Помоги проекту - поделись книгой:
Но в общем и целом выбранная Таней зона Че Гевару устроила. Однако «Каламина» – это не лагерь, а всего лишь прикрытие. Осмотревшись, Че решил строить лагерь на небольшом, покрытом зарослями холме, который нельзя было разглядеть ни из дома, ни с дороги. Невдалеке имелась расщелина с земляными склонами, пригодными для рытья туннелей и пещер-тайников. На вершине холма в первые же дни был устроен наблюдательный пункт, с которого хорошо просматривались подступы к ранчо.
Одновременно со строительством ближнего лесного лагеря разведчики искали в сельве место для второго, дальнего убежища: там тоже должны были быть вырыты тайники и устроены наблюдательные посты, с которых можно было бы просматривать оба берега реки. Очень гордился Че успехом своей первой партизанской хитрости: в зарослях на холме была прорублена ложная дорога, уводящая далеко в сторону от лагеря, к обрыву, а истинная замаскирована настолько убедительно, что даже Помбо, возвращаясь с задания, прошел мимо и долго плутал.
Работы по обустройству шли каждодневно, не прекращаясь ни в какую погоду, и к концу года в сельве вырос невидимый лесной городок: там были шалаши, под навесами – грубо сколоченные бревенчатые столы и скамьи, круглая глиняная хлебная печь, медпункт с большим набором медикаментов и хирургических инструментов, еще навес, под которым вялили мясо. Все это очень напоминало Эль-Омбрито. Но кубинский опыт оказал Че Геваре плохую услугу: там, в Сьерре, кубинцы были у себя дома, здесь же они оказались беспомощны, как все пришельцы.
Снабжение продовольствием было поставлено согласно рекомендациям Че Гевары, которые он дает в своей книге «Партизанская война»: «В первое время партизаны снабжаются продуктами у крестьян, их закупают также в какой-нибудь таверне».
Таверны поблизости не имелось, и люди Че Гевары стали покупать гусей и кур у зажиточного крестьянина Сиро Альгараньяса, чье ранчо находилось по соседству.
Закупки, под видом батрака с «Каламины», делал молодой мулат Тума (он же Тумаини, лейтенант кубинской армии), чьи внешность и выговор, надо полагать, интриговали Сиро не меньше, чем количество закупаемой птицы. Коко на правах местного землевладельца съездил за продуктами в соседнее местечко Лагунильяс, и там местные жители удивлялись: зачем такое количество съестного? Дорога в «Каламину» проходила мимо ранчо Альгараньяса, другого пути у людей Че Гевары не было, и озадаченный таким странным соседством крестьянин стал за «Каламиной» наблюдать.
Батраков соседа Че воспринимал как своих потенциальных рекрутов: «Воскресенье. Несколько охотников прошли мимо нашего лагеря. Это батраки Альгараньяса, люди, привычные к горам, молодые и не обремененные семьями. Они идеально подходят для вербовки, так как ненавидят своего хозяина».
Дальнейшие события показали, что Че ошибся в своих расчетах: ни один из местных батраков так к нему в отряд и не пришел. С молодым Тумаини они были бы не прочь подружиться, но, зайдя в «Каламину» как-то раз и не застав его на месте, больше не возвращались. Что же касается их классовой ненависти к своему хозяину, то наверняка она была не настолько сильна, чтобы заставить их взяться за оружие, если вообще имела место в действительности.
Местность, которая, если судить по карте или доверяться первым впечатлениям, казалась совершенно безлюдной, на самом деле просто кишела людьми. Долгое время Че старался убедить себя, что это не так, что его никто не видит.
«Появился Альгараньяс, который чинит дорогу и для этого берет камни в реке. Он довольно долго занимался этим делом. Кажется, он и не подозревает о нашем присутствии». Вряд ли крестьянин не заметил, что в кустах сидят и смотрят на него пришельцы, чужаки. А его работники, охотившиеся возле каньона, не могли не видеть, что в зарослях, где они каждую неделю расставляли силки и капканы, появился целый военный городок.
В конце концов сосед пришел к разумному объяснению: в «Каламине» обосновалась кокаиновая мафия. «Парни из дома разговаривали с Альгараньясом, он вновь предложил свои услуги в производстве кокаина». Соседство Альгараньяса становилось опасным, и это делало опасной всю зону Ньянкауасу.
Зона Ньянкауасу имела и другие серьезные недостатки. Индейцы, жители этих мест, в большинстве своем не знали испанского языка и говорили даже не на кечуа (этот язык Че Гевара собирался со своими бойцами изучать), а на гуарани и на аймара. Это для вождя герильи оказалось полной неожиданностью.
Он пришел в Боливию для того, чтобы поддержать борьбу безземельного крестьянства за перераспределение земли, и, казалось бы, должен был в точности знать, идет здесь такая борьба или нет и нуждается ли местное население в его скромной помощи. «Поскольку в сельской местности борьба народа ведется в плане изменения существующих порядков землепользования, то и партизан выражает волю огромных крестьянских масс, желающих стать подлинными хозяевами земли, средств производства, скота – всего того, к чему он стремится в течение многих лет и что составляет основу его жизни».
