Непредсказанное убийство

Угадывалась во внезапном колебании сезонной численности репатриантов некая мистика. Розовски давно прекратил попытки объяснить загадочную закономерность. Хотя иногда в конце сумасшедшего рабочего дня ему приходила в голову туманная мысль: что случилось бы с полумиллионом репатриантов, если бы четыре года назад, испытав своеобразный культурный шок и внезапную эйфорию от резкого возрастания численности русской общины, он тем бы и успокился? Что случилось бы с ними, если бы он, инспектор Розовски, не стал увольняться из полиции ради открытия частного агентства, специализирующегося на «русских делах»?

Впрочем, все это оставалось вопросами сослагательного наклонения. Действительность же, увы, была такова: выйдя в отпуск, он с невольной тревогой прислушивался к звонкам — и в дверь, и по телефону, так что появлялся на работе после этого якобы отдыха окончательно издерганым и разбитым.

4

— Мама, — сказал Розовски, скрывая досаду за беспечной улыбкой, — а этот ковер мы постелим, наверное, в туалете, да?

Мать, только что гордо вошедшая с темно-вишневым свертком в картиру, непонимающе уставилась на него.

— Что?

— Я имею в виду — ковер ты купила для нас? — спросил Натаниэль. — Или у кого-то еще не хватает этого добра?

— Сто шекелей! — Сарра сверкнула очками. — Это же не деньги!

— Конечно, но я вовсе не о деньгах.

— Через неделю Роза выдает замуж дочку, — сообщила мать. — Плохой подарок?

— Замечательный. Ты совершенно права, — Розовски поцеловал мать в щеку. — Давай, я пока отнесу его в лоджию.

Едва он взял в руки ковер, оказавшийся неожиданно легким, как раздался телефонный звонок.

Сарра вопросительно посмотрела на сына.

— Я в отпуске, — мрачным тоном сообщил Натаниэль. — Меня нет. Я временно умер.

— Типун тебе на язык! — возмутилась Сарра, направляясь к тумбочке с телефоном. — Никогда не говори так. Даже в шутку, — она сняла трубку: — Алло, кто это?

Натаниэль, не дожидаясь конца разговора, быстренько ретировался в лоджию. Уложив ковер в самодельный стенной шкаф, он еще некоторое время помедлил, окидывая рассеянным взглядом окрестный пейзаж, изрядно надоевший за десять лет — ровно столько времени мать жила в нынешней квартире. Выкурив еще одну сигарету и в очередной раз вяло посоветовав самому себе бросить курить, он не торопясь вернулся в комнату.

Мать стояла у тумбочки и отнюдь не собиралась прерывать оживленную беседу. Натаниэль подумал, что его беспокойство относительно нарушения отпускных планов оказалось лишенным оснований. Но Сарра Розовки, заметив сына, вдруг сказала невидимому собеседнику:

— А вот и он, я сейчас дам ему трубку, — и, уступая место у телефона сыну, пояснила: — Это какой-то адвокат. То ли Грузенфельд, то ли Грузенберг.

Натаниэль тихо охнул.

— Я же просил, мама… — он принял из ее рук телефонную трубку и сказал обреченным голосом:

— Слушаю.

— Здравствуйте, Натан, это адвокат Цви Грузенберг. Вы меня помните?

— Да, конечно, — ответил Розовски без особого энтузиазма в голосе. Он прекрасно помнил молодого спортивного вида адвоката и симпатизировал ему. В свое время информация, полученная от Грузенберга, помогла завершить одно из самых сложных расследований. — Вы были адвокатом покойного Ари Розенфельда. Кстати, чем закончился тогда ваш иск к страховой компании?

— Пока ничем. Представьте, уже больше года все это тянется.

— Что вы говорите! — вежливо удивился Натаниэль. — Никогда бы не подумал… — он замолчал и свирепо глянул на мать. Та демонстративно повернулась к нему спиной и вышла в лоджию.

— Представьте себе, — сказал Грузенберг. — Конечно, получив результаты полицейского расследования, они перестали обвинять наследников в совершении преступления. Теперь они настаивают на том, чтобы дочь покойного согласилась на чать выплаты. Мотивируют тем, что текст завещания не конкретен. Конечно, они выплатят все, но пока что приходится раз в месяц являться в суд и повторять одно и то же.

— Да, представляю, каково вам сейчас, — посочувствовал Розовски. — Хотя, вы лучше меня знаете наше судопроизводство. Сколько тянется процесс над Арье Дери? Четыре года?

— Пять. Вы правы, это для нас почти нормально. Собственно, я не жалуюсь. Если честно, то мне доставляет удовольствие появляться в суде, — сказал Грузенберг. — Знаете, недавно я, наконец-то, понял, что люблю свою работу.

— А я свою разлюбил, — вполголоса произнес Натаниэль. — И понял это гораздо раньше.

— Что, простите?

— Нет, это я так. Ворчу. У меня с утра, обычно, плохое настроение. Пока не позавтракаю, — объяснил Натаниэль. — Между прочим, я советовал своему приятелю-психологу исследовать связь настроения человека с временем суток, состоянием желудка и…

— И расположением звезд, — добавил в тон ему адвокат.

— При чем тут звезды?… Ну, неважно, это просто словесная реакция, — сказал Натаниэль.

Услышав в его голосе тщательно скрываемое раздражение, адвокат Грузенберг спросил с легким беспокойством:

— Простите, Натаниэль, но, может быть, я не вовремя? Я перезвоню, скажите только, когда.

— Нет-нет, Цвика, что вы, я слушаю вас, — любезно ответил Розовски. — Вообще-то я со вчерашнего дня в отпуске, но если вам нужна моя помощь, не стесняйтесь. Вы ведь не собираетесь просить, чтобы я взялся за какое-то расследование?

Грузенберг промычал что-то неопределенное, потом сказал:

— Откровенно говоря, именно для этого я вам и позвонил.

Не выпуская из рук трубку, Натаниэль нащупал табурет, пододвинул его ближе к тумбочке и сел.

— Так я и знал, — сказал он. — Я хотел отключить телефон. Хотя вряд ли это помогло бы, — он вздохнул с невыразимой тоской. — В подобных случаях мой телефон почему-то звонит даже будучи отключенным. Не знаю, что это. Мистика, наверное. А если бы я запер дверь, непременно кто-нибудь влез бы в окно. Несмотря на третий этаж.

— Я все понимаю, Натаниэль, — сказал Грузенберг. — Мне самому не всегда удается отдохнуть. Честно говоря, очень неловко настаивать. Просто я не представляю, кто еще мог бы помочь. Обратился к вам. Вы ведь специализируетесь на репатриантских проблемах.

— Вы, я смотрю, тоже ими увлеклись, — хмуро заметил Розовски.

— Что вы хотите? Статистика. Количество репатриантов растет, соответственно растет удельный вес их обращений к адвокатам, — сказал Грузенберг. — В том числе и ко мне.

— Ну-ну, — Розовски не был настроен вести теоретическую беседу о социоэтнической структуре современного израильского общества. — И что же за дело вы сейчас ведете? Имущественный спор, наследство? Хотите, чтобы мы проверили чьи-то банковские счета? — с робкой надеждой спросил он.

— Увы, все гораздо печальнее и запутаннее, — сообщил адвокат. — Речь идет об убийстве, причем я представляю интересы подозреваемой.

— О Боже, — вздохнул Натаниэль, — убийство, и в нем замешана женщина… Тот самый букет, который я мечтаю видеть по утрам на тумбочке у постели.

— Я еще раз приношу свои извинения, Натаниэль, — виновато сказал адвокат. — Но прошу вас, выслушайте хотя бы вкратце.

— Чего уж вкратце, — проворчал Розовски. — Вы же сами понимаете, что я не смогу вам отказать. Тем более, в таком деле. Договоримся так: вы заедете за мной минут через двадцать, и мы отправимся ко мне в контору. А уже там вы все расскажете.

— Спасибо, Натаниэль, вы меня, действительно, крайне обяжете.

— Я еще не сказал «да», — возразил Розовски. — Пока что я всего лишь согласился вас выслушать. Потом я скажу, берусь или не берусь за ваше дело.

— Конечно, конечно. Спасибо и за это. Говорите адрес.

— Бен-Элиэзер, 12, квартира 8.

— Буду через пятнадцать минут.

Розовски с бессильной ненавистью посмотрел на ни в чем, вобщем-то, неповинный телефонный аппарат.

— Он уверен, что я возьмусь за расследование, — произнес Натаниэль в пространство. — Самое интересное, что и я почти уверен в том же, — он тяжело вздохнул и поплелся в свою комнату переодеваться.

— Уходишь? — спросила мать, когда он вновь вышел в салон.

— Мама, — ласково сказал Розовски, — объясни, пожалуйста, зачем ты позвала меня к телефону?

— Я не знаю, — растерянно ответила Сарра. — Но он так прилично выглядел… то есть, говорил… Я как-то не подумала…

— Что значит профессионал, — проворчал Розовски. — В общем, спасибо, мамочка, отпуск мой уже закончился.

5

Когда Розовски и Грузенберг появились в конторе Натаниэля, там царили полный покой и умиротворение. Секретарь Офра щебетала по телефону, судя по количеству «нет» и игривому тону — с кем-то из своих многочисленных поклонников. Помощник Натаниэля Алекс Маркин, расположившийся в кабинете шефа на все время предполагавшегося отпуска, читал журнал. Внутренняя интеллигентность Маркина контрастировала с его малоинтеллигентной внешностью. Сейчас этот контраст сглаживался полуметровой стопкой других журналов, лежавших на столе.

— Вот, полюбуйтесь, Цвика, — сказал Розовски. — Полное отсутствие трудовой дисциплины. У вас тоже так бывает?

Грузенберг неопределенно пожал плечами. Видно было, что мысли его сейчас заняты совсем другим.

При виде начальника, Офра и Алекс начали лихорадочно имитировать трудовую активность. Компьютер защелкал с невероятной скоростью, запорхали листы бумаги. Телефон, словно тоже устыдившись нетрудовой деятельности, принялся звонить с периодичностью одна трель в три секунды.

— Стоп! — скомандовал Розовски. — Достаточно.

Первым смолк телефон, за ним — компьютер.

— Убедили, — сказал Натаниэль. — А теперь — Алекс, марш к себе, у меня серьезный разговор. Офра, приготовь два кофе. Вы какой кофе пьете, Цви?

— Турецкий.

— Отлично. Два кофе по-турецки, — и, повернувшись к адвокату, сказал: — Прошу, Цвика, располагайтесь. И рассказывайте.

Адвокат собрался с мыслями.

— Вчера меня упросили взяться за защиту одной женщины, — сказал он. — Упросили ее родственники, с которыми я немного знаком. Женщина приехала из России два месяца тому назад. Ее зовут Лариса Головлева. Позавчера, 16 октября, в 20 часов она была задержана полицией. Причина — подозрение в убийстве бывшего мужа, Шломо Мееровича.

— Она репатриантка? — спросил Натаниэль.

— Нет, туристка. Вернее — она приехала в Израиль по туристической визе, и уже здесь подала прошение о перемене статуса на репатриантский. Ответ из МИДа пока получить не успела. Осенние праздники и так далее… Но я продолжу, хорошо?

— Да, пожалуйста.

— Несколько слов об обстоятельствах задержания. В восемь часов вечера в дежурную часть полицейского управления позвонила женщина, не пожелавшая назваться, и сообщила, что по адресу… — адвокат Грузенберг раскрыл папку и зачитал: — Бульвар Ганей-Кайц 124 в квартире 25 только что совершено убийство, — он закрыл папку. — Убит хозяин квартиры, некто Шломо Меерович. Преступник — вернее, преступница — еще находится на месте преступления. Имя преступницы также названо не было. Полиция выехала немедленно. Информация оказалась соответствующей действительности. Картина, судя по рапорту полицейских, представляла собой следующее, — адвокат снова обратился к папке и собрался было зачитать очередную бумажку. Розовски прервал его.

— Своими словами, если можно, — попросил он. — Мы не в суде, пока что можно не бояться неточностей.

— Хорошо, если хотите… В салоне стоял накрытый на двоих стол — закуски, прохладительные напитки, бутылка вина, — сказал Грузенберг. — В кресле, рядом со столом — Меерович. Увы — без признаков жизни. И его гостья, Лариса Головлева, чуть не упавшая в обморок при виде ворвавшейся в дом полиции.

— Та-ак… — Натаниэль побарабанил пальцами по столу. — Ответьте на несколько вопросов, Цвика.

Адвокат с готовностью кивнул.

— Вопрос первый: каким образом был убит хозяин квартиры?

— Ударом охотничьего ножа в грудь. Нож большой, массивный, пятнадцать сантиметров лезвие.

— Кому он принадлежал?

— Полиция предполагает, что нож принадлежал хозяину квартиры, ответил Грузенберг. — Скорее всего, так оно и есть, поскольку на стене, над письменным столом, остались ножны — от этого ножа или, во всяком случае, от подобного. Похоже, он приобретен в одном из магазинчиков, таких ножей продается полно, на любой вкус. В основном их покупают туристы, любители восточной экзотики.

— Понятно… — Натаниэль взял чистый лист бумаги из стопки, лежащей на краю стола, черкнул на нем несколько слов. — Вопрос второй, — сказал он. — Ужин был нетронутым?

— В том-то и дело, что наоборот! — адвокат был явно огорчен этим обстоятельством. — Сами понимаете: факт, входящий в явное противоречие с показаниями задержаннной… — он махнул рукой, словно досадуя на собственные слова. — Ну, об этом чуть позже. Бутылка вина была опустошена почти наполовину, остатки вина в обоих бокалах, да и закуски… Нет, скорее можно сказать, что ужин уже был завершен.

— И вы адвокат подозреваемой, — меланхоличным голосом заключил детектив.

— Именно так, — в тон ему ответил Грузенберг. — Как я уже сказал, родственники Головлевой обратились ко мне с просьбой принять на себя ее защиту. К сожалению, я согласился.

— К сожалению? — Розовски удивленно поднял брови и перестал барабанить по крышке стола. — Простите, Цвика, не понимаю.

— Видите ли, Натаниэль, у меня есть свои принципы, — нехотя ответил Грузенберг. — Попробую объяснить. А вы постарайтесь понять. Я должен иметь хоть минимальную уверенность в том, что мой подзащитный говорит мне правду. Я могу не обнаружить необходимых доказательств в деле, мои аргументы могут показаться суду недостаточными. Но для себя лично я хочу иметь полную убежденность. В данном случае у меня ее нет. Напротив, я уверен в обратном, в том, что моя подзащитная лжет — от первого до последнего слова. Лжет даже в мелочах.

— Это интересно, — заметил Розовски. — Если судить по вашим словам, вы беретесь за защиту исключительно невиновных. Просто попавших в беду. Роковое стечение обстоятельств, еще что-то подобное, — он сделал неопределенный жест рукой, усмехнулся. — Если бы все адвокаты вели себя подобным образом, вряд ли хоть один подсудимый дождался защиты. Согласитесь, Цви, под суд крайне редко попадают полностью невиновные люди… Я не имею в виду диктаторские режимы, терррористические организации, поскольку тут слово «правосудие» неуместно, — добавил Натаниэль после паузы.

— Вы меня не поняли! — адвокат говорил с еле сдерживаемым возмущением. — Я имел в виду совершенно другое. Я имел в виду искренность моего клиента. Без этого я просто не в состоянии начинать защиту. Неужели вы не понимаете? А тут — я повторяю, она мне лжет. Я чувствую это, но не могу сломить эту глухую стену.

— Да, странно, странно… — пробормотал Натаниэль. — Вообще, по моему опыту, преступники стараются не использовать стопроцентную ложь, предпочитая дозированную полуправду. Я, конечно, не говорю о патологических случаях.

— Я не исключаю, что этот случай несколько патологичен, — хмуро заявил адвокат. — Почитайте, — он отколол от пачки лежавших в папке документов один и протянул его Натаниэлю. — Это запись одного из допросов. Поскольку он проводился в моем присутствии, документ представлен мне официально.

Взглянув на лист, Натаниэль покачал головой.

— Я еще не решил, буду ли заниматься этим делом, — сказал он. — Скорее всего — нет. Знаете, все-таки я впервые решил устроить себе отпуск — за последние четыре года. Настоящий отпуск. И нужны очень веские основания для того, чтобы я поменял планы.

— Понимаю, — сдержанно произнес адвокат. — Назовите сумму.

Розовски покачал головой.

— Вы не поняли. Сумма тут ни при чем. Основания — не размер гонорара, а что-нибудь иное.

— Что именно?

— Сам не знаю, — честно признался Розовски. — Я просто не хочу заниматься этим. Вот посмотрите сюда, — он показал на лист, в котором на протяжении всего разговора делал какие-то пометки. — Не буду вам объяснять всего — пока не буду — но обратите внимание: мы с вами говорили… — Натаниэль посмотрел на часы. — Мы говорили всего-навсего восемнадцать минут. Вы не сказали мне и десятой доли того, что знаете, а я поставил уже четыре вопросительных знака. Видите?