Последнее начало

«Когда-то Бог изрёк Своим святым Словом: „Растите в рост и размножайтесь во множество, вы все Мои создания и творения; и пусть тот, в ком есть разум, знает, что он бессмертен и что причина смерти есть последняя любовь, и пусть он знает всё сущее“. Когда Бог сказал так, Пронойа [11] с помощью судьбы и строения законов природы наладило связи и установило поколения. И все существа расплодились, каждый согласно своему виду, и тот, кто познал себя самого, достиг Совершенного Блага, [12] избранный среди иных; но тот, кто, по заблуждению любви, лелеял тело, тот существует, блуждая во мраке, преданный ощущениями страданий смерти». [13]

А ведь верно. Иногда судьба прямо отвечает через книгу на возникающие жизненные вопросы. В этот раз мудрец древности Гермес Трисмегист указал Ратибору принцип жизни людей внешнего мира. Избранный через Пронойа человеконенавистник разрешил каждому любить только себя, ибо, как ему казалось, во все века он будет живее всех живых и его учение останется догматом среди времён и народов. Но люди познали через такую «любовь» только истинное сладострастие, выражающееся чаще всего через насилие, похоть, зависть, жадность, смертоубийство. «Пронойа… наладило связи и установило поколения». Значит всё живое на этой планете и в этой жизни должно исполнить какую-то свою роль в развитии, в осуществлении… А в осуществлении чего именно? Кто-то из старцев обронил мимоходом: «…Познай себя – познаешь Бога…». Эта фраза стала крылатой и многие мудрецы хватались за неё, как утопающий за соломинку.

Но почему люди, стремящиеся познать истинную Божественную Любовь, всё же достойны смерти? Так же наугад Ратибор достал со стеллажа ещё одну книгу, открыл и принялся читать вслух:

«В свободную высь стремитесь вы, звёзд жаждет ваша душа. Но ваши дурные инстинкты также жаждут свободы. Новое хочет создать благородную, новую добродетель. Старого хочет добрый и чтобы старое сохранилось. Но не в том опасность благородного, что он станет добрым, а в том, что он станет наглым, будет насмешником и разрушителем.

Разрушители – это те, кто ставит ловушки для многих и называет их государством: они навесили вам меч и навязали сотни своих желаний. Государством зову я, где все вместе пьют яд, хорошие и дурные; государством, где все теряют самих себя, хорошие и дурные; государством, где медленное самоубийство всех называется „жизнь“.

Посмотрите на лишних людей – основу государства: они крадут произведения изобретателей и сокровища мудрецов, культурой называют они свою кражу. Посмотрите, как лезут они, эти проворные обезьяны! Они лезут друг на друга и потому срываются в грязь и пропасть.

Все они хотят достичь трона: безумие их в том – будто счастье восседало бы на троне! Часто грязь восседает на троне – а часто и трон в грязи. В человеке важно то, что он – мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Но вы должны любить тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо они идут по мосту.

Вы должны любить великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.

Вы должны любить тех, кто не ищет за звёздами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою, а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землёй сверхчеловека.

Вы должны любить тех, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю, животных и растения.

Вы должны любить тех, кто любит свою добродетель, ибо добродетель есть воля к гибели и стрела тоски.

Вы должны любить тех, кто не бережёт для себя ни капли духа, но хочет всецело быть духом своей добродетели: ибо так, подобно духу, подходит он к мосту.

Вы должны любить того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чем две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держится напасть.

Вы должны любить того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздаёт её, ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя. Вы должны любить того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда больше, чем обещает.

Вы должны любить того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели людей настоящего.

Вы должны любить того, кто крадёт своего Бога, так как он любит своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога.

Вы должны любить того, чья душа глубока даже в ранах, и кто может погибнуть при малейшем испытании: так охотно он идёт к мосту.

Вы должны любить того, чья душа переполнена, так что он забывает самого себя, и все вещи содержатся в нём, потому что вещи всегда становятся гибелью.

Вы должны любить того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба сердца его, а сердце влечёт к гибели.

Вы должны любить тех, кто является тяжёлыми каплями, падающими одна за другой из тёмной тучи, нависшей над человеком: молния приближается – возвещают они и гибнут, как провозвестники.

Вы должны отдавать себе отчёт: смотрите, я провозвестник молнии, то есть Екклесиаст и тяжёлая капля из тучи, но эта молния называется сверхчеловек». [14]

Умные люди, то есть сверхчеловеки, пронёсшие знания через века, говорили о страданиях и гибели? Разве жизнь на земле является страданием? Ратибор видел смерть, знал, что это никакое не страдание, а, скорее, невеста, вручающая жениху себя и свой путь к постижению истины, ведь без этого весь смысл существования исчезает. Почему же люди принимают смерть до сих пор, как страдание? Вероятно потому, что и наше, и людское тело приходит в этот мир из мрачной мглы, которая есть сама смерть. Но из неё также вышла природа, значит, тело тоже принадлежит природе, в которой от рождения присутствует пастбище смерти. Почему же многие люди, приходящие в зону с тем, чтобы отказаться от жизни во внешнем мире скотства и обмана, навсегда остаться с мутантами, боятся смерти? Ведь она – часть нас самих. И если человек поймёт достоинство смерти, то, вероятно, не будет подчиняться неразумию, порочности, злобе, зависти, подлости… каждый будет далёк от глупых страстей, разливающихся по телу буйственным огнём или пламенем онгона. [15] Просто у человека возникнет собственный огонь, дающий много больше, но и забирающий много больше. Внутренний огонь – как видение летучее, поющее, как стремительный образ изменения внутреннего во внешнее и наоборот.

