Плохая война

Его светлость, не желая спорить с какой-то служанкой на тему, добрый ли вечер на самом деле, молча кивнул и чуть было не прошел мимо, но что-то необычное привлекло внимание. Искорки в голубых глазах. И любопытный изучающий взгляд. И платье, соскользнувшее с правого плеча.

"Проживут эту ночь без меня все эти двуличные благородные дамы" - подумал Антуан, глядя Гертруде в глаза и сбрасывая платье заодно и с её левого плеча.

Соблазнительница ответила самой эффективной из своих приглашающих улыбок и поцеловала руку, лежавшую у нее на плече.

Настоящий большой рыцарский турнир это вам не фига с маслом. Но настоящие большие турниры бывают нечасто. Организаторами выступают короли и герцоги, при условии, что в казне хватает денег, а особо важных гостей приглашают за год, а то и за два. Собственно, мелкотравчатому рыцарю туда все равно хода нет, да ему и не надо. Он всегда сможет преломить свое нехитрое копье на провинциальном турнирчике в честь какой-нибудь жизненной мелочи. При желании он таких турниров найдет в округе по одному в месяц. Если захочет, может путешествовать от турнира к турниру и за сезон отметиться на десятке-другом.

На самом деле, не все участники турниров являются фанатами насчет преломить копья и скрестить мечи. Кто-то действительно едет на турнир, чтобы победить, кому-то достаточно принять участие, кто-то хочет посмотреть, как сражаются лучшие в окрестностях рыцари, а некоторые всего лишь устраивают свои личные дела, пользуясь тем, что только на большом многодневном празднике можно поговорить в один день с десятью нужными людьми, приехавшими из десяти разных мест.

Самое почётное соревнование - конный турнир на копьях через барьер. Задача - попасть в щит или в шлем соперника и выбить рыцаря из седла или хотя бы преломить об него своё копьё. Не попасть в разрешённые места - позорно, хуже может быть только покалечить копьем коня под соперником. Хотя замок Круа глушь глушью, нашлось несколько десятков претендентов.

Взлетали в воздух щиты, ломались копья, вылетали из седел все более достойные поединщики. Зрители неистовствовали. Фаворитом турнира с самого начала стал Антуан Бурмайер из Баварии, рыцарь в фальтроке{5} в бело-голубую клетку.

В семье Бурмайеров издавна было принято заниматься войной, а не турнирами, поэтому старый, многократно покрытый славой герб помнили все герольды, а так же почти все участники и благородные зрители. Простой народ, даже те, кто не пропускал ни одного турнира в окрестностях и знал в лицо всех знаменитых бойцов и их коней, ломал головы, кто же этот рыцарь.

Ничуть не хуже выбивал из седел провинциальных рыцарей гость из Италии. Первоначально сеньору Доменико прочили первое место, он несколько раз бывал на турнирах в Эльзасе и Лотарингии и запомнился почтенной публике за мастерство, рост и комплекцию, а так же за редкостной величины коней, которых он, по слухам, покупал за безумные деньги чуть ли не в конюшнях короля Франциска.

Случай свел обоих иностранцев до финала. Антуан победил с минимальным преимуществом, сломав три копья против двух. В последнем бою противником Бурмайера стал местный чемпион Шарль-Луи де Круа. Как сказал бы современный болельщик, француз входил в десятку, а то и в пятерку в своей Лотарингии, но против Антуана у него шансов не было. Во второй сшибке Шарль-Луи вылетел из седла и ушиб плечо так, что в третьей не смог даже преломить копье.

Первое, что должен был сделать победитель, это обратить всеобщее внимание на Прекрасную Даму, которую он хотел бы видеть королевой турнира. Никакие писаные правила, а правил к тому времени было написано немало, не регламентировали романтические отношения, оставляя простор для фантазии. Герольд ещё не объявил результаты, а Антуан уже успел отдать шлем, оруженосцу, взять у него заранее заготовленный букет красных и белых роз и подъехать к трибуне для особо важных гостей. Кому вручит этот чудесный букет победитель? Это загадка только для простолюдинов, а всё благородное общество знает, что букет достанется самой неприступной из Прекрасных Дам - Шарлотте де Круа.