В Боливии, однако, аграрная реформа была проведена еще в 1953 году, она коснулась двух третей населения страны, а на юго-востоке крестьяне получили даже больше земли, чем могли обработать. Только полная отчужденность от реальной жизни с ее конкретикой могла подвигнуть Че Гевару на выбор Боливии в качестве страны очага континентальной аграрной герильи.
Че не обманывал никого, он сам обманывался, искренне убежденный, что внутренняя структура любой латиноамериканской страны сводится к простому противоборству народных, преимущественно крестьянских, масс и горстки угнетателей и эксплуататоров.
До поры до времени жизнь в очаге боливийской герильи протекала вполне безмятежно – в обустройстве, рыбалке и охоте. В лагере есть красный уголок, по вечерам там идут занятия: Че преподает своим бойцам историю, математику, для желающих – основы политэкономии. Боливийские новобранцы дают уроки кечуа – языка, который в этой части страны известен не более, чем китайский. Восемь человек регулярно ходят к командиру на уроки французского языка. А всего в отряде 24 бойца, из них лишь восемь боливийцев. Местных жителей – ни одного, все боливийские рекруты – горожане, студенты и активисты боливийского комсомола и КПБ. Соотношение, с точки зрения Че Гевары, не слишком благоприятное, ведь одно из главных требований к партизану – это то, «чтобы он был жителем того района, где действует герилья». Только в этом случае партизан может рассчитывать на убежище у друзей, всегда быть в курсе местных событий и поддерживать свой боевой дух сознанием того, что он защищает свою собственность и собственность соседей. Но это теория, изложенная в книге «Партизанская война», практика же оказалась иной.
Че надеется на то, что пройдет полоса праздников (Рождество, Новый год, карнавалы) – и новобранцы начнут приходить. А пока что ядро отряда составляет кубинский офицерский корпус: майоры, капитаны, лейтенанты.
Сам по себе факт нелегального прибытия в Боливию такой внушительной группы офицеров иностранной армии являлся большим достижением молодой герильи, и Че Гевара верил, что увеличения численности отряда вдвое (за счет местных жителей) будет достаточно для начала успешных боевых действий в континентальном масштабе. «Группы в 30–50 человек, – пишет Че, – достаточно, чтобы начать вооруженную борьбу в любой стране латиноамериканского континента, где имеются такие условия, как местность, благоприятная для боевых действий, где крестьяне стремятся получить землю и где попираются принципы справедливости».
Поскольку отряд не представлял собой единого целого и боливийцы держались обособленно от кубинцев, Че Геваре приходилось проводить разъяснительную работу и среди боливийцев, и «в своей группе» (так он однажды написал в дневнике).
Под Новый год в «Каламину» прибыли гости: Таня, Папи и генсек КПБ Марио Монхе (Эстанислао). Партия, которую представлял Марио Монхе, имела к Че Геваре серьезные претензии: как могло случиться, что боливийские коммунисты не были даже поставлены в известность, что их страна избрана местом создания континентального революционного очага? Как могло случиться, что с руководством КПБ не только предварительно не посоветовались, но даже не информировали о прибытии самого Че Гевары? Почему к решению боливийских проблем приступают, не спросив согласия самих боливийцев?
Чтобы урегулировать отношения между партией и герильей, генсек КПБ выдвинул ряд условий, в частности то, что Монхе должен быть лидером. Это условие Че Гевара отклонил категорически: «Военным руководителем буду я, и я не потерплю никакой двусмысленности в этом вопросе».
Могла ли национальная партия пренебречь своей репутацией настолько, чтобы связать себя с вооруженной борьбой, во главе которой стоят иностранные офицеры? Че Гевара же не мог уступить кому бы то ни было свою легенду, которую он беспощадно к себе творил всю свою жизнь.
Отстраненный от реальности, Че Гевара не мог принять всерьез утверждения, что Боливия не готова к герилье: как это она может быть не готова, если он на это готов? Расставание двух вождей было более чем холодным.
Че Гевара поручил Тане съездить в Аргентину (где она не была пятнадцать лет), вступить в контакт с руководителями аргентинских повстанцев и передать дону Эрнесто следующее письмо: «Сквозь пыль из-под копыт Росинанта, с копьем, нацеленным на преследующих меня великанов, я спешу передать Вам это почти телепатическое послание, поздравить с Новым годом и крепко Вас обнять… Свои пожелания я доверил мимолетной звезде, повстречавшейся мне на пути по воле Волшебного короля…»
Хотя эти строки написаны бесстрашным вождем герильи, от них почему-то сжимается сердце. Нетрудно предугадать результат, когда обитатель воображаемого мира, населенного великанами, Волшебными королями и мимолетными звездами, оседлав Росинанта, берется изменить мир реальный.
Вскоре после встречи Нового года произошла крупная неприятность: на «Каламину» с обыском нагрянула полиция. Полицейские обшарили весь дом и очень огорчились, не найдя никаких компрометирующих материалов, за исключением множества канистр с керосином и пистолета. Пистолет полицейские отобрали и, прощаясь, дали понять, что этот визит не последний.