Причёска у Рады похожа на чёрно-белый огонь. Да и сама она, хоть принадлежала по Зодиаку к знаку воды, но характером своим ничуть не походила на силу воды. Конечно, девушка никогда не была и не будет однообразной, как иногда кажутся однообразными мускулистые водяные потоки. Пусть они выглядят мощными, свирепыми, но им никогда не преодолеть однообразия, которое чуждо огню. Вода в отличие от огня всегда скована в своём движении.

Кусок дерева – часть бытия – попадает в огонь. В голосе, в поцелуях огня рождается смерть. Часть нынешнего бытия исчезает, но это вовсе не растворение в небытии. Это начало новой философии мышления! Умирающее в огне дерево превращается в существо Вселенной. А во всём, что создано вселенской природой, всегда был и будет главной составной частью огонь, независимо от того, изнутри он приходит или же снаружи.

Много, ой много придётся разбираться в неразборчивости этого мира. Во всяком случае, с андрогинами предстоит, вероятно, сразиться и решить, для кого создана планета. Ведь предсказано же это, предсказано не одним человеком! Так что никогда не помешает быть готовым к самым непредсказуемым ситуациям. Какой будет битва, где произойдёт и можно ли назвать всё это Последней битвой за существование или же Армагеддоном? – Ратибору осмыслить пока не удавалось, да и надо ли знать заранее о чём-то, выходящем пока за рамки понимания? Важно быть готовым к неожиданностям, и это главное. Ратибор точно знал, что всему своё время.

Глава 4

И снова шесть человеческих фигур в силиконовых комбинезонах измеряют шагами оплавленную озоновыми смерчами и грозовыми разрядами землю. Из века ввек, от восхода к закату, от колыбели к смертному одру измерял человек землю шагами, пытаясь отыскать среди дарованного ему небом мира ту часть Божественной истины, найдя которую, он сможет исправить свою природу, поражённую смертными грехами, и тем самым поможет исправиться окружающему миру. Ведь недаром все силы небесные обрушились в гневе своём на эти – пусть даже микроскопические – части планеты. Кто знает, не станет ли вся мать-земля завтра обуреваемой такими вот бурями и омываемой мутными кислотными потоками, не покроется ли она болезненными волдырями? Не станет ли она всеобщим лепрозорием, где на не прокажённых станут смотреть как выродков, которых надо непременно убить?

Как сможет выжить на земле будущего нынешний человек? Да и человек ли он вообще? Что от человека у человека осталось? Жадность, ревность, скопидомство, ненависть, подлость, зависть… Эти и ещё тысячи, тысячи грехов, несознаваемых нами, принимаемых за повседневное и сиюминутное, давно уже стали для насельников планеты той самой проказой, от которой избавляться человеку вовсе не хотелось. К тому же, найден был прекрасный выход из казалось бы безвыходной ситуации. Самое главное – простить себе все грехи и самопрощением смыть с себя все нечистоты. Ведь человек должен уметь всех прощать, даже обязан возлюбить извечных врагов, а где ж учиться, как не на себе самом?

Недаром часто выплывает в сознании эта мудрая фраза: «Познай себя – познаешь Бога!». Обращаясь только к себе, человек непроизвольно отворачивается от Истины, которая и есть Господь! Но, не копаясь в себе, обращаясь только к внешнему опыту, любой способен потерять собственное «Я».

Что такое чувство человека? Не смутный ли образ, желание, страсть, навязанная врагом? Кем может быть навеяно чувство страха, охватывающее как бы поневоле, но в экстремальной ситуации? Например, здесь, в зоне. Кого из команды не охватывала страсть: выжить! спастись! убежать! скрыться! А зачем, собственно? Присматриваясь к членам своей команды Валлиса рано или поздно замечала простые человеческие слабости и потому каждый раз на привале пыталась растормошить мужиков. Но зачем? И убегать, и скрываться тоже – зачем? Где? Вся планета уже заразилась какой-то неизвестной болезнью, и человечеству осталось совсем немного. Это Валлиса поняла довольно давно, только ни с кем своими мыслями делиться не хотела. Даже с любимым начальством. Любимым? А каким же должен быть Станислав Сигизмундович? Только любимым. Потому что начальник, потому что…

Когда появилось в её жизни это любимое чудовище? Валлиса иногда величала про себя начальство самыми обидными словами, но каждый раз после этого жутко болела голова. Боли наваливались неизвестно откуда, хотя девушка была совершенно здорова. Но первая головная немочь пришла в довольно юные года. Когда же это было?..

– Равви, сегодня ваша Рафаила привела новенькую. Но она из гоев, – отвлёк священника от молитвы служитель.

– Что с того? Пусть радуется, потому как выпало послужить благородным делам. Где она?

– Лежит в усыпальнице. Рафаила проводит вас к новенькой.

Священнослужитель прошёл с неофиткой в усыпальницу. Туда вели четыре двери, разбросанные по сторонам света каждая. Равви и девушка вошли через чёрные северные двери. На юг вели красные, на восток – зелёные, на запад – белые, но обычно все пользовались только северными. Стены усыпальницы были засыпаны иероглифическими письменами, а мраморный пол мозаичными рисунками. Посреди залы стоял треугольный алтарь с открытым резным гробом, в котором виднелась фигура девушки. Она лежала с закрытыми глазами и, если бы не необычная обстановка, можно подумать, что девица просто прилегла малость вздремнуть или отдохнуть с дороги.

– Ну, Рафаила, ты делаешь успехи, – довольно кивнул равви.

– Да я её раньше усыпила, она даже не видела ничего, – изобразила скромность неофитка.

– Всё равно хорошо. Ведь о виртуальном общении с инфернальным миром когда-то сам Платон сказал, что «допущенные к видениям непорочным, непоколебимым и счастливым, мы созерцали их в свете чистом, чистые сами и ещё не отмеченные, словно надгробием, той оболочкой, которую мы теперь называем телом и которую не можем сбросить, как улитка – свой домик». [16] Но нам теперь необходимо, чтобы виртуальное посвящение прошло как надо, без ошибок. Тебе всё равно надо учится этому, так что поможешь.

