Святой Камбер

— Немало… много, — улыбнулся Райс. — Сейчас все в порядке или будет после недолгого отдыха. Только впредь остерегайся. Я могу и не успеть.

— Постараюсь не утруждать тебя.

Камбер улыбнулся и сунул руку туда, где раньше была рана. Под пальцами была гладкая кожа, боли от прикосновения не ощущалось.

— Итак, на чем мы остановились? — спросил он, вздохнув и расслабившись в кресле.

Его дочь покачала головой и с облегчением откинулась на спинку, положив одну руку на плечо брата, устроившегося у ее ног прямо на тростнике. Джорем, весь в крови, соломе и камыше после стычки, кое-как пришел в себя. Он посмотрел в глаза отцу.

— Мы говорили о твоих сложностях с Синхилом, раз ты не хочешь видеть возможности существования иного монарха.

— Неверно. Мы говорили о неспособности Синхила ужиться со мной, — поправил его Камбер. — Как вы знаете, со мной очень легко общаться.

— Нам также известно, — продолжал Джорем, — что Синхил держит нас — и в особенности тебя — при себе, чтобы винить во всех несчастьях, которые выпали на его долю после того, как он оставил аббатство. Ты, отец, для него — козел отпущения.

— Пожалуй, ты прав.

Смущенный Келлен завозился на стуле.

— Не хочу вступать в семейный спор, не могли бы вы обсудить это позднее? На случай, если вы все забыли, я спешу напомнить: мы на пороге войны, наше оружие заржавело, а я и Джебедия должны сказать солдатам что-то еще, кроме в конце концов все само собой образуется.

Камбер снова вздохнул и поджал губы. Сложив указательные пальцы, он с отсутствующим видом углубился в их созерцание.

— Прости, Элистер. Ты верно выбрал тему. Давайте отложим вопрос с Синхилом, его не решить в разговорах.

— Так-то лучше, — пробормотал Келлен.

— Что же касается нападения, — продолжал Камбер, глядя мимо собеседников, — по-моему, при вашем участии и поддержке можно будет узнать о планах Эриеллы. Элистер, не уверен, что ты одобришь мое намерение, так что можешь не участвовать, если хочешь.

Келлен откинулся на спинку кресла и искоса взглянул на Камбера.

— Итак, Камбер, в какую историю ты влезаешь на этот раз? Я знаю твои повадки.

Камбер обвел взглядом присутствующих, одни серые глаза двигались на его бесстрастном лице.

— Уверяю, это чистое дело. Все заключается в перетекании могущества, осуществить его невероятно сложно и все же, думаю, возможно. Вернее, я знаю, что это можно сделать, и думаю, что сумею.

— Значит, ты никогда раньше не пытался? — спросил Джорем.

— Нет, это описано в старинном манускрипте, называемом Протоколом Орина. Я нашел его вместе с оригиналом Паргана Ховиккана, который ты переводила, Ивейн. Но первая рукопись, вероятно, на несколько сотен лет древнее. Как бы там ни было, наши предки пользовались движением магических сил для того, что мы назвали бы предсказаниями. Если нам удастся проделать подобное, я думаю, можно будет подобраться к Эриелле.

Он почувствовал руку Ивейн на своем плече и, повернув голову, поцеловал ее пальцы.

— Боишься? — спросил Камбер.

— Нет, отец, ни капельки, если на контакт пойдешь ты. — Она легко засмеялась. — Осталось только сказать, чем тебе помочь, и мы в твоем распоряжении. Думаю, могу говорить за Райса и Джорема.

Двое мужчин кивнули, а Элистер Келлен прочистил горло и поддался немного вперед.

— Ты говоришь, все чисто?

Камбер согласно кивнул, все еще держа руку дочери, наблюдал, как происходящая внутри борьба отражается на морщинистом лице Келлена.

— Не знаю, что ты задумал, но не стоит полагать, будто я спокойно позволю вам четверым обречь себя на вечное проклятие, — наконец заговорил настоятель. — Иногда я не вполне уверен, в своем ли ты уме, Камбер, а твои дети берут с тебя пример. Вам просто необходим хоть один нормальный разум.

