Стратегия свободы: Исходный мир III.I

— Закончили? — снова Саманта. Тихая. Мягкая.

— Почти. Ты в норме? — Бета окинул ее взглядом, шмыгнул носом. Подтолкнул ногой для нее табурет.

— Да. Извини. — Села. Потерла заплаканные глаза. Сложила под носом руки в ладоши. Перед кем извинилась, даже не понял. — Через час прыжок.

— Значит, будем действовать по обстоятельствам, — он пожал плечами. Снова повернулся ко мне. — Старайся не шевелить пальцами. Очень старайся. Сейчас вставлю в приемник на запястье кусок каледония, и устройство первый раз активируется. Магнитное поле сайроса будет входить в резонанс с твоим полем, корректируя и применяя настройки. Вот после этого ее приходилось выхаживать.

— Твоя задача будет снять костюм. — Она взяла мою здоровую руку. — Договорись с ним, повлияй на него, подчини себе. Представь, что даже это тело, к которому ты привык, — всего лишь оболочка, которую можно снять. Ты — это твоя душа, материя, гораздо тоньше, чем организм.

— Какого?! — Мои глаза округлились от ужаса. — Почему ты объясняешь такие серьезные вещи только сейчас? Как я договорюсь? С кем?

— Бет, подключай. Я верю в своего брата.

— Когда снимешь костюм, никакой боли уже не будет. — Он сочувствующе посмотрел на меня и вложил мне в устройство на руке подобие янтарной монетки. Оранжевый луч исчез. Бета быстро отсоединил от меня операционные механизмы. Отвел столик для хирургических инструментов и сам откатился на стуле. Рука сотряслась от боли и жара. Словно онемевшую руку стали изнутри прожигать напалмом и истязать спицами. Я глубоко вдохнул от подкатившей к горлу боли, от напряжения из глаз прыснули слезы.

— Дыши, дыши! — испугалась Саманта. Бросилась ко мне.

— Да отойди ты от него, сейчас реакция пойдет! — Бета вскочил и за талию оттащил ее от меня. Я в страхе посмотрел на источник невообразимой боли. Казалось, весь мир был наполнен кровавой нестерпимой агонией, пропитывая ею и меня. И начал с левой руки. Я ощутил холодное инородное тело рядом с израненной костью. Желтый каледоний в моем запястье стал прозрачным, тускло замигал синим светом. Из дырочек в металлической оправе стала выступать черная тягучая масса. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, как монтажная пена, обволакивая толстым уродливым слоем все мое тело, перекидываясь на правую руку и ноги, приподнимая меня в кресле и бесформенно кристаллизуясь в похожее на камень вещество, застывая. Легла на плечи, шею, залила уши, я перестал слышать. Наконец, горячая жидкость покрыла нос и лоб. Последнее, что я увидел, были испуганные зеленые, широко открытые глаза Сэм. Она будто молилась. Бета склонился над каким-то монитором позади меня. Надеюсь, на этом мониторе мой пульс не вытянулся в прямую линию, потому что я стремительно начал проваливаться в густую темноту, пока окончательно не отключился. Слетал в космос на экскурсию.

Глава XIV

Пустыня. Холод. Полное отсутствие ветра. Мертвые серые пески лежали тут тысячелетиями. Где-то вдалеке мрачное зеленоватое небо заворачивалось в огромную мутную воронку. Босые ноги по щиколотку утопали в сухости этого враждебного мира. Я шел уже часов пять. Еле переставлял ноги, запинался, падал, вставал, но никак не мог остановиться. Не видел смысла, но знал, что там, впереди, он должен найтись. От тишины звенело в ушах. Что заставило меня покинуть Землю? Ведь так долго жил и даже не задумывался о таком предательстве всего, что меня формировало. Забота, любовь родителей, смех и поддержка друзей, отличных друзей! Большое количество хороших, добрых знакомых, которые были всегда рады меня видеть. Заинтересованные взгляды молодых девушек — никогда обделен не был. Поездки за границу страны, солнце, море. Что же за червоточина? Что грызло внутри? Что могло так сильно перевешивать положительные эмоции от жизни, чтобы она мне так не нравилась там, дома? Причем где-то подсознательно. Задыхался в серости городов? Посмотрите, какой нежный! Работа? Да отличная работа — не бей лежачего. Компьютерная поддержка. Неодворник — хорошо оплачиваемая должность выполняющего работу за тех, кто поленился овладеть такими базовыми знаниями, как компьютер. Голос в голове становился все отчетливее.