С этими словами священнослужитель встал в головах лежащей на алтаре жертвы, вознёс открытые руки к небу, обращённые ладонями к спящей. То же самое сделала неофитка. Только встала она в ногах девушки лицом к равви. Оба принялись бормотать то ли молитвы, то ли заклинания, только щёки спящей в гробу девушки покрыл яркий румянец, даже веки чуть дрогнули.

Бормотанье усиливалось и, словно ветерок прокатился по двум семисвечникам, стоящим по бокам гроба.

Валлиса, ибо на алтаре в траурном ящике лежала именно она, не проснулась от заклинаний. Более того, по участившемуся дыханию девушки можно было с уверенностью сказать, что сейчас с ней происходит что-то интересное. Но что?

Этого не могли знать даже отправившие её в инфернальное путешествие равви с неофиткой. Для них выполнение обрядовых функций стало главной жизненной целью, поэтому встань перед ними сейчас Валлиса и расскажи о происходящем ТАМ, оба только пожмут плечами и продолжат траурное монотонное бормотание.

Зал, в котором оказалась Валлиса, очень был похож на тот, где лежало её тело. Возможно, подсознание автоматически старалось понять назначение невиданного раньше помещения. А, может, там, где оказалась душа девушки, была такая же усыпальница, разве что немного побольше и на стенах среди иероглифов прилепились несколько чадящих факелов. Да ещё на самом видном месте красовался текст, написанный явно не иероглифами. Язык этот девушка просто не знала, но всё же попыталась прочитать.

Curieux scrutateur de la nature entiere,

J’ai connu du grand tout le principe et la fin.

J’ai vu l’or en puissance au fond de sa miniere,

J’ai saisi sa matiere et surpris son levain.

J’expliquai par quel art l’ame aux flancs d’une mere,

Fait sa maison, lemporte, et comment un pepin

Mis contre un grain de ble, sous l’hamide poussiere,

L’an plante et l’autre cep, sont le hain et le vin.

Rien n’etait, Dieu voulut, rien devint quelque chose,

J’en doutais, je cherchai sur quoi lanivers pose,

Rien gardait l’equilibre et servait de soutien.

Enfin, aves le poids di l’eloge et du bllame,

Je pesai l’eternel, il appela mon ame,

Je mourus, j’adorai, je ne savais plus rien. [17]

Конечно, у неё ничего не получилось, поэтому сочла возможным уделить внимание другим предметам, которых в этой довольно вместительной комнате было не густо в сравнении с тем миром, откуда она пожаловала.

Только в этом мире Валлиса совсем не почивала в гробу. Она просто стояла с южной стороны треугольного алтаря и не без любопытства оглядывала стены. Вдруг чёрные северные двери открылись, и в помещение вошёл человек в белом элегантном камзоле, с золотой жилетной цепью. По сути, если господин разоделся под средневекового гранда, то на голову должен нацепить парик с буклями. Вместо этого тонко очерченное, надменное лицо обрамляли красивые чёрные волосы. На ногах вместо сапог красовались элегантные туфли с огромными пряжками, усыпанными сверкающими каменьями, значит, не солдафон. Тем более что почти на всех пальцах рук были перстни, которые не позволительны даже войсковым старейшинам. Судя по богатой одежде и украшениям, господин был знатного рода, хотя для него это само собой подразумевалось. Размашистым шагом он подошёл к алтарю, остановился возле, но с другой стороны. Скорее всего, этот красавец был из какого-то векового романа, где временные барьеры иногда просто бессильны. И всё-таки Валлиса отметила, что от такого «принца» она уж точно не отказалась бы.

Интуитивно почувствовав очередное дамское внимание, мужчина устало улыбнулся, отвесил ритуальный поклон и произнёс скорее буднично, чем приветливо:

– Я рад, что вы оказались у меня в гостях и готовы к посвящению, какого удостаивается не каждый архон. [18]

– Вероятно, я тоже должна быть рада этой встрече, но хотелось бы знать о каком посвящении идёт речь?

– Как? Вас не поставили в известность? – искренне удивился господин. – Ничего не сообщили и вы, словно украденная у какой-то девицы душа? О, боги…

Он уронил голову на грудь и некоторое время стоял так, то ли осмысляя происходящее, то ли пытаясь найти выход из создавшейся ситуации. Валиса смотрела на него во все глаза и не могла понять: что же произошло? Совсем недавно её новая знакомая – ласковая, внимательная, чуткая как никто – пригласила сходить на богослужение в синагогу, куда допускается не каждый. Но вместо синагоги они сначала пришли в какой-то дом, потом… потом… дальше Валлиса очнулась напротив треугольного алтаря. Что же произошло?

Мужчина поднял голову, взглянул на девушку отсутствующим взором. Тем не менее, он, казалось, не потерял интереса к посетительнице.

– Каждый человек мечтает стать совершенным при жизни или хотя бы после, но никакое совершенство не даруется Богом. Его необходимо достигать, даже постигать при помощи духовного и физического тела. Люди становятся мудрыми только в процессе жизни, в процессе постижения Божественных истин, которые необходимо хранить для себя, никому не разглашая, не приглашая кого-нибудь отобедать подаренной истиной. Согласны ли вы, как одалиска, на подвиг? На постижение Божественных тайн?

– Не знаю, – задумчиво произнесла Валлиса. – Может, я и ошибаюсь, но, судя по тому, что оказалась здесь, мне это просто предписано судьбой.

Ответ явно удовлетворил инфернального красавца. Он согласно кивнул и широким жестом указал гостье на иероглифы, разбросанные по стенам:

– Вы уже обратили внимание на тексты?

