик из подсобки:

– Взломаю любую машину на стоянке.

Ксюшу затрясло. Безупречно рафинированный Анхель, взламывающий машины, – это было чрезвычайно серьезно.

– Я с тобой, – объявила она.

– Но-но, разогналась! А кто работать будет? – осадила ее Татьяна. – Мы ж такой бардак развели. Да еще покупатели! А если начальство нагрянет? В секунду уволят.

– Тогда, считай, сама уволилась! – бросаясь в подсобку, рубанула Ксюша. – Мою зарплату можешь забрать себе. Выскочила, на ходу натягивая шубку: – Там ребенок! Понимаешь ты?!

– Постой, гангрена! – Татьяна с силой перехватила ее за рукав. – Вот ведь горячка. Уж и работа, которой год добивалась, по боку. Держите, взломщики! Она всунула в потную Ксюшину ладошку ключи от долгожданной своей «Ренушки». Упреждая слова благодарности, насупилась:

– Постарайтесь все-таки не расколошматить!

Анхелю никогда не доводилось сидеть за рулем. Но мало ли чего ему прежде не доводилось. К примеру, сколько раз бывал в салоне машины, но понятия не имел, как сытно пахнет новая кожа.

Он рванул авто с места, словно только и делал, что тренировал раллийные старты. Обоих вжало в спинки сидений. Перепуганная Ксюша огладила его руку своей ладошкой:

– Не нервничай. Что бы ни было, Рашью эта сволочь не тронет. Это ж просто ребенок.

Анхель незаметно для нее прикрыл на секунду глаза, – если бы он мог ей сказать, что на самом деле грозит этому ребенку. И главное – он опять не уследил!

Отгоняя мрачные мысли, Анхель ожесточенно мотнул головой и прибавил скорости.

Счет мог идти на секунды.

Город проскочили без помех. Но на Одинцовском шоссе движение застопорилось. Главным образом из-за узкой двухполосной дороги. Любой ползущий по шоссе тихоход определял скорость движения всех остальных.

К ужасу Ксюши, Анхель, не колеблясь, вывернул на встречную полосу и погнал, не сбавляя скорость. При разъездах со встречным транспортом, если успевал, вклинивался в собственный поток и тут же вновь выскакивал. Если же возможности втиснуться не было, лишь прижимался предельно. Встречные машины шарахались к обочине и негодующе гудели. Особенно грузовики. С ними расходились в миллиметрах. От потока воздуха «Рэно» то и дело содрогался, так что казалось, его вот-вот перевернет. Даже на крутых поворотах Анхель не возвращался на свою полосу, а, подавшись вперед, продолжал гнать. На «слепом» подъеме они едва не воткнулись лоб в лоб в «ушастый» «Запорожец» с тюками на крыше. Ксюша заметила, как исказился рот у пожилого водителя, как крутнул он руль. Обернувшись, успела увидеть, что «Запорожец» юзом несет к заснеженной обочине, а следом из-под лопнувших веревок на дорогу, перекрывая движение, валятся тюки.

Анхель даже не скосился в зеркало. В районе канашевской птицефермы из кустов, размахивая жезлом, запоздало выскочил гаишник. А еще через полкилометра на шоссе с проселочной дороги вылетел гаишный «Жигуленок» с включенной мигалкой и устремился в погоню.

– Не переживай. Не догонят, – не снижая скорости, бросил Анхель в ответ на отчаянный Ксюшин взгляд. Сказать, что переживала она совсем по другому поводу, Ксюша не решилась.

В самом деле какое-то время сирена доносилась, затем умолкла. Очевидно, гаишники рассудили, что даже с мигалкой мчаться за сто километров по влажной узенькой встречной полосе, беспрестанно увертываясь от «чайников» и большегрузов, – самоубийство.

Ксюша мысленно с ними согласилась, – безумная гонка казалась дорогой на тот свет.

– Нельзя опоздать! – угадав ее страхи, процедил Анхель. – Если опять, не прощу себе. – Что опять? – пролепетала Ксюша.

Анхель не ответил. Таким – недоступным, неподвластным убеждению – Ксюша его еще не видела. Он знал что-то, для нее непостижимое. И это что-то заставляло идти на запредельный риск.

Ксюша выхватила носовой платок и впилась зубками, положившись на судьбу и смутно догадываясь, что в эту минуту судьба сидит рядом с ней.

Приближался поворот на Новую Пойму и – оттуда – на Завалиху.

Между тем попутный поток машин, и без того едва двигавшийся, почти встал.