— Так что тебя понесло в эту авантюру? — за спиной стоял отец. Усталый, седой, отдавший, на пару с матушкой, всего себя, чтобы я благополучно дожил до своего возраста и ни в чем не нуждался. Невысокий, сутулый, с наметившейся лысиной, но сохранивший и статность, и мудрость в лучезарных серых глазах.

— Папа! — Я обернулся к нему. Понял, что не могу просто так к нему подойти и обнять. Я обидел его, обидел всех своим побегом от реальности. От той, земной реальности, с унылыми буднями и ежедневными укорами себя, что не могу стать лучше. — Мне было мало! Я…я хотел… — слова застряли в горле. У тридцатилетнего молодого мужчины потекли слезы.

— Ты застрял в детстве, — он говорил спокойно, не столько разочарованно, сколько хотел, чтобы я понял. — Жизнью, которой ты жил, живут все! Ты просто отказывался видеть все ее оттенки! Есть и любовь, и счастье, есть и долг!

— Долг… прости.

— Я не виню тебя, просто вернись, — что-то меня держало. Я не мог, просто не мог согласиться. Я уже сделал шаг, отступить было невозможно. Сейчас я признавал, что это было ошибкой, но это не меняло ничего. Помолчали.

— Как мама?

— Безутешна.

— Анюта?

— Горюет.

— А друзья? Что говорят друзья?

— Что ты последняя сволочь. Негодуют и злятся.

— А Она знает? Что меня больше нет.

— Ей плевать. Как ты не поймешь! Вернись.

— Не могу.

— Ты вбил себе в голову чушь! Почему ты не можешь жить как миллиарды? Найти себе женщину попроще, создать семью, завести детей! Кто продолжит наш род?

— Почему?! — в ярости вдруг закричал я. — Почему я должен искать себе что-то проще? Я не хочу прогибаться! Любовь — это единственная свобода, которую может иметь человек! Или и это ложное право? Полюбить кого-то проще — значит, признать, что я проиграл! Что я такой же узник, что я в тюрьме, а все самое светлое, самое дорогое там, снаружи, на свободе! Почему я должен себе что-то запрещать? И почему все всегда скатывается к этому?! Я честен с собой и не хочу марать это последнее, что осталось незапятнанным! Живу один и прекрасно! В этом мой выбор, моя свобода!

— Это не правильно. И это не так. В свои года ты все еще ребенок. И живешь за решеткой. — Внезапный порыв ветра превратил отца в пыль и унес за горизонт. Не успел даже возразить. Ветер усиливался. Воронка, висевшая высоко в небе, стала стремительно приближаться. Сквозь завывания порывов воздуха я вдруг услышал звон колокольчиков. Хижина, большой деревянный шатер, накрытый множеством ковров. Колокольчики висели на шесте рядом с входом, призывая укрыться внутри от надвигающегося шторма. Начинал подниматься в воздух песок, становилось темно. Прикрывая лицо руками, я поспешил войти. У костра, обложенного камнями, под сводами шатра сидел крупный человек, укутанный в красную грубую ткань с золотой тесьмой по краю. Я осторожно подошел ближе, сел напротив. Молчание затянулось. Снаружи жалобно скулил ветер, но тут я был надежно спрятан. Было тепло и спокойно. Человек прутиком шевелил угли в очаге. Серая кожа на руке. Увидел выступающий из-под ткани серый хвост, с кисточкой на конце в черное пятнышко. Человек поднял на меня взгляд. Грозный взгляд бездонных красных глаз. Спрятал под тканью хвост. Бета. Обычные полоски на его лице сейчас раскрылись и зияли черными, как сам космос, рунами. Опустил голову, снова пряча лицо.

— Ты жалок и омерзителен. Никчемный юнец, прожигающий свою жизнь, — заговорил спокойно. Но в отличие от отца в его голосе читалась холодная объективная неприязнь. — Ты прожил так много, но до сих пор не знаешь, чего хочешь. Ни намека. Ты умрешь от старости, так и не узнав, ради чего жил. Пустая оболочка.

— Много ли ты встречал людей, осознавших смысл своей жизни? — тихо возразил я.

— Чего ты ждешь от нас?

— Не уверен, — растерялся.