– Да. Но иероглифы совсем мне не известны. А вот этот текст… тоже не известен. Вы не могли бы перевести?

Мужчина улыбнулся, снова взмахнул рукой, и по стене пробежалась огненная волна, стирая написанное. Сразу же на том же месте возник текст, который можно было прочесть, хоть и не совсем понятный.

Я тот, кто беспристрастным взором проник в Природы естество,

Исследовал её строенья бесконечность.

Я видел силу золота в глубинах рудников,

Постиг его материю и сущность.

И я открыл, как таинством душа свой строит дом

В утробе материнской и, возродясь, несёт его в себе,

Как семя виноградное в земле с зерном тягается пшеничным

И оба прорастают, умирая и воскресая в хлебе и вине.

Из Ничего, по Божьему желанью, возникло Нечто —

Я сомневался, знать хотел, искал истоки бытия,

Гармонию, что держит равновесье мира,

И, наконец, в благословеньях и мольбах,

Прозрел я Вечность, что к душе моей воззвала.

Я умер. Я воскрес. Я больше ничего не знаю. [19]

– Здорово, – кивнула Валлиса. – Только эту мудрость понимать надо. Без понимания энергия мудрости может вытворить с человеком всё, что угодно.

– Безусловно, – согласился мужчина. – Посвящением в истинную мудрость сознания каждого принимается принцип работы, ведь всё Божественное в человеке постигается только с постепенного выполнения работы над собой, только тогда адепт сможет проповедовать совершенство и Божественную мудрость.

«Премудрость же глаголем в совершенных, премудрость же века сего, не князей века сего престающих: Но глаголем премудрость Божию в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу: юже никтоже от князей века сего разуме. Аще бо быша разумели, не быша Господа Славы распяли». [20]

– Откуда же вам православный язык известен, и что же делать мне для соблюдения нездешних тайн? – улыбнулась Валлиса.

Мужчина чуть нахмурился, однако, быстро согнал с лица всякое недовольство и совершенно спокойно продолжил:

– Если вас интересует язык, то я, путешествуя по земле, в каждой стране разговаривал на принятом там языке. Но наиболее точный перевод приведённой цитаты, думаю, с древнегреческого: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящх, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которой никто из властей века сего не познал…». А, будучи в вашей стране в своё время, узнал, что по российским просторам принялись расселяться сигариты, [21] обосновавшиеся в основном в Каменец-Подольской губернии.

– Это было так давно и неправда, что вспоминать об этом сейчас? – удивилась Валлиса. – Неужели какие-то люди неизвестного толка могут влиять на историю государства и планеты?

– Каждый человек жизнью своей вмешивается в ход истории и может изменить её в не очень нужном направлении, – менторским тоном произнёс мужчина. – Это непосредственно касается сигаритов, потому как члены секты стремились каждого первенца своего рода крестить, отдать на воспитание гоям, прилагая при этом все усилия, чтобы он обязательно сделался христианским Священником, ибо во всех странах священнослужители стоят у истоков власти. Сигариты были убеждены, что кровь новообращённого христианина послужит на пользу кагалу. А вы – одна из немногих наследниц этого рода. Вот почему вы здесь. Вот почему я вам рассказываю историю мира, даже могу научить любому прочтению документов. Это вам будет необходимо.

– Так вы, ко всему прочему, свободно владеете множеством иностранных языков и можете обучить этому меня? – снова удивилась девушка. – А судя по вашему платью… Уж не с самим ли Калиостро мне выпало познакомиться?

– Это мой ученик.

– Ученик?! Так вы… так вы…

– Граф Сен-Жермен, – поклонился ей собеседник. – Я убедился, что вы не случайно здесь оказались, что ваше будущее – способствовать слиянию вашего временного пространства с Богом. Для этого просто надо выполнять закон и через приложение его к жизни достичь сознательного бессмертия.

– А для чего? – не поняла Валлиса. – С какой целью люди добиваются бессмертия? Ведь бессмертие, мне кажется, вовсе не благо, а страшные муки или даже проклятие. Для чего мне стремиться к проклятию?

Вопрос заставил мужчину поперхнуться на полуслове. Он уже совсем по-другому посмотрел на свою собеседницу, но всё же решил закончить не совсем удавшееся посвящение хотя бы для того, чтобы девушка вернулась в свой мир живой и невредимой.

– Видите ли, любезная. Я помню, один из древних мудрецов сказал как-то: «Для тех, кто понимает буквально, мы преподносим Евангелие с исторической точки зрения, проповедуя Иисуса Христа и Его распятие; но знающим, воспламенённым любовью к Божественной Мудрости, мы сообщаем Логос». [22] И если вы будете – а вы будете – следовать этому, то следите за своей не только речью, но и поведением. Вот послушайте песни Поймандра [23] Богу-Отцу. Граф замолк и через несколько минут девушка услышала мужской голос, взлетающий речитативом под довольно высокие стрельчатые своды помещения:

– Святой есть Бог, Отец Вселенной. Свят Бог, чья воля исполняется Его собственными силами. Свят Бог, который желает быть известным и который известен тем, кто принадлежит Ему. Я верую в Тебя и свидетельствую о Тебе. Я иду к жизни и свету. О Отче, благословен будь; человек, принадлежащий Тебе, желает разделить Твою святость, ибо Ты дал ему в этом полную власть. [24] Хвалебная и славимая песнь Поймандра, не правда ли? И можно было бы поверить в молитву, если б жертвой, возносимой Богу, не были вы сами.

– Я?!

– Вы. Конечно вы, – не смущаясь, подтвердил Сен-Жермен. – Разве не посещала вашу голову мысль: откуда это всё? Зачем это всё? Почему я здесь?

