Последнее начало

– Более чем, – кивнула Рада. – Но что вы знаете о космосе? Вернее, что вы можете знать о космосе и о человеческом характере? Космос представляет собой непрерывную борьбу за власть внутри себя, а весь внешний мир – вечное соперничество характеров.

– Так именно из этой борьбы вырастает личность! – мулат подошёл к девушке, пододвинул к медицинской кушетке высокий стул и присел, внимательно изучая глаза собеседницы. – Борьба с самим собой начинается внутри нас, а кончается – в космосе. И если ты можешь помочь самому себе осмыслить мир, то сможешь воспринять и сострадание этого мира к себе самому.

– Интересная мысль, – согласилась Рада. – Только известно ли вам, что именно из-за сострадания к этому миру умер Бог? Сострадание к людям явилось для него собственным адом. И человек, познавший умение сострадать, никогда не станет властелином мира.

– А зачем становиться каким-то властителем, вершителем судеб, когда надо только лишь помогать другим, и другие помогут тебе выкрутиться из любых ситуаций? – с этими словами мулат указательным пальцем показал на руку новоприобретённой знакомой, чьё запястье охватывало браслетное ожерелье, сверкающее разноцветными камешками.

– Я случайно зацепил ваш браслет, только под ним…, наверное, мне показалось… Позвольте взглянуть ещё разок?

Макшерип протянул руку к браслету, но снять его не успел. Девушка вдруг дико вскрикнула. Взгляд её был обращён на что-то, находящееся у мулата за спиной. Рукой своей Рада показала туда же и ещё раз вскрикнула громче, пронзительней, чуть ли не захлёбываясь криком. Мужчина резко оглянулся, но понять ничего не успел: острый предмет вонзился ему сверху в левую ключицу. Из сонной артерии сочным фонтаном брызнула кровь. Он хотел что-то сказать, но голос уже пропал. Раздался только мощный хрип, даже рёв раненого, смешанный с непрекращающимся противным визгом Рады. Макшерип взмахнул руками: рана, видимо оказалась так глубока и смертельна, что он просто рухнул на девушку, заливая её обнажённое тело горячей кровью. На девичьи вопли сбежались все, обитающие в бункере. Первой на месте происшествия оказалась Валлиса. Она попыталась стащить истекающего кровью Макшерипа с давящейся криком Рады, но у неё ничего не получилось бы, настолько тело мулата было неподъёмным. Подоспевшие пятеро мужчин общими усилиями стянули Макшерипа с девушки и попытались положить на соседнюю каталку. Раненый пришёл в себя, увидел перед собой Валлису и показал рукой куда-то в угол, пытаясь при этом что-то сказать. Эта попытка стоила ему дополнительной потери крови, снова брызнувшей из продырявленной шеи. Валлиса глянула в сторону, куда показывал раненый. В углу лаборатории, чуть ли не возле самого потолка, зияло чёрное отверстие вентиляционной шахты. Крышка люка валялась на полу. Макшерип снова хотел что-то сказать, захрипел и потерял сознание, но успел всё же протянуть забрызганную кровью руку в сторону Рады.

Та всё ещё сидела на кушетке. Ефрем накинул на её плечи белый медицинский халат и разорвал второй, чтобы она вытерла тело, облитое кровью.

– Что здесь случилось?! Что произошло? – в экстремальных ситуациях голос Валлисы звучал жёстко, где-то даже с металлическим оттенком. В команде все к этому привыкли, но на Раду изменившийся голос подействовал как удар хлыста.

– Я… мы…, – промямлила она.

– Слушай меня внимательно! – Валлиса сделала несколько шагов к новой знакомой натуральной строевой поступью, взяла её ладонью за подбородок, взглянула в глаза. – Что здесь только что произошло? Ты можешь ответить?

Рада закивала головой, потом закашлялась, и первое, что она сказала, поразило всех членов команды:

– Он ввалился оттуда, – она рукой показала на распахнутый вентиляционный люк. – Я не знаю, кто это, но не человек. Я первая его увидела, но Макшерип отреагировать не успел. Существо прямо оттуда, – Рада снова показала на люк, – прыгнуло на нас. Мулат свалился на меня. А потом я увидела кровь… Больше я ничего не помню…

Валлиса подошла к указанному месту, осмотрела отверстие люка, сняла что-то, прилипшее к краю. Затем вернулась к операционным кушеткам, проверила пульс Макшерипа, подняла веко с уже потухшего глаза, с заметной горечью кивнула головой и таким же строевым шагом направилась к выходу, бросив на ходу:

– Макшерип мёртв. Сожгите тело в ультрафиксаторе – пятнадцати минут хватит. Далее: девушку приведите в порядок, – она не глядя, ткнула указательным пальцем в сторону Рады. – Здесь оставаться опасно. Через полчаса мы выходим. Отправляемся в Москву. Всё.

– Валлиса, а как же…, – попытался возразить Ефрем.

– Выполнять! – перебила его начальница.

В следующую секунду металлическая дверь возвестила оставшимся об удалившейся командирше.