Кокаиновая тень, упавшая на «Каламину», не могла так просто исчезнуть: полиция, почуявшая возможность наживы, не поверила бы никакому затишью. Соседи-крестьяне не должны были спускать с подозрительного ранчо глаз. Чтобы интерес властей к «Каламине» пропал, Че Гевара решил увести отряд в тренировочный поход по окрестным горам и ущельям. Эта идея в точности воспроизводила опыт кубинской герильи. Двадцать пять человек отправились в поход, нескольких оставили на ранчо.
В первые дни похода все шло хорошо. Вскоре, однако, начались неурядицы. Во время переправы через реку на плоту неуклюжий Рубио (бывший замминистра сахарной промышленности Кубы) утопил рюкзак командира. Начались проливные дожди, ручейки разлились в широкие реки, совершенно не обозначенные на карте. Герильерос заблудились, как начинающие туристы.
Прошло двадцать дней, подходил срок возвращения в лагерь, но никто из бойцов не знал, как далеко они от «Каламины» и сколько дней еще идти. Продукты расходовались в первые дни так неумеренно, что вскоре в рюкзаках оставался лишь неприкосновенный запас, и бойцы, как балованные дети, тайком от командира поворовывали оттуда и поедали в одиночку кто банку сгущенки, кто коробку сардин. Хорошо, что можно было подстрелить дичь. Сильнее, чем голод, изнуряло сознание того, что блуждание отряда по сельве совершенно бесцельно. И когда дожди кончились и удалось выбраться из плотных зарослей на открытые горные склоны, картина местности не стала яснее. Горы и ущелья, холмы и урочища казались одинаковыми со всех четырех сторон. Че Гевара чувствовал упадок духа в отряде и время от времени устраивал общий разнос.
Вскоре отряд потерял первого бойца: оступившись на обрывистом берегу, упал в воду и утонул боливиец Бенхамин. Эта бессмысленная смерть потрясла боливийцев: ведь о Бенхамине даже нельзя было сказать, что он пал в борьбе за счастье своего народа. Боливийцы не морской и не речной народ, плавать в большинстве своем не умеют.
17 марта во время переправы утонул боливиец Карлос. Вместе с Карлосом на плоту был Браулио, на быстрине плот перевернулся, и оба оказались в воде. Кубинец доплыл до берега, а Карлоса унесло. На дне реки оказались также шесть рюкзаков со снаряжением и почти все патроны.
Отряд как боевая единица фактически перестал существовать и мог сделаться легкой добычей правительственных войск. Боливийская армия, однако, еще и не подозревала о существовании герильи в зоне Ньянкауасу.
Одной из главных целей похода было знакомство с местным населением, и на этом направлении все обстояло еще хуже. «Кто они, обитатели этих мест, за свободу и счастье которых партизаны пришли бороться сюда, преодолевая тысячи препятствий и опасностей?» – наконец-то спрашивает в дневнике Че Гевара. Хороший вопрос! Выбравшись из безлюдных зарослей на холмы, герильерос стали встречать крестьян, но общение с ними было сильно затруднено: они в буквальном смысле не находили с крестьянами общего языка…
«Шайка разбойников, – писал Гевара, – имеет как будто бы все признаки герильи: тут и монолитность, и уважение к атаману, и смелость, и знание местности, а зачастую даже правильно применяемая тактика. Не хватает ей только поддержки народа, и именно поэтому власти всегда смогут выловить или уничтожить такую шайку… Полное взаимопонимание с населением и отличное знание местности…»
Поразительно, до какой степени он не воспринимал окружающую реальность!
В это самое время команданте Маркос, начальник гарнизона «Каламины», встревоженный долгим отсутствием отряда, бродил по окрестностям и допытывался у крестьян, не видали ли они поблизости вооруженных людей. Себя он выдавал за мексиканского инженера – с винтовкой за плечом.
Наконец навстречу отряду Че вышли люди Маркоса с провизией. Новости, принесенные из «Каламины», были очень тревожными. В лагере собралась целая толпа новых людей: вождь боливийских горняков Мойсес Гевара – с отрядом из двадцати человек, аргентинец Бустос, по кличке Пеладо (художник-любитель, мечтающий возглавить герилью на севере Аргентины), геополитик Режи Дебрэ (Француз или Дантон), перуанец Чино. В отсутствие Че Гевары в лагере возникла целая интербригада, около тридцати человек. Бустос хотел побыть какое-то время в боливийском очаге, присмотреться и установить связь с аргентинскими вооруженными группами, действующими близ границы. Мойсес Гевара выполнил обещание привести подкрепление после карнавала. Близорукий, наивный и беспомощный школьный учитель Чино собирался создать очаг герильи в Перу, в районе Аякучо, на первое время ему нужны деньги, что-нибудь около пяти тысяч долларов в месяц, за деньгами он, собственно, и приехал.
Приехала и Таня, хотя после Нового года ей категорически запрещено было здесь появляться. Ее следовало как можно скорее отправить обратно в столицу – двое рекрутов Мойсеса Гевары дезертировали, оба они видели Таню в лагере.