– Да. Но я думала, всё прояснится, – возразила девушка. – Я надеялась, что в каждом отдельном случае должен быть какой-то логический конец.

– Равви принёс вас в жертву! – отрезал Сен-Жермен. – Правда, не кровавую. Всё хорошо закончится. Или почти хорошо. Думайте в будущем кому верить и не бойтесь упасть. Это я к тому, что вы ухватились за алтарный выступ, будто упасть готовы. Неужели беседа со мной так подействовала?

Девушка только при этих словах обратила внимание, что стоит, вцепившись в края треугольного алтаря побелевшими от хватки руками. В ту же секунду она почувствовала удар током, исходящий от мраморной алтарной плиты. Боль по рукам поползла вверх и скоро достигла головы. Девушка уже ничего не видела перед собой – ни комнаты, ни собеседника, ни треугольной мраморной тумбы – только боль, накатывающаяся клубами смрадного дыма, только ужас от прошлого и страх перед будущим. Но будущее уже не могло избавить её от памяти боли. Она легко возвращалась в экстремальных ситуациях к своему внутреннему «я», заглушая мысли, чувства, интуицию. Только не всегда. И такие вот «невсегдашние» ситуации были, как непредсказуемое нечто, от которого так просто не избавишься.

Валлиса вспомнила приключение юности именно сейчас, поскольку увидела недалеко от них прилепившуюся к вздыбившимся над землёй торосам девушку. Девушку без скафандра! И даже без кислородной маски. Та стояла, с такой же силой цепляясь за каменную глыбу, очень похожую на треугольный каменный алтарь, будто боялась упасть. Неизвестно, болела ли в сей момент у неё голова, но к Валлисе мигом вернулось неприятное воспоминанье. Она попыталась даже потереть виски, что через гермошлём сделать было всё-таки невозможно. – Валлиса, Валлиса! Гляди! – раздался в наушниках скрипучий голос одного из спутников. – Что случилось, Макшерип? – голос Валлисы тоже был очень похож на жестяной, скрип по стеклу гермошлёма.

Тот молча показал на девушку, стоящую в тени тороса, а другой рукой взял оружие наизготовку. На всякий случай. Вся команда топталась на месте, ожидая принятия решения.

– Спасибо, Макшерип. Я её уже заметила, – кивнула Валлиса. – Только как она умудрилась остаться в живых без скафандра? Может, она манок, словно резиновая утка у охотников?

Тем не менее, Валлиса и Макшерип пошли осторожно на сближение к притаившейся в скалах девушке. Остальные четверо остались на месте и также взяли оружие наизготовку. Вскоре Валлиса со своим провожатым разглядели молодую красивую женщину с лихорадочно блестящими глазами, тело которой едва прикрывали живописные лохмотья. Она безучастно наблюдала за приближающимся к ней оскафандренным путешественникам, но не выпускала из рук спасительную глыбу бетона.

– Валлиса, она живая, – снова заскрипел в наушниках Макшерип.

– Вижу, не слепая. Помоги-ка ей лучше.

Но, несмотря на свою недюжинную силу, Макшерипу не сразу удалось оторвать девушку от тороса. На руках у мулата она казалась крохотной малюткой Барби.

– Не раздави её, медведь, – Валлиса легонько и даже чуть ревниво шлёпнула своего спутника по плечу. – Идём в убежище номер шесть. Это самое близкое отсюда.

Однако Макшерип не сразу отреагировал на приказание. Пока он отрывал девушку от скалы, у неё с руки сорвался металлический браслет, и выскользнула из волос длинная заколка. Сгребя девушку в могучие лапы, мулат рукавицей легко поддел свалившееся украшение, и попытался нацепить девушке на руку, но чуть замешкался, разглядывая что-то на её запястье.

Видимо, увиденное оказалось столь интересным, что Макшерип застыл, будто открыв рот, не отпуская руки девушки. Это спасённой явно не понравилось.

Девушка силком вырвала из рукавицы мулата свой браслет с камешками и защёлкнула его на запястье. Пока они разбирались с браслетом, Валлиса подняла заколку, больше походившую на маленький дамский кинжал с волнообразной ручкой, изображающей пляску живого пламени, и помогла девушке воткнуть её в причёску.

Глава 5

Третий Рим! Третий Рим! Как ты изменился за каких-то несколько десятков лет! Да если бы только город! Вся земля изменилась. Всё человечество. То ли на изломе времён подстерегает цивилизацию проказа, сулящая исчезновение, то ли изнутри больны люди – кто может ответить на этот вопрос, кто поставит правильный диагноз?

Четырнадцать зон. Четырнадцать лучей Вифлеемской звезды. А звезда ли это? Обновление ли плоти человеческой? Сомнамбулистическое состояние разума разрушается. Новые существа мыслят по-новому.

Но не тоже ли самое говорили о себе все еретики, народники, революционеры? Между тем, ни одна ещё из ересей или революций не разродилась истиной.

Хотя сама истина возникает исключительно как ересь, а умирает как пошлая банальность. От этого никуда не денешься. И у каждого человека своя истина. У команды из шести человек тоже была своя истина. О путешествиях по зонам знал уже весь цивилизованный мир. А как же: с появлением зон многие пытались пуститься в разведку, может, за славой, может, за наживой, может, просто из любопытства. Только никто из живущих во внешнем мире никого из этих доморощенных исследователей больше в живых не встречал. Ещё апостол Павел в достопамятные времена говорил, что всё-де мне позволительно, но не всё полезно. Забыл человек мудрые слова. Вернее, оставил для себя только первую часть фразы, и планета отомстила ему. Как собака стряхивает с себя надоедливых и кусачих блох, освобождается она от человека и многотрудной деятельности его. А в зоны не лезь, не для тебя создавались. Стоит ли удивляться болезни планеты, которая и не болезнь вовсе – выздоровление! И не язвы появились на теле планеты. Скорее всего, новая кожа нарастает. Что сулит будущее, что пророчит? Кто знает: к какой развязке приведёт битва? когда она состоится? и какое ожидается будущее?

