Бог одержимых

Калькулятор был тут же, на столе. Вот тебе цилиндр, высота шесть, диаметр не три четверти, а… сколько? Ну, как же: ширина трюма известна, минус полтора метра и поделить на двадцать пять. Это диаметр контейнера, а вот и его объём. Если вес поделить на объём, будет плотность. И эта плотность, конечно же, вовсе не свинца, а совсем другого металла.

"Конечно, металла! — подумал Алекс. — Он не обманывал: резал, перевозил и заливал в контейнеры МЕТАЛЛ, но не свинец!"

Цену грамма золота, Алекс знал. Ещё с минуту повозившись с арифметикой, он убедился, что на ракету Эрику, пожалуй, хватит. Сдерживаться больше не было сил. Сняв трубку телефона, он набрал номер с визитки.

На его вызов тут же ответил знакомый голос:

— Слушаю.

— Командор, это Алекс. Как насчёт "старшего, куда пошлют", сэр? Уверен, что справлюсь и буду полезен.

Эрик хмыкнул, но всё же ответил:

— Ты быстро соображаешь!

— Возьмите меня, сэр! Условия значения не имеют!

— Ну, что ж, — Эрик на секунду задумался. — Будем считать, что первый вступительный экзамен ты сдал. Вот тебе следующая задачка: язык за зубами удержать сможешь? Хотя бы на три ближайших дня?

— Не сомневайтесь, сэр!

— В таком случае, на следующей неделе во вторник, в девять, состоится важное совещание в Монтевидео. Адрес на визитке. Ничего не обещаю, но ты можешь поприсутствовать…

— Один только вопрос, сэр! Последний!

— Спрашивай.

— Там ещё много "свинца" осталось?

На несколько секунд повисло молчание. Алекс уже было заволновался, но Эрик всё-таки ответил:

— Это остатки планеты, Алекс. Обитаемой планеты. Там много чего осталось…

— И вы мне ничего не сказали!

— Мы договаривались только о вопросах, парень! — возразил Эрик. — Ты не спрашивал!

Алекс положил трубку. За иллюминатором на высокой ноте жужжала лебёдка; погрузка шла полным ходом. Алекс вдруг вспомнил, как сутки назад миллиардер сновал между поплавками, беря стропы на карабин, и ему сделалось нехорошо.

"До вторника ещё пять дней, — подумал Алекс. — Пожалуй, на этот, последний, рейс времени хватит"…

ВЛОМ И ЗАНОЗА

Я вам расскажу, как всё было. Но, чур, уговор — я только рассказываю, а уж насколько история моя занимательна, судите сами. С меня-то какой спрос? — слесарь третьего разряда, без всякой надежды дорасти до мастера…

Наверняка во всём виновата пятница. Только в этот день Миха позволяет себе пиво: по субботам у него отгул, и он работает со мной. Ну, а я… а я даю чуток подзаработать Михе.

И вот, сидим мы, значит, с Михой на привычной, как лужа перед подъездом, лёжанке дров. Дрова лет десять назад привёз отец Олежека, что с первого подъезда. Лес-кругляк: ровные стволы полметра толщиной; четыре в длину. Взрослые тогда всем двором сгрузили брёвна с машины, уложили пирамидой в три яруса, обвязали, да так это дерево и осталось лежать тут на годы вечные.

Отец Олежека собирался баньку строить, на пустыре, за общагой. Да только там городские своё строительство развернули. Высотки вымахали, проспект промеж ними пустили, асфальт, троллейбус, гастроном… культура! Многие тогда из нашего клоповника туда сдриснули, ну, и семья Олежека с ними… а мы, вот, остались. И лес этот.

Но история, конечно, не о дровах. Вы слушайте.

Когда начало темнеть и ведро с раками опустело наполовину, подвалили к нам Ваван с Юлькой. Приятно, конечно. А то в последнее время пробегают мимо: ни "здрасьте", ни "до свидания". Я уж было подумал — задаются, игнорируют. А тут солидно так, с понятием — рыбу принесли: тарань сорок пятого размера, с ладонь толщиной, и пять банок пива к ней, в жести, импортное! Такое выпьешь, а баночку на кухонном столе поставишь: красиво и удобно, пепельница глаз радует. Или как подставка для вилки-ложки…

Да. Сигаретами щедро угостили. Ну, дела! Будто вернулись старые денёчки. И ведь почти вся наша компания в сборе. Ох, и любили мы на этой лёжанке когда-то собираться! Зимой, конечно, удовольствие "так себе". Весной-осенью, тоже "не очень". А вот летом, да под вечер… Мы-то уже повырастали: Юлька-шухер — в университете учится, на втором курсе. Ваван-смирный — политех приканчивает, Миха-влом по озорству да малолетству армию на зону променял, а как вернулся — за ум взялся: курсы кончил, и по словечку дружков своих — к таксистам. Теперь на "Волге" ездит, людей возит.

Ну, и я, чтоб уже со всеми познакомить, — Кела-заноза: недозрение, несварение, плоскостопие, кровохаркание… Военком, как мою медкарточку увидел, сразу домой отправил. Да ещё старшину в сопровождающие дал, во избежание потерь среди гражданского населения в мирное время — вдруг по дороге упаду и случайные прохожие затопчут?

Были, конечно, ещё ребята. Да как-то поразъезжались кто куда. Ну, и ладно. Нам места больше осталось. А что? Классно! Солнце пыль пригревает, дрова смолой пахнут, птички по делам своим неотложным чирикают… А у нас пива прибавилось, рыба, раки… Сигаретки в твёрдой коробочке с золотистым вензелем… В общем, благодать, какая редко случается. Но уж если и случается, то помнится долго.

Только тот вечер и без раков с таранью был особо замечателен.

А ведь началось всё, вроде, с шалости. Это я уже потом сообразил, что всё подстроено, а тогда… купили они меня за звон мелочи, вот что! Затеяли Юлька с Ваваном Миху подначивать, на его тупую беспросветную работу намекать. Только Миха у нас правильный. Никому спуску не даёт. Тёртый, битый, и слов по карманам не прячет. Отбрил он их красиво:

— Да вы на себя посмотрите, — сказал он студентам. — Ещё не один год на геморрои и общую бледность кожи ишачить будете. А как из института попрут, по причине кончины обучения, так и начнёте всё сызнова. Поскольку наука ваша нахрен никому не нужна. Нету в ней, в науке, ответов на важные вопросы.

Красиво так излагает. Я уж подумал, — всё, обидятся студенты. Пропал вечер. Но… нет. Юлька ещё баночку себе взяла, открывает, Ваван раку голову открутил, ножки обсасывает, и вдруг спрашивает:

— А какие вопросы для тебя важные, Миха? Вот ежели была бы у тебя возможность поговорить с авторитетом, кто всё знает, о чём бы спросил?

Вижу, Миха растерялся. Он-то к скандалу готовился, к обострению! А что? Дело привычное. Работа у него такая. А тут всё как-то по уму, уважительно. Глянул он на меня. Только я всегда готов, на меня зыркать не надо:

— На хрена я родился? — говорю. — Вот чего бы я спросил.

Юлька пивом поперхнулась. Ваван, не глядя, ладонью её по спине приложил, так она ещё с полбанки на себя опрокинула. Да. Любим мы помогать товарищам своим меньшим.

— Нет, — сипит Юлька.

А сама на меня смотрит. Пристально так. Со значением.

— Нельзя, — говорит. — Вопросы должны быть такими, чтобы только "да" или "нет" в ответку.

Удивился Миха:

— Ребята, вы чё? С Богом состаканились?

А эти двое ехидно между собой переглядываются и глазки от нас прячут.

— Давайте, колитесь, — напирает Миха. — Рупь показал — второй не ныкай.

— Да не поймёте вы, — отмахивается Ваван. — Так просто не расскажешь.

— А ты рискни, — кипятится Миха. — Грамотный…

Юлька видит, что нешуточно братана нашего задело, и пытается как-то съехать:

— Про Козырева слышали?

— А то, — говорю. И ухмылку сдержать не могу. Это они мне про Козыря? — Да я у него сам раздаче учился. Первый катала в районе. С любой руки четырёх тузов себе сдаст, и ещё скажет, чего там в прикупе. Его даже Сергеич-магнат в Москву возил, на большие деньги…

— Нет, — смеётся Юлька. — Академик Козырев. Он ещё при Сталине в тюрьме сидел…

— О! — обрадовался Миха. — Из людей, значит. Такой зря уши топтать не будет. И что там с ним?

— Да прибор мы тут с Юлей сделали, — мнётся Ваван. — Как раз по теме: на вопросы отвечает.

— Как это? — требует Миха.

— Наверное, лучше показать, — вошью крутится Ваван. — Это там, за домом, в гараже…

— Вот ещё, — бурчит Миха, и запускает пятерню в ведро. — Пока пиво не кончится, да раки не облетят, что ветки в осеннюю пору… топить тебе лучше незрячих котят, чем звать меня спутником в гору…

Да. Миха у нас такой. Возьмёт, бывало, гитару, потренькает минуту-две, а потом, как выдаст песню душевную. Жаль только, что говорить он не в тех местах учился — мат через слово, а то хоть на слух записывай, да в журнал, или в газету какую. Высоцкий отдыхает…

— Не пойдёт он никуда, — перевожу студентам. — Сперва раков доедим.

— Ну и хорошо! — пожимает плечами Ваван и газетой руки вытирает. — Есть такая штука, мужики, прибор Козырева называется…

И пошёл, и поехал. Про металлический цилиндр со стеклянной крышкой. Про диэлектрическую спицу, подвешенную на капроновой нити по оси цилиндра. Про разновесные грузики, укреплённые на разных плечах этой спицы. Много чего он нам насвистел за тот час, что мы с Михой пиво кончали. Всего-то я не помню. Говорю же — слесарь третьего разряда. Что с меня взять? Но суть была примерно ясна: откачали они американским пылесосом из цилиндра воздух, и спица им заместо стрелки на "да" и "нет" начала показывать; отвечать на важные вопросы.

— Только непонятно, чего она показывает, — сокрушается Ваван. — Мы даже протарировать свой автоответчик не можем.

Вижу я, что Миха совсем скис. То ли от пива разномастного, — виданное ли дело, своё бочковое с жестяночно-импортным мешать? То ли от наглости студентов. Ваван, — он же всегда так: прёт напролом, без оглядки на порядок. Не видит, что ли: пиво кончается? И раки "уходят"… Горе у нас. И нега. Вперемешку, значит. А он усугубляет. Миха на меня глянул. Пришлось поддержать…

— Всё ясно, — говорю. Вру, конечно. Ну, чтобы они не так задавались. — Вот только непонятно, как вы у своего цилиндра спрашиваете. Как вы ему вопросы задаёте?

— На дно цилиндра, — спешит своей учёностью Юлька похвастать. — Сквозь стеклянную крышку, мы направляем луч лазера…

— Это чего? — уточняет Миха.

— Брелки у мелюзги видел? — споро подключается Ваван. — Вечерами на стенке своими фонариками доллары рисуют, звёздочки там всякие. Вот это самое оно и есть. Только сам луч мы модулируем шумом от биения крови в висках…

— Крови? — удивляется Миха, и даже банку в сторону отставляет.

— Аппарат для прослушивания, что у врачей на шее болтается, представляешь? — интересуется Ваван. — Для каждого прибора нужно два таких. Сами слухалки накладываем на виски, а выходы, что обычно в уши закладываются, подсоединяем к микрофонам и к усилителю низкой частоты. Сигналы с усилителя поступают на прерыватель питания лазера. Вот и вся модуляция.

По стеклянному взгляду Влома я понимаю, что Ваван зря себе горло сушил. Ещё бы: Миха сроду не болел, а врачей видел только на освидетельствовании, перед заключением в СИЗО.

— И чё? — Миха от растерянности даже икнул.

— Всё! — пожимает плечами Ваван. — Ложишься рядом с прибором, прилаживаешь к вискам приёмники. Шумы от пульса модулируют луч лазера, который направляется на дно прибора Козырева на девять часов.

— Утра или вечера? — интересуется Миха.

Не хочется ему дураком выглядеть. Вот он и спрашивает.

— А ты представь, что коромысло разноплечных весов стоит как стрелки часов — на шесть и двенадцать. А мы направляем отмодулированный вопросом луч лазера на девятку…

— Почему на девятку? — никак не может врубиться в текст Миха.

— Могли бы и на тройку поставить, — невозмутимо вмешиваюсь я. — Всё равно… Главное — посередине между нормальным положением коромысла и подальше от него.

Миха в последний раз опускает руку в ведро и убеждается, что оно пустое. Он с укором косится на меня. А я показываю ему остатки от рыбы. Не люблю я раков. После них животом маюсь, и возни с ними много…

— Ты это, — ворчит Миха. — Не тормози, Ваван. Чего дальше-то?

— Всё, — с горечью признаётся Ваван. — Мы с Юлькой попробовали — работает. Только не разобрать, что она сказать нам хочет.

— Стрелка-то поворачивается, — поясняет Юлька. — Причём по-разному, то одним грузиком, то другим. В смысле — контакт есть. Выходит, что иногда "да", иногда "нет" при одних и тех же физических условиях. А вот, о чём мы спрашивали, — не знаем…

Тут уже я сам не выдерживаю:

— Как это?

И впрямь, чудно. Чтобы ответ был непонятен, — обычное дело, пивом запивать не надо. А вот чтобы не знал, чего сам спросил, такого со мной ещё не было…

— Да просто всё, — вздыхает Ваван. — Ложишься рядом с прибором, закрываешь глаза, думаешь-думаешь. А лучше — спишь. Утром просыпаешься — стрелка на девяносто градусов от нормального положения ушла. Или в одну, или в другую сторону. То есть она отвечает или "да", или "нет", но о чём ты за ночь спросил — непонятно. Мало ли какие мысли были? Пробовали на бумажке записывать, а толку? Кто же знает, что там во сне делается…

— И даже неясно где у стрелки "да", а где — "нет"… — Юлька поддакивает.

Видно, до нас с Михой разом "дошло". Потому как, не сговариваясь, вместе на Вавана уставились. Вот идиот! Если бы Юлька со мной в сарае заперлась, уж я бы ей точно объяснил, что, таки "да". А "нет" — это для мамы с папой.

Тут Миха возьми да и брякни:

— Так это вы в сарае запирались, чтоб физикой заниматься?

Юлька зацвела, опунцовела, кулачки сжимает. Ваван тоже смутился. Вижу, надо что-то умное спросить. И срочно. Иначе скоро нам не до опытов будет.

— А кто отвечает? — спрашиваю. — Не стрелка же…

Ну, эти двое помолчали ещё минуту для важности, а потом Ваван и сказанул:

— Точка отвечает.

— Пустая точка, — всё ещё хмуро, со злобинкой, уточняет Юлька. — Это и есть теория Козырева. Он её называл "причинной механикой". Только по мне, эту механику правильнее было бы назвать дискретной. Суть в том, что по этой теории существует мельчайшая точка пространства, которая настолько мала, что в ней, в этой точке, пространства уже нет.

— А что есть? — спрашиваю.

— Козырев полагал, что время. А мы, вот, думаем, что информация. Сдаётся нам, что в этой мельчайшей точке, в которой нет пространства, содержится вся информация о Вселенной. И если точку эту возбуждать, выводить из равновесия вопросом, то она, эта точка, для сохранения равновесия, начнёт генерировать встречные флуктуации, которые могут быть интерпретированы, как ответ…

— Вот оно что… — глубокомысленно замечает Миха.

Но Вавану не до шуток:

— Мы точно знаем, что эта штука отвечает. Только фиг его знает, на какой вопрос…

— Так бы сразу и сказал, — тяжело вздыхает Миха.