Избранные произведения. Том 1

4. Новолуние

Скорченный, скрюченный, в мокрой коряге Ночку за ночкой сижу. Глазом ревнивым в лесистом овраге Светлую точку слежу. Скоро потухнет огонь полуночный, Лягут хозяева спать. Буду я в муке-любови заочной Жесткую травку щипать. Нету мне радости в мире веселом. Что мне мое ведовство? Скрыто ли пологом ночи шелковым Теми пустой торжество? Я ли на мельнице воду не двигал, Я ль не ворочал колес, Я ли не пел, не плясал и не прыгал, Службу тяжелую нес? Знал я: к очам с голубой поволокой Только огонь поднесу, Вскинется дух мой высоко-высоко, К небу чело вознесу. Мельник, ах, мельник, судил ты иначе: Отдал ты пахарю дочь. Горьки мои похоронные плачи, Тягостна старая ночь. В липкую мглу протяну мои руки — Темь и пуста, и мертва. Канут ли в темное томные муки, Или судьбина мертва? Сырость крадется по шерсти измятой. Хвост онемел, как чужой. В мокрой коряге над хатой проклятой Вянет чертяка лесной. 1 июня 1906

5. Богомол

За моря, за окияны, За зеленые буяны Я плетусь к Адовику Поклониться, приложиться, У копытца помолиться, Утолить печаль-тоску. Реки синие текучи, Серы облаки ползучи, Путевой закручен хвост. Посошок пылит дорогу, Трет песок больную ногу, Путь ложится через мост. Светит светик дозакатный, Богомолка в путь обратный Ношу легкую несет. «Ты откуда, миловида? Дай мне крестик от обиды, Бог тя тамошний спасет». Тяжелей идти далече, Мне котомка давит плечи, Всё текут, ползут края. Вот уж виден этот камень, А из камня белый пламень, — Адовик, страна твоя! Вся разубрана камора, Не видать иного взора, Только взор Адовика. Подступает поклониться, Приложиться, помолиться Тварей верная река. Вот и я пойду смиренный, Велелепием смятенный, Уроню слезу-росу. Улыбаясь, выну колкий Крестик доброй богомолки И тихонько вознесу. Взвизгнет, дрогнет в лютой корче, От моей веселой порчи Завертится Адовик. Я полынь-печаль тут брошу, Шерсть курчавую взъерошу И завою, вскинув лик. 1 июня 1906

Посол

— Старушка, здравствуй! Где твой сын? — В лесу блудит. — А кто к тебе залез за тын? — Никто. — А кто в гостях сидит? — Отстань, отстань. Сгинь с глаз моих. Сидит мой гость. — А пес цепной чего притих И чью так жадно гложет кость? — Типун тебе. На глаз нарост. Чего присох? — Грешишь, старушка. Нынче пост. Скажи, костер кто ночью жег? — Почем мне знать, почем мне знать? Когда ж уйдешь? — Постой-ка, кудри мне погладь, Слепа теперь, не узнаешь. — Ах, милый мой! Да кто ж послал, Ужели сам? Войди ж в избу, давно б сказал, Остатки сладки другу дам. Пробудешь ночь, соснем втроем, Четвертый — пес. Назад пойдешь с моим мешком По первопутку белых рос. 1 сентября 1906

Из казенки

Качай меня, баюкай, хмель, Бери свое. Иду во мхи, где высит ель Густое острие. Крива тропа, нависнул лес, Дымится пар. Навстречу мне зеленый бес, Уныл, сонлив и стар. — Ну, как у вас? Ты что? Живой? — Да вот, живу. — А ты? — А я мастеровой, Иду туда, ко рву. — Неладно там. Желты пески, Ползут с краев. Сидят, молчат таки-сяки, Скучней замокших сов. — А сам-то как? — И сам сова, Труха трухой. Гниет во мху, все трын-трава, Лишь был бы хвост сухой. — Беда совсем. А нет ли, брат, Еще вестей? — Нагнись-ка. Завтра, говорят, За гатью сходка всех чертей. 20 сентября 1906

ЮДО

1. Горюнья

На далеких на полянах, Под вечерними цветами, С почернелыми устами, Изнывая в свежих ранах, Принагнулася Горюнья, Горя лютого пестунья. «Кто мне телушко изранил, Кто мне душу замутил, Кто утробу задурманил, Чудо-Юдо зародил? Там, во мне самой, Горюнье, Сердце Юдо шевелит, Алой кровушке-игрунье Путь плотинами прудит. Как у этого у Юда Пребольшая голова, Юдо в матери покуда, У Горюньи горя два: Как и первое мученье — Разродиться от плода. А второе замышленье — Первой горшая беда. Надо семени отцову, Зародившему во мне, Отомстить ему по-нову На воде или в огне. Помогите мне, козявы, Неулыбы, червяки! Протяните, злые травы, Ваши руки из реки! Как вошел он, подступился, Не узнала до сих пор. Со стыдом моим случился Не жених, а серый вор». На далеких на полянах, Под вечерними цветами, С почернелыми устами, Замышляет, мучась в ранах, Принагнулася Горюнья, Горя лютого пестунья. А на небе пожелтелом Пышет зраком угорелым, Оттопыривши губу, Смотрит на землю, покуда Сын утробный, Чудо-Юдо, Мечет мать свою в знобу. Декабрь 1906

2. Сосунок

Бежит зверье, бежал бы бор, Да крепко врос, закоренел. А Юдо мчит и мечет взор И сыплет крик острее стрел: «Я есть хочу, я пить хочу! Где мать моя? Я мать ищу. Лесам, зверям свищу, кричу, В лесах, полях скачу, рыщу. Те клочья там ужели мать? А грудь ее, цвет ал сосец? К губам прижать, десной сосать… Пропал сосун, грудной малец! Ах, елка-ель, согнись в ветвях, Склонись ко мне, не ты ль несешь Молочный сок в суках-сучках, Не ты ль меня вспоишь-спасешь? Ты, липа-цвет, своей рукой Прижми меня к груди своей! Я пить хочу, весь рот сухой, Теки млекóм, сочись скорей! Береза-мать, напой, укрой! Ты так бела, как тело — ты, Исколот рот, измят корой, И жилы все сухи, пусты». «Ну на, соси». И клонит ствол. И сок течет. И Юдо жив. Сосет и пьет. Вот день ушел. И сеет ночь по черни нив. И ночь ушла. Вот день опять, Листва шуршит и кроет мох. И ночь и день. Пора отстать. Уж голый ствол истек, заглох. Сорвался лес, стремглав бежит, И взрытый луг глушит бурьян. А Юдо мчит, в пустырь кричит: «Я сыт теперь, я сыт и пьян!» Февраль 1907

3. Владыка

Упился березовым соком, Уселся на троне высоком Из желтых костей. «Ведите сюда, подводите, Калите железные нити Огня золотей». И всяких к ступеням престола Подводят раздетых догола, Со смертью в глазах. Иного раздуло горою, Толстел, за конторкою стоя, В бумажных рублях. Другой, словно волк отощалый, Шататься, проситься усталый По задним дворам. И тут же продажное тело, Избитое плеткой умело — Отрава векам. Тела за телами мелькают, Владыка очей не спускает И машет рукой. И нижет на прут раскаленный Палач, наготой распаленный, Спину за спиной. Сверкают владычные взоры На крики измученной своры Доживших людей. И плещут железные нити: «Ведите еще, возводите На трон из костей!» 1906

4. Купалóкала

Как высоко, как далёко Купалóкала живет, Награжденья раздает. И куда ни глянет око, Тени темные идут, Свитки длинные несут. Кто убил дитя во чреве, Получает малый знак. Семь детей — вот это так. Кто повесился на древе, Получает за двоих. Кто повесил семерых — Получает полухвостье. Выжег город — три хвоста, Ход до Адова моста. Пропускается в Замостье, Кто в неделю навалил Тридцать девичьих могил. Из веков средневековья, Из старинных городов Тени тянутся без слов; Из-за крепостей Московья, Разукрашенных домов, С прибалтийских берегов, — Награжденья вожделея, Толпы темные идут, Счеты смерти подают. Купалóкала, хмелея, Лобызает верных слуг: Получай, любимый друг! Как высоко, как далёко Купалóкала живет, Награжденья раздает. И куда ни глянет око, Затемнило небосвод, Тьма в молчании идет. Январь 1907

КОЛДУНОК

1. Журавль

На поле за горкой, где горка нижает, Где красные луковки солнце сажает, Где желтая рожь спорыньей поросла, Пригнулась, дымится избенка седая, Зеленые бревна, а крыша рудая, В червонную землю давненько вросла. Хихикает, морщится темный комочек, В окошке убогом колдун-колдуночек, Бородка по ветру лети, полетай! «Тю-тю вам, красавицы, девки пустые, Скончались деньки, посиделки цветные, Ко мне на лужайку придешь невзначай, Приступишь тихоней: «Водицы напиться Пожалуйте, дяденька, сердце стыдится…» — «Иди, напивайся, проси журавля». — «Журавль долгоспиный, журавлик высокий, Нагнися ко мне, окунися в истоки, Водицы студеной пусти-ка, земля!» Бадья окунется, журавль колыхнется, Утробушка-сердце всполохнет, забьется: Кого-то покажет живая струя! «Курчавенький, русый, веселый, являйся, Журавлик, качайся, скорей подымайся, Вот нá тебе алая лента моя!»

2. Месяц

Заря-огневица горит, полыхает, За горкою солнце лицо умывает, Мой след зеленеет на белой росе. К завалинке старой пригнуся теснее, Ступить на порог, постучаться не смею, Царапает шею репейник в косе. Глаза замутились соленой слезою, Ах, солнце-орел, не взлетай надо мною: Постылому сердцу в потемках милей. Всю ночь белый месяц светил-подымался, Всю душу измаял, светил-улыбался, Туманил пустые раздолья полей. Ведь я не хотела, плясать не умела, Босыми ногами ступала несмело, Разок оступилась, упала в траву. Вина кровяного, ковша кругового Испить не решилась, вот девичье слово, И руки сложила, рукав к рукаву. Ах, старый, заклятый, колдун волосатый, Чему ты смеялся, хихикал из хаты, Зачем белый месяц с небес зазывал! И как же забыла я воду-гадалку? Как небо свалилось с землею вповалку? Как месяц высокий меня целовал?

3. Суженый

Размыта дождями осенняя нива, Да солнце пустило коня желтогрива Озимою пашней стремглав проскакать. — Тащися, кобылка, вспотеем за плугом! Как верить невестам, неверным подругам, Да девичьи речи на сердце держать! За тыном встречались, в лесок забирались, Сбирали чернику, клялись, обещались: Не сменится месяц, как буду твоя. Пришло полнолунье, ущербу начало, К чертям на кулички одна убежала… Размыкай мне горе, кобылка моя! Октябрь 1906

ЛУННЫЙ СТАРИК

1. Первая четверть

Поднялся синей кручей Из синей темноты. Повесил желтый месяц, Лучистый желтый серп, И стаял синей тучей С искристою каймой — Волнистой бородой. — Сверкай, слепящий месяц, Под пологом шатра От ночи до утра. Слепи, лучистый месяц, Кочующих вон там, По низменным лугам. Кто увидит, Тот не стерпит: В желтом серпе Сила есть. Кто увидит, Тот придет: Злая лесть Приведет.

2. Полнолуние

Белый дворик. Арабески. Видно вдаль на много миль. На ковре в слепящем блеске Онемелая Чиргиль. Тело розовое млеет. Тело тонкое — миндаль. Ах, как сердце холодеет, Как видна далеко даль! Отчего так тихо светит, Отчего зардела грудь? Кто губам моим ответит, Кто мне скажет: милой будь? Никогда я, никогда я Не любила так луны, Не знавала, молодая, Той чудесной стороны. А теперь под белым светом Все алею и горю, Не противлюся наветам, Сердце милому дарю. Кто он, где он, я не знаю, Но люблю его, люблю. Издалека ожидаю, Не дождусь, не утерплю — Убегу лучу навстречу, Ноги быстры, убегу! Облюбованного встречу, Подарюся на бегу!

3. Ущерб

Я пришла. Лицо закрыла. Опустила влажный взор. У тебя такая сила, У тебя такой шатер! Вот он, здесь, мой белый месяц Звезды ходят по ковру… Если твой он, этот месяц, Дай мне, дай мне, иль умру. Хочешь, космы расчешу я, Борода твоя седа, От ночного поцелуя Не укроюсь никогда. Буду верною рабыней, Только месяц подари, Только вечно, как и ныне, С неба месяцем смотри. Так мила твоя неволя, Милый месяц, господин! Велико ночное поле — На великом ты один. Я пришла. Лицо закрыла. Опустила влажный взор. У тебя такая сила, Руки ты ко мне простер. Пусть он кругом полноликим Смотрит на землю ко мне, Взором пристальным и диким В белом мучает огне.

4. Последняя четверть

Брови сдвинулись, согнулись. В мертвом ужасе глаза. Руки в небе изогнулись. Под шатром молчит гроза. Борода седая веет, Веет горе, темнота. Кто вернуть ее сумеет, Оживит ее уста? Белый трупик — горшей доли Не знавалось никогда. Белый трупик в мертвом поле Закатись, моя звезда! Закатись, скатись навеки, Сгинь, судьбина, гасни, свет! Дрогнут горы, станут реки, Ссохнет древо, свянет цвет. Был так близок, виден, внятен Голос крови и любви. Вот лежит — и трупных пятен Яд ползет в ее крови. Эти, эти, эти губы, Где запекся сизый шрам, Целовались алы, любы, Две сестры моим устам! Горечь пью твою, судьбина, Кану в жерло черных лав. Полюбила господина И погибла, не узнав! Сентябрь 1906

СВЕТОЗОР

1. Полдень

Светлый латник — Нестерпимо Светят латы — Солнце-ратник, Огнем богатый, Неутомимо По бирюзовым Полям-пустыням Взбираюсь кручей К высям синим, Неопалимым. Светлый ратник, За светы ратую, Всегда готовый На ярый бой Со зверем-тучей — Темнотой. Зверя-тучу ту мохнатую Ярким светом охвачу, Луч-копье излучу, — Посмуглеет, свянет, стает, Станет паром туча та, Копья ворога измают, — Умирает Темнота. Светлый латник — Нестерпимо Светят латы — Выше, выше К высям синим, Неопалимым!

2. Узница

— Как темно в моей неволе, Дует зимний ветерок. Змей, мне холодно до боли, Раздобудь мне огонек! — Где огня тебе возьму я? Видишь: зимняя пора. На тебя теплом я дую, Трачу груды серебра. — Ах, меня уморит холод. Леденеет теремок. Змей, лети в Перунов город, Принеси мне огонек. Дунул Змей, и ледяная Отекла кругом река. Санки, дужка расписная, Обернулся в мужичка. Приезжает в Городище: — Дайте, люди, огонька. От родного пепелища Прикатил издалека. Заболела огневицей Черноглазая жена. Подарю Перуна птицей Из чужого табуна. Поклонился жрец высокий, Седоватый бородач. Ноги врозь и руки в боки: — Уезжай назад, лохмач! Осерчало сердце Змея, Прянул, вылетел на двор. Выбрал стрелку посветлее, Обокрал святой костер. Санки, дужка расписная, Поспевает мужичок. И лежит стрела цветная Желтых санок поперек. Только, только б не погасла, Только б в терем довезти! Не подуть ли? Капнуть масла? Не костер ли развести? И летит с костром багряным По сугробам снеговым. По синеющим полянам Огневой катится дым. Прискакал и видит: черный Уголь в угольях лежит. Терем высится узорный, Ледяной узор стоит. Горько узница рыдает, Топит белые снега, Алый дым летает, тает, Холод высинил луга.