Камбер улыбнулся, кивнул, но ничего не сказал.

— И тебе всегда удается уговорами втянуть меня в подобные затеи, несмотря на мой здравый смысл, — закончил Келлен, обиженно вздохнул и откинулся в кресле. — Что ж, давай. Ты решился на очередную авантюру, скажи мне, где и когда, и я буду там.

— Разве я уговаривал его? — спросил Камбер, обращаясь к детям с младенческой наивностью.

Остальные прыснули, и Камбер дружески похлопал Келлена по плечу.

— Спасибо, друг мой. Больше всего мы ценим твою осторожность. Теперь перейдем к вопросу где и когда. По-моему, нужно поторопиться — чем скорее, тем лучше. Если никто не возражает, я хотел бы проделать это сегодня вечером, сразу же после вечерней мессы.

— У тебя хватит сил? — спросил Джорем.

Камбер посмотрел на Райса, и тот пожал плечами.

— Если ты пообещаешь мне хорошенько поесть и немного отдохнуть, будет довольно. Помни, потеряно много крови, а в этом я ничем помочь не могу.

— Согласен. Другие возражения?

Джорем с сомнением оглядел остальных, разделяя недоверие своего наставника по Ордену к задуманному отцом. Никто не возражал.

— Ладно. Ты все равно сделаешь по-своему, так что отговаривать тебя бессмысленно. Где ты собираешься это сделать, И нужна ли тебе помощь?

— Лучше всего было бы на освященной земле, но едва ли это возможно здесь, в крепости, из соображений секретности, а выходить наружу мне бы не хотелось. Так что лучше всего, видимо, нам расположиться в гардеробной рядом с моими покоями. Там можно обеспечить необходимую безопасность.

— А помощь? — напомнил Райс.

Камбер покачал головой.

— Если не возражаете, я управлюсь один. Однако кое-чем вы можете помочь, Ивейн, отыщи мне большую серебряную чашу размером, по крайней мере, с человеческую голову. Внешний вид меня не интересует, но внутренняя поверхность должна быть гладкой.

— Просто гладкое полированное серебро?

— Именно. Да, Джорем, нам понадобятся благовония и то, в чем их можно сжигать.

Джорем кивнул.

— Теперь Элистер…

— Не уверен, что я действительно хочу это знать, но продолжай, — пробормотал Келлен.

Камбер хмыкнул и встал, подбирая складки окровавленной одежды, ради Келлена напуская на себя беззаботный вид.

— Не тревожься, друг мой. Возможно, тебе это даже покажется любопытным. Вот что мне нужно от тебя…

ГЛАВА II

А ты пребывай в том, чему научен и что тебе вверено, зная, кем ты научен.[3]

Синхил с трудом мог перевести дух, когда наконец поднялся в свои апартаменты. Заперев дверь, он простоял, прислонившись к ней, несколько минут, слушая, как оглушительно бьется сердце. Трясущиеся руки вцепились в засов, словно он пытался уверить себя, что наконец оказался в безопасности. Он пытался не думать о том, что случилось. И на время ему это даже удалось.

Но когда дыхание выровнялось, слепая паника и гнев уступили место страху и чувству вины. Он вздохнул поглубже, чтобы прогнать тошноту, и заставил себя отлепиться от двери, а затем медленно, с достоинством войти в крохотную молельню, скрытую в оконном проеме. Там он, содрогаясь, рухнул на колени и воздел руки в молитве.

Господи, что же делать? Он так долго отчаянно старался исполнять свой долг, несмотря на все тяготы, что принес ему королевский сан — но вот его прокляли, заставили стать убийцей, затем исцелили.

Он весь дрожал, не в силах осмыслить происшедшее к этому придется вернуться позже, на исповеди, когда он хоть немного придет в себя. Верно, тот человек был убийцей и заслужил смерть — и если бы он убил его в бою, это была бы простая самозащита. Но Синхил прикончил его в ярости, от страха перед пустыми словами. Конечно, перед законом он чист, однако не перед собственной совестью — ведь Слово Божье запрещает людям убивать друг друга. Камбер был прав в своем гневе.

А проклятие — был ли Камбер прав и в этом? Чем отличаются проклятья Дерини от проклятий обычного человека? И можно ли в этом верить самим Дерини? В конце концов, они уже не раз обманывали его, хотя, он был вынужден признать, их действия всегда были направлены на благо королевства.

Но как насчет его собственного блага? Его, Синхила? Разве он — пустое место? Неужели так и придется жить у них под пятой, быть в их руках орудием, которым пользуются так, как понравится, и ради целей, ведомых только им? Он был человеком с бессмертной душой, душой, которую они уже ввергли во грех. Они отняли у него его священный сан, они…

Нет! Он не должен множить обвинения и загнивать от жалости к себе и бессильного гнева. В бесконечной борьбе с самим собой, так истерзавшей душу, кажется, наметился исход. Он более не позволит пятнать чистоту своих помыслов гневом и мыслями о мщении. Его внутренний мир должен замкнуться от всего этого, от позора убийства, проклятья и Камбера.

Решительно вздохнув, он перешел к молитвам, обретая покой в простоте слов и ясности помыслов. Когда он наконец поднял голову и открыл глаза, то почувствовал себя совершенно умиротворенным… пока он не взглянул на окровавленный рукав. Он застыл. Исцеленная рука задрожала — он снова вспомнил все, что случилось в зале.

Синхил чуждался любой магии, и даже исцеление — таинство, подвластное только избранным Дерини, — внушало ему благоговейный страх.

Но Райс ему нравился. Даже то, что Райс был одним из тех, кто похитил его из монастыря, не настроило Синхила против Целителя. Было в нем и в других знакомых королю Целителях нечто, отличавшее их от представителей своего племени, словно их призвание, основанное на деринийском происхождении, было от Бога, так же, как и его призвание к церковному служению.

Он сжал кулак, мимоходом отметив отсутствие боли и прочих признаков недавнего ранения, и снова обратил внимание на окровавленный рукав. Поднявшись, Синхил с отвращением скинул пурпурную накидку, и она упала возле аналоя, а его пальцы искали шнурки нижней рубашки.

Он повернулся и задержал взгляд; от вида стоявшего у постели огромного, окованного железом сундука у него перехватило дух. Он шагнул, повинуясь безотчетному побуждению.

Когда Синхил нагнулся и дотронулся до крышки сундука, его пульс забился с удвоенной силой.

Этот ларь, вернее, его содержимое, несколько месяцев назад стало самым дорогим достоянием короля, об этом не знал никто. Собранное втайне, иногда с риском разоблачения, то, что лежало под крышкой, было символом жизни, сладостным и запретным, после его вынужденного отречения и коронации.

Если бы кто-нибудь узнал о его намерениях, ему досталось бы множество упреков, поэтому каждый раз, когда он пополнял сундук, в уголке его сознания шевелилось чувство вины, но тут же подавлялось. Синхил готов был повиноваться лишь более высоким наущениям, чем те, что исходили от людей, пусть даже Дерини. Ничто не остановит его в стремлении к конечной цели. Только надо действовать так, чтобы никто ничего не знал.

Испытывая тайную радость, Синхил опустился на колени и, коснувшись потайных кнопок, открыл запоры. Когда он поднимал крышку, его руки тряслись. Дрожь не прекращалась до тех пор, пока он не начал перебирать содержимое сундука.

Первый слой служил для маскировки. Он придумал так на случай нечаянного любопытства, хотя вряд ли кто-то посторонний мог добраться до заветного сундука в его покоях. И все же осторожный Синхил положил поверх всего остального свой почти новый коричневый плащ.

Он скрывал настоящие сокровища. Он убрал в сторону коричневую ткань, обнажилась ослепительная белизна — тщательно подобранное, полное священническое облачение; здесь было все, кроме самой важной ризы для совершения мессы.

Синхил любовно гладил ослепительную ткань шапочки и стихаря и прочный, ладно сделанный шнурок-пояс с белоснежными кисточками, благоговейно тронул вышивку на епитрахили и прижал ее к груди.

Однажды, возможно, очень скоро, он снова наденет все это, чтобы служить мессу, ему не позволяли этого вот уже год с лишним. Конечно, облачение было не главным, потому что Господь будет судить его по душе, а не одеждам. Но для него это было важно. Он хотел принести чистую и совершенную жертву.

По приказу человека он не отступится от того, что Бог назначил ему с рождения. Никакие слова архиепископа не в силах изменить этого. Как говорит писание, он был священником на веки вечные. Какое значение имеет то, что для окружающих он вынужден быть королем? Наедине с самим собой он остался верен своим обетам и вновь обретал Бога. В нем таки жили два человека: король Синхил и отец Бенедикт.

Одной рукой он уложил шапочку и стихарь на место, другой все еще прижимая епитрахиль к груди, благоговейно осмотрел лежавшее в сундуке — это его священные одежды, они еще послужат ему.

На самом дне, аккуратно завернутые, лежали его потир и дискос — золотая чаша и маленькая золотая тарелочка, которые он добыл из королевской сокровищницы несколько недель назад. В тот день на посту был не слишком сообразительный стражник, ему и в голову не пришло удивиться, зачем обычно не в меру бережливому и воздержанному во всем королю потребовались такие роскошные вещи.

Снова укладывая сундук, он улыбнулся, трепетно коснулся губами епитрахили и положил ее сверху. Придет время, очень скоро, а теперь…

Синхил весь был в блаженном прошлом, вдруг стук в дверь вернул его к действительности.

— Кто там?

Он запер сундук и встал, чувствуя себя виноватым.

— Ваше Величество, это я, Элистер Келлен. Можно поговорить с вами?

Келлен!

Синхил застыл в смятении, бросил взгляд на сундук, соображая, мог ли настоятель что-то видеть сквозь дерево двери и сундука. Затем он покачал головой, поправил одежду и быстро подошел к двери — пожалуй, даже Дерини не могли проделать подобного.

Он глубоко вздохнул, успокаиваясь, вытер влажные ладони о бедра, положил руку на засов, окончательно взял себя в руки, отодвинул засов и выглянул в щелку.

— В чем дело, отец Келлен?

— Я тревожился за вас, Государь. Если позволите, я хотел бы войти и поговорить. Я зайду попозже, если появился не вовремя.

Синхил внимательно изучал лицо своего посетителя, не замечая признаков обмана. Разумеется, он не мог считывать мысли с Дерини, как с обычного человека, но, казалось, Келлен не ищет ничего, кроме того, о чем просит.

Пожав плечами, Синхил отступил в сторону, освобождая вход. Келлен вошел с изъявлениями благодарности и склонился в поклоне.

Синхил запер дверь и начал мерить шагами комнату, сцепив руки перед собой.

— Вам нет нужды беспокоиться о моем душевном состоянии, отче, — сказал он после минутного молчания. — Должно быть, вы понимаете, меня потрясли события нынешнего дня. Если я показался небезупречным, прошу меня извинить.

— Да, показались, — отвечал стоявший неподвижно Келлен. — Вы доставили Райсу много хлопот.

— Понимаю. Я же сказал, искренне сожалею.

Король остановился у северного окна, поставив ногу на каменную скамью, выступавшую у стены. Келлен последовал за ним и заговорил, глядя в королевскую спину.

— Вы были чересчур резки с Камбером, не так ли? А ведь он немало сделал для вас.

— Неужели? — прошептал Синхил. — А разве он заботится не о режиме, который сам и создал? Пусть он оставит меня, отче. Ему не по нраву мои поступки, пусть смирится с этим, как я смирился с моим положением.

— А вы смирились со своим положением?

В вопросе викария не слышалось никакого подвоха, но Синхил на мгновение обмер, а потом смущенно отвернулся.

Что известно Келлену? Может, он и сейчас читает в его мозгу?

Король судорожно глотнул и заставил свои мысли успокоиться. Разумеется, Келлен не касался его сознания. С умением и возможностями, которые Синхил получил от Дерини, он приобрел полную власть над своим мозгом и множеством других вещей. Он знал, что теперь Дерини не в состоянии узнать его мысли. Келлен никак не мог сделать этого.

Он полуобернулся к настоятелю, избегая встречаться с ним взглядом.

— Было очень одиноко, отче. Но я пережил.

— Так-таки пережили?