Ефрем подошёл к телу Макшерипа. Ещё недавно ни у кого даже мысли не могло возникнуть о скорой кончине гиганта. Что ж делать, работа такая. Ефрем обратил внимание на рану, из которой кровь хлестать уже перестала. Сколько же в человеке этой жидкости – ведро? два? Во всяком случае, не больше, поскольку именно ведра два вылилось на пол лаборатории из мулата. Но этого более чем достаточно для незамедлительной отправки в мир иной. Интересно, а он уже там? Вдруг Ефрем обратил внимание на какой-то посторонний предмет, торчащий из раны. Взяв с инструментального стеклянного стола медицинский пинцет, Ефрем в следующую секунду подцепил и принялся вытаскивать из раны не слишком длинный, но оказавшимся смертельным заляпанный кровью металлический предмет, оказавшийся орудием убийства. Это было как раз вовремя, потому что его напарники уже запихнули огромный труп мулата в металлопластиковый мешок, положили на каталку и вывезли в коридор, ведущий к ультрафиксатору. Но Ефрем на обычную работу напарников не обращал внимания. Смерть – не такое уж невиданное дело. Каждый знал, куда идёт, с кем и зачем. А металлический штырь, укравший жизнь у гиганта, мог оказаться очень и очень нужным хотя бы для «разбора полётов», который должен состояться по прибытии в столицу. Как этот кусок металла угодил в нервный центр мулата, перерезал ему сонную артерию и проник глубоко в тело – решать будут специалисты. Ефрем попытался в одном месте, чуть ли не по самому центру, оголить салфеткой метал от запёкшейся крови и увидел в обнажённом кусочке грань кинжального лезвия! Вот это да! Значит, Макшерип убит не простой заточкой! Это настоящий кинжал! В зоне? Кинжал?

– Ну, дела…, – вторя Валлисе, прохрипел Ефрем.

– Что случилось? – послышался женский голос.

Ефрем оглянулся. Невдалеке от него на кушетке сидела Рада и внимательно следила за действиями мужчины.

– Нет, ничего, – Ефрем кинул покрытый запёкшейся кровью клинок в целлофановый мешочек, погрузил мешочек в кейс автоклава и захлопнул крышку.

– Ничего, – повторил он. – Нам надо собираться. Через двадцать минут мы уходим отсюда…

– …навсегда? – в унисон ему промолвила Рада.

– Не знаю. Может быть.

Глава 6

Ратибор сидел, не шевелясь возле рабочего стола. Его единственный глаз во лбу, не мигая, смотрел на противоположную стену, где висел большой металлический крест. В рабочем кабинете, являвшимся к тому же пещерным гротом, столовой и спальней, на стенах почти ничего лишнего не было. К тому же металлический крест никак нельзя было считать лишним. В трудные минуты Ратибор всегда смотрел на него, ища ответ на мучившие вопросы. И ответы практически всегда находились. Правильно ли он поступил, разрешив Раде познакомиться с андрогинами? Какой интерес может составлять жизненный уклад жителей внешнего мира, технологические достижения за всю историю человечества, взгляды людей прошлого на будущее планеты?

К тому же, Рада так похожа на жителей прошлого, что просто удивительно, почему мутация почти никак не затронула девушку во внешних чертах? Как-то раз она даже высказывала удивительные мысли о человеческом бессмертии. Никого из мутантов этот вопрос не интересовал, потому что они, как население, были слишком молодыми насельниками планеты Земля. Этот вопрос, вероятно, интересен тем, кто стремится овладеть властью над всеми странами и продолжить старые традиции поклонения деньгам. Ратибор не знал, сколько лет отпущено прожить ему в этом сложившемся из войн мире, но он всегда беседовал с Творцом, умел общаться с глубоким сознанием жизни всей планеты и уже познал, что смысл жизни состоит не в получении власти денег над всеми народами, а в чём-то другом, более ценном и ещё не испытанном.

Желания и стремления разных цивилизаций не могут быть полезными ничем ни насельникам внешнего мира, ни новым жителям зон. Причём, многие люди – жители старого мира, те, кто не желает оставаться под пестованием чудовищ, – приходят в зону. Приходят, чтобы начать новую жизнь, не прося для этого ничего взамен.

Но, с другой стороны, жить, всё время, ожидая удара из внешнего мира от оставшихся там агрессивных живых тварей? Конечно же, андрогины не напали ещё и потому, что атмосфера в зонах непригодна для внешней жизни, а применение ракетных ударов грозит уничтожением всей планете, в лучшем случае – всему живому. Совсем недавно в архивных источниках, оставшихся в зоне не вывезенными, на белый свет всплыли описания опытов, проводимых раньше человечеством над планетой. Когда-то со всей серьёзностью обсуждались абсурдные эксперименты о повороте рек вспять во всей Сибири, о растапливании льдов обоих полюсов, об остановке вращения планеты вокруг собственной оси! Про последнее и говорить не стоит – случись такое, человечество просто исчезло бы, лишившись четвёртого временного измерения. А оживление Северного ледовитого океана принесло бы бытовую пользу только России. Но даже в этом случае российская тундра окажется затопленной. Не спасутся от потопления страны Скандинавского полуострова, Англия, Ирландия, Гренландия и Канада. Кто же автор таких глобальных перемен и тектонических сдвигов? Кто из недалёких умом людей пытается доказать кому-то, что человек – действительный царь природы?

Только во все времена деловые люди авторитетно пожимали друг другу руки, совсем как в древней басне: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». Странные дурацкие похвальбы воспринимались вполне серьёзно, и даже писались научные трактаты для разработки полоумных проектов. Что могла получить планета от таких жильцов? Разве что обезьяну, играющую с гранатой! Но однажды попытка нападения из внешнего мира на мутантов всё же состоялась. Вокруг нескольких зон за окружностями было установлено по шесть точек психотронных передатчиков. Наиболее интересен тот факт, что передатчики, соединённые меж собой прямыми ультразвуковыми лучами, образовывали шестиконечную звезду, являвшуюся полем мистического воздействия на человеческое сознание.

