Помоги проекту - поделись книгой:
Ваня. Моя бабушка в детстве на оккупированной территории оказалась – немецкие бомбежки-обстрелы сначала, потом наши… вспоминает-говорит: «беда всех равняет».
Человек. Ох, Ваня, беда-то равняет, да не на нее равняются. Чуть жизнь получше кому – он уже маленький король, и плевать, что другим плохо, и гордится даже, что он сытый перед голодными.
Иуда. Не все люди таковы, князь.
Человек. А сколько их, которые «не таковы»?.. И много ли их больше стало, вот за эти две тысячи лет?
Иуда. Еще ничего не закончилось.
Человек. Этак-то по любому поводу можно сказать.
Жорж. Я, князь, не совсем согласен…
Человек. Простите, Жорж, тут важное есть. Он (показывает на Иуду) вот чего выдумал: дескать, все будут беспокоиться о спасенье души, а это всё то же желание радости – чувство мелкое, как мы сейчас слышали, людей только разъединяющее. А вот он нарочно самый тяжкий грех на себя возьмет, не допустит стремиться к благополучию, нижней точки униженья достигнет…
Ваня. (Удивленно). Для чего?
Человек. Просто: одни горные пики штурмуют, другие – глубины морские или пещерные. Те же причины – одолеть, превозмочь. Красиво. Только уж больно мрачная романтика, Иуда.
Иуда. Нафантазировал ты, князь.
Человек. Ой ли?
Иуда. Не хотел я таким способом возвысить себя. И вообще никаким не хотел.
Человек хмыкает, хочет что-то сказать, но вмешивается Ваня.
Ваня. Князь, вы Жоржа перебили.
Человек. Виноват, будьте любезны, Жорж.
Жорж. За людское сообщество заступлюсь. Много, много всякого дурного, тут возражать вряд ли кто станет. А вместе, и хорошего не может быть мало, иначе это дурное всё б поглотило.
Человек. Да может быть, и поглотит – не в момент всё делается. Иуда правильно сказал: «Еще ничего не закончилось».
Иуда. Я не в том смысле сказал.
Человек. Э, брат, тут смысл в обе стороны.
Жорж. Нет, друзья, нет, тут не две стороны – их больше. Тут на хорошо-плохо не делится. (Взволновано). Я порою не понимаю, вот что же такое – жизнь моя. И каждый раз теряю от этого представление – а кто я сам. И мысли витают никак до конца не ясные.
Ваня. Поделитесь, Жорж. А мы, так сказать, коллективно…
Человек. Посодействуем. Однако в чем тут неясность?.. Да, случилось несчастье, однако ж не вы, а он вас провоцировал на дуэль. (Делает знак, что хочет продолжить). А потом вы во Франции жизнь с нуля начинали и шли вверх как мало кому в истории удавалось, титул пожизненного сенатора получили…
Ваня. Не слабо!
Человек. Да, Вань, перед тобою крупный европейский политик – даже переговоры тайные вел между четырьмя европейскими императорами. И один из лучших ораторов Франции… хотя не «один из», а самый лучший. Эх, самого Виктора Гюго по полной программе отделал, да-а, отпорол за милую душу. Тот с горя стихотворение написал «Сойдя с трибуны» – это после полемики с Жоржем. А выросло всё (показывает на Жоржа) из младшего лейтенанта, выброшенного с молодой женой из России, разжалованного, без званий-чинов… И Геккерен ведь не очень богат был, чтоб хорошо помогать?
Жорж. Не очень. (И после паузы). Как оказался я ни с чем, и Катя моя уже была беременна, постановил себе в непременное – хоть чуть каждый день быть сильней дня вчерашнего.
Ваня. (С горечью). У меня не выходит.
Жорж. А что с жизнью моей окончательно вышло, этого вот, понять не могу! Будто утыкаюсь каждый раз в стену, и ни одолеть, ни обойти.
Раздается:
Иуда (сделав быстро два шага к дверям): Цыган, будь любезен, повремени!
Музыка дает аккорд и замолкает.
Жорж. Гюго – гордость Франции, первейший в ее литературе. Пушкин – то же самое для России. Я ведь понял, понял тогда, что пуля выше бедра пошла, что свершилось непоправимое! И пустоту внутри ощутил, словно нету меня, осталась одна телесная оболочка – он приподнялся, целится – вот ладно, думаю, сейчас ничего не станет. Вдруг глас мне повелевающий – стать боком, прикрыться… И вот с того момента сам начал отдавать себе по жизни приказы.
Ваня. И выполняли их, Жорж, побеждали!
Человек. А победителей не судят.
Жорж. Суда людей не страшусь – что могут, если не выходил я за пределы их правил. А вот кого победил?.. Двух гениев двух великих империй? И зачем не допустили мне погибнуть тогда в России?
Иуда. Ну… затем, например, что у вас уже была молодая жена, любившая вас.
Человек. И любившая, Жорж, больше собственной жизни.
Жорж. Увы, князь, вы правильно подчеркнули.
Иуда. Отчего же «увы»?
Жорж. Оттого что моя к ней любовь была самой обыкновенной.
Ваня. Разве любовь может быть «обыкновенной»?
Жорж. В том смысле, Ваня, что разница между ее и моей несравнимо была велика. Знала она про ту мою первую любовь – безумную – к ее сестре, сгоревшую, едва не вместе со мной, понимала, что отдаю ей только скудные уже угольки.
Иуда. Так отдали, Жорж, что могли – всё и отдали!
Ваня. Когда до последнего – тут «мало» не бывает.
Жорж. Нет-нет, друзья, не хвалите – всегда от этого неловко. И последнее, которым делится человек, у каждого неодинаковое. Три девочки, и ждали четвертого ребенка. Катя знала, я хочу очень мальчика – наследника фамилии. Захотела его для меня больше чем сам я, обратила в такую цель, за которой стала теряться сама ее жизнь. (Пауза). Там монастырь у нас за городом, по поверию – если женщина пройдет туда босиком и помолится, Бог ей поможет родить ребенка, или того пола ребенка, которого пожелает. Босиком, ноябрь, дожди холодные… Подорвала себя, и хотя родить мальчика сил хватило, для жизни дальнейшей уж не осталось у ней ничего.
Ваня. Почему вы позволили, Жорж?
Иуда. Не догадывались, что она о придании знает?
Жорж. О нем все знали. Не спросясь сделала. Чувствовал я это ее намерение, но бессилие приходило, оттого…
Человек. Что не знали, имеете ли право ей помешать?
Жорж. Спасибо, князь, что почувствовали от тепла дружеского. А запрещать ей без надобности было, и не помню, чтобы так делал, – достаточно попросить. Только как лишить ее действовать против желанья души…
Иуда приподнимает руку, желая сказать… однако раздумывает.
Жорж. И глаза – смотрели на меня уже не отсюда, не из этого мира.
Ваня. «Не из этого» в каком смысле?
Жорж. (Жмет плечами, дергает головой). Словами не передать – видеть надо. Видел с болью-тоской, потому что прощание в глазах, и вместе радость – от исполненного, которое знала уже наперед.
Ваня. (С сомнением). Что будет точно мальчик?
Иуда. Что сделала для этого всё до конца.
Жорж. Спасибо тебе, Иуда. Как легко мне, друзья, от понимания вашего. (Кивает еще Ване и князю). А еще не могу забыть других глаз: когда, лежа на снегу, он в меня целился… сколько там было желанья убить, и только оно и было.
Человек. Во-во.
Жорж. И глаза моей дочери – ненависть – непризнание самого существования моего. Это же и есть Страшный суд. Ну какой еще Суд Небесный, если здесь состоялся невыносимый такой.
Человек. (Иронично). Нет, там еще будут судить, мало им. Да, Иуда?
Иуда. Кому «им»?
Человек. Сам знаешь кому. А у него (на Жоржа) только и было: взгляд прощальный жены и любовь та к Наталье, когда бился в горячке. (Обращаясь к тому). Так оно по большому счету?
Жорж. (Тихо совсем). Выходит так.
Ваня. А мне мысли приходят – может, всё это для очень отдельных людей? И в моей жизни никакого большого счета вообще не будет, проживу… никак.
Человек. Лично я, Ваня, не стану бодрить тебя радостными обещаниями – радости не по ведомству моему. Я тут сам не на празднике жизни.
Ваня. (Грустно кивнув ему, другим): Вот у князя тоже плохо сложилось.
Жорж. А что?
Ваня. Да детства вообще никакого не было.
Жорж. (Удивленно). Полно, как возможно такое? (К Ване и Человеку). Вы шутите?
Иуда. Возможно… такое. (Напряженно вглядывается в Человека). В одном только единственном случае.
Человек. Ну?!.. Ну что ты во мне увидеть хочешь? Ну, правильно догадался.
Ваня и Жорж смотрят на них с тревогой.
Иуда. Перед вами Князь мира сего. По-другому – Князь тьмы.
Человек. Ой, браво-браво.
Ваня. (Удивленно). То есть Сатана? (И тут же смущаясь). Извините, князь, я обидного ничего не имел…
Человек. А ничего обидного, мой дорогой. Сатана на древнееврейском означает «враг», «противник». То же самое Дьявол – только по-древнегречески.
Жорж. Еще «обвинитель» или Падший ангел.
Человек. Вот это к правде поближе.
Жорж. Удивительно, мне раньше не приходило в голову, что вы оказались без детства.
Человек. Готовеньким, да, сотворили. А чего, там, спрашивать какого-то ангела, херувима какого-то, извините за выражение, когда такие великие замыслы, ну, та-кие великие!
Ваня. А как получилось…
Человек. Что?
Ваня. Ну, изгнали вас.
Человек. Меня никто не изгонял – глупые выдумки. И про яблоко – будто я змея подослал Еве – ерунда полная. Сами яблоки жрали. Потом – он валит на жену, она – на змея. Тот просто под деревом спал, просыпается – ничего не понимает: шум-гам, на него тычут… Представь, Ваня, себя на его месте – идиотское положение. И не за яблоки выгнали их, а за хамство – за подлую ложь.
Ваня. По такой мелочи…
Человек. Ложь, Ваня, не имеет размера. (Пауза, Человек несколько успокаивается). Понятное дело (показывает вверх), обидно стало – по образу и подобию своему их слепил, и на тебе! (Встает, начинает прогуливаться). А вот двинемся теперь от обратного, так сказать – от продукта к производителю. Если в образе обнаружились дефекты, значит – в прообразе что-то не так? Два всего варианта: либо сделано неумело, либо дефекты в самом образце – и перенеслись на продукт. Я прав, Ваня?
Ваня. Ну-у…
Человек. Ты не стесняйся.
Ваня. А почему я?
Человек. Жорж, вы как думаете?
Жорж. Формально согласен. Хотя думать об этом мне неприятно – слова ваши на ту мысль наводят, что во всяком большом очень деле нельзя избежать случайного. И кажется мне теперь – я к этому случайному отношусь. От диспута моего политического, и победного над Гюго, не сдвинулся ход истории ни на чуть. Искавшему смерти русскому гению я убийцей попался – он жить, друзья, ведь никак не мог, постоянно ссору искал, особенно в пьяном состоянии, которое, в последние год-полтора, нередко случалось. Не я, так другой, непременно б его убил. Тем боле, стрелял он довольно скверно.
Человек. Он всё делал скверно, кроме стихов.
Жорж. (Не обратив внимания). Случайность моя теперь так понятна, что лучше, коли бы вообще меня не было.
Ваня. Неправда, Жорж, тут что-то не так!
Жорж. (Почти мечтательно). Витал бы я там – в добытийной стихии…
Ваня. Вы столько преодолели, Жорж, вы всё равно победили! Скажите же, князь!
Человек. Тут, Ваня, не борьба спортивная Бывают победы без всякого от них удовольствия.
Иуда. Так что живешь и понять не можешь – победа она была или другое совсем…
Ваня. (К Жоржу). Не слушайте их. Когда вас любовь к Наталье до смерти почти довела, разве любовь такая не вершина для человека? Я непонятно, может быть, говорю…
Поделиться книгой: