Бог одержимых

В руках — симпатичная чёрная шкатулка. Внутри, на тёмно-синем бархате два великолепных прямых ножа: рукояти под цвет коробки, отливающая фиолетовым сталь. Клинки остро заточены. Режущая кромка отполирована до эффекта плывущей волны. Интерференция.

— Знатная вещь, — одобрительно киваю и возвращаю коробку владельцу.

— Мне сказали, что это косунбогу.

— Косунгобу, — автоматически поправяю и тут же спешу успокоить. — Тебя обманули. Лезвие ножа для сэппуки всегда под углом к рукояти, без цубы и белое. И уж парами они никогда не хранятся. Но ты не переживай: это танто. Отличные ножи: баланс, сталь, кромка…

— Семён, а правда, что самураи себе харакири делали? — интересуется Лина.

— Правда, — я пожимаю плечами. — Только, всё-таки, "сэппуку". Это уважение к традиции.

— А есть разница? — торопится узнать что-то новое Сергей. — Чем отличается?

— Тем же, чем "врезать дуба" отличается от "перехода в мир иной". Всего лишь вульгаризация, разночтение одного и того же иероглифа. Если дело чести проиграно, всё можно поправить сэппукой.

— Дикость какая-то, — недовольно роняет Вика.

— Цена словам и поступкам, — поправляю я.

— История? — немедленно снимает напряжение Диана. — Как же вас к нам занесло?

— Сдал экзамены в аспирантуру. Но для зачисления нужна справка из военкомата о прохождении срочной. Год раздумывал. Потом учебка: тренировки, тесты, анализы. За каким-то чёртом загнали к вам, на "Кассиди". Что армейскому крюингу от меня нужно — не знаю. Но в первый же день майор потребовал соития с лимаксой. Лимаксу я послал. Майора тоже. Лимакса меня простила, майор — нет. Вот и хожу в штрафниках. Неквалифицированный труд, отстойное питание и ограничение свободы перемещений.

— Это вас угнетает?

— Ни в коем случае, — отвечаю быстро, ибо — правда. — Согласен на что угодно, лишь бы оставили в покое и дали дожить до дембеля.

— Нет, — говорит Диана. — В нашей системе так просто ничего не делается. Крюинг — это рота суперспецов: психологи, социологи, симбиологи. Если тебя к нам из учебки забрали, то им что-то нужно. Не надейся, — не отвяжутся. На "Кассиди" ничего просто так не происходит.

— Разумеется "не просто", — подключается к теме Василий. Гитара под его пальцами радует слух душевными переборами. — Видела бы ты, как он нас в душевой раскидал. Как кегли!

В его словах только смиренная уважительность.

Не в моих правилах отвечать гнутой монетой:

— Ну, положим, во втором раунде, вы отыгрались.

— Отыгрались? — изумляется Борис. — Да ты убил меня, парень! После нашей схватки я два часа в реанимации отлёживался.

— Я о том, что если бы вы втроём на меня кинулись…

— Втроём?! — переспрашивает Сергей. Я физически чувствую их уважение и восторг: — Ты был готов сразиться с нами тремя?

— А где вы учились драться? — вклинивается Лина. — Я вообще о таком не слышала, чтобы человек оказал сопротивление мутуалу.

— Бусидо — тема моей диссертации, — скромно так отвечаю. — Но понимание кодекса чести самурая без рукомашества, то же, что пояснения инструктора по плаванию на дне сухого бассейна. Так что моя компетентность вынужденная. А вот вы, Борис, где брали уроки рукопашного?

Они смеются. Смешно им. Впрочем, нет, смешно не всем. Маринка моя хмурится:

— А мне кажется, — говорит она, — чтобы скачать у тестацелловой сборки инфу по рукопашке, большого ума не нужно. И хвастать тут нечем: если после ТАКОГО получить по башке от человека…

Улыбки зауживаются. Гитара Василия чуть позванивает в попытке отвлечь от напряга.

— Порядок, ребята, — спешу заверить своих новых знакомых. — Только расскажите о чём речь-то? Что за инфа? Причём тут тестацелл? Чужой я здесь. Порядков не знаю.

— Слизни позволяют обмениваться информацией на рефлекторном уровне, — говорит Марина. — Тестацелл — хищник и убийца. Если его темпераментом промодулировать книжную теорию рукопашного боя, то мутуал получит необходимые для схватки навыки. Процедура очень неприятная, болезненная. Мало кто из лимаксоидов решается на такое…

— Так это и есть ответ на вопрос, — жизнерадостно перебивает её Борис. — Семёна к нам подсунул крюинг, чтобы заставить меня пройти этот ужас.

Нужно признать — думали они резво. Я не поспевал за их словами.

— Это значит, что твои бойцовские навыки — всего лишь принятая на мышечном уровне информация с компьютера?

— Ничего себе "всего лишь"! — ухмыляется Сергей. — Видел бы ты Борьку, когда мы его из камеры вытащили!

— Но тогда… как дерётся сам тестацелл? — спрашиваю я.

И сразу понимаю, что говорю запретное. Больное.

Даже гитара Василия умолкает.

— И почему вы подсадили себе лимаксу? Брали бы сразу тестацелла.

— Я вижу, ты и в самом деле издалека, — говорит Лина. — Тестацелла никто себе "подсадить" не может. Он — хищник. Он сам выбирает хозяина. Посмотри на нас. Семь человек. Команда звездолёта без капитана. И таких некомплектов на "Кассиди" — сотни. Мы здесь живём, работаем, учимся, любим. И ждём. Ждём, пока крюинг не подыщет нам капитана-тестацелла. На это могут уйти годы. Есть экипажи, которые уже несколько лет ждут. А есть и такие, которые не выдерживают: распадаются и возвращаются в Систему на внутренние маршруты.

— А зачем это? — мне и в самом деле интересно. — Зачем капитан-тестацелл? Вы и так производите впечатление крепких ребят.

— Звёзды нам подарили улитки, — отвечает Борис. — Без мутуальной революции не было бы межзвёздных перелётов. Но чтобы там, хрен-знает-где, группа людей работала единым целым, у команды должен быть лидер с непререкаемым авторитетом. У лимаксоидов таким вожаком может быть только тестацеллл. Но даже не это главное…

— Это почему же "звёзды нам подарили улитки"? — я возмущён. — Насколько я помню, фотонная тяга разрабатывалась задолго до опытов Цунг На…

— Ого! — Диана хлопает в ладоши. — Ты знаешь имя папы мутуализма?

— Потому что без поголовной вечной молодости, — отвечает Борис, — полёты к звёздам были бы бессмысленными. Никто не будет тратиться на экспедицию, результаты которой достанутся чужим людям в другой жизни. Да и тем, кто улетает, не позавидуешь, — "возвращение со звёзд" ещё до старта убило бы горечью.

— А так, — подводит черту Марина, — улетающие возвращаются к провожающим. Никто не умирает, все счастливы и живут долго-долго.

— Вы ещё о стивидорских проблемах не забудьте, — напоминает Сергей. — Еда-питьё-воздух. Если бы к звёздам летели люди, четыре пятых полезного веса уходило бы на жратву.

— Как раз хотел спросить, — я киваю на обеденный стол. — Если можете кушать дерево, зачем все эти разносолы?

— Странный вопрос, — пожимает плечами Василий. — Ты же не умрёшь от такой "музыки"? — гитара под его пальцами отвратительно визжит. Диана прикладывает ладони к ушам. — Но, думаю, такое слушать приятней…

Он играет на гитаре, а через минуту общая беседа разваливается на лёгкие перешёптывания парочек: Борис шушукается с молчуньей-Викой, Лина что-то шепчет Сергею, Диана привычно обнимает Василия, а он, чуть склонив к ней голову, поправляет колки на гитаре. Видимо, аудиохулиганство расстроило не только меня.

Я смотрю на них, и вновь завидую. И дело даже не в том, что придёт время, и они улетят к звёздам: увидят чужие миры, будут свидетелями удивительных открытий. Передо мной открылась неизвестная сторона ненавистной мне измены человечеству. Живёт только то, что развивается. А что такое развитие без экспансии? Эти симпатичные молодые люди стоят у истоков звёздной расы, которая уже сейчас готова покорить галактику и двинутся дальше. Им всё равно, сколько лет будет потрачено на перелёт: десять, сто… Им всё равно, сколько времени пройдёт на Земле — пятьсот или тысячу. Они вернутся к тем же людям, которых когда-то оставили. И знания, которые они привезут, достанутся тому миру, который когда-то отправил их к звёздам.

Они знают, что являются частью "процесса". Они гордятся своей ролью. Гордятся своим значением, своей судьбой…

У меня ничего этого не было.

У меня не было ничего.

Мне нечего им дать такого, что помогло бы выжить и победить.

Или есть?

— Не понимаю, — говорю я. — Если у Бориса был прямой контакт с тестацеллом, почему он его не попросил? Не объяснил, насколько важно его участие в команде…

— Ты не понимаешь, потому что мыслишь не в ту сторону, — мягко сказала Лина. — Что лимакса, что тестацелл — это всего лишь безмозглые слизни. Разговаривать с ними, то же, что общаться со своим шкафом.

— Ничего подобного! Я разговаривал с тестацеллом!

Теперь они все смотрят на меня с сожалением.

— Нервная сеть слизня, — поясняет Лина, — всего лишь мост между разными структурами управления человеческого организма. Сам "мост" в мыслительных процессах участия не принимает. Что до тестацелла, то он обладает способностью обеспечить прямое общение с подсознанием. Маринкины коллеги называют этот эффект "киберэхом". Когда у человека полная иллюзия, что он может вести конструктивную беседу со своим внутренним "Я".

— Но я разговаривал с ним! — настаивал я.

— Ты разговаривал с компьютером, — сказала Марина. — В лабораторных условиях тестацелла подключают к компьютеру, чтобы он не деградировал в искусственной среде.