Всё, что находилось в лучевом поле шестиконечной звезды, подвергалось интенсивному программированию. Андрогины воздействием психотронного оружия пытались заставить новоявленных соседей покинуть убежище, выйти и сдаться на милость победителя. Однако никто не сообщил престарелым владыкам, что ни один местный житель, ни одно животное из зоны не воспринимает вредного для самих андрогинов оружия. Что любой камень, любое помещение, любая трещинка в зоне – обиталище Святого Духа, а под Его омофором [27] никаким силам не добраться до возникшей новой нации победы человека над силами природы. Так было и в старину. Недаром в неспокойные времена нормальные люди от басурманских набегов спасались в православных церквах.

Много знаний почерпнул Ратибор из книг, хранящихся в подземных галереях. Но не столько знания о прошлой жизни волновали атлета, сколько ночные беседы с Приходящим к нему. Каждый раз он с нетерпением ждал ночи. Тогда в зоне утихомиривались бури и ураганы, не открывались озоновые дыры, не проливались кислотные дожди.

Именно в это спокойное время в пещере Ратибора происходило что-то не очень обычное. Многометровый бетонный потолок испарялся, проваливался в небо, исчезал, как будто его и не было. На этом месте появлялась космическая дыра, уходящая в небо. От озоновой её отличало всякое отсутствие ураганов и катаклизмов. Более того, небо выглядело нежным, бархатным, тёплым, не сулило ничего необычного, неприятного. Казалось, звёзды приблизились к земле настолько, что можно их потрогать руками, даже погладить. Благодатный морской бриз баловал зону своим вниманием, и это выглядело просто прекрасно.

Богатырь ещё не знал морского дуновения ветра, ни разу не видел моря, но уяснил, что это красиво, что это часть человеческой души. А душа? Откуда пришло знание о ней? Конечно же, Приходящий Ангел посвящал неофита в знание подпланетного пространства, которое должно жить, если создано Всевышним, а не служить потребой властолюбивому гниловатому чувству архантропа-людоеда.

Перед явлением Приходящего в жилище Ратибора раздавалось тихое пение, какой-то удивительный тонкий запах разливался вокруг. Затем из железного креста или из космоса, а, может, прямо из подпространства появлялся Человек. Правда, человеком его назвать было довольно сложно потому, что он не имел определённой формы. И меняться мог прямо на глазах у неофита, представляясь одноглазым богатырём под стать Ратибору, или же седовласым старцем, или просто светлым пятном, зависающим в воздухе.

Ангел мог являться в любом обличии. Одно только для него было в тяжесть – земная пещерная темнота. Сам он был неописуемого сияния, даже смотреть на его светозарный облик было больно. Собственно, Ратибор догадывался об этой несуразности, поскольку Ангел являлся в свете, непривычном окружающему миру.

Как же плохо должно быть ему, посетившему эту непроглядную темень!

Светозарному Ангелу так же, вероятно, больно глядеть на мрачные чёрные тени, копошащиеся вокруг. А его сияние было настолько необычным и живым, что хотелось даже назвать его огнём. Но огонь способен на разрушение, а этот свет – никогда. Хотя огонь бывает и внутренним, дающим человеку жизнь.

Ратибор снова полез в книжку, ибо запомнил высказывание мудреца именно по этой теме: «Огонь и тепло дают ключ к пониманию самых разных вещей, потому что с ними связаны неизгладимые воспоминания, простейший и решающий опыт каждого человека. Огонь – это нечто глубоко личное и универсальное. Он живёт в сердце. Он живёт в небесах. Он вырывается из глубин вещества наружу. Он прячется в недрах материи, тлея под спудом, как затаённая ненависть и жажда мести. Из всех явлений он один столь очевидно наделён свойством принимать противоположные значения – добра и зла. Огонь – это сияние Рая и пекло Преисподней, ласка и пытка. Это кухонный очаг и апокалипсис… Огонь противоречив, и поэтому это одно из универсальных начал объяснения мира». [28]

Да, именно эти слова мог произнести человек, сам видевший сияние огня, ангельского огня. Это внутреннее состояние в присутствии Приходящего сразу становилось настолько притягательным, зовущим, добрым, что почти сразу Ратибор успокаивался, забывал всё на свете. Он, как младенец в руках матери, слушал, слушал…

– Ты знаешь теперь, – говорил Приходящий, – Господь сотворил весь этот мир не руками, но Словом. Можешь ли ты представить, понять существующим и ныне, и присно, и во веки веков Единого Творца всего сущего, создавшего материальный мир Волею Своею? Можешь ли ты почувствовать Бога во всём, что тебя и меня окружает, Его тело, которое не осязаемо, не видимо, не измеримо, не похоже на что-либо иное?

– Какое же есть, Его тело, ты видел? – полюбопытствовал богатырь. – Можно ли коснуться Его, ли хотя бы увидеть?

– Оно не есть ни огонь, ни вода, ни воздух, ни дух, но – запомни! – всё, что Видишь и ощущаешь, от Него происходит. Будучи благим, Он возжелал сотворить мир для мира и украсить землю. И во всём, казалось бы, сверхъестественном, воистину нет ничего сверхъестественного. Вся история этого мира неминуемо связана с Божественной мистикой и вся мистика неотделима от истории человечества. Если ты поймёшь это, путь твой к познанию недалёк.

