Зануда

ДЯДЬКА. (Грозит кулаком в окно.) Имеется в виду, да! В войнушку, ага! Сейчас будет войнушка, будет тебе и вам всем войнушка, и им тоже войнушка! О, вы меня не знаете! Вы думаете — со мной просто?!

Связал парню руки, взъерепенился, бегает, проталкивает ружья в дырки между мешками, туда-сюда ходит, прячется за мебель, за парнем наблюдает. Парень в потолок пялится.

МОНТЁР. Дяденька, я пришёл ризетку, я не в войнушку, я ризетку…

ДЯДЬКА. Розетку! Ро-зет-ку!!!!! Ясно?! Дебил, кретин, идиот, недоделок! Тужурка-красновки! Что у вас у всех в голове?! Датчики? Проводки? Вы люди, нет?! О, вы не люди! Вы деревяшки с железом пополам перемолотые, вот вы кто, ясно?! Кричи, ори, бейся, ну?

МОНТЁР. Зачем это?

ДЯДЬКА. Думай, думай голова, жопа трещину дала! А затем это! Взял в заложники! И теперь сделаю своё дело, о, как я сделаю с вами что-то!

МОНТЁР. Кто? В кого? Что?

ДЯДЬКА. В того, тужурка кожаная! Телевизор смотреть надо!

МОНТЁР. Жена не даёт!

ДЯДЬКА. Скажи, чтоб жена тебе давала! Чтоб она давала тебе, твоя жена! А то она не даёт тебе, ты, господин дерево! Заложники смотрели телевизор и знают — что! Жена притащит твоего больного дебильного, как и ты, ребёнка сюда, под окна, под балкон и тогда…

МОНТЁР. А он не больной, а характерный, занудистый, чтоб сильнее на всех воздействовать, чтоб на него внимание обращали. Не болеет, а уросливый.

ДЯДЬКА. (Бегает по комнате, бормочет.) О, погодите, постойте! Хорошо, что молодой, был бы старый, сказали бы — да на мыло их обоих, а тут — хорошо, повезло! Мне повезло, что ты, идиот, мне попался с ребёнком и что молодой!

МОНТЁР. Ребёнок? Молодой! Полгода! А я уже — сил нет, это, как евон, с ним.

ДЯДЬКА. Ты слышишь или нет? Я говорю: заложники! За-лож-ни-ки!

МОНТЁР. (Быстро.) Меня все в общаге называют зануда. И говорят, я на “о” разговариваю, по-деревенски, ну, поселковый, да, поселковый раз, раз такой уродился, ну что ж? Я всё делаю долго, старательно. Не могу бегом-бегом. И если я говорю, то говорю, пока не наговорюсь. Таблеточку с водичкой!

Дядька бегает, ружья в мешках трогает, парень крутится на месте, следит за ним.

В армии смеялись надсмешники, зануда, мол. Да сами вы это слово. Дяденька, надо вам таблеточек выпинькать, выпить, это, как евон, в смысле, а? Я понял, заложники, да. Вы не серчайте шибко!

ДЯДЬКА. (Орёт что есть силы.) Я не серчаю так шибко!!! А вот пристрелю тебя, гад, понял?! (Приставил ружьё к груди парня. Парень ойкнул.) Послушайте, дорогой, уважаемый кретинёнок, не доводите до греха! Вы всё время не по поводу базарите! Вы такие слова понимаете? Это же по вашему, нет? Ещё слово, гад, и — стреляю!

МОНТЁР. А? А? А? А? А? А? А? А? Ружьё? А зачем это? Я разве — нет? А? А? А?!

ДЯДЬКА. Пока — нет! Кричать! Я буду отстреливаться, будет много шума, дети и женщины на верхних этажах начнут визжать, приедет пожарная, скорая, телевидение, приедет много, будут выдвигать лестницы до пятого этажа, снимать с балконов, будет много шума, мне надо!

МОНТЁР. А? Отстреливаться? А? Войнушка? А? А может — таблеточек с водичкой? А? А? А? (Дядька замахнулся на парня.) Можно начинать? Уже? Да? Начали? Нет?

ДЯДЬКА. Уже можно, да, уже, можно начинать, да, да, да!!!!

Парень промякал тоненько что-то.

Не хочешь? Велосипед!

Стащил с ног парня ботинки, носки, вставляет спички ему между пальцами ног. Парень заорал, завыл.