Для проверки в «Каламину» после бегства дезертиров прибыли солдаты. К тому времени там никого не осталось, солдаты собирались уже уезжать, но в это время из зарослей раздался выстрел – и один из патрульных был убит наповал. Это боец случайно спустил курок. Всем пришлось отходить в дальний лагерь.
Общая численность отряда составляла теперь, вместе с гостями, сорок семь человек. Че Гевара еще не предполагал, насколько серьезно засвечена Таня. Мало того что дезертиры видели ее с оружием в руках, свой джип она оставила в платном гараже, где его и обнаружила служба безопасности. Выяснить ее личность не составило особого труда. Это был полный провал, и делать в Ла-Пасе Тане было больше нечего. Че Гевара узнает об этом много позже, когда из сообщений правительственного радио узнает о раскрытии в Ла-Пасе всей своей конспиративной сети.
На другой день после возвращения Че Гевара сообщил гостям, что отряд покидает лагерь и превращается в герилью-невидимку, а они должны разъехаться по своим местам. Таня вернется в столицу, Чино и Бустос – к своим партизанским очагам, а что касается Режи Дебрэ, то Че Гевара хотел попросить его поехать в Европу и передать письма Сартру и Расселу с просьбой начать сбор средств в помощь боливийскому освобождению.
23 марта отряд правительственных войск, продвигавшийся к лагерю, попал в устроенную Че Геварой засаду, и в результате короткого боя шестеро солдат и крестьянин-проводник были убиты, а еще четырнадцать, включая двух офицеров, оказались в партизанском плену.
Бой 23 марта был, по признанию самого Че Гевары, вынужденным и преждевременным. Если бы не серия ошибок, герилья оставалась бы в стадии выживания еще долгое время, накапливая силы и избегая соприкосновения с противником. После боя лагерь пришлось спешно покинуть, и солдаты, в скором времени вновь появившиеся здесь, обнаружили фотографии, батарейки для вспышки, аргентинские и доминиканские боеприпасы, бутылки из-под кока-колы, женские дезодоранты, косметику и женское же нижнее белье, книгу из шахтерской публичной библиотеки, любовное письмо…
Грохот выстрелов и пролитая кровь напугали боливийских бойцов отряда. Те, кто ходил в тренировочный поход, все еще оплакивали бессмысленную гибель Бенхамина и Карлоса и, увидев кубинцев в деле, были потрясены их хладнокровием и боевой выучкой. Многие из боливийцев укрепились в убеждении, что совершили роковую ошибку и что для подобного рода деятельности они не годятся.
Отряд покинул лагерь и отправился в новый поход. В авангарде под командованием Мигеля (капитана кубинской армии) шли одиннадцать бойцов (трое кубинцев и восемь боливийцев), в основной группе, под началом самого Че Гевары, – четверо гостей и восемнадцать бойцов, среди них – семеро боливийцев. Арьергард вел Хоакин – четверо кубинцев, пять полноправных боливийских бойцов и четверо отказчиков, которых побоялись отпустить восвояси (или «подонков», как их окрестил Че Гевара).
Таня в отряде была на особом счету. Как и всякая женщина, она обшивала и обстирывала своих товарищей, насколько это было возможно в условиях похода. Долгие переходы по гористой местности ее изнуряли, но первое время она старалась держаться наравне с мужчинами. На пути к местечку Белья-Виста обнаружилось, что у нее жар и что идти дальше она не в состоянии.
Че приказал Хоакину оставаться вблизи Белья-Висты в течение трех суток и ждать возвращения отряда. В группу Хоакина кроме Тани и еще одного захворавшего команданте Алехандро были включены и четверо отказчиков. В распоряжении Хоакина оставалось только шестеро боеспособных партизан, включая перуанского врача по кличке Негро, попечению которого Че Гевара и вверил свою «мимолетную звезду Волшебного короля».
С тяжелым сердцем Че Гевара уходил в сторону Белья-Висты, оставляя в зарослях маленький отряд Хоакина. Но что делать: главной его целью было как можно скорее вывести из зоны герильи троих иностранных гостей: Дантона, Пеладо и Чино.
Через трое суток Че не вернулся, больше им с Таней не суждено было встретиться.
Удачная для герильи засада 23 марта встревожила генерала Баррьентоса. В драматическом обращении к нации Баррьентос призвал боливийцев «сплотиться в борьбе против местных и иностранных анархистов, получающих оружие и деньги от Кастро». Авиация бомбила район Ньянкауасу, наугад обрабатывала сельву напалмом.
Обеспокоились и соседи Боливии: в Ла-Пас для изучения проблемы континентального очага прибыли военные миссии Аргентины, Бразилии и Парагвая. Аргентинские войска были подведены к боливийской границе. По просьбе Баррьентоса увеличили военную помощь Боливии и Соединенные Штаты. Однако о прямом вовлечении вооруженных сил Соединенных Штатов (на что, главным образом, и рассчитывал Че Гевара, понимавший, что только прямое противоборство с интервентами-янки сделает его герилью континентальной) североамериканцы не желали и слышать: им вполне хватало одного Вьетнама.
