Замри и прыгни

Значит, у них это давно.

Выходит, она, Зоя, не только толстая рыжая корова – так, кажется, назвала ее Леночка? – а еще и слепоглухонемая толстая рыжая корова!

Все правильно. Правильно. Все.

Все.

Зоя снова увидела себя со стороны. Будто бы вновь ее невиданным образом приподняло на высоту потолка милицейского кабинета. Только теперь это видение ее не ужаснуло. Она совершенно определенно знала, что такой – униженной и жалкой – ее больше не увидит никто и никогда. Ни такой, ни другой. Вообще – никакой.

У нее всего-то и было в жизни – дочь и муж. И жить стоило только потому, что существовали два этих человека, которым она была нужна. Была. Вот именно. А теперь для обоих она – обуза. Значит, и жизнь ее – тоже обуза. Для нее самой. Причем такая неподъемная, что держать на плечах эту тяжесть нет сил. Ни капельки.

Она ясно и определенно осознала, что никогда больше не откроет дверь своего дома, не войдет в свой кабинет на работе. Не увидит Лику. И Владимира.

Никогда. И это – правильно. Если человек никому не нужен, ему незачем жить. Она, Зоя Рыбакова, тридцати восьми лет от роду, не нужна на этой планете ни единому живому существу. Значит, она должна умереть.

Женщина размышляла спокойно и отстраненно. Словно и не о себе, а о ком-то чужом, незнакомом. Этот кто-то должен был принять единственно правильное решение: как поступить. Вернее, как умереть.

Вариантов было немного. Разогнать машину и протаранить ограждения моста. Раз. Но Зоя не знала, насколько прочны бетонные опоры, и сумеет ли машина их проломить. Все-таки ее «фордик» был далеко не новым и совсем не мощным. Оставаться же пожизненно калекой она не хотела.

Второй вариант – вскрыть вены. Чем? В машине ничего острого нет, в гипермаркет, где можно было бы купить лезвия, ее не пустят. Отпадает.

Отравиться. Выпить пачку снотворного и уснуть. И не проснуться. Но где взять таблетки? Конечно, есть ночные аптеки. Но кто ей даст транквилизаторы без рецепта? Тем более в таком виде. В лучшем случае – пошлют. В худшем – отправят в психушку. Не годится.

Что остается? Выйти на шоссе, дождаться автомобиля и броситься под колеса? А если тот сумеет затормозить?

Нет, рисковать нельзя. Она должна наверняка. И быстро. Потому что утро она все равно не переживет. А мучиться еще день… С какой стати?

В прошлом году… Что же такое было в прошлом году? Что-то крутится в голове, важное, спасительное. Какая-то подсказка. Ну же!

Зоя сжала руками виски. Положила голову на руль.

Еще говорили, как Ромео и Джульетта…

И тут она вспомнила. Ну да. Это было зимой. Немолодая пара, у нее и у него – семьи и уже, кажется, внуки. А они не могли врозь. Взяли шампанское, сели в его машину, завели, закрыли гараж. Их нашли совершенно случайно. Они так и умерли в машине, обнявшись. Отравились выхлопными газами. Вместе.

Но у нее нет гаража.

И что?

Зоя заволновалась, потому что поняла, что решение – найдено. Она лихорадочно выскочила из машины, обошла ее кругом.

Бухгалтер, да, именно она рассказывала эту историю. И тогда же сказала, что в ее родной деревне точно так же погиб мужик. Заснул пьяный в заведенной машине, а дети, балуясь, забили в выхлопную трубу свеклу. Он и задохнулся.

Значит, если она чем-нибудь заткнет глушитель « форда » , то…

Надо только съехать с дороги, куда-нибудь в сторону. Например, за деревья. И тогда тут ее точно никто не найдет. Ну разве что через пару дней. Тупик. Что тут народу делать?

Так. Осталось найти, чем заткнуть трубу.

Почти ползком, обдирая колени об острую щебенку, женщина стала обследовать темное пространство вокруг автомобиля. Под руки попадались какие-то железки, камни, мокрые грязные тряпки, осколки бутылок.