3. Стрела

Расцветил цветное платье, Вывел Ворона на двор Белый латник Светозор. На пороге два заклятья, На дороге два заклятья, На распутье божий знак. Мчится по лесу в опор. Повернул лицом к востоку, Зажигал траву осоку, Задувал и так, и так. С небосклона Голубого Золотого Самострела Золоченая стрела Сорвалась И полетела Выше холмика зелена, Ярче желтого орла. — Ой, стрела ты нестреляна, Золоченая стрела! Ты куда летишь, каляна, Из Перунова угла? — На стоячее болото, В стоеросовые пни, Где куриная охота На купальские огни. — Ой, стрела ты золочена, Не лети, остановись! В терем змея Самосона Огневицею помчись. За решетчатые ставни, В затаенные верха, К полоненной Светославне За полотна и меха. Пронози ей белу спину, Становой ее хребет. Прилучи любовь-кручину, Золотой навей навет. Чтобы пламенем Перуна Стосковалась, изошла, Твоего, стрела, Перуна, Золоченая стрела. С небосклона Голубого Золотого Самострела Золоченая стрела Сорвалась И полетела В терем змея Самосона, Сердце девичье прожгла.

4. Истома

Ах, тебя я, латник, вижу, Белый латник Светозор, Наклони ко мне поближе Ослепительный твой взор. По утрам ведь ты проходишь Там, за пологом лесным, Поле алое наводишь За узором снеговым. Днем ведь ты наверх взлетаешь Нестерпимый латный блеск — Плен мой светом озаряешь, Слышу белых крыльев плеск. Я не раз сама видала, Как вечернее крыло Твоего коня блистало, Синеву лесную жгло. Я умру, когда ты тронешь Ликом девичье лицо, И все жду, когда уронишь Золотое мне кольцо. Обрученье совершится, Свадьбу вынесу ль, раба? Пусть в могилушке доснится Светозарная судьба. Ах, ты ходишь, вижу, ходишь, Белый латник Светозор, За собою денно водишь Освещенный девий взор. Если б я в глаза дневные Заглянуть себе могла, Светы лика огневые Увидала б, обмерла. Если б днем, зажмурив очи, Ночью б кинулась во тьму — Стал бы сумрак темной ночи Светом свету твоему. Белый латник в небе тесном! Только б знать, что ты и мой. Стал бы раем поднебесным Терем, ставленный тюрьмой.

5. Бой

Лето рдяное стояло, Все томилась и скучала, Друга вешнего ждала. Осень по саду гуляет, Красит, дует, убирает, В сердце рдеется стрела. Раскалилась, изомлела, Кровь загустла, поалела, В грудь и голову стучит. Зимний холод задувает, Змеев ветер налетает, Верный ворон друга мчит. Самосон кольцом свернулся, Белым снегом запахнулся, Дышит холодом зимы. Светозор пожаром пышет, Жаром-пылом дует, дышит, Греет выходы тюрьмы. Но в сосулях леденеет, Все сильнее костенеет Змей-зимовник Самосон. И взлетает белый латник, Светозор, весенний ратник, На высокий небосклон. Всю здесь зиму простою я, Копны стрел в него пущу я, Острых стрел моих, лучей. Змей не стерпит, распалится, С вешним солнцем будет биться, Вешни стрелы горячей. Чешую огни оближут, Чрево темное пронижут, Пепел вымоет река, И, как лебедь, выйдет плавно Свет весенний, Светославна, Из затворов теремка. Январь 1907

ЯГА

«Как в два рядá та хата —…»

Как в два рядá та хата — Узоры до земли. Три сокола, три брата, Три витязя росли. Как первый — черноокий, А щеки-то — заря. А кудри-лежебоки Светлее янтаря. Второй — голубоглазый, А волосы — ни зги, Прошивы да алмазы На платье дороги. А третий — желто-рыжий, Солома и кумач, Веселый да бесстыжий, Неряха и лохмач. И всем троим охота, Красавицу Ягу Зазвавши из болота, Любиться на лугу. У той Яги, у девы, Лесные волоса, Прилуки да запевы, Змеиная краса. Никто ее не может, Кто видел, разлюбить: Тоска-любовь изгложет, Кручины не избыть. Вот первый брат несется На сивоньком коне, Яга в болоте вьется: «Нагнися, друг, ко мне!» У друга кровь играет, С коня на мох скорей! Яга ему ласкает Колосики кудрей. И вдруг с травы столкнула Неведомо куда, Змеею ускользнула, — Второму череда. Вот мчится синеокий, А волосы как смоль. «Нагнись ко мне, высокий, Мне сердце приневоль!» И нового ласкает, Пылает кровь-руда, И вдруг его толкает Неведомо куда. Стучит, трясет болото, Гремит и тонет гать, И третьему охота С Ягою поиграть. Он сам к Яге на кочку Валится из дупла, Зовет на небо ночку: Темна бы да тепла! Но тьма Ягою-девой На дно отведена. «Ах, милы браты, где вы? Откликнитесь со дна!» «Твоих братов, любимый, Совсем не знаю я. С тобой на мху одни мы, Смотри: Яга твоя!» И ласково толкает Неведомо куда. Толкает и ласкает: Пылай же, кровь-руда! А рыжий как рванется, Со мхов на кочку скок, И смотрит: змейка вьется, Болотный огонек. 1907

Красный терем

Лес угрюмый. Вечереет. Ходит ветер лютым зверем. На пригорке под осиной Притаился красный терем. Едет витязь. Ищет доли. Белый конь ведет, как хочет. Смотрят ветки, нагибаясь. Ветер плачет и хохочет. Красный терем, красный терем. Конь недвижим. Витязь входит. «Кто здесь?» Тихо. «Кто тут?» Вечер тени в лес заводит. Небо ало. Ветер мчится, Нагибает, смотрит, ищет. Ветки бьются. С долгим ржаньем Белый конь по лесу рыщет. В красном тереме колдунья Жарко витязя целует, Косы пламенем развились. За окном закат тоскует. Небо — голубь, филин, ворон… Лес под шапкой-невидимкой… Кто задул огни на небе? Кто промчался белой дымкой? Красный терем, красный терем. Кто зажег его кудрями? Кто с огнем взвился над лесом? Кто погаснул под огнями? Январь 1905

Огневка

Ты не та ль Яга-Огневка — Ох, Огневка, лихо мне! — Руки — крылья, зверь — головка, Вся — в причудливом огне. Под столетнею сосною Ты ли хату подожгла, Где жена моя весною Плод во чреве понесла? Ты ли девушку убила, Цветик в самой-то поре, Что мне воду приносила Ключевую на заре? Ты ли старую старуху, Домостройницу мою, Придушила в заметуху У могилы на краю? Ты ли внучку-непоседу, Вдовой ласточку избы, Завела куда без следу, В лес по мертвые грибы? Коли ты, так посмотри же На пустынника меня, Подходи, Огневка, ближе — Не бояться мне огня! Оберни крылатым змеем И сама взлети змеей: Игры на небе затеем, Пляску — вихорь змеевой! Пропадай, людская доля, Засыхай, мои поля! У Огневки злой неволя — Воля новая моя. 1907

Ворон

Летось, в летошнем году Задудил пастух в дуду. Свадьбу молодец играть С алой Ладой алый Лад. Ой, подружки, на девишник, Милы други, на мальчишник, Во скобленую избу! Все собрались, наскакали, Одного-то не собрали — Мила друга во гробу. Воет ветер на кладбище, Ветер друга упокоит. Крепко сбито домовище, Над могилой ветер воет. Свадьба едет! Моют клеть. Не стареть, не матереть! Ладу в оченьки глядеть! Небо синее высоко. Церковь божья недалеко, Вон погост чернеет сбоку. Или вспомнить обещанье — Мила друга на венчанье Звать из гроба к целованью? Осень листья накидала, Чтоб могила не пропала. — Здравствуй, здравствуй, милый друг! — Здравствуй, здравствуй, милый друг! И гудит нутро могилы: Заходи-ка, выпьем, милый! — У ворот невеста ждет! — У ворот и подождет! Лад в могилу опустился, Зелена вина напился. Выпил чарку, в глаз кольнуло, Сотня лет, как сон, мелькнула, Каплей синею стекла Со зеленого стекла. И другую — снова сотня. Третья чарка — третья сотня. — Ну, прощай же, милый друг! — Ну, прощай же, милый друг! Вышел Лад на чисто поле. Разлетелось поле в волю. Где ж невеста, где возок? Только камень-валунок! А под камнем белый череп, Полевому зверю терем. А над камнем черный ворон, Полевому зверю ворог. Ладо ворону в испуге: Не видал ли, друг, подруги? Каркнул ворон: померла. Триста лет, как померла. Ладо ворону: не надо, Ворон, ворон, врать не надо! Ворон Ладу: не воркуй, Череп в зубы поцелуй. Ладо к черепу с тоскою: А в зубах кольцо златое. Поджидала, обмерла, Обруч зубками взяла. Будь ты проклят, милый друг! Каркнул ворон: милый друг. Будь ты проклят триста крат! Каркнул ворон: триста крат! Будь ты проклят, ворон враг! Каркнул ворон: ворон враг. 1907

Филин

Гложет ветку старый филин, Долгим веком обессилен. Морщит клювом, движет веком. Был он, был он человеком. В терему-тюрьме родился, В воду к матери просился. Убежал в лесную чащу: Заманил зеленый пращур. Рыскал, двигал чернолесьем, Заливался лаем песьим. Путал леших голосами, Древениц водил кругами. С буйным лесом расставался, В небо темное вздымался. Серп серебряный повесил, Звезды числил, мерил, весил. Бегал посолонь к зениту, Раздувал огонь разлитый. Сеял дождик, нежил зерна, Расстилал ковер узорный. И накрылся серой кожей, Чтоб возлечь на птичье ложе. 12 ноября 1905

Паук

Никнет шатко Утлый сад. Воздух давит, как удав, Пахнет сладко Сладким соком сонных трав. Белый гад, Луновод, Хороводит небосвод. Светит прóзелень вокруг. Белый круг, Злой паук Смотрит, губу закусив, Светосети распустив. Паутину ткет и ткет, Ткет и ткет. До меня спустилась сеть. Я в сетях Паука. На лице и на руках Паутинки паука. Мне теперь не улететь. Я жалка Перед оком паука. Белый гад, Луновод, Выпьет кровь. Это — лунная любовь. И опять, Бел и тих, Паутину будет ткать, Светосети излучать Для других. Апрель 1906

Змеюка

Чешуя моя зеленая, Весной-краснóй рощеная. Чешую ту я чешу, Лесом-лешанькой трушу. На березке, на дубочке Не листочки, А чешуйки. Голова моя седая, Под сединкой голубая. Я кажинную весну Глажу, прячу седину. Ни на небе облачка, Ни седого волоска У змеюки. Как на речке на Тетере Разгуляньице теперя. Через реку пыльный мост, Ан не мост — змеюкин хвост. Я сидела, не хотела, К петухам домой поспела, Под тулупом-кожухом, Руку за руку с цветком. 2 мая 1906

Зной

Не воздух, а золото, Жидкое золото Пролито в мир. Скован без молота — Жидкого золота Не движется мир. Высокое озеро, Синее озеро Молча лежит. Зелено-косматое, Спячкой измятое, В воду глядит. Белые волосы, Длинные волосы Небо прядет. Небо без голоса, Звонкого голоса, Молча прядет. Апрель 1905

Береза

Я полюбил тебя в янтарный день, Когда, лазурью светозарной Рожденная, сочилась лень Из каждой ветки благодарной. Белело тело, белое, как хмель Кипучих волн озерных. Тянул, смеясь, веселый Лель Лучи волосьев черных. И сам Ярила пышно увенчал Их сеть листвою заостренной И, улыбаясь, разметал В лазури неба цвет зеленый. 14 июня 1906

Клен

Ласкаясь, просила: — Сруби этот клен, Сруби, мой любимый! В нем черная сила, Он солнца губитель, Он тьмой напоен. За кожей палатки Стояла незримо, Истомою сладкой Томима. И видела стройный Кленовый Ствол, Беспокойный, Готовый Упасть. И теплила страсть, И таила. И знойный Укол Ощутила, Когда упал ствол. Сумерки сгорели. Тени вечерели. Милый, он лежал. Вышила ночь звезды, Выбросила серп. Он лежал у верб. Нежная, подкралась, Силой налилась. Низко наклонилась, Быстро подняла. Гордая, пошла, Песней огласилась Голубая мгла: Любила я солнце — Упали лучи горячи. Любила я небо — Закапали капли дождя. Любила раба, Любила вождя — Раба, и раба, и раба. Я кору твою надрежу И сниму. Я тебя изнежу, Обниму. Я прильну губами И приникну вся — Госпожа твоя.

Древеницы

Древеницы в лесу заплетали Замурудные мхи-волоса. Высоко пряди-космы взлетали, Заметали, мели небеса. «Поцелуй, зацелуй до утомы! — Молвил той, что постарше была. — Залучу в золотые хоромы, В жемчуга облеку до чела». «Жемчуга моей милой не стоят. — И подругу целует в уста, — Мне парчой она небо покроет, Изукрасит в цветы и цвета». «Поцелуй, зацелуй до утомы! — Молвил той, что моложе была. — Залучу в ЗОЛОТЫЕ хоромы, В жемчуга облеку до чела». «Жемчуга моей милой не стоят. — И подругу целует в уста. — Мне парчой она землю покроет, Изукрасит в цветы и цвета». «Так целуйтесь, милуйтесь на воле! Молвил старшей и младшей, двоим. Закачусь в многоцветное поле, Обнимусь с родником ледяным!» 19 июня 1906

Предки

В космах зеленых, взлохмаченных Сад и не сад надо мной: Жизней истраченных Сход вечевой. Леший корявыми лапами Облако цепко схватил, Сапами, храпами Тем огласил. Скорчилась, вся искорявилась, Клен лешачиха сосет: Горечь понравилась, Горькую пьет. Пялится оком реснитчатым Пращур в березовый ствол: В теле крупитчатом Язву нашел. Штопать рогожи зеленые Щур на осину залез, Нитки лощеные Тянет с небес. Прадед над елкой корячится, Дед зеленя сторожит, Выглянет, спрячется, Хвоя дрожит. Предки меня не чураются, В космах зеленых снуют. В жизнь озираются, В нежить зовут.