– Я прекрасно понимаю, что нет ничего сверхъестественного, но есть в природе преодоление её явлений, неуловимое для наших физических чувств. Я бы это назвал, – Ратибор задумчиво поскрёб у себя за ухом, чем вызвал еле заметную улыбку на лице Ангела. – Я бы это назвал просвечиванием невидимого на границах видимого. При нашем настоящем состоянии сознания нам очень трудно признать реальность невидимого; вероятно, для высшего духовного сознания явления материи физической и осязаемой кажутся в такой же степени нереальными и несуществующими. Но синтез души и материи, представляющий собой две стороны единой жизни, заключается в Духе, ибо, если мы поднимемся к вечным началам, к первопричинам, мы найдём, что динамизм природы объясняется законами Разума, а законы жизни постигаются самопознанием, опытным изучением души. Я прочитал в одной книге, написанной когда-то в древности: «Красота души, высвобожденная победой над плотским естеством, способна сотворить чудо, ибо, когда она возгласит угодное Ему, то получит всё». [29]

Судя по тому, как внимательно слушал неофита Приходящий, изложение усвоенного материала нравилось, однако он всё же внёс небольшую философскую корректуру со своей стороны:

– Всё, рождающееся в этом мире, подвержено несовершенству. Всё делимо, подвержено либо увеличению, либо уменьшению, в зависимости от свободы выбора. От свободы выбора зависит, растёт ли человек в Единстве с Богом, либо поддаётся собственной слабости, тогда совершается грехопадение. Всякая видимость сотворена, ибо она проявлена, но невидимость есть всегда. Она не нуждается в проявлении. И наиболее важный вопрос – на какую из предложенных вещей человек обратит внимание? Отсюда возникает и динамизм природы, и динамизм сознания, и динамизм души. Любой человечек считает, что ежели обходится с ближними не слишком плохо, то он во истину хороший. Но, почувствовав себя хорошим и правильным, человек обретает смерть, то есть становится достоин дальнейшего жизненного существования. Это потому, что ваше тело происходит из окружающей мрачной мглы, из которой вышла и природа, которая превращает тело в чувственное пастбище смерти.

– Значит, человечеству путь к Потерянному Раю воспрещен навсегда? Значит, он попросту недостоин познания Истины? – с сожалением заключил Ратибор. – Значит, человек зря поднимает мысли о бессмертии, поскольку конечной стадией жизни всегда является смерть?

– Почему же? – вопросом на вопрос ответил Ангел. – Почему же не достоин? А сотворены вы в этом мире для чего? Для принятия достоинства даются каждому человеку страдания с детства. Я только что говорил об этом. Но человек свободен в своём выборе. Что касается неразумных, порочных и злых, завистливых и алчных, убийц и безбожников, я далёк от них и предоставляю демону разбираться с такими особями. И демон применяет к заслужившему это человеку огненную иглу, изливает в его сознание всепроницающее пламя гордыни и страстей, уничтожающих душу, заменяющих её злобой и ненасытными желаниями.

– Но разве таким людям не надобно протянуть руку помощи? – удивился неофит.

– Зачем? Чтобы он утащил тебя за собой? – Ангел сделал специальную паузу, чтобы его собеседник осмыслил услышанное. – Если человек желает упасть – не стой у него на дороге, он всё равно упадёт. И только тогда будет готов к новому выбору. А вот ты можешь и не подняться. Помни, что много сведений о человеческой жизни известно тем же китайцам, которые занесли Божественные истины на папирусы и назвали это системой Шао-инь. В древнекитайском варианте – это цифровые коды, которые они называют цигун, сконцентрированы на лечении более ста десяти болезней. Цигун предназначены для использования при достаточно сложных ритуалах и мистериях, которые, несомненно, соединяют человека с потоками энергии Космоса. Но здесь имеют необычайное значение поворот человека к сторонам света, учащённое или же, наоборот, замедленное дыхание, влажность воздуха, время суток, в котором исполняется мистерия. Важное значение имеет даже пение птиц. Весьма показательным и ничем не оправданным заблуждением среди старых насельников планеты является тот факт, что существующий среди них во все века гомосексуализм – эротическое влечение к лицам своего пола и дальнейшее развитие с ними сексуальных отношений – явление крайне редкое, не оказывающее заметного влияния на здоровье нации. Это глубочайшее заблуждение, поскольку в Законах, посланных человечеству, сказано: «Двое – да будут плоть едина и да продолжат Слово Божие на земле». А однополые особи с обычной биологической точки зрения – просто недееспособные организмы, которые отнимают часть жизненной энергии у дееспособных, готовых даже не только к продолжению рода, а имеющих желание изменить мир по Божьему Промыслу. Но человечество истончалось, изжило свой лимит не только в результате преждевременного старения и болезней. Очень важной причиной оскудения человеческого разума является суицид. Если человек отказывается от подаренной ему жизни, то для чего ему жизнь вообще? Когда-то, в начале XX века Россия согласилась на казнь императора, помазанника Божия. После этого страну постоянно коробит неразбериха власти и великой державой управляют ставленники архантропов США. Религия же, призванная следить за подрастающим населением и дарить детям чувство радости жизни, тоже оказалась в руках людоедов. Достаточно будет знать, что нынешний патриарх Кирилл в смутные девяностые годы конца двадцатого века получил от правительства лицензию на ввоз в Россию импортных сигарет и пива. Всё это продавалось из ларьков малолеткам страны. Подумай теперь, какой из мальчика вырастет мужчина и вырастет ли вообще под общедоступным ядом никотина и дешёвого пива? А сейчас, в двадцать первом веке, Россия на «добротно приготовленном патриаршем фундаменте» по последним статистическим данным занимает первое место по количеству самоубийств подростков в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. И это не болезнь. Это происходящее требует более ответственного объяснения причин, почему, столкнувшись с трудностями жизненных ситуаций, человек сознательно выбирает не путь преодоления кризиса, а самоликвидацию? Ведь недаром многие юноши и девушки приходят к вам в зону, надеясь найти защитника от американского денежного засилья, от укоренившейся в человеческих умах ненависти, лжи, жадности, завистничества. Сможете ли вы оказаться им тем спасительным ковчегом, на котором когда-то Ной вывозил в будущую жизнь укрывшихся у него животных, включая и людей?

– Я знал, что у нашего народа особое предназначение. Или я ошибаюсь? – спросил Ратибор. – Мы, в сущности, матросы нового ковчега. Только как излечивать население старого мира от физических и духовных болезней, чтобы не увозить с собой из прошлого груз грязи и беспутства? Как заставить поверить в то много раз обещанное будущее, которым не смогли обеспечить рвущиеся к власти архантропы?

– Очень просто, – успокоил Ратибора Ангел. – Никогда не надо изображать из себя пророка, учителя и Екклесиаста. Философ должен быть правдив, с кем бы он не беседовал. Допустим, на рубеже XIX и XX веков российский учёный и философ Константин Ниши разработал для народа общую систему сохранения здоровья. Она так и называлась – «Система Ниши». Самое интересное, что эта система была весьма популярна не только в России, но и за рубежом. Цель системы состоит в том, чтобы выработать у человека влечение с самого рождения жить по законам природы. К тому же, необходимо выработать и соблюдать три привычки, необходимые для достижения здоровья: привычку к постоянному здоровью, привычку к постоянному труду и привычку к постоянному учению. Я даже могу процитировать психологические правила жизни здорового человека: «Не бегите от страха. Не живите в прошлом. Отпустите от себя прошлое через чувство прощения. Не тратьте силы на чувство жалости к себе. Не зацикливайтесь на мыслях о плохом. Поверните ваши мысли в позитивном направлении. Планируйте на каждый день как можно больше дел, которые могли бы доставить вам удовольствие. В любых ситуациях ведите себя так, как будто вы благополучный человек». [30] Как видишь, и Ангелу есть чему поучиться у приличных людей.

– Ты специально для меня выучил эту цитату? – саркастически хмыкнул Ратибор. – Я вот, например, многое из прочитанного хотел бы запомнить, однако почему-то не получается.

– Не всё сразу, – улыбнулся Ангел. – Но, если уж о том зашёл разговор, то процитирую ещё одного мудрого философа, хотя он жил в довольно недалёкое время советского застоя: «В большинстве болезней виноват сам человек, и чаще всего он болеет от жадности, лени, неразумности; не надейтесь на медицину, которая неплохо лечит многие болезни, но не может научить человека как стать здоровым, и не может сделать его здоровым. Чтобы стать здоровым, нужно приложить собственные усилия, которые должны возрастать по мере старения и ухудшения здоровья, но человек настолько совершенен, что вернуть здоровье можно почти всегда». [31]

– Здорово! – воскликнул Ратибор и единственный глаз у него во лбу вспыхнул неподдельным восхищением.

– Как видишь, – продолжил Ангел, – многому можно научиться у людей. Недаром ведь человек – сын Божий! Когда он это чувствует, то все дела у него получаются. Тайна жизни заключается в том, чтобы не сокращать её себе самому, потому что у человека нет большего врага, чем он сам. Что же касается упомянутого тобой бессмертия, то не каждому человеку оно действительно нужно. Проще сказать – никому. И создавать из этого нездоровый ажиотаж – всё равно, что помогать рогатому воздвигать для человека рогатки. Посуди сам. Практически все разумные осознают, что в первую очередь воспользуются правом на сверхдолгую жизнь весьма не лучшие представители человечества. Скорее всего это будут сверхбогатые личности, финансово-промышленные магнаты, американские ростовщики, не имеющие желания и силы расстаться со своей страстью к стяжательству, то есть те же архантропы. К тому же, этой идеей могут увлечься различные политические выродки, не имеющие чувства Родины и рассматривающие страны, государства и людей, как марионеток в кукольном театре. Ведь куклу всегда можно передвинуть куда захочется. А великим учёным, которым действительно бы нужно продление жизни, она, в сущности, не пригодится. И это по той простой причине, что настоящий великий учёный, писатель, художник, поэт всегда привязан к Родине, ко времени и к моральным правилам, в которых родился, по которым научился создавать что-то ценное, вечное. Бессмертие для творческого человека впоследствии окажется ежедневной гильотиной: каждый день – ожидание смерти и каждый раз – насмерть! Так что учись делать добро и не мечи бисер перед свиньями.

Надо сказать, что Ратибор много мудростей узнал из бесед с Ангелом, только тот строго-настрого запретил рассказывать об этом другим, потому как время ещё не пришло. Приходящий показывал ученику истоки Истины и между ними давно уже установилась прочная и постоянная связь. Только вот сейчас… что же случилось? Ратибор спрашивал: правильно ли он поступил, отправив Раду в стан врага? – и не находил ответа. Не находил.

Он пытался призвать Приходящего, но крест молчал. Видимо, что-то не то и не так сделано, но всё же надо решать. Ратибор слушал тишину: до боли в висках вслушивался в каждый лёгкий шорох, размытый этой тишиной, но и там не находил ответа. Визг и шум отвлёк его внимание. Два пушистых белых шарика выкатились из стены и принялись гоняться друг за другом вокруг стола, немилосердно визжа при этом.

– Шуликаны! Что вы расшалились, ух, надеру я вас!

Шарики, испугавшись наставнического окрика, вмиг убрались в стену. Наверное, покатились искать для игры комнатку поудобнее, пошире, да и места чтоб побольше. Эти хранители домового очага появились в зонах давно, считай, вместе с возникновением циклопов. Но самое интересное, что шуликаны катались где, куда и когда хотели. Даже во внешний мир. Именно они рассказали Ратибору и другим обитателям четырнадцати зон, как это делается. Все тут же, следуя примеру белых и пушистых, тоже стали совершать прогулки по внешнему миру. Правда, многие боялись путешествий просто патологически. А Ратибору, например, очень нравилось. Только сейчас домовёнки прикатились некстати. Не до гуляний, когда осаждают колючие проблемы.

Неужели всё и всегда придётся решать самому? Неужели никто и никогда не подаст руку помощи, не поможет советом? Ведь сам Космос может протянуть руку помощи. В чём же дело? Ну, хотя бы Приходящий явился, хотя бы он подсказал, что делать, чего ожидать? Ведь недаром в прошлом мудрецы говорили, что от кого-то ждать подсказки для решения проблем или же устраивать всемирную погоню за призрачными решениями – дело бездумно прожигающих жизнь, разворовывающих собственные души. Или это испытание послано не случайно?

Тут же на стене неярким ласковым светом сверкнул крест. Так и есть! Значит, не случайно. Значит он, Ратибор, должен учиться принимать решения, должен учиться и учить других. Недаром же к нему пристало прозвище – наставник. А какой из него наставник, когда сам ещё многое не знает? Может быть, в этом его предназначение? А ведь у каждого предназначение своё: важно понять какое?

И снова заиграл крест переливами тёплого света, и услышал Ратибор:

«Преклони ухо твое, и слушай слова мудрых, и сердце твое обрати к Моему знанию; потому что утешительно будет, если ты будешь хранить их в сердце твоем, и они будут также в устах твоих, чтобы упование твое было на Господа, я учу тебя и сегодня, и ты помни…». [32]

Глава 7

По коридору, освещённому сиротским больничным светом, шла Валлиса в накинутом на плечи белом кисейном халатике. За ней два угрюмых санитара, смахивающих на козлоногих сатиров, толкали каталку, на которой под простынёй лежала найденная в зоне девушка. Она казалась идеферентной [33] ко всему окружающему и с самого начала не проявляла интереса к тем манипуляциям, которые проводила Валлиса: спокойно позволила сделать анализ крови, ДНК, психического и нервного состояния, сканирование мозга, нейтринное исследование. Вероятно, она правильно понимала и принимала действия своего невыбираемого врача, но голоса не подавала. Вернее, подала, но это уже потом, когда врач и пациентка нашли общие точки соприкосновения. Хотя Валлисе до сих пор казалось, что здесь ускользает от внимания важная деталь происшедшего. Что же случилось, но не до покушения на Макшерипа, а после?.. После она попыталась действовать как можно собраннее. И всё же смерть её командного, пусть даже своеобразного дилетанта-философа выбила Валлису из накатанной рабочей колеи, рассеяла внимание, поэтому было упущено что-то очень важное. Но что? И удастся ли вспомнить это «что» вовремя?

Двери в большую операционную бесшумно скользнули в сторону, и перед процессией предстал Станислав Сигизмундович, нервно переступающий с ноги на ногу в ожидании пациентки.

– Так. Это она? – спросил шеф, хотя и сам видел. – Так, – снова повторил он. Остальное всё нормально?

– Нет, – механически мотнула головой Валлиса. – Убит мой напарник. Да вы его знаете – это Макшерип.

– Как случилось?

– Сама не знаю, – пожала плечами девушка. – И до сих пор не могу сообразить. Какое-то существо, своего рода циклоп, прополз по вентиляционной шахте воздухозаборника, ворвался в лабораторию через люк, когда там находился только мой мулат, и напал на Раду. Конечно же, Макшерип кинулся между ними и получил удар чем-то металлическим в область левой ключицы. При этом лопнула сонная артерия, получил повреждение нервный центр, пославший, вероятно, сигнал на гипофиз, и гигант погиб чуть ли не в несколько секунд. Я велела сжечь труп.

– Вот это напрасно, – поджал губы Станислав Сигизмундович. – Никто бы вам не помешал привезти погибшего в Москву. Мне бы очень хотелось взглянуть на профессиональный удар дикого циклопа, не соображающего пока ещё ничего в строении организма, а тем более в нервных болевых точках. Мне кажется, нападающий был вовсе не циклоп.

– Рада его видела, – Валлиса указала на девушку, безучастно лежащую на операционной каталке. – Удар предназначался для неё и если бы не Макшерип…

– Ладно, ладно, – скривился Станислав Сигизмундович. – Мы ему памятник поставим. Покажи-ка лучше предварительные данные по исследованию организма пациентки.

Валлиса надулась на шефа за такое вот обращение, отдала ему папку с документами, вытащила с нижней полки медицинской каталки кейс автоклава, где находились самые ценные образцы почвы, структурного анализа биологических масс и… много ещё чего там было. Даже металлический штырь, которым был убит Макшерип, лежал где-то там. Ефрем специально предупредил, что в лаборатории института с орудием убийства необходимо серьёзно поработать.

Но Валлису не оставляли давно мучившие её досужие мысли: кого же всё-таки досадила Рада из поселенцев зоны? кому доставила несколько лишних моментов головной боли? или её просто живьём отдавать нам не хотели? недаром же и сам Станислав Сигизмундович потребовал срочно доставить пациентку в центральный офис института. Значит…

– А ничего это не значит! – ответила сама себе девушка и даже рубанула воздух ребром ладони для наглядности.

Ей необходимо было сейчас же собрать свою память в жёсткий жгут, провести заключительные анализы, сопоставить с исследованиями шефа, которые у него к тому времени уже появятся, и тогда картинка найдёт своё место в мозговом музее картин. Следует отметить, что залы мозгового музея в сознании Валлисы занимали довольно обширное место. Размышляя таким образом, девушка открыла кейс автоклава и принялась выгружать на рабочий стол привезённые с поля боя экспонаты.

Ага. Вот и пакет, про который Ефрем упоминал неоднократно, чтобы не забыла взглянуть. Да разве такое можно забыть! Ефрем и Макшерип в её убойной команде были первыми бойцами. И одним из первых по зубам «схлопотал» именно Ефрем. Когда Валлиса взяла его в свою команду, которая к тому моменту состояла только из неё самой и здоровяка Макшерипа, то в голову новенькому ничего путного не пришло, как только сказать на ушко мулату:

– Мужиков в команде было слишком много, но комиссарша всем дала понемногу.

– Ты, что ли, хочешь комиссарского тела? – за вопросом, произнесённым тоже шёпотом, последовал мощный подзатылочный удар. Ефрем даже охнул и присел. На звук подзатыльника обернулась сама комиссарша, а на её немой вопрос Макшерип тут же ответил:

– Одним следует кое-что объяснять на пальцах, другим – на кулаках, а третьим хватает подзатыльника.

Да, сколько в жизни приходилось делать нелицеприятного и всё ради победы – победителей не судят. А как эта победа приходит, знали только они втроём.

Сибирская тайга, молча, смотрела на малоезжую дорогу, вклинившуюся тонкой змейкой меж двух сопок в непроходимый, как показалось сначала, урман. По ней упорно, не обращая внимания на многочисленные колдобины, пробирался старенький «козлик». Такие автомобильчики из-за последних достижений технократии можно было отыскать разве что в самой глубочайшей глубинке. Но, не смотря на раритетное состояние, «козлик» привычно урчал, отсчитывая таёжные километры.

На задних откидных боковых сиденьях примостились двое мужчин. Оба прилично одеты, но сразу видно было, что это не таёжники. Никакой таёжник не отправится в дорогу в кроссовках вместо сапог и вместо «энцефалитки» или телогрейки не станет надевать яркую нейлоновую курточку модного покроя. Только путешественников удобная одежда жителей тайги вряд ли интересовала. Они приехали в своей любимой походной амуниции и вряд ли согласились бы её заменить на что-то более «приличное» для этих мест.

Мужчины сидели молча, вслушиваясь в монотонные жалобы мотора. Лишь один раз меж ними вспыхнул попутный диалог.

– Тихо ты, потрох медвежий, – рыкнул на Макшерипа Ефрем, когда тот случайно либо ради шутки наступил иудею на ногу после очередного преодоления дорожной колдобины.

– У нас в Сибири не то, что у вас в Изра-э-ле, – ехидно прокартавил мулат. – У нас и на ногу наступят – мало не покажется. Иль не по вкусу овса откус-сать?

– Это ты сибиряк?! – заржал Ефрем, будто и вправду – конь объевшийся овсянки. – Ты же больше на дикого джигита рожей смахиваешь!

– Ага, – кивнул здоровяк. – Ещё какой сибиряк. Я в студенческие годы Рассеюшку от Коми до Каспия ногами промерил, а уж по Сибири-то меня столь разов таскало – не поверишь. И здесь на Сынташте был. Знаешь, что она в Иртыш впадает, а тот в студёные моря по Оби добирается?

– Это хорошие знания и поучения географии, – кивнул Ефрем, – только забыл ты выучить в путешествиях по Сибири, что речка Сынташта сначала в Тобол впадает, а уж потом…

– Что потом, что потом? – заворчал мулат. – Я не пургомёт какой-нибудь. Сказал, что был в Сибири, значит, так оно и есть!

– Ну, хватит вам, обормоты. К месту подбираемся, – оборвала их словоизвержения Валлиса, сидящая за рулём автомобиля, предназначенного разве что для официального «удара автопробегом по сибирскому бездорожью».

Молодцы тут же замолчали и уставились на тайгу, которая в местах этих была довольно густой и, может быть, непроходимой, только бродить по таёжным дебрям, в планы команды не входило.

Грейдер не обижал старинный российский вездеходик ухабами и колдобинами. По всему видать, в этих местах автомобили показываются довольно редко. Во всяком случае, сейчас. Может быть, один-два раза в день пролетит какое-нибудь колёсное существо, и опять дорога пуста. Малолюдье этих мест как нельзя устраивало команду. Валлиса прибавила газу, и вездеходик, взлетев на бугор, оказался перед довольно обширным безлесым пространством.

Окончательно безлесной огромную равнину назвать было нельзя, но и до таёжного понятия равнина явно не дотягивала. Слева, из-за лесистых холмов, в долину впадала бурная ворчливая речка. Это и была та самая Синташта, к которой ехала команда. Валлиса подогнала машину ближе к берегу, помощники её сразу вылезли и отправились за лапником. Нарубив вскорости по большой охапке, они вернулись и принялись засыпать вездеходик со всех сторон, превратив его в большой зелёный осенний сугроб. Валлиса молча, наблюдала за ними. Пока мужчины рубили лапник, она вытащила из багажника два увесистых мешка, которые лежали чуть в сторонке. После безоговорочного переодевания вся троица выглядела как армейский спецотряд в стандартной пятнистой форме. Да и мешки теперь ничем не отличались от своих хозяев.

– Значит так, – Валлиса решила провести отвальную инструкцию. – Мы спускаемся по берегу реки в долину. И вон тот холм, – она указала на одинокую сопку в долине, слегка подёрнутую октябрьской дымкой, ничем издалека не отличавшуюся от остального лесного нагорья, – это столица допотопного царства Десяти городов – Аркаим.

– Кому нужны давно сгнившие кирпичи? – хмыкнул Ефрем.