— Ты всегда во всем не уверен. Как может не уверенный в себе человек послужить своим близким? Своему народу? Своему времени?

— Я хочу, чтобы мне указали путь!

— Ты слаб! Слаб, чтобы увидеть тропу, всегда находившуюся у тебя под носом! Ты не видишь ничего, кроме своих обид! Ты гонишься за женщиной, чтобы доказать себе свою полноценность!

— Я люблю ее!

— Ложь! — рявкнул он и зарычал, словно лев, так громко, что я перестал слышать ветер. Откинул с головы красную ткань и стал сверлить меня злым взглядом. — Она призрак! Красивая легенда, придуманная тобой, чтобы лелеять глупую мечту и бесконечно оправдывать свое бездействие!

— Я делал все, что мог, не жалея сил, идя против здравого смысла, советов близких, не взирая на укоры друзей!

— Ты сражался с ней, а должен был сражаться со своими недостатками.

— Я хотел все исправить!

— Тебя больше нет. Ты ничего не способен исправить. — Мощным порывом ветра с шатра сорвало крышу, полетели в высоту ковры и деревянные шесты. Костер моментально погас. В лицо устремился горящий уголь, обжигая кожу. Песок залепил глаза, рот, нос. Я стал задыхаться. Темнота вновь окутала меня. Рядом снова никого не оказалось. Шторм резко закончился. Пришло понимание, что это был сон, и он окончен. Застучало в висках, я ощутил биение сердца, но как я ни пытался, открыть глаза не получалось. Так и висел в черной пустоте, не имея возможности ни проснуться, ни пошевелиться.

Громкий механический щелчок. Яркий свет упал на старые напольные часы. Такие я видел только у бабули в деревне, будучи ребенком.

Резное дерево, красивые вензеля, длинный медный маятник. Три часа дня. В луч прожектора вошла Саманта. Такая, как я ее увидел в первый день. Приталенный плащ, распущенные волосы. Я позвал ее, попытался приблизиться. Тщетно. Она задумчиво посмотрела на часы, открыла створку циферблата и пальчиком перевела время на час назад. Я снова полетел вниз, в черную бездну.

Глава XV

Этот огромный город покинули очень давно. Покосившиеся высотные здания, проросшие сухим вьюном, стояли тесными рядами и печально озирались друг на друга разбитыми окнами. Тяжелый смог висел в воздухе, укутывая все вокруг. Само время тут стояло на месте. Побродив немного, я вышел на главную улицу. Проржавевшие автомобили безмолвно застыли в пробке. Пассажиров не было. Улицы были пусты, дома разбиты. Пару раз я видел оголодавших крыс и случайно залетевших в это проклятое место ворон. Устал. В голове постоянно стоял тихий, иногда заглушаемый мыслями, но не пропадающий шум радиопомех. Захотелось присесть. Увидел выцветшую вывеску кафе. Потрескавшиеся стекла желтели грязными подтеками редких дождей. Внутри мрачно. Разбитые бутылки, посуда. Стулья хаотично валялись на полу. Подошел к единственному целому зеркалу за барной стойкой. Смахнул пыль. На голове серая ковбойская шляпа. Потертый длинный плащ, весь в засохшей грязи. Платок на шее. Серые джинсы. Пустая кобура на бедре. Сайрос тупой болью отзывался в руке и выглядывал из-под грязных бинтов. Отросшая борода.

Сел на барменский стул, опустил голову. Это был очередной сон. Не самый радужный. Все в этом городе угнетало, пугало даже, его хотелось покинуть, бежать отсюда со всех ног. Если в пустыне я чувствовал, что мне надо двигаться вперед, то тут мне хотелось спрятаться от чего-то зловещего. Потер усталое лицо руками. Почувствовал на себе чей-то взгляд. Посмотрел в зеркало. В дверном проходе скользнула тень. Присутствие невидимого мне, неизвестного существа заставило сердце колотиться. Я резко обернулся. Никого. Ставшее классикой кинематографическое решение на деле не выглядело избитым. В соседнем помещении щелкнула и заморгала лампа. Я замер. Дыхание сперло, по спине пробежал холод. Сжал скулы, попытался выровнять пульс. Проверять, кто включил в кухне свет, я точно не хотел. Начал медленно подниматься, осторожно посмотрел в сторону выхода. Чисто. Тучи на улице сгущались, собирался идти дождь. Бежать надо было без промедления. Кто бы тут ни был, меня уже заметили. Радиопомехи в голове стали звенеть громче и тоньше. В соседней комнате раздался шорох одежды, лязгнуло железо. Послышался шепот, смех убегающих детей. Шепот становился все сильнее. Не разобрать ни слова. Да и не хотелось. Хотелось унести отсюда ноги. В таких местах плач ребенка еще может быть вызвал бы сомнения, смех же сомнений не вызывал. Кровавые сцены с расчлененкой были не за горами. Снова смех. Резко все стихло. Только стук сердца разрывал тишину, и тот норовил остановиться. Медлить было бессмысленно. Я успел сделать два шага, выходя из-за барной стойки, как услышал грохот падающей на пол кастрюли. Снова детский хохот и приближающийся звук топающей босой ножки по кафельному полу в кухне.