— Погоди! — гитара Василия умолкает на полуфразе. — Где это ты "разговаривал" с тестацеллом?

Это была напряжённая пауза.

— В самом деле, — заинтересовалась Лина. — В каком смысле "разговаривал"?

Похоже, в этой компании она была за главную.

— В прямом, — я пожимаю плечами. — Сигналы светом. Я говорил Марине. В санчасти моргало освещение. Никто не обращал внимания, а мне всё равно было нечем заняться. Я разгадал код и "увидел" сообщение. Так и познакомился с тестацеллом, которому до смерти надоело сидеть в чашечке Петри и развлекаться виртуальными погонями за аннелидами. Где-то сутки болтали. Классный парень!

— Ого! — говорит Сергей.

— Вот это да! — соглашается с ним Борис.

— Фигня, — я легкомысленно машу рукой. — Считайте, подарок. Найдите себе человечка, я отведу его к своему приятелю, и будет вам капитан.

— Ха! — восклицает Василий, позабыв о своей гитаре. — Если ТЫ говорил с тестацеллом, то за хозяина он примет только тебя.

— Ты будешь нашим капитаном! — горячо дышит мне в ухо Маринка.

— Шутите! — приятно, конечно, чего там. — Я — человек штатский. Мне ещё полгода унитазы чистить. Какие звёзды?! Дожить до дембеля и диссер лабать. Про Муромати бакуфу…

— Капитан и должен быть штатским, — терпеливо поясняет Борис. Гитара Василия отзывается ликующим маршем. — Мы, команда, — придатки машин и задачи. Но капитан — это принимальщик решений. Всё сходится! Я-то думал, что все эти проделки крюинга, чтобы нашу команду тестировать. А выходит, это нам так капитана сватали?

Они радостно смеются и улыбаются друг другу. Они счастливы.

А я понемногу вползаю в уныние.

Я никак не разделяю их радость. Это не "моё". Меня нет, и быть не может в их счастливом будущем.

— У нас осталось ещё одно нерешённое дельце, — напоминаю Борису.

Их восторг заметно убавляется.

— Разумеется, — отвечает Борис.

— Это ещё зачем? — недовольно хмурит брови Марина.

— Хочу закончить свои исследования по депрессивным синдромам безысходности, — миролюбиво поясняю своё желание мутуалам. — Бусидо. Путь воина. Честь дороги в её финише.

— Ты нездоров, — отрезает Марина.

— Поэтому предлагаю немного усложнить задачу, — я киваю на чёрную шкатулку. — Если Борис не брал у тестацелла уроков по холодному оружию, то мы окажемся в примерно равных условиях: он не будет знать, что делать. А я не буду достаточно быстр в своём знании. По-моему, честно. После небольшого кровопускания, прямо отсюда пойдём к моему приятелю, тестацеллу, и он в момент заживит мои случайные проколы и порезы.

Я вижу, как светлеют у них лица. Вот-вот исполнится их заветная мечта: они получат капитана и улетят к звёздам.

Не вижу причин их расстраивать. Что будет завтра, пусть завтра и терзает разочарованием. А сегодня у Маринки день рождения.

Когда-то я мечтал отдать за неё свою жизнь.

Откуда человеку знать, какое из его желаний однажды сбудется, чтобы вцепиться ему в горло?

9

Бытие. Гл. 3. Ст. 18:

… "терние и волчцы

произрастит она тебе;

и будешь питаться полевою травою"…

Это всего лишь уточнение,

чем именно без симбионта может питаться человек.

Звёздная экспансия и вечная молодость — чертовски соблазнительные вещи. Спорить с этим тяжко. И бессмысленно. Нет у меня аргументов против райской жизни. Разве телевизор — плохо? Или джип с вертикальным взлётом и посадкой? А ещё грудастые, гладкокожие девушки, с роскошными гривами до тонкой талии. Длинноногие, безотказные и неутомимые…

Да пошло оно всё…

Мой мир погиб.

Их мир родился.

Глупо стоять на дороге у тех, кто уже подхватил эстафету. И нечестно.

Столы и кресла отодвинуты.

Зрители рассредоточились по углам.

Борис обхватил ладонью рукоять ножа. Я вижу, как цуба глубоко впилась в кожу. А он улыбается. Расслабь кисть, чудак! Это же не штанга! И не перекладина! Только ему плевать. Для них это игра. Так и должно быть: по сравнению со сроком, который они выбрали себе для жизни, их детство кончится не скоро. Они лишь вначале долгого пути. Что же говорить обо мне, если я уже на финише? Моя мудрость в том, чтобы не мешать. А память о моём мужестве может однажды спасти им жизни.

А что? Пусть помнят, как умирал последний человек.

Стойка Бориса меня вполне устраивает: левая рука чуть впереди, прикрывает нож. Правая приподнята к плечу, лезвие ко мне. Отлично! Лучшего быть не может. Целит в горло или в верхнюю часть туловища. Сейчас он двинется вперёд, и я своё сердце посажу ему на клинок. И кончать с этим нужно как можно скорее. Пока они не сообразили, что у меня на уме.