Юхано

(На финском озере)

Рано-рано из тумана прорезаются леса. Едет Юхано на лодке, с лодкой движется леса. Гладь озерная недвижна, берега — как пояса. Коренастый, низколобый, преисполнен тучных сил, Идет Юхано на лодке, едет тихо, загрустил: «Нету милой, нет любимой, никого я не любил». Назвенели колокольчики с далеких берегов: Это Тильда выгоняет на поля своих коров. Как-то мальчик ее белый этой осенью здоров? Долетел до лодки хриплый с берегов собачий лай: Лает Вахти, сторож Айны. Ну-ка, сердце, вспоминай, Кто там мальчика качает в колыбели, баю-бай? Всколыхнулась громко рыба в прибережных тростниках Это едет Маэстина, в лодке стоя на ногах. Идет бросить в воду сети. Тяжело ей на сносях! Гладь озерная недвижна, берега — как пояса. Идет Юхано на лодке, с лодкой движется леса. Нету милой, нет любимой! Где ты, девушка-краса? 9 сентября 1906

Самка

В далекой печере, В божьей келье, Где люди и звери В умном весельи Сходятся вместе, Волк к невесте, Жених к волчице, На красной тряпице Лежит моя самка. Волк этот желтый Когда пробегает По крыше, — День наступает. А эта волчица Когда пробегает По крыше, — Тень наступает. И перед волком, И перед волчицей Бежит на дорогу, Бежит моя самка И Богу Тряпицею машет. И тянет по крыше Мохнатою лапой Тряпицу прекрасную: Красную, красную. И я, косолапый, За машущей лапой Тянусь через воздух За цветом багровым, И радостным ревом Колышется воздух, И тряпка трясется, И самка несется В реве багровом.

Росянка

(Хлыстовская)

Землица яровая, Смуглица мать сырая, Ни зги в избенке серой. Иди, иди, поилец! Тряхни водицу с крылец! Сберем водицу с верой. Мы заждались, Стосковались, Заплетая косы; Притомились, Уморились, Собирая росы — И над каждою росинкой Приговаривая, Дружку тонкой хворостинкой Приударивая: Засиделись в девках девки, Заневестились. Эх, вы, девки-однодневки, Чем невестились! Тем ли пятнышком родимым, Что на спинушке, Тем ли крестиком любимым Из осинушки. В огороженном двору, На осиновом колу Запевает петушок. Едут, едут по селу, Будет, будет ввечеру Всякой девке женишок. Сиденье земляное, Окошко слюдяное, Ни зги в избенке серой. Пришел, пришел поилец! Темно от сизых крылец… Ой, дружки, в Бога веруй! 1906

АЛЫЙ КИТЕЖ

1. Озеро

Как синь голубиных очей, Как око безлунных ночей, Как сердце кипучих ключей, Как омуты лунных лучей, Как ствол негасимых свечей, Как пламя небесных мечей, Как смысл голубиных речей, — Такое глубокое озеро. Как дали беззвездных полян, Как дольний вечерний туман, Как цвет вечереющих ран, Как на море синий буян, Как звездного неба курган, Как туч неразвеянных стан, Как сам голубой океан, — Такое широкое озеро. Май 1907

2. Под озером

Бирюза, бирюза, зелена, голуба, Золотятся березы, тот берег лилов, Недреманное око, немая мольба, Теневой глубины голубящий покров. Ах, нельзя показать, ни сказать-рассказать Ту страну-сторону, тишину, глубину, Где опальную светло-хрустальную гладь, Отразив, затаила в глубинах весну. Ни сказать-показать. Только вот — промолчать: Так недвижно, неслышно печальная гладь Затаила в глуби тишину-благодать. Май 1907

3. Весна

Свете тихий, Боже скорби, цвет печали! Дни настали. Томный трепет, вешний лепет, гул ручейный, Плен келейный. Выйти в поле, за калитку, к пашне хлеба, Видеть небо. Слышать пенье, сыпать зерна, сеять щедро, Славить недра. Плачет сердце, ломят руки, воздух душен, Сон нарушен. Свете тихий, Боже келий, в зорях дали Задрожали.

4. Облак

Плыви, челнок, плыви, Зови, душа, зови, В крови вода, в крови. Свете тихий, Свете дивный, Освети меня! Ниже облак переливный Алого огня. Вот уж виден купол алый, Слышен ясный звон. Славен город небывалый, Сладок Божий сон. Славься, Свете, величайся, Душу приими! Дверь святая, отверзайся, Полог отыми.

5. Монастырь

В келью ночь вошла, Злая Птица-Мгла Камнем в грудь легла. В келью ночь глядит; Птицей-Мглой укрыт, Ярче жар ланит. Омут водный тих. Звон ночной не стих, Ужас водный лих. Стар звонарь, не ты ль Поднял пену-пыль, Белоструй-костыль? За тобой ползет Из вспененных вод Монастырь урод. В окнах желтый свет, Купол вбок надет, А крестов-то нет. Выплыл, стал, стоит, Громом звон гудит, Серный дым кадит. До святой зари Пляс и крик внутри — Посмотри — умри. Птица-Жар, лети! Птица-Мгла, пусти! Как от зла уйти? Уж, что будет, будь, А когда-нибудь Мне на ад взглянуть.

6. Повечерье

Сизый сумрак в лес и долы, Вечер на небо веселый, На молитву богомолы. Богу милы повечерья, Жара-Птицы зори-перья, Вечеровые поверья: Кто смеялся на закате, У того в полночной хате Ляжет свадьба на полати. Кто умылся на заходе, У того в семье и роде Будет рыжее в приплоде. Кто молился алым зорям, Для того за синим морем Сгинут беды с лютым горем. Кто смеялся и молился И водой-зарей умылся, Тот со счастьем поженился. Поспешайте, богомолы! Сумрак пал в леса и долы, Вечер на небе веселый. Коротайте повечерья, Лобызайте зори-перья, Богу милуйте поверья!

7. Заря

За леса заря запала, Пала наземь сиза мгла. Сердце стало, сердцу мало, Туча сердце облегла. Мы вот тут вот так кружились, Бились, спелись, заплелись, Богу милому молились, Светлой жизни родились. Мы вот тут, вот так, вот так — ах! С ним, и с ним, и с ней, и все. Стлался волос в диких злаках, Щеки зарились в росе. Мало, мало! Светик алый! Алый светик! Оглянись! Не бывало? — Небывалый! Ночка зорькой обернись!

8. Феодор

Ах, ангелы, архангелы, святители мои! Уродика, зародыша нашла в пути, в пыли. Сердечный весь измаялся, кричал, навзрыд рыдал. Весь в тине, волосатенький, насилушку дышал. Распутала и вымыла и Богу принесла: Примите, люди добрые, Господь спасет от зла. Какой-то он неладненький: на ножках, за ушком Натерты шишки черные камнями да песком.  Да травка, стебель рыженький, прилипла на спине. А может, все пригрезилось старухе старой мне. И приняли, болезнуют, кто молод и кто стар, И назвали Феодором, что значит Божий дар. Растет Феодор, ластится к монахиням святым, Монахини так ласковы с приемышем своим. Иные уж состарились, и новые пришли. Феодор пашет пахоту и крепнет у земли. И каждый год по осени уж кто-нибудь идет, А то и две, к пустыннику, в безлюдье гор и вод. И каждый год зародышей к чужим монастырям Несут старухи старые приемным матерям.

Сестры

Мы выросли в темных лесах, Над озером в белых стенах, В безбурных, лазурных мечтах. Три лета отец приходил, У стен три сосны посадил, Родимую трижды любил. И первою я родилась, Когда в небесах занялась Весны голубой ипостась. Свершилось теченье времен, Весною был храм отворен, Сестра закричала под звон. И третья весна зацвела, Когда наша мать умерла И сестрам сестру принесла. Росли мы в дремотных лесах, Над озером в белых стенах, В мечтаньях и сладостных снах. Но нить совершений текла, Судьба неустанно пряла, Грядущего таяла мгла. И выросла младшая дочь. Таилась как вешняя ночь. О небо, ее не порочь! Любила зеркальность озер, На дне различал ее взор Возлеты и пропасти гор. И в час восхожденья луны Услышала глас глубины, Ступила в тайник старины. Коса заплеснула тростник, И лунный рассыпался лик, И вспыхнул ликующий крик. Так кинула бренный полон. И сестрам оставила сон В печальном сияньи икон. Так нить совершений текла, Судьба неустанно пряла, Грядущего таяла мгла. Любила вторая сестра Горенье, томленье костра, Сияние звезд до утра. Ходила за чащу лесов, В скиты огнепальных отцов, В обитель немых стариков. Всенощные службы несла, Со свечкой сияла-цвела И смутного сердцем ждала. Ей грезился верный жених, Нежнее беличек младых, Алее колец огневых. И в дымном гореньи кадил, Бесплотнее ангельских сил Он к ней на вечерни сходил. И вот — обрученье пришло: Грозою молельню зажгло, Со звоном огнем унесло. Осталась покорная рать Крещенье огнем восприять, Во древе усохшем сгорать. Была моя рана остра: Вдвоем ли взошла ты, сестра, На ложе святого костра? Так нить совершений текла, Судьба неустанно пряла, Грядущего стаяла мгла. Старухою в скит прихожу, Года за годами нижу, На маковки церкви гляжу. Все то же безмолвие стен, Все тот же целительный плен, Далеких земных перемен. Приими меня! Тихострунный, звонколирный, Слышу звон огня. Мне мил огонь, мне мил. Нет сил к земле, нет сил. Уплыл челнок, уплыл! Струись, душа, струись, Катись, волна, катись В ту высь, святую высь!

Молчальница

Ах, уста мои сомкнуты, Молчаливый монастырь. Пусть страницы разогнуты, Не написана Псалтырь: Слово каждое убавит, Слову ль молвить могота? Нестерпимое прославит Счастье только немота. 20 июля 1906

Странник

Молвил дождику закапать, Завернулась пыль. Подвязал дорожный лапоть, Прицепил костыль. И по этой по дороге Закатился вдаль, Окрестив худые ноги, Схоронив печаль. Май 1906