— Твою же мать! — в ужасе тихо выдохнул я, в то же мгновение бросившись к выходу. Споткнулся об валявшийся стул, повалил два соседних стола и рухнул меж ними на спину. В дверном проеме стояла маленькая лысая девочка в грязной серой ночной пижаме. Вся в пятнах не то грязи, не то засохшей крови. Чумазое лицо, бинтовая повязка. И вот тут других вариантов не было, повязка была пропитана кровью в местах, где находились глаза. Девочка волочила по полу разодранного плюшевого медведя. Точь-в-точь как у меня в детстве.

— Мне страшно, — протянула она жалобно.

— Понимаю, — еле слышно промычал себе под нос. Все тело было напряженно. Только кишечник норовил расслабиться.

— Ты отведешь меня домой? — она наклонила голову набок.

— Домой? — я приподнялся на локтях в попытке отползти назад. Найти подходящий выход из сложившейся ситуации пока не получалось.

— Ты отведешь меня домой? — повторила, словно аудиозапись. Не двигаясь, она в три прыжка очутилась рядом со мной. Будто телепортировалась, оставляя за собой кольца оплавленного воздуха. Мозг мой точно съехал. — Отведе-ешь?

— А где? — я сухо сглотнул. — Где ты живешь?

— Там! — она ткнула пальчиком в здание напротив. Кинотеатр. Повернулась ко мне, звучно улыбнулась. Из уголка рта на голову медведя капнула черная вязкая слюна. Тут ее внимание привлекло тусклое моргание сайроса. Девочка изумилась «игрушке». — Это мне?

— А, что? Нет. Нет, это не тебе. Это мое, — я отодвинул от нее ноющую от боли руку.

— Это мне? — опять как кукла радостно повторила она и увлеченно придвинулась ближе. Потянула окровавленные ручки, оставив медведя.

— Да нет же, нет, — я сделал еще попытку отползти назад, но девочка настойчиво ухватилась за устройство. В ответ сайрос дал разряд электричества. Маленькие ладошки зашипели и обуглились, безглазая девочка взвизгнула и отскочила назад. Съежилась на корточках. Оскалила гнилые зубы и хищно зарычала, а потом и пронзительно закричала.

— Конец мне, — пробормотал я, готовясь напоследок хоть как-нибудь отразить атаки этого демоненка. Но девочка исчезла. Снова телепортировалась куда-то. Лампа в кухне погасла, перестав мигать. На улице шумел дождь. Встал. Надел упавшую шляпу. Проверил руку. Сайрос также невинно светился сквозь бинты.

Вот он, смысл сна. Мне надлежало идти за ней. Сердце еще бешено колотилось, но страх начинал отступать. Постоял, потер глаза. Свыкся с мыслью, что снова предстоит иметь дело с этим бесом. Одернул ворот плаща и вышел под дождь.

Искать нужный кинозал долго не пришлось. Лишь из одного из них доносилось пощелкивание работающего проектора. Глубоко вдохнул заплесневелый воздух и шагнул внутрь. В пустом зале сидело это ужасное дитя и радовалось, дергано хлопало в ладоши. Вдруг обернулось на меня. Посерьезнело. Настойчиво стало показывать пальцем в старый экран. Испорченная временем пленка искажала изображение. Черно-белый фильм. Про детей. Я присел на крайнее кресло.