Существующие с начала времён глубочайшие природные законы сохранения и роста требуют встречной волны, и поэтому для каждого нарастание новой кожи есть долг выживания планеты не вообще, а относительно каждого человека. Если же кто-либо не откликается на восстановление, даже воскресение, он погибает. Это также один из глубочайших законов Божественной природы.

Мудрствование не раз посещало свободную от излишних дум голову Макшерипа. Доставив, как положено, найденную беглянку в медицинский бункер, мулат решил выяснить кое-что для себя. Но все интересующие его вопросы пришлось отложить немного на потом, потому как найдёнышем занялась Валлиса: быстренько содрала с той остатки лохмотьев, сняла психотропные и биологические анализы, набрала в пробирки кровь из вен и даже из артерии, не говоря уж о всяческих там кардиограммах и надкостных пробах. Но получив желаемое, Валлиса тут же помчалась в соседний кабинет, где погрузилась в конкретное изучение и многодумные размышления.

Станислав Сигизмундович мерил нервными шагами пространство своего шикарного кабинета. Куда подевалась Валлиса? Она давно уже должна быть у него. Но её нет. Нет! Что же случилось? Впрочем, что с ней и с её головорезами может случиться? А ведь что-то произошло – это точно, иначе она давно бы вышла на связь. Сколько до этого пропало людей в зонах?! Неужели очередной провал?

И тут, словно отвечая его тревожным мыслям, затрещал зуммер телекома.

Станислав Сигизмундович поспешил к столу и нажал кнопку соединения.

Возникшая голограмма Валлисы могла немного успокоить: его эмиссар жив.

Девушка была эффектна как всегда. Её чёрные с едва заметной просединкой волосы тёплой волной падали на плечи, точёные изваяния которых не мог скрыть даже уродливый комбинезон. Глаза, никогда не знавшие косметики, в ней, в общем-то, не нуждались. Своей пронзительностью и раскосостью в сочетании с мягкой улыбкой эти очи могли зажечь любого мужчину, который тут же мысленно начинал раздевать соблазнительницу, что сразу отражалось в горящих мужских глазах, масляной роже, а иногда даже капанием с губ вожделенной слюны. Да, истинно сказано, что женщины прекрасны, как наши самые извращённые мысли о них.

– Станислав Сигизмундович, – отвлекла его Валлиса, – у нас событие! В зоне мы обнаружили девушку. Она жива.

Тут только шеф обратил внимание на операционный стол в глубине бункера, на котором лежала обнаженная находка.

– Что с ней? – встревожился Станислав Сигизмундович. – Надеюсь, вы милочка, не стали резать её, как подопытную лягушку?

– Не беспокойтесь, шеф, – попыталась успокоить его Валлиса. – Найденная девушка совершенно нормальна. Мы только что закончили делать анализы. Её нашли в зоне и без гермошлёма. Да что там гермошлём! Даже без кислородной маски, без комбинезона, чуть ли не совсем обнажённую, но живую.

– И?

– Повторяю, совершенно нормальный человек, – Валлиса специально выговорила короткую казалось бы фразу, делая ударения на каждом слове.

– Так, – мастер ещё не мог прийти в себя от нежданно-негаданно свалившейся на него информации… ведь до сих пор ни одна зона не выпускала живым человека. До сих пор. Но всё бывает в жизни впервые! Это нормально. – Кстати, а она человек?

– Безусловно. Даже в ДНК никаких отклонений от человеческой. Вот разве кровь…

– Что кровь?

– Такой жизнеспособности кровеносных телец я ещё не встречала! – подытожила Валлиса. – Они не подвержены даже обработке кислотой. То есть обычная человеческая кровь, но в то же время вовсе не человеческая!

– Так, – повторил Станислав Сигизмундович, – этот экземпляр доставить немедленно ко мне. Немедленно! Да приоденьте её во что-нибудь. Надеюсь, найдётся?

– Конечно. Не беспокойтесь, – улыбнулась Валлиса, выключая телеком.

Она обернулась к новой знакомой, с любопытством наблюдающей за голографической связью, как будто никогда раньше её не видела.

– Как вам понравилось моё любимое начальство? – снова улыбнулась девушка, только в этот раз довольно кисло.

Это не ускользнуло от внимания Рады. Несмотря на кажущееся спокойствие, она была предельно напряжена, поскольку впервые имела общение с противником. А противником ли? Не лучше ли его заранее окрестить «предполагаемым противником»? Успокоившись на этом, Рада постаралась внимательнее послушать размышления новой знакомой, благо, что та интуитивно чувствовала пленённую собеседницу как понимающую или желающую понять женскую душу.

– Послушайте, Валлиса, что это у вас на стене? – показала Рада на стену.

Там, словно символическая живопись, застыл удивительный рисунок: чёрный и красный львы лежали в густой траве нереального прайда охраняя треугольный алтарь высившийся между львами как пограничный столб. Над алтарём висел в воздухе венок из белого омела, к которому пыталась взлететь птица, держащая в клюве пальмовую ветку. Сама птица привлекала особое внимание хотя бы тем, что была невиданной красоты. Изумрудные глаза и чёрный клюв резко выделялись на ярко-жёлтой маленькой головке, которая ближе к шее уже меняла оперенье на красно-бордовое, постепенно переливающееся в лилово-серебристое, а к хвосту оперение снова становилось чёрным. Но на крыльях меж серебряных пёрышек тут и там проскакивали золотые искорки, будто маленькие разряды электричества.

– Ах, это? – улыбнулась Валлиса. – Есть у нас собственный художник. Кстати, вы с ним близко знакомы. Его имя Макшерип, отодравший вас от бетонных глыб и доставивший сюда.

– Которого вы величаете медведем? – уточнила Рада.

– Да, – улыбнулась её собеседница. – Он с детства увлекается символизмом. Изобразил здесь треугольный алтарь, представляющий собой триединство мира в нашем четырёхмерном пространстве. Два льва, улёгшиеся у подножия треугольного жертвенника, стерегут венец, висящий над изображением. Львы практически всегда символизируют благородство и владычество. Однако благородство может превратиться в тиранию, о чём свидетельствует чёрный лев, а величие владычества запросто превращается в деспотизм сладострастия под лапой красного.

Но здесь наибольшего внимания заслуживает птица, взлетающая к белой омеле. Это феникс.

– Феникс… Омела…

– Да что вы! – удивлённо посмотрела на неё Валлиса. – Можно подумать, что никогда в жизни этого не слышали.

– Наверное, у меня что-то с головой или с памятью, – Рада приподнялась на медицинском ложе и села, свесив ноги. – Ведь вы говорите, что в зоне без кислородной маски никто не выживет. Может, я какая-то не такая? Или я не права?

– Возможно, – кивнула её собеседница. – Феникс – мифическая птица счастья, возникающая из пепла. А белая омела, это… собственно, что это я, – одёрнула себя Валлиса. – Послушайте лучше, как ветвь омелы описывает Вергилий.

Девушка почти не глядя, вытащила с полки книжку и открыла на нужной странице: «Если омела белая, словно жёлтая увядшая ветвь в печальном лесу, была предназначена вместить в себя источник огня, то мог ли одинокий странник, блуждающий во мраке преисподней, найти себе лучшего спутника, нежели ветвь, которая служила бы лампадой его стопам, лозой и жезлом его рукам? Вооружившись ею, он мог бы смело противостоять жутким призракам, повстречавшимся ему на пути во время опасного путешествия».

– Теперь ясно?

– Ясно, – неуверенно кивнула Рада.

– Тяжёлый случай, – хмыкнула Валлиса.

– Я поняла: тот, про которого упоминает Вергилий, посетил потусторонний мир, и защитой ему служила ветка омелы?

– Так-то оно так, – согласилась Валлиса. – Да кто знает, какой из наших миров потусторонний. Погуляв по зонам, я слишком над многими вещами стала задумываться. Признаться, ко многому я раньше относилась, как к чему-то ненужному, неинтересному. Оказывается всё в мире немного не так, как нам постоянно диктуют и чему нас учат с детства. Вот вы, вероятно, не будете возражать, что каждый из людей достоин смерти, то есть, не достоин бессмертия. И каждый может умереть в любой момент, но далеко не все могут жить, чувствовать жизнь и обучить душу принимать счастье. Я почему-то подозреваю, что жильцы зон знают то, чего никогда не будет дано остальному миру и на что пока не способны живущие во внешнем мире. Недаром ведь человеческий мозг работает только на восемь процентов из ста возможных!

– Это в порядке вещей, – кивнула Рада. – Любой человек, находясь в зоне, начинает мыслить по-иному. Коснувшись царства мистики нельзя не превратиться в мистического философа и не понять Триединства, Сотворившего этот мир.

– Триединство? – недоверчиво пожала плечами Валлиса. – Это, наверное, что-то выше моего понятия.

– Его ещё называют Троемудрием, – не сдавалась Рада. – Это наука, пронесённая человечеством через века, состоит из символизма, философии и мистики. Собственно, православие тоже состоит из этих же ипостасей, из этих духоносных скрижалей – Отец, Сын и Святой Дух.

– Вы разбираетесь в религиях? – удивилась Валлиса.

– Да-да, – кивнула её собеседница. – В разных, если не сказать, во всех. Без понятия человеческого пути не придёт понятие Троемудрия. По мнению многих скептиков, нельзя никогда сравнивать Троицу ни с чем другим. А как же без этого сравнения? Ведь Бог не представляет ничего сверхъестественного для человека, но учит его преодолению явлений природы. Это преодоление, неуловимое поначалу для грубых физических чувств человека, должно превратиться для любого в родственное – это переплетение в жгут видимого с гранью невидимого. Примерно так же обвивается повилика вокруг цветка.

Любому человеку, начиная с самого дня рождения, бывает очень трудно, а иногда и невозможно понять реальность невидимого. Но для Высшего духовного сознания наши физические ощущения кажутся такими же несуществующими, призрачными, нереальными. А соединение физического тела с душой возможно только с помощью Духа Святого. Вот тогда соединяется символизм, философия и мистика. Если мы возвратимся к нашим вечным началам, то увидим природу, объяснимую законами разума, а законы жизни познаются с изучением души. Sor lemahla haschar – возвратись, певец, к началу, как говорили древние. И тогда вы познаете Духа Святого, и сознание изменится. Ведь не всё так на земле просто, как преподносится. Часто люди поражаются, узнав, что правда и ложь вдруг поменялись местами и что новорождённое мнение большинства или меньшинства уже вовек неизменимо. Неизменимо? Уже? Вот и возвратись к началу, чтобы увидеть основание то ли правды, то ли лжи. Лишь тогда можно понять, что чёрных ангелов не бывает, и что каждый человек склонен выращивать эту черноту в душе своей.

– Ну, дела! – повторила Валлиса. – Тяжёлый случай. И вы после этого будете утверждать про непорядок в голове?

Рада не стала возражать, хотя возразить было нечего. Во всяком случае, сейчас она встретила собеседницу, которой было интересно знать духовную историю человечества. С момента встречи Валлиса непроизвольно чувствовала зарождающуюся непроизвольную симпатию к новой знакомой. Что против этого могут значить все другие, пусть даже очень важные, очень нужные мировые проблемы?

Человек приходит в мир только однажды, и только однажды ему предоставляется возможность понять себя и понять ближнего. Если это произошло, человек обретает удивительные возможности, способности, получает фактическую власть над решением вселенских и частных проблем. Если же время упущено, то существует народное выражение: сколько ни догоняй, а пролетевший из будущего в прошлое товарняк покажет заманчивый недостижимый хвост, то есть ждать и ожидать чего-то не возбраняется, а упущенного не возвратить.

То же самое чувствовали по отношению друг к другу девушки. Ведь ничего в этом мире не происходит просто так. И, если выпала судьба встретиться на изломе времён, значит тем самым можно помочь друг другу выбрать путеводную звезду. Её приходится выбирать каждый день, каждую ночь и воистину счастлив тот, у кого есть своя звезда. Единственная.

Валлису от излишней откровенности сдерживало только то, что по жизни любая женщина – очень осторожное существо. Это не значит, что обмануть никого из женщин нельзя. Вовсе нет. Но принять безоговорочно свалившуюся ниоткуда истину?! А истина ли это?

– Я с удовольствием послушала вас, – Рада пыталась и себе, и новой знакомой объяснить возникшее между ними духовное дополнение. – Действительно с удовольствием, потому что многие вещи, которые для вас являются просто обыденными, для меня – новость. И любопытная новость. Я уже говорила, что не помню прошлого, не помню, как оказалась в зоне, хотя для вас – это зона! Это явление! А по мне так всё обычно и не может быть другим. Вероятно, я другого ещё не видела или забыла. Но здесь приходит знание. В этом я убедилась только что.

– Как же так? – глаза Валлисы заблестели любопытством. – Знание ниоткуда? Или какие-то откровения Всевышнего?

– Всё гораздо проще, – Рада лукаво улыбнулась. – Вы подробнейшим образом объяснили символику изображения, которую я не знаю, но скромно умолчали о сопровождающих рисунок надписях.

– Каких надписях? – глаза Валлисы округлились, даже приняли своеобразную квадратуру круга, она ещё раз оглянулась к изображённой на стене символике, но ничего нового не увидела.

– Как же, – Рада от неожиданности немного растерялась. – Как же? Вон там, под треугольным жертвенником надпись: «Когда лета сего существования придут к концу, и душа, вдыхание в момент смерти, приблизится к вратам бессмертия, да перенесёт её быстро птица в обитель мудрых. И есть вдыхание Вечной Продолжительности. Знай, что место сие есть конец, есть начало разрушения». [25]

– Это там написано?

– Вон же! Как можно не видеть? – удивилась Рада и показала рукой на клинопись внизу изображения.

Вероятно любой из филологов обратил бы на это внимание, но клинописная вязь была для Валлисы загадкой, находящейся за гранью видимого.

– Написано? Это какой же язык? Макшерип! – повысила голос Валлиса. – Макшерип!

Тот, услышав зов вопиющей начальницы, возник на пороге почти сразу же, будто дежурил или подслушивал под дверью. Он вытянулся по стойке смирно, ибо в вопле Валлисы чувствовалась некоторая враждебность, а чего можно ждать от женщины в таком состоянии?

– Макшерип, – снизила голос Валлиса, хотя это не обещало ничего хорошего. – Объясни-ка мне, умный ты наш, что изображено на панели? Ведь ты, находясь в этом бетонном яйце три дня, ни с кем не общался, кроме стены. Откуда же на ней возник неизвестный мне текст?

– Ну, какой это текст? – Макшерип проследил взглядом, куда показывала девушка. – Это не текст. Это то, что мне несколько раз приснилось и не давало покоя, пока не нарисовал. Но ведь я же у вас спрашивал разрешения?!

Валлиса озадаченно молчала. Наконец, повисшую в воздухе напряжённую тишину решилась нарушить Рада.

– Мне кажется, что это изображён Шамаим – безграничный Дух Жизни – протекающий через Эдем. [26]

– Где?! – воскликнули дуэтом Валлиса с Макшерипом.

Рада поднялась с ложа, подошла к стене и показала что-то, будто бы изображённое надо львами, над птицей, поднимающейся к венцу из белой омелы. А, может, изливающееся из этого венца НЕЧТО.

– Но ведь там ничего нет! – прозвучал тот же дуэт.

– Ну, дела! – ещё раз повторила Валлиса, потёрла себе ладонями виски и встряхнула головой. – Дела…

Она опять отправилась в соседний кабинет, где у неё в аптечке хранились пилюли от головной боли, оставив помощника наедине с новой знакомой. Этого Макшерипу и надо было, потому что начальница его ни услышать, ни увидеть не могла. Он лёгким скользящим шагом дефилировал по лаборатории, где на операционном столе сидела спасённая. Одежды на ней по-прежнему никакой не было, но ни её саму, ни мулата это не обескураживало.

– Разрешите вас немножечко потревожить? – начал мулат полушёпотом. – Только мне не хотелось бы, чтоб начальница об этом знала.

Произнося вступительную фразу, Макшерип закрыл лязгнувшую металлическую дверь в тамбур. Девушка наблюдала за ним, не шевелясь. Мулат прислушался. Всё было тихо. Он обернулся к Найдёнышу, но сначала нахмурил лоб, явно подыскивая слова.

– Может быть, вам покажется это странным, – снова начал Макшерип. – Только я с детства увлекаюсь изучением человеческого характера и пришёл к удивительным умозаключениям. Ведь построение внутреннего характера, воспитание души происходит от осознания сострадания. Сострадания к ближнему, ко всему человечеству, да и космосу в целом. И осознав себя способным помочь хотя бы одному человеку, не говоря уже обо всём мире, открываешь в себе столько согласованности с внешним миром, что становится ясен смысл существования. Я понятно выражаюсь?