МОНТЁР. А-а-а!!! Лисапет, лисапет, какой лисапет, не надо лисапет, у меня есть лисапет, не надо лисапет! Дядя, попей таблеточек, дядя, ты чего, дяденька, да что же, мы-жеть не в армии-жеть, дядя-жеть, мне это как мёртвому ужастик, у меня от страху заворот кишок будет, я щекотки боюсь, не надо!!!

ДЯДЬКА. Я покажу заворот кишок! Спички между пальцами и поджигать! Ужастик! Щекотки! (Парень вопит. Дядька толкает шкаф к балкону, бормочет:) Ори, ори! Привезут из общаги жену с ребёнком, ребёнок — плакать, ручки-ножки к папе, он — кричать драматично, как в мыльной опере, я к уху пистолет, чтоб не взбрыкнул бы он бы бы!

МОНТЁР. Не взбрыкнул бы он бы бы, ясно, бы-бы, носок, зачем я носок навыворот, мамочки, зачем я носок, носок, носок, носок!!!!!…

Дядька стучит в пол ногами, кулаки поднял над головой.

ДЯДЬКА. Да, да, я вижу, все плачут, ребёнок плачет, кричит: “Папа, папа!”…

МОНТЁР. Он у меня ещё разговаривать не умеет, мама, мама!

ДЯДЬКА. Молчать! Он плачет, тянет ручошки свои сопливые, и “Скорая” плачет, и милиция плачет, и телевидение, пожарка плачет, и радио плачет…

МОНТЁР. А курочка куд-кудачет?

ДЯДЬКА. А?

МОНТЁР. Вы как сказку рассказываете…

ДЯДЬКА. Молчать! Я говорю: все плачут, люди плачут, соседи плачут, и все плачут, и я плачу… плачу… и тогда они… и тогда… (Сел у окна на пол, плачет.)

МОЛЧАНИЕ.

МОНТЁР. А? (Подёргал связанными руками.) Пустите, мне ризетку!

ДЯДЬКА. Тихо, ризетка! (Вытирает слёзы.) Вы — заложник! Сейчас я буду звонить и говорить, и требовать, чтоб — прекратить, понял?!

МОНТЁР. Что прекратить?

ДЯДЬКА. То прекратить!

МОНТЁР. Да что же?

МОЛЧАНИЕ.

ДЯДЬКА. (Плачет, молчит.) Откуда вы, откуда вы, откуда вы все?! Кто вас рожал? Есть у вас мамы с папами, нет? Нету! Не было! В капусте нашли! Иваны, родства непомнящие! С Марса упали, с Луны! Нету! Клопы, тараканы, иго! Им всё весело, им всё песни, им всё танцы! Убили, зарезали, раздавили, растоптали, расстреляли — а им всё песни, а им всё танцы, а им всё весело, хи-хи да ха-ха, ха-ца-ца, танцуем без конца, уроды!!!

МОНТЁР. Да в чём дело-то, ну?!

МОЛЧАНИЕ.

ДЯДЬКА. (Рыдает.) Они сошли с ума! Они все, все, все сошли с ума! Весь мир, все люди, человечество, цивилизация, все, все, все!!!

МОНТЁР. А?

ДЯДЬКА. Ай, да что говорить с дураком, если не видишь — не объяснить!

МОНТЁР. Я же и дурак.

ДЯДЬКА. (Вытирает слёзы.) Мир — где ты, ау?! В прострации! Нету! Все сошли с ума, окончательно и бесповоротно! Вы понимаете, что это — катастрофа, мрак, ад?! Понимаете?! Сошёл с ума!

МОНТЁР. Вижу. Гляжу и вижу. Ну да, сошёл с ума.

ДЯДЬКА. Что-то надо делать, что-то просто необходимо делать, как-то протестовать! Я протестовал, я стоял две недели — с плакатом! Бесполезно! Не слушают! С утра приехал бульдозер и начал! За что?! Они должны прекратить!

МОНТЁР. Да что, дядя?

ДЯДЬКА. Всё! Всё! Всё это! Всё! Все войны! Издевательства над людьми! Отравлять атмосферу! Унижения стариков! Денежную инфляцию! Убийства животных!

МОНТЁР. Животных тоже? А как кушинькать? Без мяса? Только фруктами?

МОЛЧАНИЕ.