Зрители аплодировали, старые рыцари, сдержанно улыбаясь, вспоминали свою юность, молодые рыцари, выбитые из седла, завидовали чёрной завистью.

Граф де Круа не улыбался победителю и не аплодировал, он не любил немцев вообще и баварцев в частности. Собственно, вообще никого не любил, даже молодую жену. Впрочем, она тоже смотрела на него без особой приязни, а чаще и вовсе демонстративно отворачивалась в другую сторону. Шарлотта с милой улыбкой приняла букет и в ответ отдала победителю платок, который он тут же повязал вокруг руки. Муж демонстративно отвернулся, но Антуан адресовал графу комплимент на тему, какая у него чудесная жена.

В перерыве Шарлотта проверила, все ли в порядке с мужем и не замышляют ли чего особо опасные гости – родственники с обеих сторон. Муж разговаривал с Антуаном. Тот подал хозяину турнира какое-то прошение, которое, как она могла заметить, не было удовлетворено. Шарль-Луи ушел к доктору. Дядюшка в стороне от публики инструктировал какого-то головореза. Ну да, головореза. Меч, кинжал. На виске шрам, на руке одного пальца не хватает. Одет прилично, как дворянин, но не стильно, не понять даже, француз или итальянец. Настоящие дворяне гордятся своей родиной и стараются одеться так, чтобы из-за горизонта было видно, кто это и откуда. Так…

- Гертруда!

- Чего изволите, Ваша светлость?

- В ближайшее время со старым графом что-нибудь случится.

- Туда ему и дорога, - злорадно ответила Гертруда. Она не любила мужчин, которых ей не удавалось соблазнить, - «Ближайшее время» - это когда?

- Это пока Шарль-Луи у доктора. То есть, еще до конца турнира.

- Ну и слава Богу.

- Гертруда!

- А я что? А я ничего, я просто так. Помрет, значит, Вы наследуете, а за Вами дядя. Зачем Шарлю-Луи тогда Вас убивать?

- Тьфу на тебя. Никакого воспитания. Меня могут обвинить в убийстве, понимаешь?

- Вас тогда дядя защитит.

- Возьмет под опеку и запрячет в монастырь. Хочешь в монастырь?

- В мужской? Конечно, хочу. Я как-то была в монастыре, там столько мужчин…

- В женский, дура! Будь серьезнее! Мы не о мужчинах разговариваем!

- Как раз о мужчинах, Ваша светлость. О муже, о дядюшке и о Шарле-Луи. Если Вы со мной не хотите разговаривать, то лучше скажите, что мне надо сделать, я пойду и сделаю. Только не злитесь, а то я буду плакать, и кто меня будет успокаивать?

- Задержи Шарля-Луи у доктора. Карлу скажи, чтобы присмотрел за старым козлом. Пусть будет хоть какой-то свидетель, что я тут не при чем.

После перерыва началась другая забава - сражение на булавах в конном строю. Рыцари поделились на две примерно равные партии в том составе, как было принято в округе еще при их дедах, и устроили общее конное сражение, используя вместо боевого оружия тяжелые деревянные дубинки. Почетных гостей поделили между партиями, потому что вдвоем они создавали бы явный перевес для одной из сторон.

Сами того не ожидая, гости попали в водоворот чужих страстей. Каждое подобное сражение было принципиальным выяснением отношений между партиями. Кроме того, там находилось место и для личной мести. За развесистые рога, за перекупленного на ярмарке коня, за нарушение границ охоты, за пару грубых слов… Обиды накапливались поколениями. Рыцари могли бы сто раз поубивать друг друга, если бы они не были рыцарями. В те времена безопасность во время турниров обеспечивалась не столько правилами и герольдами, сколько взаимным уважением участников. Именно поэтому бои, выглядевшие такими опасными, очень редко приводили к серьёзным травмам. Но бойцам от этого не было легче. Оставаясь в рамках писаных и неписаных правил, они наносили сильнейшие удары, от которых рыцари валились с коней. Антуана не подвели ни конь, ни доспехи. Вскоре он остался в числе последних, удержавшихся в седлах.