День, когда Че Гевара разделил у Белья-Висты свой отряд, и в самом деле стал роковым для герильи: с этого дня началась полоса сплошных неудач и потерь. Неподалеку от Белья-Висты бойцам Че Гевары повстречался странствующий англичанин, который назвался журналистом и попросил у командира интервью. Режи Дебрэ, не скрывавший своего стремления уйти как можно скорее и как можно дальше опасных мест, изъявил желание остаться с англичанином, чтобы под этим международным прикрытием оторваться от отряда. Подумав, Че согласился и распрощался с Дантоном, а заодно и с Пеладо. Однако той же ночью оба гостя герильи были схвачены солдатами. «Мы окружены двумя тысячами солдат, – записал Че в своем дневнике. – Радиус окружения – около ста двадцати километров, и круг, обрабатываемый напалмом, сужается».
Как раз в те дни в Гаване было предано гласности грозное и возвышенное обращение Че Гевары к народам мира. Написанное в конце 1966 года, это обращение содержало призыв «создать два, три… много Вьетнамов» и в глобальной схватке разгромить великого врага человечества – североамериканский империализм. Радио Гаваны передало обращение Че лишь 17 апреля 1967 года. Одновременно в кубинских газетах появились семь фотографий Че Гевары, сделанных уже в боливийском очаге.
Уходя от преследователей по оставленному ему коридору шириною до ста километров, Че Гевара вновь и вновь возвращался в зону Ньянкауасу, бродил от лагеря к лагерю, заглядывал в разоренные солдатами тайники и все надеялся повстречать Хоакина… и Таню. Но словно заклятье тяготело над двумя маленькими отрядами: пока Че Гевара шел по южному берегу Рио-Гранде, Хоакин продвигался по северному и переходил на южный берег только тогда, когда Че Гевары там уже не было.
Даже ярые противники Че признавали: «Как командир герильи в Боливии Че примечательно неагрессивен. Без видимой цели он бродит возле нефтяных полей, главных транспортных артерий, линий связи и ЛЭП, игнорируя возможность разрушать сооружения и уничтожать боливийских солдат, а его обыкновение отпускать живых и невредимых пленных целыми подразделениями не имеет параллели в истории партизанских войн…»
Рыцарское великодушие к неприятелю странным образом сочеталось в действиях Че с тактикой террора по отношению к крестьянам, то есть к тем людям, за лучшую долю которых он прибыл сюда воевать. За сотрудничество (а точнее, за транспортные и прочие услуги) Че платил крестьянам по десять долларов в день: сумма в тех условиях немалая. И все равно очень многие отказывались. Таких отпускать было нельзя, приходилось уводить их с собой в качестве то ли заложников, то ли пленников, с единственной целью – отвести их как можно дальше от родных мест, чтоб им стоило труда добраться до своей деревни. В этом, собственно, и заключался весь террор Че Гевары. «За короткое время собралась у нас целая колонна пленных, не испытывавших ни малейшего страха, пока одна старушка не начала кричать, вместе с детьми, требуя, чтобы ее отпустили, и ни Пачо, ни Помбо не решились задержать ее, когда она пустилась бежать по дороге».
Между тем силы отряда таяли. Ранен Помбо, в мучениях скончался раненный пулей в живот Тумаини. Вышел из строя радиопередатчик: теперь Че Гевара может лишь принимать шифрованные сообщения из Гаваны, сам же обречен молчать. Отряд теряет одного бойца за другим. «Солдаты стали очень наглыми», – коротко записывает Че.
В июле, перехватив на шоссе грузовик, люди Че Гевары прибыли в городок Самаипата, к изумлению местного гарнизона, который, произведя несколько выстрелов, в панике разбежался. Десять солдат во главе с лейтенантом были взяты в плен, у них забрали всю одежду – и отпустили нагишом восвояси.
Вступая в Самаипату, никакой долгосрочной военной цели Че перед собою уже не ставил: сил у него было слишком мало не только для того, чтобы удержать городок, но даже для того, чтобы перерезать шоссейную дорогу. Очень расстроен он был тем, что ни в аптеке, ни в больнице Самаипаты не нашлось адреналина и ингалятора: приступы удушья учащались.
После ухода Че Хоакин долгое время держался вблизи условленного места воссоединения, делая короткие переходы и устраивая дневные привалы в зарослях. Однако появление в окрестностях Белья-Висты солдат заставило его отойти. Вертолеты выслеживали его отряд с воздуха, самолеты бомбили сельву в тех местах, где партизан видели местные жители. Голодные, босые, с ногами, сбитыми в кровь и обмотанными тряпками, бойцы Хоакина хотели купить у крестьянина теленка и, оставив ему деньги, отошли на дневной привал в ближний лес. Как только они скрылись из виду, крестьянин рассказал о пришельцах капитану армии Варгасу Обдумав положение, капитан приказал ему провести гостей к броду. Своих солдат смышленый капитан расположил в зарослях на противоположном берегу и стал ждать.
Когда отряд переправлялся по реке, по нему открыли огонь. Погибли все, включая Таню, спрятался в прибрежных кустах (и позднее был взят в плен живым) лишь боливиец Пако. Тело Тани было найдено лишь через неделю. Хоронили ее в Валье-Транде, на скромной христианской церемонии присутствовал сам президент Рене Баррьентос, лично знавший разведчицу герильи.