– Разговорчики! – нахмурилась Валлиса. – Эту долину пытались затопить уже несколько раз до нашего рождения, до рождения наших мам и бабушек. Ясно? Значит, кому-то это нужно. А ещё кто-то, то есть руководство нашего исследовательского института, хочет этому помешать. Работу надо выполнить хорошо, нам за это платят. Вопросы есть?

– Отстроенную плотину мы взорвём запросто, кто нам помешает? – рассудительно заметил Ефрем. – Пластиту в этих двух мешках хватит, чтобы взорвать всё нагорье к чёртовой матери. Зачем было таинственность такую создавать?! Мы же не мальчики.

– Ну, ладно, не нам об этом судить. И не беги впереди паровоза, – перебила Ефремову воркотню девушка. – Если нам приказали одеть пероксинные бронежилеты, то эти места, я полагаю, не такие уж нелюдимые.

Боевая троица пустилась в дорогу. Идя цепочкой, каждый думал о своём, может быть, самом главном, может быть, о чём-то потустороннем.

…А почему не поразмышлять дорогой? Всё равно мысли разные ходьбе не мешают.

Оно, конечно, не мешают, только при спуске в долину ноги почему-то тяжелеть стали. Мистика!

Какая, к лешему, мистика! Пославшие нас предвидели это. Только молитесь, чтобы это была самая большая беда, чтоб ничего не случилось наиболее жуткого. Не верится что-то в жуткое.

Так здесь тихо, хорошо, вольготно. Уехать бы в такое место насовсем, построить маленький домик на берегу речки и взять в жёны такую же, как наша комиссарша.

Кто ж за тебя замуж пойдёт? Лучше одной и свободной, чем разрываться меж работой, мужем и домом.

Какая работа может быть в лесу? Здесь работать только для себя надо будет…

Вот такие мыслишки теплились в головах идущих, создавая меж собой смысловой винегрет. Но троица давно притёрлась, и освободившаяся от очередных соображений голова спокойно ловила мысли, идущего рядом. Во всяком случае, это было неплохо, так как в экстремальных ситуациях не всегда можно и нужно говорить.

Вдруг словно ветер пронёсся по оставшемуся позади лесному нагорью. Ухнул филин. Филин? Днём? Все трое живо насторожились, но ход не убавили. Скорее всего, походка каждого стала ещё пружинистей. Ветер сзади дунул ещё раз, но уже неуверенно, только чтобы отметиться. Скоро речка обогнула лесной пятачок, и перед глазами троицы встал холм, который они совсем недавно рассматривали сверху. Вблизи холм уже не казался таким же, как все остальные. Это был явно искусственный курган с винтовой дорогой от подножья к вершине. А река недалеко от кургана раздваивалась и узкой протокой окружала город с другой стороны. Так что сам он оказался на острове, и вёл к городу через протоку всего один мосток. Сразу за ним начинались какие-то постройки.

Если город древний, даже несказанно древний, как говорила комиссарша, тогда почему постройки в городе не развалились. Ведь там явно никто не живёт. А любой дом умирает без хозяина. Причём, дома виднелись и дальше, у дороги, взбирающейся по спирали к вершине. Ефрем, шедший впереди, обернулся, но Валлиса сразу сложила руки крестом на груди. Всё ясно, в город нельзя. А курган был такой безобидный и гостеприимный, что у обоих мужиков в голове появились мятежные мысли. Валлиса поняла это и вторично скрестила руки, только уже над головой.

Троица продолжала идти строевым пружинистым шагом, намеренно отворачивая взгляд от манящих чем-то пустых городских улиц. И что же в них было привлекательного? Пустота?

Вскоре курган остался позади, а не в очень далёком далеке из дымки, повисшей над равниной, стала проявляться огромная плотина. Вот то место, куда должна была прийти команда. С нагорья почему-то плотина не просматривалась, зато здесь, поблизости, встала на пути могучей стеной, вызывающей невольное уважение. Ведь кто-то же её возводил и где! Действительно, в те далёкие времена это, очевидно, была стройка века. Почему она оказалась не доведённой до конца – это уже другой вопрос. Но если плотина до сих пор не разрушена, до сих пор готова к завершению начатого когда-то, значит, вопрос времени отпадает сразу. Одна земная или же внеземная сила мечтает задействовать всю мощь плотины, другая – наоборот. Кто из них прав, не поймёт ни один живущий на земле человек, ибо многажды истина заменялась ложью в этом мире и наоборот.

Человек сможет понять назначение и смысл плотины только тогда, когда она либо заработает, либо рухнет. Но тогда уже поздно будет что-либо исправлять. Валлиса, соглашаясь на задание, долго продумывала последствия. Пыталась подъехать к существующей проблеме с разных сторон и взглянуть на проблему под различными ракурсами. Результат мог оказаться любой.

Всё решило женское чутьё. Валлиса частенько в, казалось бы, совершенно безвыходных ситуациях полагалась на женскую интуицию, и это никогда не подводило! Может быть, каждой женщине дан такой талант от Творца, но если это не подводит, приводит к положительному решению проблем, то почему бы не послушать интуицию ещё разок? А согласившись исполнить операцию, назад никакого отступления не предвиделось, все корабли уже сгорели.

Постоянный страх оказаться вне

досягаемости земли.

И поэтому снова не спится мне,

если рядом жгут корабли,

если душу тревожит забытый хмель

кружевных продувных морей,

если снова поёт беззаботный Лель

у закрытых чужих дверей.

Не стареющий странноприимный дом,

что на Млечном стоит пути,

где родилась, жила и умру шутом,

где спасения не найти,

где ухватит за полу малины куст,

мол, куда ты идешь? Постой!

Воздух сумерек снова и прян, и густ —