Оруженосцы сбежались поднимать рыцарей и ловить лошадей, а победители разъехались к трибунам, где их ждали дамы. На руке Антуана развевался платочек Шарлотты.

Граф де Круа, последние десять, а то и двадцать лет не надевавший доспехов, снова наблюдал сцену обмена подарками и любезностями, сурово нахмурив брови. На его лице отражались смешанные чувства, с одной стороны, приятно, когда твою жену считают самой прекрасной, с другой стороны, неизбежно появляется ревность, когда твоей жене дарит цветочки один из лучших бойцов турнира, да ещё и такой красавец.

Снова перерыв. Шарль-Луи не появлялся, дядя демонстративно держался в компаниях не менее, чем из трех уважаемых человек. Старый козел? Вот он, разговаривает с итальянцем. Как интересно, тоже какое-то прошение. Не отказал. Надо понимать, назло Антуану, козел ревнивый. Куда это он? Отлить, наверное. За этим углом ничего интересного нет, но тропинка в траве протоптана. Сейчас он завернет за угол, и…

Не завернул. Споткнулся на ровном месте и упал. Никого рядом. Карл? Вот он, бежит на помощь. Все бегут. То есть, мужчины и девки бегут, дамы быстро идут.

Глава. «Дай нам Бог сто лет войны...»

"Дай нам Бог сто лет войны и ни одного сражения", как говорили в шестнадцатом веке.

Самое интересное на войне - это когда противник еще пакует свои обозы, а жалование уже платят. Еще веселее, когда армия уже встала лагерем в каком-нибудь живописном месте и ждет, когда враги соизволят самолично пожаловать в гости. Враги, понятное дело, не торопятся. На войне вообще никто не торопится, кроме швейцарцев, но они-то, дикий народ, никакого комфорта не признают и даже обозом себя не стесняют.

Лагерь ландскнехтов - чудо по уровню организации для своего времени. Еще не во всех армиях великих империй солдаты умели держать строй, а здесь даже шатры ставились ровными рядами, строго по чину. Рыцарские - побольше, поярче, с гербами и с флагами, офицерские поменьше, со своими украшениями, а солдатские и вовсе простые.

Чей это шатёр, такой чистенький, полосатенький, прямо не шатёр, а конфетка? Только герба на нем для полной красоты не хватает. Это господина профоса{6} шатёр. Звонких гульденов у него полно, а титула нет. Ему и не надо, он и так важная птица.

В шатре настоящая мебель из морёного дуба: сундуки окованные, стол на изогнутых ножках, кресла с резными спинками, даже настоящая двуспальная кровать. На земляном полу медвежья шкура. На кровати шёлковые простыни и огромное тёплое одеяло. Под одеялом спит, разлегшись по диагонали, Марта - жена профоса. Законная супруга, а не какая-нибудь обозная девка. Мужа под одеялом уже нет, он с утра пораньше отправился к интенданту с ревизией. Мужа и вечером допоздна не было, он на нарушителей воинской дисциплины охотился. Тяжело быть женой трудоголика.

- Доброе утро, фрау Марта! - это девушка из полевого кабака завтрак принесла. Кувшинчик сливок, сыр, горячие булочки.

Марта села на краю кровати и потянулась. Девушка посмотрела на нее с завистью и любопытством. Мало кто в лагере в такие годы, а Марта разменяла уже четвертый десяток, мог похвастаться такой фигурой и таким здоровьем. Талия тонкая, грудь объемная, высокая, кожа светлая, нежная, волосы густые, тяжелые. Если к чему придраться, так это, во-первых, к тому, что волосы рыжие, а сейчас модно волосы выбеливать всякими не к обеду помянутыми натуральными средствами, и во-вторых, к росту. Пять футов десять дюймов - многовато для женщины. Большинство мужчин в лагере были ниже, а женщины так и почти все смотрели на Марту снизу вверх.