Главный герой — маленький мальчик лет пяти. Он опоздал на репетицию праздника и его приводят в музыкальный зал, где детей уже разбили по парам. Мальчик указывает на нарядную девочку с вьющимися белокурыми волосами, она нравится ему, но у нее уже есть пара для танца. К мальчику подводят другую девочку, без пары. Высокую, бесформенную, с короткими непонятными волосами. Малыш пугается, что не сможет танцевать с нравящейся девочкой, начинает горько рыдать и выбегает из зала.

— Оксана Бахмутова, — точно вспоминаю я. Окровавленный сатаненок прыгает в кресле, радуется, задорно смеется. Начинается следующий эпизод.

Школа, последний звонок. Старшеклассники дают представление. Танцует юноша и девушка. Он в строгом костюме, худой, с пушком над губами. Она в черном атласном платье, красивая. Короткие русые волосы, зеленые глаза. Он любит ее всем сердцем, она холодна. Вальс. Прикасаться к ней — блаженство.

— Лена. Увивался за ней с шестого класса. Отказал огромному количеству девушек из-за нее. Смеялась вся школа. И сама она смеялась. Долго не отпускала, держала на коротком поводке. А может так казалось. В любовном плане отстал от сверстников на вечность, — я обреченно усмехнулся. Начинал догадываться, к чему все идет. В веселье бесенок чем-то зачавкал. То ли собственной слюной, то ли нашел что-то съестное. — Крути дальше.

Теплый летний вечер, огромное поле ржи. Повзрослевший юноша, красивая стройная брюнетка. Первый поцелуй. Экран делится на три части одновременного показа. В левой — он и она, красивые сцены любви, нескончаемое море страсти, совместные вечеринки, ужин при свечах. В правой верхней — он сидит один, периодически возникает она. Ругань, ссоры, немые крики. Снова один. Входит белокурая кудрявая девушка, словно ангел. Целуются. Девушка уходит. Юноша зажимается в себе. В правой нижней — вечная тусовка, смесь табака, алкоголя и рвотных масс, все танцуют, много сомнительных молодых людей и девушек, в центре — она. К ней подходит мужчина. Явно не принадлежит местному кругу. Статный, взрослый. Берет ее за руку, уводит. Три картинки объединяются в одну. Мужчина приводит брюнетку к парню. В его глазах ненависть и бессилие. Пожимают друг другу руки. Девушка страстно прижимается к мужчине. Уходят.

— Еще шесть лет страданий и ошибок. Допустим. — Розовая ностальгия сменилась нетерпением.

Новый эпизод. Он сидит в баре, с любовью рассматривает привлекательную официантку. Смена кадра. Рисует в блокноте бегающую мимо девушку-администратора. Смена кадра. Стоит на берегу с красивой женщиной. Она замужем. Не за ним. Обнимаются.

Прощаются. Смена кадра. Поезд «Москва-Питер». С другой девушкой. Глаза, полные надежд. Вспыхивает фонарь, и вот он уже смотрит ее свадебные фотографии.

— Что это? — прямо передо мной появляется девочка-демон. От неожиданности и испуга я откидываюсь в кресло и запрокидываю голову. — Что это?

— Это из одного моего сна. — Девочка протягивает мне пожелтевшую фотокарточку. — Приснился за пару месяцев, как я встретил Ее. Тут как раз вот я, Она и наш ребенок, мальчик, назвали Сережей. Ему два года, мы купаемся в море, рядом с нашим домом.

— Заново? Все заново? — Демон с интересом заглядывает мне в лицо. — Неудачи, опять неудачи. Знаешь. Не веришь.

— Я надеюсь, ты не для того покинул Землю, чтобы убежать от женщин, в федерации их тоже хватает. — Бета. В кинозале погас весь свет. Великан в луче единственного прожектора прошагал все к тем же напольным часам. Посмотрел на свой хронограф. Неудовлетворенно цокнул языком. Открыл створку циферблата и перевел время на еще один час раньше. Опора в который раз ушла из-под моих ног.

Глава XVI

Нарисованный на сером картоне мир нравился мне больше всех предыдущих. Бесцветный, бедный на градации серого, такой стильный, качественный. Такой понятный. С черного неба шел белыми стрелами дождь. Картонные тучи висели на уходящих в бесконечность ниточках.

По улицам ходили не имеющие значения картонные угрюмые люди. Живым был только я, хоть и такой же черно-белый. Серый плащ, серая шляпа, еще больше отросшая борода. Сидел в своем нарисованном Цивике. Пил нарисованный кофе. Хороший кофе. Вероятно, сделанный хорошим человеком. Перед глазами огромным исполином стояла городская ратуша с часами, идущими против часовой стрелки. Половина первого. Когда я впервые ощутил себя в этом сне, я летел на большой скорости по шоссе. Сразу за рулем. Машина уверенно неслась в этот странный дизайнерский город. В навигатор упали координаты места, он мигнул тусклым голубым монитором. Повел меня по сложным городским хитросплетениям дорог сюда. И вот я тут. Чего жду — еще не знаю. В голове прояснилась причина моего побега с Земли. Это была не скука, не обида, не страх. Даже не попытка убежать от Нее, чтобы забиться в дальний угол галактики, где Она перестанет приходить ко мне во сне и напоминать, как сильно я сошел с ума. Улетел, потому что, наконец, решил использовать любой шанс еще больше открыть для себя мир. Не жалея себя, не жалея никого. Мне было интересно, как далеко все может зайти, если соглашаться на безумства и радоваться не результатам, а процессу. Не имеет значения, какие неудачи покоятся в моем прошлом.

С этим надо было покончить, вырваться из замкнутого круга, перестать желать счастья другим хотя бы на время, и четко определить, чего хочу я. На мечты окружающих, к тридцати годам, почти посадил свою жизненную батарейку. Надо было заменить ее вовремя, ощутить заряд, а потом уже, может быть, снова начать дарить людям радость. Бета был прав, не уверенный в себе человек не может вселять уверенность в других. Броситься в приключение сломя голову, отдавая себе отчет, что все может закончиться плачевно, но, уповая на Всевышнего, извлекать из ситуации как можно больше опыта и, возможно, вернуться к началу перерожденным — вот были мои мысли, толкающие на сумасшедшие поступки. Мне очень хотелось сообщить близким, что со мной все в порядке, что я вернусь, как только смогу, чтобы рассказать о своих победах. Но на краю солнечной системы Билайн еле ловит. Сообщу, как только найду способ. Я начинал чувствовать свободу, ощущал, что родная планета, наконец, отпустила меня.

— Привет. — В машину села Она, мой персональный Гитлер. Крах всей теории. Свободы поубавилось. Свобода не успела набрать нужное количество очков, чтобы сравнять счет с ощущением счастья находиться с Ней рядом. Супер-оружие Земли. — Отвезешь меня домой?

Мы долго ехали по переполненным стильно нарисованными машинками ночным улицам. Это был ее город. Она была тут главным дизайнером и заказчиком. Четкий, строгий, с минимальным количеством красок, но в абсолютно точно просчитанных моментах. Простые, но очень информативные и очень красивые формы. Снаружи. Внутри же домов, за серыми скупыми на узоры дверьми жило настоящее буйство красок. Их можно было изредка увидеть через окна на верхних этажах зданий. Из них на тротуар сыпались картонные ноты бесшабашной и заводной музыки, можно было увидеть тени танцующих и веселящихся людей, все таких же нарисованных, но раскрашенных в яркие сочные цвета акриловыми красками. Какое-то время мы ехали молча. Я добродушно и глупо улыбался, разглядывая серых прохожих, представляя, как они приходят домой, становятся красочными и веселятся. Попасть внутрь таких домов было невозможно. Невозможно было бы попасть и в Ее дом, радоваться Ее краскам, Ее интересному миру вместе.

Но я сидел рядом и любил Ее. Был абсолютно спокоен, в душе тихо ликовала гармония от Ее присутствия. Посмотрел на Нее. Стала сильно старше, осунулась, проступили морщинки под глазами. Похудела так, будто была сильно больна. Выцветшие волосы собраны в растрепанный хвост. Макияжа на лице нет, даже обычно подведенных косметикой ресниц. Но в ее лучезарном взгляде, как и всегда, читался азарт, там по обыкновению плясали чертики, чудесным образом уживаясь с мудростью и целеустремленностью. Худая ли, толстая, молодая ли, старая, это была Она. Природным магнитом Она притягивала к себе. Чувство любви зашкаливало. Не просто любви — эмпатии. Хотелось дышать Ею, смотреть на мир Ее глазами. Обнять и никогда не отпускать, даже зная, что Ее это раздражает. Она сильная, делает вид, что никакая помощь Ей не нужна, и чрезмерная нежность вводит Ее в ступор, не знает, как реагировать.

Но не сегодня. Бывали моменты, когда ей хотелось почувствовать себя маленькой девочкой, попроситься на ручки и ни о чем не думать. Мы подъехали к вокзалу. Она жила здесь с матушкой. Притянула к себе, крепко обняла за шею. Обвил руками худенькую талию. В нос ударил слабый сладкий аромат, навсегда оставшийся в памяти. Закрыл глаза.

— Меня больше нет. — Шепчу. Сквозь густую пелену счастья и блаженства я вспомнил свои недавние решения, свои цели и стремления. Она, будто уговаривая остаться, медленно и ласково целует щеку и висок. — Так не может продолжаться.

— Не может. — Пристально смотрит на меня.

— Мне не нужны замены. Ты лучшее, что было в моей жизни. Но меня больше нет. — Как ни парадоксально, Ее серые глаза сейчас кажутся самым ярким, самым красочным и насыщенным проявлением цвета в этом мире. Растворяется в воздухе. Уходит из сна. Трогаю горящую от ее поцелуев щеку. С ней невозможно больно расставаться. Так же как я не хочу отпускать Ее, так просто и Планета не отпускает своих детей. Никто просто не отпускает своих детей. Так или иначе, это всегда драма. Но, чтобы жить дальше, это необходимая мера.

Жму на газ. Цивик с ревом мчится прочь из города. На большой скорости попадаю на трассу посреди черно-белой пустыни. Тучи расходятся в стороны, и все также на ниточке сверху на небо спускается нарисованная луна. Рука нервно сотрясается от легкого удара электричества. Сайрос начинает обтягивать меня черной тягучей массой, все быстрее и быстрее, не успеваю затормозить. Ни с того ни с сего машина взрывается. Рассыпается бесцветным конфетти, отправляя меня по инерции в черную бесконечность. Я понимаю, что быстро лечу вперед, пытаюсь отодрать липкую жидкость с глаз, тело начинает каменеть в этой бесформенной субстанции. Не имея ориентиров, ни сверху, ни снизу, ни по сторонам, продолжаю полет в бесконечной тьме. Голубой кружок в левом запястье начинает пронзительно пищать и мигать все чаще и чаще. На полной скорости влетаю головой в откуда-то взявшуюся отвесную плиту. Камень, сковывавший мое тело, трещит и лопается. Открываю глаза.

Лежу на кровати. На теле старые джинсы. Окно. За окном звездное небо. Вокруг кровати груды камней, от них исходит пар, тихонько шипят.

Маленькая комната. Кровать, шкаф-купе, два табурета, кресло на колесиках, небольшой стол. Подобие печатной машинки и моделька космического корабля на прозрачной подставке. Дверь открыта. Трогаю щеки — здоровенная борода. Смотрю на себя. Пресс. Мышцы. Немигающий сайрос в кисти. Жутко хочется есть. Слабость. Выхожу в коридор. Иду на свет и на доносящиеся голоса.

— Он не умер еще, Сэм. Ты тоже лежала таким коконом! — Бета говорил ровно, но в голосе присутствовала нотка неуверенности в своих словах.

— Но не два с половиной месяца! — У Саманты была истерика на грани отчаяния. И, если честно, это радовало. Чувство, что о тебе горюют, переживают, хоть и является проявлением ультраэгоизма, но приятно. Тем более от этой парочки, которую теперь подсознательно хотелось назвать семьей. Проговариваю слова из сна. «Мне не нужны замены». Заменить мне друзей, воспитавшую меня семью, всех, кого я любил, не сможет никто в этой Вселенной. Но жизнь толкала дальше. Важно было принимать новшества, как дополнения, а не замену чего-то из мертвого прошлого.

— Зато я тебе шесть раз каледоний менял! Сайрос не успевал тебе воздух синтезировать, так тебе сложно было. — Бета издал подбадривающий смешок. — А этот вообще не переживает, два раза заменили, воздух расходует, словно у него жабры. Ну, или что-то. Или как там?

— Трикитаити! — Я осторожно, чтобы не напугать, вошел в помещение. — Ребята, карашдт остался? Очень хочется есть. — Пик истерики настиг мою космическую сестру. У нее подкосились ноги, она уселась на пол и, глядя на меня рассеянными глазами, горько зарыдала, не отдавая отчет своей улыбке. Убийца, телохранитель, исследователь неизвестных враждебных планет… Женщина! Красивая, ранимая, чувственная женщина!

Глава XVII