Че Гевара со своим отрядом подошел к этому месту на следующий день. Никаких следов кровавого побоища не осталось. Бойцы, посланные на разведку, обнаружили, что дом пуст, хозяева оставили муку, масло, соль, в загоне было несколько козлят. Это дало отряду возможность устроить себе ночное пиршество. Ничто не возбудило подозрений Че Гевары, и в полном неведении о происшедшем он покинул эти места.
Услышав несколько дней спустя в испаноязычной программе «Голоса Америки» о разгроме отряда Хоакина, Че Гевара долго отмахивался: «Верх надувательства, наглая ложь». Но вскоре по отдельным подробностям ему стало ясно, что это правда.
В своем стремлении ускользнуть из ловушки Че Гевара завел свой отряд в горы провинции Валье-Гранде. Здесь не было ни дичи, ни скота, ни посевов, а редкие обитатели этих мест при виде чужаков старались поскорее скрыться. В местечке Альто-Секо, из пятидесяти дворов, состоялся последний митинг Че Гевары.
«Инти выступил возле школы (там всего-то два класса) перед полутора десятками пугливых, угрюмых и молчаливых крестьян, объясняя им достижения нашей революции. Учитель был единственным, кто вышел с вопросом: верно ли, что мы ведем бои прямо в населенных пунктах? Это разновидность хитрого лиса-крестьянина, грамотного и простодушного, как дитя; он задал нам кучу вопросов о социализме».
Из Альто-Секо отряд пришел в деревню под красивым названием Санта-Элена. Там бойцы и остановились на свой последний спокойный ночлег. Выслеженные с воздуха, загнанные в глубокий овраг, окруженные со всех сторон армией, семнадцать партизан затаились в густом кустарнике.
«День прошел без следа солдат, только несколько коз в сопровождении пастушьих собак прошли через наши позиции, и собаки залаяли… Урбано слышал, как несколько крестьян, проходивших по дороге, говорили про нас: "Вон те, которые разговаривали ночью…" Весь день мы провели в молчании, только в темноте спустились за водой и приготовили кофе, который был великолепен, несмотря на горький вкус воды и на маслянистость котелка, в котором он был сварен…»
Наутро Че Гевара обнаружил себя в ловушке. Отряд находился на дне оврага, а на холмах, окружавших овраг со всех сторон, расположились солдаты.
Солдат было около трех тысяч, и семнадцать партизан серьезного сопротивления оказать не могли. Че Гевара был ранен в ногу, боливиец Вилли пытался помочь ему подняться по склону холма, чтобы укрыться в кустах, но солдаты заметили это и стрельбой преградили им путь.
Боливийские военные уверяют, что с плененным вождем обращались очень бережно: поскольку он не мог самостоятельно передвигаться, его положили на одеяло и четверо солдат несли его несколько километров до Игеры, а капитан Гари Прадо шел рядом, и они миролюбиво разговаривали. По другим источникам, Че Гевара шел сам, опираясь на плечи двоих солдат, по следам его мокасин из сыромятной кожи уцелевшие партизаны (в живых из семнадцати осталось шестеро) добрались до школы в Игере, где и оборвалась жизнь их командира.
В школе капитан Прадо передал пленника полковнику Селничу. При передаче пленного была проведена опись предметов, при нем находившихся. В вещмешке Че Гевары были обнаружены два дневника, записная книжка и книжка кодов, толстая тетрадь с переписанными от руки стихами и еще три или четыре книги.
Че полагал, что ему устроят показательный процесс, что он предстанет перед высоким трибуналом, однако приговор ему был уже вынесен боливийским президентом, высшими армейскими чинами и представителем ЦРУ в Ла-Пасе. Поскольку в Боливии нет смертной казни и военные опасались большого революционного спектакля на судебном процессе, они решили казнить Че Гевару и объявить, что он умер от полученных в бою ран.
Свидетели описали последние минуты Че Гевары: «Марио Теран взял свою американскую автоматическую винтовку М-2 и вошел в класс. Спокойным, приветливым голосом он сказал Че Геваре, чтобы тот сел. "Зачем? – спросил пленник. – Застрелить меня ты можешь и так". Солдат растерялся. Он пошел было к двери, но потом вдруг обернулся и дал очередь. Че Гевара инстинктивно поднял руку, как бы пытаясь защититься. Пули пробили ему руку и прошли через грудную клетку, поразив сердце. На стене школьного класса остались следы от пуль…»
Че Гевара умер не сразу. Несколько минут он лежал в агонии. В помещение вошел старший лейтенант Перес, вынул пистолет и выстрелил умирающему в упор в затылок. Так в возрасте 39 лет оборвалась жизнь того, кого французский философ Жан-Поль Сартр назвал «самым совершенным человеком нашего века».
После смерти
Официальная Гавана до сих пор утверждает, что команданте был расстрелян по указке Вашингтона. Однако бывшие агенты ЦРУ, причастные к тем событиям, заявляют, что решение ликвидировать Че остается целиком на совести тогдашнего боливийского режима. Как бы то ни было, все очевидцы трагедии сходятся в одном: партизанский командир принял смерть с мужеством бойца и стоицизмом философа.