Вот и муж, лёгок на помине. Высокий и статный, подходящая пара для Марты. Одет по последней ландскнехтской моде. Красный дублет, весь изрезанный, из-под дорогого пурпурного бархата выглядывает белейшая шёлковая подкладка. Пришнурованные к дублету штаны до колена с такими же разрезами, тонкие чулки в вертикальную красно-белую полоску. Тупорылые тапочки, состоящие из подошвы, пятки и маленького куска кожи на носке, едва закрывающего пальцы. Дополнял образ огромный красный бархатный берет, закрывавший половину лица. Точнее, место, где когда-то была половина лица, поскольку теперь все, что располагалось левее носа, выглядело как сплошной ожог, а место, где положено быть левому глазу, скрывалось под черной повязкой.

- Доброе утро, Марта!

- Доброе утро, Маркус!

- Позавтракала? Одевайся, пойдем поединок смотреть.

- Какой еще поединок? Лучше бы мне внимание уделил! Никакой супружеской жизни!

- Потом. Оберст просил присмотреться к Максимилиану из Нидерклаузица, сыну барона Фердинанда. Сегодня у Максимилиана поединок с ди Кассано и он поставил боевого коня против полного доспеха.

- Ди Кассано я видела, он скучный. Выигрывает только потому, что у него всегда доспехи лучше, чем у соперника. А Максимилиан это такой симпатичный молодой человек, который в первый день провел шесть боев подряд и все выиграл?

- Он самый. А тебя я вечером отшлепаю, чтобы поменьше на мужчин заглядывалась.

- Ладно-ладно, отшлепаешь и еще сделаешь всё, что захочешь. Лишь бы ты был со мной. Сейчас одеваюсь и идем.

Назначенный поединок был достаточно редким событием. Доменико ди Кассано, прославленный турнирный боец, вызвал по обоюдной договоренности никому не известного способного новичка. Причиной вызова стала какая-то мало кому известная ссора, настолько мелкая, что бойцы ради дополнительной мотивации оформили пари: крупный боевой конь французской породы против полного доспеха аугсбургской работы. Доспехов у ди Кассано, как и подобает богатому рыцарю, было несколько. Одним меньше, одним больше, он бы и не заметил. Зато коня Максу недавно подарил отец, и было бы невежливо менять его на что бы то ни было. Кони в шестнадцатом веке некрупные, непросто найти подходящего для всадника, который ростом хорошо выше среднего и неслабого телосложения. На таком рыцаре и доспех тяжелее, чем броня для обычного человека. Сначала итальянец предложил Максу продать коня, потом поменять, потом предложил сделать ставку. Макс подумал и согласился. Новый хороший доспех был ему очень нужен.

- Сын, ты хорошо подумал? - сурово спросил отец, - Другого коня я тебе покупать не буду.

- Мы же на войне, отец, - ответил Макс с юношеским фатализмом, - может быть, меня завтра убьют, зачем мне на том свете конь? Я правильно понимаю, что на войне надо жить каждый день как последний?

Вопрос поставил старого барона в тупик.

- Ты, сынок, все-таки будущий рыцарь, будущий командир, будущий отец семейства и второй на очереди наследник замка. Тебе надо учиться планировать больше, чем на день, и учитывать все варианты, а не только те, которые тебе нравятся.

- Вообще да, но не на этой войне, - кивнул Макс.

Отец недоуменно поднял бровь.

- Это не моя война, - пояснил сын, - Мы сражаемся за непонятные чужие интересы и никто из наших командиров мне не друг и не родственник.

- Священные традиции вассальных отношений тянутся с древних времен, - строго сказал барон.

- Я не спорю, - ответил Макс, - Война это наше призвание от Бога. Посему я доверяю Ему свою судьбу и свои планы на завтрашний день. Отец, благослови меня на победу.