Теперь в случае появления встречного большегруза не оставалось возможности даже на сантиметры подать вправо, – машины едва ползли. Но Анхель и не подумал никуда прижиматься. Метрах в трехстах впереди он разглядел проблесковый маячок. Донеслись звуки сирены «Скорой помощи».

– Может, авария, – неуверенно предположила Ксюша.

Анхель вновь устремился вперед. Лихо, бок в бок, разминулся с выскочившим из-за поворота ЗИЛом, так что снесло боковое зеркало. Затем резко подал вправо и принялся, яростно сигналя, проталкиваться к обочине, на которой разглядел УАЗ-452 с медицинским крестом на боку. УАЗ стоял неподвижно, с распахнутой дверцей, среди нескольких легковых автомашин. Облокотившись на кузов, застыли две угрюмые медички. Неуклюжие, в несвежих белых халатах, натянутых поверх ватников.

Машины на обочине были пусты. Ехавшие в них люди столпились вокруг чего-то на земле. Ксюша увидела вдруг Оленьку. В распахнутой норковой шубке, растрепанная, она подбежала к одной из женщин в халатах, ухватила за рукав и принялась тащить за собой. Та вяло упиралась.

Присутствие Оленьки наполнило Ксюшу ужасом.

Анхель меж тем втиснул «Рено» капотом на обочину, так что багажник перегородил треть и без того узкой проезжей части. Не обращая внимания на истерические гудки, выскочил наружу. Ксюша вывалилась еще прежде него, не дождавшись полной остановки. Нога ее поехала, так что прямо в белой шубке она проползла на животе по глине едва ли не к ногам Оленьки. Оленька, однако, ее даже не заметила.

– Вы не смеете так уезжать! – с перекошенным, ставшим некрасивым лицом кричала она на угрюмую врачиху.

– А что мне здесь прикажете делать?! – вяло, видно, не в первый раз, огрызнулась та.

– Но в ы же врач! Вас учили!

– Именно что врач, а не Господь Бог! Ну что я еще могу, мамаша дорогая?!

В это мгновение Оленька увидела Анхеля. Губы ее задрожали.

– Я пыталась помешать! – невнятно выкрикнула она.

Анхель пролетел мимо. Разметал сгрудившихся людей.

За спиной слабо ойкнула Ксюша. На куцем, брошенном на землю одеяльце, неестественно вывернувшись, лежала неподвижная Рашья. С мертвенно-белых детских щечек к воротнику вяло стекала стынущая слюна. Люди, со страдающими лицами, скорбно расступились, – Анхеля приняли за отца девочки.

– Мы пытались по очереди дыхание рот в рот, пока «Скорая» не подъехала, – виновато, едва сдерживая клокотание в горле, пояснил один из мужчин. – Ты уж прости, браток, – не сумели.

Он требовательно поглядел на подошедшую следом врачиху:

– Может, сами отцу объясните! Хоть это-то можете! – Да я уж, дорогой папаша, вашей жене всё объяснила, – врачиха безысходно кивнула в сторону замершей Оленьки. – Похоже, девочке пища не в то горло попала. Вот и задохнулась. А мамаша впереди за рулем отвлеклась, видать, не расслышала за шумом. Уж когда на ремнях повисла… – Какая еще к черту пища?! – разъяренная Ксюша ухватила Оленьку за плечи и с силой тряхнула. – Вы что с ней, сволочи, сделали?

– Больно же! – слабо пискнула та.

– Это тебе, гадюке, больно?! А ей? – Ксюша ткнула в лежащее тельце, и мысли ее переменились. Она бросилась к врачихе.

– Вы-то чего стоите?! – срывающимся голосом закричала она. – В больницу везите! Там же аппаратура побогаче!

– Побогаче, – вяло согласилась врачиха. – Но и там не боги. Она уж при нас полчаса как не дышит. …Да пока нас вызвали, пока доехали. Неужто б не попытались, если б хоть полшанса? Такая крохотулечка. Глупость какая!

Районная медичка давно притерпелась к чужим страданиям и смертям. Но идиотская гибель очаровательной девчушки подействовала и на нее.

Безысходность повисла над обочиной. Люди продолжали толпиться, не разъезжаясь, будто ощущая вину за собственную беспомощность. Каждый на месте девочки невольно представлял кого-то из близких.

Анхель отодвинул врачиху в сторону, наклонился над тельцем Рашьи, набрал воздуху, приподнял головку.

– Да что вы выдумываете! – в сердцах выкрикнула врачиха. – Чего только не делали! И аппарат искусственного дыхания подключали, и кололи. Не отвечая, Анхель склонился. Почувствовал жгучее жжение в затылке. Это Анхэ изо всех сил пытался удержать его от непоправимого проступка. Кара за который – низвержение на землю.

– Не отдам! – отгоняя его, Анхель зло мотнул головой и припал к синюшным губам.

Секунд через пятнадцать, совершенно опустошенный, он отстранился. Размежил припухлые веки. Не вставая с колен, поднял голову к хмурому небу. То ли каясь, то ли с вызовом.

– Глядите, щечки розовеют! И губки зашевелились, – ойкнул бабий голос. – Что вы мне тут истерики закатываете! Какие там розовые щечки у покойников! Бром пить надо… – в сердцах рявкнула толстая врачиха. Она прервалась на полуслове. Громко, при общем ошеломленном молчании, икнула, опустилась на колени и завороженно, боясь спугнуть чудо, принялась подползать к возвращающейся к жизни малышке.

– Верка-а, – едва различимым шепотом прохрипела она. – Ампулу, жив-а-а! И, будто этим криком освободившись от оторопи, коршуном бросилась на Рашью, принялась охлопывать, мять в сильных руках. – Всем разойтись. Ребенку нужен воздух!

Подскочила медсестра, с разгону бухнулась рядом, неверными пальцами принялась расстегивать замки чемоданчика.

Анхель тяжело поднялся. Раздвинул возбужденных людей, отошел к кювету. Жадно зачерпнул колючего весеннего снега и, ничего не чувствуя, принялся растирать лицо. По щекам обильно заструилась кровь.

Подбежавшая Ксюша с силой отвела его руки, приложила платок:

– Будто мал о й! На минуту нельзя оставить.

Шепнула, прижавшись:

– Это ты сумел, да?

– Да, – ответил Анхель.

– А можно было?

Анхель едва заметно, уголками глаз, улыбнулся, – словно заморозка начала отходить. Потрепал ее по вскинутому курносому носику:

– А разве было из чего выбирать?

В полуха услышал бодрый, набирающий победные нотки голос врачихи. Разыскал взглядом переминающуюся неподалеку Оленьку, под его взглядом съежившуюся. Подозвал.

– Куда делся?! – без выражения спросил он. Предупреждающе приподнял палец.

Оленька, приготовившаяся соврать, смешалась. Боязливо отодвинулась от кипящей яростью Ксюши.

– Уехал. Сел, гад, в мой джип. А мне велел сказать, будто девчонка подавилась пищей. А сам её плюшевым зайцем…

Она пришлепнула ладонью собственный ротик и сделала сдавливающее движение. Завороженно скосилась на возвращающуюся к жизни Рашью. Всхлипнула:

– Но я ж не убийца! Не убийца! Робко заглянула в лицо мрачному Анхелю: – Вы с ней вместе, да? – Да, – Анхель понял, что скрывалось за этим «вместе». – Говори!

Оленька искательно скосилась на бывшую подругу. Поежилась от ненавидящего, в упор, взгляда. – Никому такое пережить не пожелаю.

Вспомнив происшедшее в машине, она разрыдалась.

… – Брешет он всё, – раздался ясный голосок. – Никто ему деньги не отдавал. Он их заранее из сейфа спёр. А после убил, пес галимый. Чтоб – с концами.

От неожиданности Оленька до отказа втопила сапожок в педаль тормоза, так что саму ее тряхнуло в ремне безопасности, а Сапегу, просунувшего голову меж передних сидений, ударило лицом об автоматическую коробку передач.

Машина встала. Из разбитого носа Сапеги закапали на металл капельки крови. Но, кажется, он этого вовсе не заметил. Он, а вслед за ним Оленька, с ужасом огляделись в машине, помимо воли разыскивая притаившегося Павла Игумнова. Взгляды скрестились на малышке.

После внезапного торможения Рашья как-то боком болталась внутри ремня безопасности. Но, не обращая внимания на неудобство, недетским, очень знакомым обоим презрительным прищуром впилась в Сапегу.

– Ты что-то сказала? – не желая верить собственным ушам, тихо переспросил Женя.

– Ты убил! – жестко повторила Рашья. – В квартире встретил вместо этой. Сначала и впрямь пытался опять уговорить раздербанить кредит. Но знал, что не покатит. И – приготовился. Она прикрыла глазенки, будто черпая информацию из глубин собственного сознания.

– Что ты несешь, пацанка? – Сапегу заколотило. – Нашла тоже матерого убийцу.

– Какой там матерый? Просто невдалый, – Рашья по-прежнему не открывала глаз. – Потому с первого удара убить не смог. – Да я курицу зарезать!..Кого хошь спроси… – с неудавшимся смешком вскричал Сапега, краем глаза заметив, что лицо Оленьки сделалось мертвенным. – Ты и не зарезал, – равнодушно подтвердила Рашья. – Гантелей по затылку ударил. Специально за креслом положил на полотенце. Только не рассчитал, что затылок крепкий. Когда я обернулся весь в крови, ты перетрусил. Начал лепетать, что случайно, мол, из рук выпала. Помнишь?

У Сапеги сами собой застучали зубы.

– Вижу, помнишь! Ишь как плющит, – подметила Рашья. – А я сделал вид, что поверил. И велел себя в больницу вести. И ты ведь повез, трус. Как миленький поск о кал. Всё скворчал, что, де, не хотел. А сам глазом косил. А я сидел рядом и старался не потерять сознание. Потому что понимал, что как только потеряю, ты добьешь.

Рашья выдохнула обреченно:

– И все-таки не дотерпел.

Она замолчала, обессилено прикрыв глазенки. Сапега глянул на потрясенную Оленьку. Вновь на неведомое существо. Сознание заискрило.

– Прочь, нежить! – выкрикнул он. – Мало тебе одного раза! Так иди откуда пришел!

Схватив с сиденья плюшевого зайца, он навалился на Рашью. Девчушка захрипела.

Оленька, полная ужаса, перевесилась назад, принялась беспорядочно молотить мужа кулачками по затылку. – Не смей, гад! Оставь! Это же ребенок.

– Где ребенок?! – отмахнулся Сапега. – Ты что, не видишь? Задавлю по новой, будто сам захлебнулся.

Продолжая душить, забормотал остервенело:

– Что, сучонок? Силенка-то уж не та. Ничего, потерпи. Мы аккуратненько, чтоб без следов на яблочке.

Оленька выскочила из машины, распахнула заднюю дверцу, бросилась на Сапегу сверху и с разгону, по-собачьи впилась зубами в руку.

От боли тот ослабил хватку, подушка спала. Глазки девочки бессильно закатились, из уголка рта вместе с остатками пищи вытекала слюна. Она не дышала.

Муж и жена переглянулись.

– Убийца! – прошептала обессиленная Оленька. Она безнадежно потормошила недвижное тельце. – Господи! Ты же – убийца! И тогда, и сейчас.

– А кто из меня его сделал!? Кто объявил, что без денег мне тебя не видать? – Женя схватил жену за плечи, с силой встряхнул. – Неча под монахиню косить! Будто не знала, на что шла, когда его в квартиру заманила, а мне перед тем свои ключи передала? Иль впрямь думала, что он за здор о во живешь «бабки» отдаст? И мне отступать некуда, – либо так, либо без денег и без тебя, стервы! Всю душу спалила. Так что, – всё ты, голубушка, знала! Сама увести от Ксюхи не сумела, – так моими руками отомстила! Плечи Оленьки обвисли.

– Ладно, чего уж? Одним миром мазаны, – сжалился над ней Сапега. – Слушай сюда! Я в Завалиху. Заберу клад. Зря, что ль, всё было? А ты останавливай машины. Вроде как на помощь. Ополоумевшая Оленька смотрела на мужа непонимающим взглядом. – Вникни же наконец! – яростно, пытаясь пробиться в ее подсознание, выкрикнул Сапега. – Сейчас вся жизнь, может, решается… Она! – он ткнул в недвижное тельце, – подавилась пищей! Пищей, поняла? Пищей! А мы не заметили, потому что сидели оба впереди и музыка громкая. На том стой. Иначе – соучастница!

Отстранив жену, он потащил тельце наружу, положил на землю и с поднятой рукой побежал к дороге.

– Помогите! – крикнул он в салон первой же, притормозившей легковушки. – Ребенку плохо. Я в село, тут неподалёку. Может, найду врача! Сапега метнулся за руль джипа. Оттолкнул недвижную Оленьку:

– Помни! Проболтаешься, – вместо денег – тюрьма!..Помогите же, люди добрые!

Джип рванул с места.

Машины, одна за другой, принялись прижиматься к обочине. Из них выскакивали пассажиры и бежали к лежащей девчушке. Кто-то тащил воду и одеяльце. Меж суетящихся людей, покачиваясь, ходила потерянная Оленька.