Но все же существовала вероятность, что они его скрутят. Арестуют или, окажи он сопротивление, пристрелят на месте. И тогда весь этот ужас закончится. А Паркер сможет вернуться домой к своим детям.
Чем они сейчас занимаются? — подумал он.
Беспокоят ли все еще его сына мысли о Лодочнике?
«О, Робби, ну как мне убедить тебя, что волноваться больше не о чем? Лодочника давно нет в живых. Но видишь ли, сегодня и прямо сейчас мы столкнулись с новым Лодочником, который даже хуже того. Такова уж природа всякого зла, сынок. Оно выбирается из своей могилы снова и снова, а мы никак не можем покончить с ним навсегда…»
Рация замолчала.
Ждать было труднее всего. Вот о чем Паркер совершенно забыл за годы после ухода со службы. Как трудно привыкнуть просто сидеть и ждать.
— Первые машины начали прибывать туда, — объявил Кейдж, не отрывавшийся от сотового телефона.
Паркер опять склонился над запиской.
Потом он бросил взгляд на конверт.
Он перечитал список найденных на нем микрочастиц. Посмотрел на копии бумаги конверта, сделанные под аппаратом ЭДА, с едва заметными буквами «т», «е», «л».
В его ушах до сих пор звенели слова Райма:
Потом вспомнил, как сам чуть ранее убеждал Лукас в том, что психолингвисты из центра ошиблись и на самом деле преступник обладал высочайшим интеллектом.
Он резко вскинул голову и посмотрел на Лукас.
— В чем дело? — спросила она, заметив обескураженное выражение его лица.
Он быстро взял себя в руки и ответил уже совершенно спокойно:
— Мы ошиблись. Попались на его удочку. Атаки на «Времена года» не будет.
Все присутствующие замерли, изумленно уставившись на него.
— Остановите операцию в отеле. Полицейских, агентов ФБР… Остановите их!
— Что вы такое говорите? — в полном недоумении спросила Лукас.
— Эти буквы на конверте… Они нас обманули.
Кейдж и Лукас переглянулись.
— Они увели нас в сторону от места, где на самом деле будет нанесен второй удар.
— Буквы? Обманули? — Сид Арделл был совершенно сбит с толку и посмотрел на Лукас. — Что за чушь он несет?
Паркер словно и не слышал его.
— Остановите их! — выкрикнул он.
Кейдж потянулся к телефону, но Лукас жестом заставила его подождать.
— Сделайте же это! — продолжал Паркер. — Оперативные группы должны переместиться. Их нельзя в полном составе сосредоточить в отеле.
— Но ведь стрелок там, Паркер, — попытался урезонить его Харди. — Они нашли патроны. Это не может быть случайностью.
— Разумеется, это не случайность. Диггер намеренно подбросил их, а сам отправился туда, где реально намечено устроить бойню. В другом месте, а не в отеле.
Он умоляюще посмотрел на Кейджа.
— Прикажи машинам пока остановиться!
— Нет! — решительно отрезала Лукас. Ее узкое лицо все пылало от злости.
Но Паркер, неотрывно глядя на записку, продолжал:
— Он был слишком умен, чтобы оставить буквы на конверте по недомыслию. Он откровенно пытался обвести нас вокруг пальца с микрочастицами на конверте. То же самое с буквами, вдавленными в него. С этими самыми «т», «е», «л».
— Но мы же с таким трудом сумели их обнаружить, — возразила Лукас. — Их бы вообще никто не нашел, не будь вас с нами.
— Он знал… Наш преступник отлично знал, что вы мобилизуете все силы. Понимал, с кем ему придется иметь дело. Помните мой анализ его личности? — Он еще раз постучал пальцем по записке. — Он обладал изощренным умом. Умел мыслить стратегически. Понимал, что если подбрасывать нам обманные улики, то самые утонченные. В противном случае мы бы не поддались на уловку. Нет-нет, надо немедленно возвращать опергруппы, где бы они сейчас ни находились. И держать их в полной готовности, пока мы не вычислим, куда направился стрелок на самом деле.
— То есть опять ждать? — Харди ушам своим не верил и лишь развел руками.
— Сейчас без пяти четыре, — прошептал Сид.
Кейдж пожал плечами и посмотрел на Лукас. Последнее слово оставалось за ней.
— Вы должны это сделать, — настаивал Паркер.
Он видел, как Лукас подняла свои каменные глаза в сторону настенных часов, и их минутная стрелка в этот же момент перескочила на следующее деление.
В отеле было лучше, чем в этом месте.
Диггер оглядывается по сторонам и чувствует, что в этом театре есть нечто, что совсем ему не по душе.
Пакет со щеночками был… Пакет казался уместен в том красивом отеле.
Здесь он выглядит странно.
Это ведь… Щелк… Это ведь театр Мейсона на востоке Джорджтауна. Диггер стоит в вестибюле и разглядывает деревянную резьбу на стене. Там вырезаны цветы, но они не желтые и не красные. Они деревянные и темные. Такой темной бывает кровь. О, а это что такое? Змеи? Да, вырезанные в дереве змеи. И женщины с грудями, как у Памелы.
Гм.
Но никаких животных.
Ни одного щенка. Ни единого.
Он вошел в театр, и никто не остановил его. Представление подходило к концу. «Ближе к окончанию спектакля ты можешь войти почти в любой театр, — объяснил ему человек, который говорит обо всем, — и никто не обратит на тебя внимания. Подумают, что ты просто приехал, чтобы забрать кого-то домой».
Вот и собравшимся в фойе билетерам он до лампочки. Они заняты своими разговорами о спорте, ресторанах, встрече Нового года.
Обо всем таком, короче.
Уже почти четыре.
Диггер не был в театре или в концертном зале уже несколько лет. Вместе с Памелой… Клик… С Памелой он однажды ходил куда-то слушать музыку. Но это был не спектакль. Не балет. Что это было? Какое-то место, где люди танцевали. И слушали музыку… Люди в забавных шляпах, как у ковбоев. Там играли на гитарах, пели. Диггер даже запомнил одну песню. И сейчас начал про себя негромко мурлыкать:
Но здесь сегодня никто не поет. Здесь дают балет. Детский утренник.
Смешно. Балет для детей… Даже звучит как-то нелепо.
Диггер смотрит на стену, где висит афиша. На ней страшная картинка, которая ему не нравится. Страшнее, чем врата ада. Нарисовали какого-то солдата с огромной деревянной челюстью в высокой голубой шляпе. «Жутко. Нет… Клик… Нет, такое не по мне».
Он пересекает вестибюль, размышляя, что Памеле больше понравились бы ковбойские шляпы, а не эта странная челюсть. Когда она отправлялась слушать, как поют мужчины в ковбойских шляпах, то всегда наряжалась в платья, яркие, как ее цветы. Друг Диггера Уильям тоже иногда надевал такую шляпу. И они шли все вместе. Кажется, им было весело, но он не уверен в этом.
Диггер без помех добирается до буфета в фойе, который уже закрыт, и находит позади стойки служебную дверь, открывает ее и поднимается по ступенькам, пахнущим пролитой содовой водой. Вдоль стен стоят картонные коробки с бумажными стаканчиками, салфетками, конфетами «Мишки Гамми» и батончиками «Твиззлерс».
Наверху за дверью с надписью «Балкон» Диггер попадает в коридор и медленно идет, ступая по мягкому ковру.
— Отправляйся в ложу 58, — велел ему человек, который всегда говорит, что ему делать. — Я выкупил в ней все места, так что там никого не будет. Она расположена на уровне балкона в самом конце правой стороны «подковы».
— Какой подковы? — спросил Диггер. Что это может значить?
— Балкон искривлен в форме подковы. Заходи в ложу.
— Хорошо, я зайду… Щелк… Зайду в ложу. А что такое ложа?
— Это небольшое помещение для зрителей за занавесками на входе. Оттуда вид прямо на сцену.
— Ага.
Уже почти ровно четыре. Диггер медленно приближается к ложе, и никто не видит его.
Мимо палатки, торговавшей здесь в антракте сластями, проходит семья. Отец посматривает на часы. Они не дождались конца балета. Мать на ходу помогает дочери влезть в рукав пальто, и они обе выглядят расстроенными. В волосы девочки вплетен цветок, но не желтый и не красный. Белый. Их второй отпрыск — мальчик лет пяти — останавливается у палатки. Он чем-то напоминает Диггеру мальчика из того красивого отеля.
— Не задерживайся, все равно закрыто, — говорит отец. — Давайте пошевеливаться. У нас на ужин заказан столик. Его могут отдать другим.
И мальчик, похоже, готов заплакать, потому что отец тащит его за собой, оставив без «Мишки Гамми» или «Твиззлерса».
Диггер снова один в коридоре. Ему, наверное, обидно за мальчика, но он в этом не уверен. Вот и конец «подковы». Ему навстречу выходит женщина в белой блузке. В руке у нее фонарик.
— Добрый день, — говорит она. — Заблудились?
И смотрит ему в лицо.
Диггер приподнимает край пакета со щеночками до уровня ее груди.
— Что вы?.. — открывает рот она.
Он стреляет в женщину дважды, а когда она заваливается на ковер, ухватывает за волосы и втаскивает в пустую ложу.
Диггер стоит прямо позади приоткрытого занавеса.
Ого! Да здесь… Клик… Здесь хорошо. Ум-м-м.
Он оглядывает зал театра. Диггер не улыбается, но теперь понимает, что ему тут все-таки нравится. Темное дерево, цветы, лепнина с позолотой. А какая люстра! Гм. Здесь лучше, чем в том отличном отеле. Хотя до него доходит, что для стрельбы место не самое идеальное. Куда лучше стены из железобетона или шлакоблоков. От них пули давали бы больше рикошетов, и острые кусочки свинца метались бы под сводами театра, нанося куда как больший урон, о, намного больший!
Он смотрит на людей, танцующих на сцене. Слушает музыку, доносящуюся из оркестровой ямы. Но не слышит ее. Он все еще напевает про себя. Этот мотивчик никак не идет у него из черет… черепной коробки.