Отец не нашел, что ответить на такую хитрую демагогию и в замешательстве благословил сына.

К назначенному поединку Макс специально не готовился. Он и не мог приготовиться, получив вызов вечером и назначив поединок на следующее утро. Поскорее, пока война не началась. Получив отцовское благословение, он отправился за добрым советом к своему учителю фехтования, но тот был на совещании и освободился незадолго до поединка, когда Макс уже надевал доспехи.

- Добрый день, Максимилиан. Слышал, как твой отец ругался, решил посмотреть, с чего бы это он.

Макс сидел на низкой табуретке и сражался с пружинной защелкой помятого левого наголенника. Услышав приветствие, он машинально поздоровался в ответ, потом поднял голову и посмотрел на собеседника. Оберст выглядел весьма солидно. Черный дублет, черный бархатный фальтрок с алыми полосами, черный объемный берет. Когда-то черный цвет считался уделом рыцарей-храмовников, дававших обет бедности, и крестьян, но изобретение красителей, дававших не темно-темно-коричневый и не темно-темно-серый, а насыщенный и устойчивый черный цвет, уже в начале шестнадцатого столетия сделало черный одним из привилегированных цветов в гардеробе высшего света. Поверх фальтрока на скромной перевязи устроился, как ни странно, короткий катцбальгер{7}. Вообще-то полковник наверняка предпочитал поллэкс или седельный меч, но подобное оружие не предназначено для ношения с костюмом, а катцбальгер, кроме основной и декоративной функции оружия ещё и показывал окружающим, что его владелец имеет отношение к ландскнехтам.

Рыцаря в черном сопровождала свита из трех человек. Тот самый Маркус из Кельна в надвинутом на левый глаз огромном красном берете, одетый в свой ландскнехтский костюм с нетипично широким использованием красного бархата и белого шёлка. Женщина в таком же берете и характерном платье кампфрау, уверенно шествовавшая справа от профоса, могла быть только его законной женой. И еще скромный доктор, которого Макс бы не узнал, если бы не свежие царапины от кошачьих когтей на левой руке.

- Добрый день, - ответил Макс, - Отец меня благословил, но он, наверное, не верит, что я чему-то научился.

- Ему обидно, что ты сделал ставку на этого жеребца почти сразу после того, как получил его в подарок. Большому человеку нужен конь под стать, иначе смешно получается, поверь моему опыту. А итальянец силен. Конечно, до Антуана Бурмайера ему далеко, но я бы на твоем месте не был так уверен.

- Не знаю, кто такой Антуан Бурмайер, а итальянец обыкновенный. Он слишком активно защищается от колющего удара в лицо, и левый наплечник у него очень большой, ограничивает движения. Не думаю, что смогу сколько-нибудь повредить его доспех, поэтому попытаюсь вымотать его и повалить.

- Даже не думай. Выносливость у тебя может быть и выше, но доспех, не в обиду будет сказано, против поллэкса в таких руках долго не выдержит. Насчет "повалить" тоже забудь. Повалить человека борцовским приемом легко, когда он равного с тобой веса или легче. Когда на нем доспех, это не в пример сложнее. И свой доспех нисколько в борьбе не помогает, даже наоборот. Лучше попытайся взять его на болевой прием, вроде того, которым ты победил того парня из Кёльна позавчера.

- Итальянца я теперь точно повалю. Специально, если принято считать, что это так сложно. Сложные приемы - показатель мастерства, не так ли?

- Не совсем так. Попытайся, конечно, но если надумаешь насчет болевого, лучше лови его за правую руку. Ран не бойся, если ранят, постарайся не показывать вида, у меня здесь лучший врач в нашей армии.

Доктор смущенно заулыбался и закивал. Оберст продолжил.

- У меня и профос самый лучший.

Макс перевел взгляд на красно-белого офицера. Тот с чувством собственного достоинства ответил легким наклоном головы. Уж чего-чего, а собственного достоинства у него хватило бы на трех рыцарей и ещё бы осталось. Должность предполагала ежедневную оценку на глазок то, что Фемида щепетильно взвешивает на своих весах. Выше профоса - Бог, Император и оберст, но никто из них не обсуждает его решения, и солдаты это знают. Как заметил Макс еще во время инцидента с котом, отношение профоса к собеседнику можно было определить по тому, повернется он здоровой или обожженной стороной лица.

Жена профоса, как Макс определил женщину в платье кампфрау, производила более приятное впечатление. Почти новое платье из тонкой шерсти, на котором чередовались горизонтальные красные и белые полосы, было туго стянуто шнуровкой на животе и подчеркивало крутые бедра и тонкую талию. Портной предусмотрел шнуровку и выше живота, но не предусмотрел, что платье будет надевать женщина с такими формами, поэтому на груди края разреза не сходились. Зато красная полоса, проходившая от нижнего края немаленького прямоугольного декольте до талии, которая, как известно, у платьев первой четверти шестнадцатого века все ещё завышенная, была украшена рядом вертикальных разрезов, через которые под некоторыми ракурсами открывался замечательный вид на высокую грудь, скрытую под полупрозрачной шёлковой нижней рубашкой.

Если бы фрау была на полфута ниже, то Макс подумал бы, что она полная и не в его вкусе, но длинные ноги в дополнение к тонкой талии делали её высокой и стройной. С заметной задержкой подняв глаза от разрезов на платье, Максимилиан встретился взглядом с женщиной и отметил, что, судя по глазам, она заметно старше его, но такую милую улыбку он не видел ни у одной молоденькой девушки. На фоне весьма скромного платья несколько неуместно выглядел вышитый золотом кошелечек на поясе, а ещё более странно - толстая золотая цепь на шее и несколько увесистых золотых перстней на пальцах. Цепь наводила на мысль о морском флоте, и Макс чуть не рассмеялся, обнаружив, что лежавшая на высокой груди кампфрау золотая штуковина, прикрепленная к этой цепи, формой и размерами очень напоминала якорь.

Марта улыбнулась ему в ответ. "Хороший парень. Говорят, у него до сих пор нет постоянной женщины. Повезёт кому-то",- подумала она.

- Фердинанд с сожалением отметил, что ты предпочитаешь воевать в пешем строю - продолжил беседу фон Хансберг – я бы, пожалуй, взял тебя в ландскнехты. В плане фехтования ты достаточно подготовлен. После первой же битвы освободится какая-нибудь подходящая должность. В ландскнехтах можно стать героем ничуть не хуже, чем в кавалерии.

- Да мне, в общем, выбирать не из чего, - ответил Макс, переводя взгляд на собеседника, - но предложение интересное. Если, конечно, отец не возражает.

Едва Максимилиан раскланялся и вернулся к облачению в доспехи, оберст повернулся к своим спутникам.

- Что скажете? Густав?

Доктор начал доклад в характерном медицинском стиле, как будто о состоянии своего пациента.

- Молодой человек не вылезает с ристалища, но до сих пор находится в добром здравии. Я бы предположил, что он неплохо знаком с высоким искусством фехтования. Судя по следам помады на щеке и легкому покраснению глаз, полночи он... хм... не спал, но того, что осталось, хватило, чтобы выспаться. Я, конечно, не одобряю подобного несерьёзного отношения к грядущему поединку, но среди благородной части населения этого лагеря хорошим тоном считается засыпать с рассветом и просыпаться с полуднем. Например, сеньор ди Кассано придерживается именно такого расписания.

- Хорошо. Маркус?

Профос прищурил глаз, как будто прицеливался. Выдержав небольшую паузу, он неспешно изложил свои наблюдения.

- Прирожденный воин. Двигается очень легко, не устаёт, новые приемы схватывает на лету. Отец его недооценивает – дисциплина вколачивается в любого суслика, а фехтованию можно учиться годами, и все равно погибнуть в бою раньше, чем чему-нибудь выучиться.

Оберст кивнул и из вежливости обратился к Марте.

- Марта?