ДЯДЬКА. Вы идиот, понимаете? Иди-оти-на ту-па-я! У вас нет мозгов! Это бы куда ни шло, но страшнее — у вас нет сердца! Откуда вы понаехали, понапришли, откуда?! Молчать, “ризетка”! Лежать и не шевелиться!

МОНТЁР. Вы-жеть сказали — кричать…

ДЯДЬКА. Пока я не сказал: “Кричать!”, надо — молчать! Так вот, они должны всё это прекратить! Понятно, нет?!

МОЛЧАНИЕ.

МОНТЁР. Что-жеть?

ДЯДЬКА. Всё! Всё! Всё! Наберу “ноль один”, они приедут с выдвигающимися лестницами, выдвинут лестницу вперёд, до балкона и будут переговоры, вот, телевизор, прямая трансляция, увидим себя, да, и начальники района, города, области, нет, замминистра, министр, президент, приедут, выкинут флаг белый и придут, и сдадутся! То есть, сдадутся на мои условия!

МОЛЧАНИЕ.

МОНТЁР. Из-за меня?

ДЯДЬКА. Да, из-за вас. Из-за вас, да, да, да! Да!

МОЛЧАНИЕ.

МОНТЁР. (Помолчал.) Нет. Не сделают, это, как евон, этого.

ДЯДЬКА. Держать фонтан, марсианин, таракан! На каждое слово у вас десять! Без вас знаю, что не сделают, но что-то ведь надо делать, нет? Надо?!

МОНТЁР. Дак всегда воевали, убивали, это-жеть заведено так промеж людьми…

ДЯДЬКА. Заведено? Ну, так пора развести! Я, конечно, чёкнулся, но не до того, чтоб из-за войны в Уганде или где там — в Зимбабве, что ли, заложника брать, нет! Мне неприятно, что там война, но в общем-то — всё равно, простите, меня не касается, и ладно! Но я прошу маленького, малюсенького прошу: спокойствия под окнами! Ну, посмотрите в окно, они напротив нашей хрущёвки строить начали, на площадке на детской, снесли театр зелёный, скамейки, клумбы, парк имени пионера-героя Морозова Павла, ему памятник! И памятник разбомбили! Посмотрите же в окно!

МОНТЁР. Дак пионеров-жеть отменили?

ДЯДЬКА. Кто отменял? Вы? Я не отменял! Я был пионер и останусь! Смешно? Смейтесь, вам всё смешно, вы всё обсмеяли!

МОНТЁР. Я не в курсе вопроса, не могу посмотреть в окно, у меня руки связаны.

ДЯДЬКА. Да я вас подниму, покажу, посмотрите, посмотрите!

МОНТЁР. А у вас окна мешками забиты…

ДЯДЬКА. Поверьте на слово, что тут, у меня у дома, были деревья, была такая площадка, эстрадка крохотная, там выступали агитбригады, детские театральные коллективы! Нет, всё это помешало, решили всё сбить, разбить! Надо строить овощегноилище, потому как рядом — рынок и требуется! Да сдохли бы вы со своим рынком!

МОНТЁР. Я?

ДЯДЬКА. И вы тоже! Я беру заложника, а они должны прекратить! Я сам садил эти деревья, вот, у меня фотографии: мы садим деревья, посмотрите, они были черно-белые, а я занимался в детстве цветной фотографией, это было очень сложно в те годы, с химикатами, посмотрите, вот, фотографии, я сам раскрасил их, они цветные, видите, тут всё цветное, понимаете? (Плачет, трясёт перед носом парня фотографией.) Я был пионером, садил их, выступал с агитбригадой “Мастерок” на сцене зелёного театра! Мама и папа сидели в зале, смотрели на меня! А они решили зачеркнуть моё?! Да, с ума сошёл, старый козёл! Но! Что мы сажаем, сажая леса, лес и бумагу, и стол, и дрова — или как там это, забыл, понимаете?! Но я убью вас, я вас убью, я вас всех убью, раздавлю, растопчу, о!!! Пока не лезли в мой маленький мирок, я разрешал им, пусть, да, но как только они полезли валенками в моё, о, они не знают меня! — я беспощаден, я разъярён, как маленький зверёк, хорёк, когда его разозлят, это я, да, я вонючий хорёк, но не допущу, не разрешу, не сметь, не сметь!!! (Плачет.)

МОНТЁР. Ага. (Дёргает ногами, руками.)

ДЯДЬКА. Ага! Чего агакаете?! Такое же дурило: тужурка-мужурка, квартира-робёнок! Новое поколение! (Ходит по комнате, машет руками.) Овощехранилище! На месте маленького фонтанчика крыс разведут! А был парк, парк, парк! Была жизнь! Для вас всё — с начала, ровное поле, нет ничего, давить всех! Но до вас ещё жил кто-то, кому не надо мешать, понимаете? Пусть он доживёт спокойно, а потом идите! Всё было другое, тихое, спокойное, но вдруг они — ездят, кричат, орут, продают, торгуют, строят, наглеют, откуда вы? Ведь всё было не так, откуда все эти люди, они с Луны прилетели, с Марса, откуда они, их не было всех этих, откуда, дайте мне автомат, я пойду, я их всех перестреляю!!!!

МОНТЁР. Да не надо никого, не плачьте…

ДЯДЬКА. Молчать! Сейчас, сейчас приедет тэвэ, ментовки, воронки, я буду отстреливаться от них, прикрываясь вашим телом!

МОНТЁР. А моим-то зачем? Не надо отстреливаться! Вы звоните, это, как евон, правда, посерьёзнее им скажите — так мол и так мол, пусть приезжают, а то руки занемели, а вы нервный, стрелянёте, а я чего-то помирать расхотел…

ДЯДЬКА. (Плачет.) Я ходил, дрался с ними, с теми, которые строят! Они мне под глаз дали! Фингал вот! На работу не могу с ним идти! Я во дворце пионеров, ах, простите — школьников! — руководитель кружка друзей любителей природы…

МОНТЁР. Это вы вышивкой там, короче — вязанием и таким, это, как евон, да?

ДЯДЬКА. Молчать, вязанием! Сам ты вязанием! Гербарии собираем!

МОНТЁР. Вы звоните, звоните!

ДЯДЬКА. Молчать! Диктует! Мне решать! (Бормочет.) Пусть думают — я дурак, да, я дурак, я невседома, пусть, вам не нравится, мне — плевать! (Молчит.) Видите? Я рассказал что-то важное, личное, я — рыдаю, а у вас глаза не завлажнели! И после этого вы будете говорить, что вы не с Луны, что вы — люди?!

МОНТЁР. (Молчит.) А чего мои глаза должны, это, как евон, влажнеть?

ДЯДЬКА. Хватит! Раз не понимаете — не поймёте никогда! (Выдохнул. Набирает номер телефона.) Кричите! Ну?! (Парень орёт на одной ноте.) Милиция? Дайте мне главного начальника вашего! Главного милиционера! (Прикрыл трубку ладонью, парню.) Да тихо! (В трубку.) Вы? Неправда. Начальники не сидят на телефоне. Ну и что, демократия, вы все в народ пошли, но не до такой же степени вы разошлись, нет? Я говорю — вы не начальник! А другой! Хорошо. Вы записываете всё на плёнку? Записывайте! Итак, я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать. Фамилия моя — не скажу как. Итак, я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать, взял в заложники телефонного монтёра! Зачем я взял — объясняю. Я взял затем, чтобы вы там всё взяли бы и прекратили бы, то, что я требую сделать! Если не прекратите, я монтёра вот этого вашего… (Достал бумажку, надел очки, читает:) Хлопну, кокну, зарежу, пристрелю, убью, кончу, укокошу, шлёпну, в расход пущу, порешу, расстреляю, пришибу, пришью, ухлопаю, тюкну, чикну, уложу, прикончу, пристукну, угроблю, укокаю, запендерю ему прямо в сердце! Ясно?! (Положил трубку, молчит.) Сказал: опохмелись с монтёром. Я в “ноль один”.

МОНТЁР. (Кашлянул.) Телефон полиции — “Сто-девять”.

ДЯДЬКА. А?

МОНТЁР. Кино такое: “Телефон полиции — “Сто девять”. Или “Сто десять”.

ДЯДЬКА. А?

МОНТЁР. Я говорю, может, “сто девять” набрать, тогда поможет?

ДЯДЬКА. (Набрал номер, послушал, положил трубку.) Женский голос говорит: “Неправильно набран номер”. Почему надо “сто девять”-то звонить?

МОНТЁР. А в Америке, вроде, полицию, это, как евон, так вызывают.

ДЯДЬКА. (Молчит.) А мы в Америке?

МОНТЁР. Нет.