Зоя сильно порезала руки, в кровь свезла колени. Искомый предмет не попадался. Она зашла за деревья. Туда, где намеревалась спрятаться вместе с машиной, и замерла от радостного ощущения невозможного чуда: сбоку, придавив хилый дубок, слежавшейся горкой светлела куча глины. Белой, из недалекого карьера. Для каких-то надобностей ее привезли сюда, да и забыли. Женщина загребла пальцами скользкую упругую массу. Глина, конечно, уже спеклась, но была еще вполне упругой. Частые теплые дожди не дали ей закаменеть.

Надо отковырять большой кусок и засунуть его в трубу, сообразила Зоя. Но тут же подумала, что под действием горячих газов глина вполне может размягчиться и, как пластилин, вытечь наружу.

Тогда…

Женщина вернулась в машину. Выжимая педаль сцепления, обнаружила, что где-то потеряла левую галошу. Хотела было выйти. Поискать. Но, радостно засмеявшись глупости намерения, сама себя остановила . Зачем ей чужие старые галоши? Они даже на белые тапочки не тянут!

Осторожно, не включая огней, развернула автомобиль, заехала за деревья, примерилась, включила заднюю скорость и со всей силы газанула.

«Форд» оглашенно взревел, подпрыгнул и мощно впечатался задом в светлую глиняную кучу.

Зою бросило вперед, тут же – назад. Машина встала и заглохла.

Ну?  – дрожа от нетерпения, женщина снова выскользнула из салона, обошла автомобиль.

«Форд» вписался во влажную глину глубоко и прочно. На всякий случай женщина опустилась на колени, пытаясь разглядеть выхлопную трубу.

Однако там, где ей полагалось находиться, влажно поблескивала спрессованная светлая масса.

– Йес! – восторженно выкрикнула Зоя, рывком опуская к ребрам согнутую в локте руку со сжатым кулаком.

Именно так салютовали своим победам супермены в любимых фильмах ее мужа.

Она спокойно вернулась в машину, завела двигатель, нажала на кнопку центрального замка, запирая все двери сразу, удовлетворенно откинулась на спинку, прикрыла глаза и улыбнулась.

* * *

Внутри салона было очень тепло и очень уютно. Почти как в постели под ее любимым пуховым одеялом. И огоньки на приборной панели снова светились ласково и приветно, в точности как домашний ночник. Зоя скинула вторую галошу, отодвинула кресло, подтянула ноги, прикрыв саднящие колени полой плаща. Так, свернувшись калачиком, было и вовсе хорошо.

Оказывается, умирать совсем не страшно, а даже приятно , – удивленно подумала женщина. И похвалила себя за находчивость и смекалку.

Откуда-то появился, легко щекотнув ноздри, сладковатый запах с легкой дымной горчинкой, и Зоя удовлетворенно отметила, что и пахнет смерть вполне прилично, по крайней мере, совершенно не хочется заткнуть нос или выскочить из автомобиля.

В мыслях больше не было ни тяжести, ни боли. Напротив. Сознание, словно решив наградить ее напоследок, разворачивало самые приятные картины ее прошлой жизни.

Почему-то вспомнился их самый первый отпуск, студенческие каникулы, когда они с Володей поехали дикарями в Ялту. Домик в одно окно на задах хозяйского огорода, детским кубиком засунутый под высокую черешню. Дерево было усыпано крупными желто-розовыми ягодами, и они с Володей, вернувшись с моря после ночного купания, просто нагибали одну, самую ближнюю к земле ветку и прямо губами срывали теплые от недавнего солнца, удивительно вкусные и сладкие плоды. Сквозь кудрявую листву помаргивали желтые, как черешни, звезды, а ягоды на ветках, наоборот, светились, словно звезды на небе. И в момент особенно затяжных поцелуев, приоткрывая глаза, Зоя никак не могла сообразить, кто из них кто. Дотягивалась губами до ближней желтой ягоды и со смехом ловила ртом пустоту, приняв за черешенку особенно любопытную звездочку…

Никогда после того крымского отдыха такие удивительные ягоды ей не попадались. Она сознательно выискивала на рынках именно тот сорт, желтый, с розовым огнем, рдеющим изнутри, но даже похожие внешне, завезенные в их город дары юга не имели ничего общего с теми, давними, сладкими и счастливыми.

Зоя сглотнула слюну, наполнившую рот, и вдруг почувствовала на губах тот самый сладковатый пьянящий ягодный вкус.

Странно, но постепенно заполнявший салон легкий синеватый выхлопной дымок имел знакомую сладость тех давних удивительных черешен…

Спасибо , – неизвестно кому шепнула женщина и благодарно улыбнулась.

Под тяжестью тела постепенно затекли поджатые ноги, их хотелось выпрямить или хотя бы сменить позу, но Зоя определенно знала: шевелиться нельзя. Чтобы не спугнуть воцарившийся внутри покой. Просто надо чуточку потерпеть. И тогда ногам тоже станет хорошо, как и всему уютно свернувшемуся телу.

И еще: ни в коем случае не надо открывать глаза. Чтобы не ушли волшебные, замечательные, удивительные картинки ее прошлой жизни, которые ей показывали напоследок, чтобы максимально облегчить уход.

Представилась большая нарядная елка, красиво накрытый стол. За елкой Володя отстоял на морозе четыре часа. Чуть не отморозил нос. И Зоя вместе с маленькой Ликой со смехом оттирали побелевший кончик ваточками, остро пахнувшими спиртом. Лике тогда было три. Зоя сшила ей удивительное платье, длинное, почти до пола, все в бледно-желтых оборках. Желтый же пояс, перехватывающий тоненькое тельце, распускался на спине громадным пышным бантом. Лика, ясноглазая, румяная, с чудесными рыжими локонами, походила на сказочную принцессу. Это сейчас в каждом магазине можно купить для ребенка любой наряд, а тогда это платье, изобретенное Зоей из яркого китайского штапеля, за которым она выстояла в магазине с чернильным номером на ладошке часов восемь, воспринималось как истинное чудо. Как дизайнерский изыск. Как привет из чужого мира, прекрасного и недоступного.

Потом, когда они оттерли папе нос, и он согрелся под душем, Лика торжественно вручила Владимиру их общий подарок – модную рубашку. Собственно, рубашка была обычной, купленной в советском магазине, убогого грязно-розового цвета. Но Зоя, зная любовь мужа к красивым вещам, пристрочила к этому изделию местной швейной промышленности модный ослепительно-белый воротничок-стойку и украсила грудь модным же крупным карманом с белыми вставками и белым лацканом. Зоины новации превратили рубашку в произведение искусства. Все друзья потом ахали и цокали языками, завистливо выспрашивая, где они оторвали такую стильную сорочку.

Себе она тогда тоже успела сшить новогодний наряд. Из дешевой подкладочной ткани, которую никто не брал по назначению ввиду странного пыльно-голубого цвета, Зоя соорудила пышную юбку на широком поясе, подчеркивавшем ее тонкую тогда еще талию, и легкий открытый топ на веревочных бретелях, открывающий великолепное молочно-белое декольте ее юного тела. Сколько ей тогда было? Двадцать два?

Короче, тот Новый год они встречали очень нарядными, очень красивыми и очень счастливыми. В дом набилась большая компания друзей тоже с маленькими детьми (они тогда еще дружили семьями с тремя такими же молодыми парами), веселье затянулось до утра. Потом, чтобы не тревожить уснувших в спальне детей, все взрослые вповалку улеглись на полу, уже не в силах снять праздничные наряды. А после позднего пробуждения тыкали друг в друга пальцами, потешаясь над тем, во что превратились за ночь их дизайнерские ухищрения, спроворенные из очень дешевых и, конечно же, очень мнущихся тканей…

Счастье… Оказывается, его было так много!

Наверное, тогда, в молодости, она израсходовала весь отведенный ей лимит. Счастье ведь не может быть бесконечным только у кого-то одного. Скорее всего, его запасы заведомо ограничены и выдаются при рождении строго дозировано. А уж человек сам распоряжается, растянуть ли их на всю жизнь, смакуя медленно и помаленьку, как горячий кофе, или, наоборот, пить его взахлеб, отфыркиваясь и расплескивая, как холодную минералку в жаркий день, не заботясь о том, останется ли что-то на завтра.

Они с Володей пили именно взахлеб. Кто ж тогда знал, что отведенная им пайка так скудна…

Неожиданно в глазах стало как-то очень светло. Даже ярко. Словно прямо у лица кто-то включил мощный прожектор.

Наверное, я вошла в тот самый белый коридор, проход между жизнью и вечностью , – поняла Зоя . – Не зря же все, кто пережил клиническую смерть, рассказывают именно о таком изумительно ярком и белом свете. Только они оттуда вернулись, потому что хотели жить, а я не хочу. Останусь там. Навсегда.

Свечение, однако, переместилось вбок и влево, и одновременно Зоя услышала едва различимый шум. Словно бы у тихого двигателя ее «форда» появился двойник. Или возникло неожиданное эхо.

Легкое беспокойство прогнало чудесную картинку давнего новогоднего праздника, и женщина недовольно поежилась, инстинктивно сдвинув в сторону затекшие ноги. Закаменевшие икры горячо взвыли, закололо и засвербило сразу все пальцы обеих ступней, и Зоя чуть не вскрикнула от охватившей конечности острой режущей боли.

Ну вот , – огорченно подумала она , – надо все начинать сначала…

Ноги все же пришлось вытянуть, поскольку дергало их нестерпимо, для этого понадобилось сесть прямо и открыть глаза.

Сквозь легкую сонливость, уже приятно тяжелившую голову, Зоя с удивлением разглядывала открывшуюся в боковом окне картину.

Совсем рядом, буквально метрах в трех, сразу за хилыми дубками, стоял автомобиль. Светлая десятка с включенными габаритами. В салоне «жигулей» горел свет. За рулем сидела женщина.

Зое был отчетливо виден резко очерченный красивый профиль с высоким лбом, изящным носом и полными губами. Роскошная черная копна тяжелых волос, прижатая на темечке овалом красного ободка, спускалась на спину, заворачиваясь вокруг длинной шеи крупными тугими кольцами.

Брюнетка сидела абсолютно неподвижно, тонкие кисти, выглядывающие из блестяще-кожаных рукавов, цепко сжимали руль.

Откуда она тут взялась?  – огорчилась Зоя . – Неужели не видит, что место занято?

И тут же поняла: да, не видит. Ее «форд» надежно скрывают дубы, а фары она предусмотрительно выключила. Поди, разгляди в темени ноябрьской ночи неприметную маленькую машинку, да еще за деревьями!

Все-таки я молодец , – похвалила себя Зоя . – Надежно замаскировалась. Не то что эта. Встала на открытой площадке, габариты горят, да еще и свет в салоне. Одно неясно, зачем ее в такую пору сюда занесло? Ну я – понятно. А ей-то чего?

– Давай, уезжай скорее, – просительно шепнула Зоя, будто та, в «десятке», могла ее услышать.

Женщину клонило в сон, в глазах стали плавать какие-то мутные пятна, но она понимала, что, пока неожиданная помеха не исчезнет, надо терпеть.

Вдруг брюнетка тяжело воткнула красивую голову в верхнюю дугу руля и начала отчаянно молотить кулаками по приборной панели. Потом резко распрямилась и снова с силой стукнулась лбом о руль. Тут же замотала головой, сильно, словно желая сбросить невидимое ярмо. Лишь черные волосы крыльями заполошной птицы метались за ее спиной.

Зоя удивленно поняла, что брюнетка плачет. Да не просто плачет – рыдает. Безутешно, горько и, наверное, громко. А может, наоборот, беззвучно. Тогда это еще страшней.

Почему-то представилось особенно важным понять: слышен ли плач вокруг. На секунду забыв о своей миссии, Зоя опустила боковое стекло. Холодный воздух, ворвавшись в загазованную духоту салона, произвел на женщину странное действие. Зоя хлебнула его, как воду, подавилась, закашлялась и, не сумев проглотить, отключилась, напоследок ощутив вокруг себя нежданно образовавшуюся горячую влагу странного красного пламени.

В себя она пришла быстро, как ей показалось, через мгновение. По крайней мере вокруг ничего не изменилось, только стало значительно легче дышать, и еще дико заболела голова. Будто на нее натянули, скрепив гайкой, тугой металлический обруч. И теперь эту гайку ритмично и тихонько подкручивали. Так, что обруч сжимался все сильнее, а боль в висках становилась все нестерпимее.

Брюнетка в «десятке» никуда не делась, и это обстоятельство разозлило Зою несказанно. Она предметно путала все ее планы! Она мешала! Если бы не она, наверное, уже все было бы кончено!

Надо выйти, да и прогнать ее отсюда , – сообразила Зоя. Но тут же, влажно похолодев, поняла: нельзя. Раскрывать себя она не имеет права. Надо ждать.

Незнакомка тем временем, видно, решила перекусить. На приборной панели голубела пластиковая бутылочка минералки, рядом лежала темная бумажная салфетка. Кажется, синяя. Рук владелицы «десятки» не было видно, но по склоненной голове Зоя поняла, что она ими что-то делает внизу, на собственных коленях. Может, как раз распаковывает какую-нибудь еду.

Нашла место и время , – раздраженно констатировала Зоя.  – Видно, после рыданий аппетит прорезался.

Брюнетка тем временем что-то положила на салфетку и снова опустила руки. Аналогичные движения она повторила раза три, и Зоя, наконец, увидела, что на темной салфетке появилась горка чего-то белого.

Сахар, что ли?

Незнакомка еще раз опорожнила ладонь над салфеткой, горка выросла. Крупинка сахара, круглая и крупная, сорвалась с верха горки и покатилась по черному пластику в сторону окна.

Таблетки!  – обмерла Зоя . – Она вылущивает из упаковки таблетки! Зачем ей столько?

И разом все поняла. И неурочное присутствие машины в этом пустынном тупике. И страшные рыдания. И отчаянную молотьбу кулаками по панели.

Женщина в «десятке» намеревалась сделать то, о чем мечтала Зоя. Только куда лучше подготовилась.

Как завороженная, Зоя наблюдала за разворачивающейся трагедией. Овал автомобильного окна напоминал экран телевизора. Тот самый, в котором недавно она видела странную, удаляющуюся в обнимку пару. Теперь на этом экране показывали конец фильма. Ровно такой, каким он и мыслился Зое.

Брюнетка что-то сказала, это видно было по движению красивых губ, перекрестилась длинными, собранными в щепоть пальцами, сняла крышечку с минералки, сделала большой глоток. Ухватила в горсть таблетки, развалив аккуратную пирамидку, и отправила их в рот. Снова глотнула воды. Силком – шея видимо напряглась – протолкнула их внутрь, зацепила новую горсть, все повторила. Потом свернула желобок из салфетки и поднесла его ко рту, отправляя внутрь оставшееся снадобье. Долго пила воду, мелкими глотками, давясь и вытирая глаза. Наконец, отбросила куда-то в сторону пустую бутылочку и в изнеможении откинулась на спинку кресла. Посидела так, отдыхая. Снова подняла голову и, протянув вверх руку, выключила свет.

Экран телевизора погас. Кино кончилось.

Ошарашенная, перепуганная, липко взмокшая Зоя несколько долгих секунд вглядывалась в темноту, мысленно моля, чтобы брюнетка, такая красивая и эффектная, вновь появилась в прозрачном стекле окна.

Плачь, рыдай, пей воду, глотай свои таблетки, только покажись!  – немо кричали ее губы . – Зажги свет! Я должна знать, что ты – жива!

Ноябрьская ночь была непроницаемо темной и молчаливой. Только ветер уныло шумел в невысоких голых кронах, да тихонько работал мотор «форда», нагоняя в салон пего-синие облачка сладковато-горького выхлопа.

Не отдавая себе отчета в дальнейшем, совершенно не задумываясь, не понимая, что делает и зачем, Зоя лихорадочно вывалилась из салона, мгновение постояла, возвращая телу способность вертикального передвижения, и кинулась к «десятке».

Дверца, за которую она с силой дернула, оказалась закрыта изнутри. Словно сумасшедшая, дико и тонко крича, Зоя стала колотить в стекло израненными руками.

– Открой. Слышишь! Открой немедленно!

Из темного салона «десятки» не донеслось ни звука. Ни движение, ни даже слабая тень не потревожили внутреннее пространство машины.

Зоя хорошо видела застывший силуэт брюнетки, ее профиль, четко вырисовывающийся на фоне противоположного окна, но не наблюдала даже малейшей попытки шевельнуться.

– Ты не могла умереть так быстро! – протестующе выкрикнула Зоя. – Открой!

И тут ее озарило: яд! Незнакомка приняла яд. Поэтому и не дышит.