Необъяснимость последующих шагов боливийских властей связана, по всей видимости, с легендарностью личности Че Гевары. Прежде чем похоронить Че, боливийские спецназовцы отрубили ему кисти рук. Им были нужны отпечатки пальцев, чтобы доказать, что легендарный кубинский революционер действительно мертв. Тело Че захоронили тайно – до недавнего времени было неизвестно, где покоятся его останки. Кроме того, с его лица сначала сняли посмертную маску, а затем, как утверждает медсестра в госпитале, присутствовавшая при вскрытии тела, намеренно изуродовали его до неузнаваемости. Два года спустя после смерти Че министр внутренних дел Боливии А. Аргедас тайно переправил на Кубу заспиртованные кисти рук, фотокопию дневника Че Гевары и гипсовый слепок с его лица.
Поистине смерть Эрнесто Че Гевары была такой же необычной, как и его жизнь. Братскую могилу, в которой были тайно захоронены Че и шесть бойцов его отряда, обнаружили только 30 лет спустя, в июне 1997 года. По свидетельству участника расправы с Геварой боливийского генерала Марио Варгаса Салинаса, трое солдат глубокой ночью 11 октября 1967 года при свете фонарей выкопали вблизи аэродрома в окрестностях городка Валья-Гранде яму глубиной три метра. В нее и были сброшены тела Че и других партизан. Впоследствии это место при расширении взлетно-посадочной полосы было забетонировано.
В городе Санта-Клара на Кубе сооружен мавзолей, в котором нашел свое последнее пристанище Эрнесто Че Гевара. Там же захоронены останки бойцов его партизанского отряда, погибших вместе с ним в Боливии. Мавзолей устроен в основании воздвигнутого еще в 1988 году многометрового памятника героическому партизану.
В Игере, где оборвалась жизнь Че, открыт скромный музей. В глинобитной халупе, в комнате размером три на три метра стоит «святой стул». Хранитель и хозяин музея Рене Вильегас с гордостью рассказывает посетителям, что именно на нем сидел перед расстрелом Че. Рядом с фляжкой, принадлежавшей одному из партизан, выставлен длинный нож-мачете, который Че Гевара подарил боливийскому крестьянину, когда тот отказался взять у него деньги за своего поросенка. Сегодня все это святыни.
Дважды в месяц колокола церкви в Валье-Гранде звонят в память о Че. «Поминальные службы заказываются неизвестными людьми, – говорит священник местной церкви Рене Хейм. – Память о Геваре, легенда, окружающая его имя, до сих пор живут в сердцах местных жителей». Святой Эрнесто – так по сей день называют его потомки тех крестьян, которых он пришел освобождать. Вот она, ирония судьбы: грозный революционер, борец за мировую социальную справедливость, говоривший на непонятном боливийцам языке, сделался после смерти местным святым…
Достаточно странной представляется участь тех, кто так или иначе принимал участие в его пленении и убийстве. Все они, от крестьян, оповестивших власти о появлении в их местности отряда, и до тогдашнего президента Боливии, генералов, высших, старших и младших офицеров и рядовых, либо погибли при загадочных обстоятельствах, либо покончили с собой, либо неизлечимо больны, а многие потеряли близких и родных.
Крестьянин Онорато Рохас, выдавший отряд Хоакина, был застрелен выстрелом в лицо в городе Санта-Крус в 1969 году. Капитан Марио Варгас, получивший чин майора за убийство Тани, вскоре сошел с ума. Младший офицер Марио Уэрта, охранявший плененного Че Гевару, был убит в 1970 году, а убийца Инти – Роберто Кинтамилья, назначенный боливийскими властями консулом в Гамбурге, – застрелен в 1971 году. Подполковник Андрес Селич, издевавшийся над раненым и связанным Че, погиб под пытками во время допроса (он был арестован по обвинению в заговоре против диктатора генерала Уго Бансера). Президент Баррьентос, по приказу которого был убит Эрнесто Че Гевара, погиб в подстроенной авиакатастрофе в 1969 году. Полковник Сентено Анайя, получивший за пленение Че чин генерала, был застрелен в 1976 году в Париже.
В суеверной и богобоязненной Латинской Америке это обстоятельство лишь подтверждает святость убиенного. В сакральной традиции такой герой не умирает, потому что смерть – это конец, а его путь бесконечен. Он продолжает жить и ждать, когда наступит время его возвращения…
Мировоззрение и творчество Че
Политические убеждения
Чтобы действительно глубоко понять идеи Гевары, необходимо, во-первых, знать все его работы; во-вторых, знать их в оригинале; в-третьих, изучить их в хронологическом порядке (это обязательное требование для понимания развития мировоззрения Че Гевары); и наконец, в-четвертых, иметь представление хотя бы об основных трудах «геварианы» – документах, воспоминаниях, исследованиях и тому подобном. Такой подход требует прежде всего издания академического полного собрания сочинений. На Кубе дело постепенно движется в этом направлении. В России же, кроме двух-трех ранних сочинений Че Гевары о партизанской войне и отдельных небольших разрозненных публикаций еще во времена в СССР, больше ничего не издавалось.
На рубеже 1950-1960-х годов Че Гевара выступал с революционно-демократических позиций в духе Хосе Марти (с точки зрения борьбы за демократию вообще, за справедливость вообще); с крестьянской программой. Выступал не просто как сторонник военных методов революционной войны, но также как пропагандист концепции «партизанского очага» и «окружения города деревней», как последовательный представитель идей «латиноамериканизма» (латиноамериканского патриотизма, уважающего индейские ценности), симпатизирующий «третьему миру» и «движению неприсоединения».
Уже в начале 60-х годов Че понял, что в марксистско-ленинском учении, в деле построения социализма произошел некоторый застой. «К нам скорее приходит апологетика системы, – разъяснял он, – чем ее научный анализ». В статье «Социализм и человек на Кубе» Че писал: «Если к этому добавить схоластику, затормозившую развитие марксистской философии и препятствующую систематическому исследованию социализма, политическая экономия которого так и не была развита, то следует согласиться с тем, что мы все еще находимся в пеленках».
В своих экономических воззрениях Че Гевара исходил из того, что после перехода средств производства в руки государства закон стоимости и все меркантильные категории, которых требует его применение, автоматически утрачивают управляющую силу. Вообще категории торговли в отношениях между социалистическими предприятиями, являющимися частью огромного предприятия – государства, не имеют смысла. Понятия «рентабельность», «товар как экономическая единица» и прочие термины буржуазной экономики не только неприменимы к социалистической хозяйственной практике, но и вредны, поскольку, единожды примененные, они начинают существовать сами по себе и диктовать свою волю в отношениях между людьми.
Че рассматривал капитал, свободное предпринимательство как главный источник зла на земле и как главное препятствие к переделке человеческой природы. Переделав самого себя, из угрюмого, болезненного, незащищенного юноши вылепив непобедимого вождя, Че был уверен, что такой же сознательной, целенаправленной переделке необходимо подвергнуть и каждого человека в отдельности, и человеческую природу в целом.
Для Че экономическая политика обладает идейно-политическим аспектом, которого нельзя не учитывать. Управление экономикой при социализме – это нечто большее, чем совокупность экономических методов и механизмов.
Прямым отражением существующей политической власти является также ее идеология, которая активно влияет как на экономическое, так и на политическое развитие, консолидацию, упрочение и отступление в общественном прогрессе. Поэтому невозможно выработать экономическую политику страны, не учитывая или пренебрегая возможностями идейно-политического обеспечения того или иного экономического решения.
Уверенный в необходимости экономического преобразования общества, Че был убежден в том, что изменения должны произойти и в сознании людей. Однако в этом он не выглядел утопистом, мечтающим ирреально. Че никогда не стремился ускорить развитие сознания людей в большей степени, чем это исторически возможно. «Изменение, – подчеркивал он, – не происходит автоматически в сознании, так же как и в экономике».
Сознавая необходимость избежать разрыва между этими понятиями, Че призывал одновременно с созданием материально-технической базы социализма заниматься формированием нового сознания и новой морали и требовал систематически проводить всестороннюю воспитательную и идейно-политическую работу, которая раскрывала бы все лучшее, что есть в человеке.
«На наш взгляд, – писал Че, – коммунизм – это феномен сознания, а не только производство… Нельзя прийти к коммунизму посредством простого механического количественного накопления произведенного для нужд населения продукта. Система управления экономикой не должна тормозить осуществление основных задач строительства социализма и коммунизма, которые заключаются не только в производстве материальных благ, но одновременно и в формировании человека нового общества».
Основной чертой теоретических воззрений Че является их стратегический характер. Он мечтает о сознательной личности, которая сможет построить новое общество, но Че – реалист, он знает о сопряженных с этим трудностях, исходит всегда из существующей реальности. Отсюда его настойчивость в установлении контроля, без которого невозможно построить социализм. «Если мы не поставим контроль в центр нашей деятельности, – писал Че, – мы будем неспособны построить социализм. Почему? Проблема в том, что человек далеко не совершенен, поэтому необходимо усовершенствовать систему контроля для выявления первого же сделанного им нарушения закона, потому что это нарушение может привести к другим».
Че признал за рабочим классом роль авангарда, призвал всех трудящихся объединиться вокруг пролетариата в антиимпериалистической борьбе. Обобщив весь ценный опыт мирового революционного движения, Че выступил за сближение Кубы со странами социалистического содружества во главе с СССР. До конца дней он оставался верен и своей концепции «партизанского очага». Тактика «пропаганды оружием» (
Большой заслугой Че стало то, что вслед за Гегелем и Марксом он поднял проблему отчуждения. Он отвергает идею возможности полной свободы при социализме. Полностью она может быть достигнута на высшей, коммунистической стадии развития общества, когда исчезнет необходимость принудительного труда, когда труд станет первейшей жизненной необходимостью. «Мы свободны постольку, поскольку цельны, и цельны постольку, поскольку более свободны», – делает вывод Че.
Поделиться книгой: