Золото свечей в иконостасе И хоругвей радостный доспех… «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех…» Поп в червонной ризе — вождь дружины С поднятым, как ясный меч, крестом… Над паникадилом паутины Вспыхнули малиновым огнём. Со свечёй, струящимся кадилом Старый диакон, ветхий друг вождя,[3] Шествует, покорен Вышним силам, Благолепье строгое блюдя. Памятуя о последнем часе, Дух готов уйти земных помех… «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех…» Сердце бедное неизъяснимо сжалось… Трепетно кадило переняв, Он склонился тихо… и сломалась Верная свеча, кропя рукав… Крестный ход прервался, в мирном гласе Замер клир в тревожном слухе всех… «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех…» 17-IV-1913 г.
ЛУНКА КОСТРА
Костёр, потухший в серой лунке, В песке на матовой косе, — И бляха от пастушьей сумки, И след в полыни по росе. А там, на наволоке потном, Забег разгонистый челна И на песке сыром и плотном, Лениво-мутная волна. Уходит солнце глубже в горы И дальше, плоские лучи Желтят песка холмы и норы, Озёра, лужи и ручьи. Полынью пахнет и песками, И стылым ворохом костра, И даже теми рыбаками, Которых грел он до утра. Так наша жизнь — коса речная, И след челна, и след ступней… Лишь слух и зренье б, доживая, Не притупить в мельканье дней! 1913 г.
ТАРАНТАС
Белым храмом помощницы скорой Принаряжен унылый погост. Палисадник у батюшки споро Принялся и ударился в рост. В палисаднике ходит поповна И раскрыто окно с кисеёй, И на скрипке играет любовно Старый поп, ударяя ногой. К колокольчику, к клячам приучен, Сотни верст перемерив не раз, По гатям, по ухабам замучен, Дребезжит сквозь туман тарантас. Мимо, мимо к часовне, за сосну!… В тарантасе заезжем не он! Отдадут, отдадут в эту вёсну И приход, и поповну в закон. Отдадут с ней и домик, и липки, С залитою слезами скамьёй… Новый поп заиграет на скрипке, Хитрый такт выбивая ногой. 1914 г.
ИМЯ ГОСПОДНЕ
Жидкие брошены сходни, Поет монастырская пристань: «Хвалите имя Господне И ныне, и присно!» — В иконостасе дубовом Спокойные лики прекрасны… И ладан шелком лиловым Тянется ясный. Умной молитвы обрывки, Наперсники дум о бывалом, — На стойке бисер прошивки С игольником алым. Брякают в горсточке чашек Затёртые денежки звонко… Желтеют свечи монашек За ширмою тонкой. Стал пароход молчаливым, А Волга — былинною Волгой. Туда бы, к тихим заливам, Плыть долго бы, долго. Весла поднять над водою, Жемчужные зёрна роняя, Пусть лодку несёт, седою Волной нагоняя. Слушать, как в плёс многоводный Далёкая пела бы пристань: «Хвалите имя Господне И ныне, и присно!» 1914 г.
ЖАЛЕЙКА
Где сладил ты свою жалейку, Дождём пронизанный пастух? Какой корой душисто-клейкой Обвил старательно вокруг? Кто научил лады для песен Прорезать сметливым ножом? Зачем раструб у дудки тесен И плачет, жалуясь, о чём? «Где по канаве незабудка Встаёт с болотистого дна, Была она, пастушья дудка, Неторопливо сплетена. Растёт над кочкою берёзка, На ней ободрана кора, По ней бежит и стынет слёзка, И вянуть листикам пора. Под той берёзкой загубили Меня завистницы мои, Под тою кочкой схоронили И нож оставили в груди. Меня, пастух, ты пожалей-ка, Пригубь ты дудочку свою!» «Взыграй, взыграй, моя жалейка, Потешь отца и мать мою!» Пастух ремень затянет туго, Судьба закинет в дальний край, А дудка, верная подруга, Твердит за пазухой: «Играй!» И где-нибудь остатний колос Сбирая осенью с полей, Отец и мать признают голос Пропавшей дочери своей. 1914 г.
"Сегодня в городе, перед закатом,"
Сегодня в городе, перед закатом, Весеннее, на мокрый тротуар, Блеснуло солнце золотом крылатым, Под ним всплеснулся вывесок пожар. И весело, с письмом в руке, в помятом Пальто, в весенний солнечный угар Метнулся реалистом бледноватым Сам бог весны, бог солнцезарных чар. На миг остановился предо мною, Раскинув руки, обратив лицо В высь голубую, полную весною… Был вдавлен он в блестящее кольцо И заслонен сквозной голубизною… И думал я: о, молодость моя, Мне не видать, не чувствовать тебя! 1914 г.
ЗАЛОМ
По-над бездною ржаною Бархатисты и лиловы Низко плавают, луною Одурманенные, совы. И настоенный на ржи, Перепутанной и тучной, Тянет брагой из межи Воздух сытный и докучный. Из ночного воют псы, Ворожит луны истома… У последней полосы Узел вещего залома. Наспех рваные чекой, Перемаранные осью, Чьей-то мстительной рукой Туго связаны колосья… Наплывёт на рожь волна, Чуя утро, псы залают, Тускло снизится луна, И туманы заиграют. Встанут жницы над бугром И, кладя поклоны полю, Засудачат про залом И загубленную долю. 1914 г.
СЕНТЯБРЬ
Проходит ночь. В холодном звёздном кресле, Поставленном у сосен на песках, Сидит сентябрь, перебирая чётки, И мутные огни в его зрачках. Он утра ждёт; тогда, высок и важен, Он встанет и пойдёт в лесу пустом Нескорыми широкими шагами, И солнце осенит его щитом, И будет целый день лишь светлым нимбом Его кудрявой строгой голове… Морозный пар отудобит к полудню Свинцовыми росинками в траве. Сентябрь в лесу отряхивает иглы, Срывает листья, шьёт из них ковры; С ним говорят насупленные сосны, И журавли кричат: «Курлы-курлы!» Уходит солнце. Медленным движеньем В костёр зари, на жертвенник земли, Он опускает узкие ладони — И сумерки торжественно легли. (Год не указан)
ВЕРЛЭН И ПУШКИН
Мне снились томики твоих стихов — Миниатюрные, печатаны петитом; Странички, порыжевшие с углов, Сродни заброшенным могильным плитам. «Я посылаю Вам три томика стихов Довольно легкомысленных — Верлэна, Но строгость скромная милей в венке грехов; Вот пурпурный венок из мака Вам, Селена! Вечор впервые я читал сии стихи. Ночь долго медлила, и много раз, казалось, Двенадцать медное, будя мечты мои, Как эхо полночи на башне раздавалось. Сквозь лёгкий завес букв, сквозь ожерелье слов, Я видел Вас всю ночь такою, как намедни, Когда между колонн в толпе вельможных вдов С улыбкой слушали Вы Геккернские бредни. О Боже, как они злословили меня, Каким ничтожеством живописали! Но — поклонился я — и ангелы, звеня, В улыбке Ваших глаз затрепетали. Ужели? Я боюсь упасть пред Вами ниц, Устами грешными лобзать одежды Ваши, — И посылаю яд сих огненных страниц, Отравленный напиток буйной чаши! Таков поэт: под плеск разнузданных харит, Участник вакханалий одинокий, Он для псалма молитвенно творит Высокоцеломудренные строки». Так снилось мне. Сон разбудил меня. Брожу, курю, рассвета жду послушно, И брезжит сон, как венчики огня Свечей, зажжённых ночью душной. 1915 г.
КНЯЗЬ ОЛЕГ
Снова я слышу печальный Долгий гудок издалёка — Поезд идет погребальный В лунной ночи одиноко. В долго взволнованном стоне Траурный такт его бега — В крепом обитом вагоне Гроб с телом князя Олега. Каждую ночь из тумана Слышен гудок запоздалый. Нежная вскроется рана, Сердце заплачет устало! Грезятся тени убитых, Грохотом битвы отпетых, В мёрзлые ямы зарытых В брошенных чёрных люнетах. 1915 г.
ДУХОВ ДЕНЬ
Когда-то в Вас была я влюблена — Вы, верно, этого не замечали? Был Духов день. В гостиной у окна Мы с сёстрами над пяльцами молчали. У брата, за стеной, чужие голоса, Гитара… Вы рассмеялись громко: «Сегодня Духов день! Вот чудеса! Я стал беспамятен, как экономка!» «Куда ты? Погоди!» — сказал мой брат. «Я в Духов день один!» И Вы ушли, но всё же Я встретила в окне Ваш промелькнувший взгляд… Ну вот и всё! Как я влюбилась, Боже! Я разузнала всё: кто Вы, как Вас зовут И Ваш портрет у брата я украла… Он у меня в руках — какой Вы мальчик тут! Как я его украдкой целовала! Лишь одного я не могла узнать — Про Духов день. В чём дело? Что за тайна? Зачем ушли? Куда? Гулять? Мечтать? Кого-нибудь дождаться не случайно? Да! Столько лет с тех пор уже прошло! И снова Духов день. И солнечно, и людно… И тёплым ветром в окна занесло Из парка музыку… А мне так трудно! Всё почему-то кажется, что Вы Мне помогли б, и всё б переменилось, И всё б прошло! Но это сон, увы! А в сердце вновь тогдашний Вы, Ваш голос, Как в тот далекий день: Вы за стеной, У мужа в кабинете, как бывало Тогда у брата… Ах, зачем Вы не со мной? Я плачу… Слышите? Я так устала! ДУХОВ ДЕНЬ
Стояли дни двадцать второй весны, И было жить так радостно, нетрудно. Я помню Духов день, в толпу отворены Все окна… Я у друга… Громко, людно… Была сестра у друга, но тогда Я с ней ещё ни разу не встречался, И всё ж от страшного и сладкого стыда Я почему-то встретиться боялся! И я сидел у брата. За стеной Её я голос слышал: «После чая Пойду-ка в парк. Мне хочется одной. Там поброжу, да посижу, скучая». Я выждал время… Зазвенел сервиз, В дверях мелькнула няня с самоваром. Простился я. В окне, склонив ресницы вниз, Она смотрела в лица шедшим парам. Мы встретились глазами. Я узнал, Казалось мне, в чём маленькая тайна, Я понял, что меня тот голос вызывал, Что встречусь с ней и встречусь не случайно. Бродил я в парке, ждал, искал её До темноты, и всё же сердце знало, Что этот день, и парк, и взгляд — моё, моё, И только что-то, что-то помешало. И много лет прошло, так много лет! Вот снова я у них, у мужа в кабинете, И за стеной она. И тот же яркий свет Рисует сетку рам на выцветшем паркете. Сегодня Духов день, как и тогда Смеётся солнце, людно на панели. И музыка, как мысли сквозь года, Сквозь шум колёс несёт из парка трели. Ты помнишь ли горящий в прошлом день? Ты помнишь ли девичество и брата? И встречу наших глаз, и крыльев счастья тень, Мелькнувшую над нами без возврата? 1915 г.
КОЛЬЦО
В снегу, в луне угрюмое крыльцо, Стою на нём и думам улыбаюсь, И прадеда червонное кольцо На пальце я верчу, не содрогаясь. Плывут за днями дни. Следя их ток, Я времени очарованью предан, Строй светлых дум отчётлив и высок — Мне строгий мир от предков заповедан. Прекрасен он! И каждый новый миг, Смерть отстраняя, радость жизни множит, Чтоб новый смысл внезапно я постиг В таинственном, что сердце мне тревожит. 1915 г.
ЛЕСНАЯ ДОРОГА
Ты, лесная дорога, Уводи по грибы! Дня осталось немного, С вёрсту тень городьбы. Ветер тепел и ласков; В ровном шуме вершин Перекличку подпасков Он донёс с луговин. Вейся, вейся, дорога, От гриба до гриба… Дня осталось немного, Даст ли утро судьба? Солнце за день устало, Ясный близок закат… Я ищу, как бывало, На опушках маслят. Задымились трущобы, Собирая росу… Умереть хорошо бы На закате в лесу. 1915 г.
СЛЕДЫ
Мягким снегом запушило Жёлтый склон жнивья. Вон — узоров наследила Стая воронья. Между частыми следами, Прыгавших ворон, Крупный заячий, кидками, Через пашню, гон. Заюлила, закружила Чья-то стёжка-нить, Это ночью мышь спешила Мёрзлой ржи нарыть. Через заячий, мышиный И вороний спех Лось тяжёлый за овины Прошагал вдоль вех. В белых валенках с разводом Повстречался дед — С дедом новый к огородам Потянулся след. Пахнет снегом и соломой, Дымом смолких пней. Повернул в аллею, к дому, Светлый след саней. 1915 г.
НА ПАРАДНОМ
Всё валится из рук, и боль в виске. Я отпер дверь ключом громадным И в шубе, в шапке, со свечой в руке Сижу у шкафа на парадном. Кипит восточным ветром мёрзлый сад… Беру промозглый том журнала, Не глядя в имена, листаю наугад… Всё читано, всё пеплом стало! Но вот два неразрезанных листка Полвека ждали этой ночи! Рву спичкой! Первая жемчужная строка, Богини вспыхнувшие очи! О, Майков, так давно я вновь не открывал Твоей рокочущей страницы. Как полнозвучен твой торжественный хорал, Огнистокрыл полёт жар-птицы! Под вьюгу на парадном при свече, Войны и скорби данник пленный, Я в молнии таинственном луче, Я внемлю голоса вселенной! 1915 г.
ОКТЯБРЬ
Какое утро свежее и ясное! Октябрь! Октябрь! На лужах тонкий лёд. Всплывает солнце яркое, прекрасное, И полосы на изгородь кладёт. И розовеет изморозь, мерцаючи Алмазом, жемчугом и янтарём. Летит, качается, в лучах играючи, Седая паутина над жнивьём. Пушистые нахохленные ёлочки Бегут с околиц к лесу по межам, И по ледку растрескались иголочки, И завилял ледок по колеям. Сажусь на лошадей. Как щиплет весело Мороз, как дышится легко, легко! Рябина гроздья алые развесила; Синиц на ней, синиц… Как хорошо! Гей, понеслись! Звенят-поют бубенчики И громок ладный, крепкий стук подков… Смеются с крыш морозные леденчики Под неумолчный чокот воробьёв. 1915 г.
"Расскажет ночь о небывалой жизни,"
Расскажет ночь о небывалой жизни, Её сплетёт в затейный милый сон, И ко второй неведомой отчизне Слетит мечты и мысли угомон. Любимую встречает клич свирели, Она в одеждах строгих и простых, И ландыши пред ней заголубели От глаз её, как пламя, голубых. В единственном сладчайшем поцелуе Сближаем губы… Облаком клубясь, Мгновенье-жизнь мелькнёт, и, смерть почуя, Я гасну, пред возлюбленной склонясь. Любовь во сне — благоуханье милой, И благовест лучей, и тишина… Любовь во сне трепещет на могиле И говорит: ты слышишь — я верна! 1915 г.
ЛАЗАРЬ
Как мглист рассвет, как тяжек запах тленья! Кто звал меня? Не ты ли, Иисус? Бессилен я — я слышу воскресенья Далёкий клир, но жизни ль отзовусь? Ах, ртутью смерти налиты чрезмерно Натруженные жилы, мозг иссох, Мне веко червь вздымает равномерно, Поток огня — мой каждый новый вздох. Оставь меня своею властью страшной! Сомкни уста, не кличь, не кличь меня! Вкусил я смерти ледяное брашно, Страшусь сквозь ночь ликующего дня! Но кличешь вновь! Из гроба поднял кличем! Закройте лица, отвернитесь все!… Владыку смерти ныне возвеличим! …Пещерный свод в смарагдовой росе! 1915 г.
РАССВЕТ
Не первый раз синеет на рассвете Под кисеёй бессонное окно, И тянет ночь намокнувшие сети В седой овраг за дымное гумно. Над кровлею бормочут галки томно, Пустынный двор, как в изморози, бел; Неспавший пес прилёг на щебень скромно, Петух в рассветных сумерках запел. Как редко я досиживал до света, И странно мне: так много, много дней Меня, как труп, заря скупого лета Синила мглою палевых теней. 1916 г.
КНЯЗЬ ПРЕИСПОДНЕЙ
Князь преисподней внял моей мольбе И отпустил на землю до заката, Да повинуюсь я, пригубленный трикраты, Протяжной, мне лишь явственной трубе. Был тихий час восхода солнца. Пели Весенние стихиры журавли. Проталины парные расцвели Фиалками, которым срок в апреле. Затлело сонное под вербами окно, Закрытое внутри сосновой ставней, И под окном подковы след недавний Водою тёмной теплился красно. Ударить в раму пальцем осторожно… Откроют ставни, и из тьмы в окне Опять, опять приблизится ко мне Любимое лицо, бессонно и тревожно. Опять пахнёт густым теплом жилья, Обнимет сонными руками лада… Зови, труба! Казнённый никну я! Верни привычные страданья ада. 1916 г.
СТАЛЬНЫЕ ДНИ
Стоят стальные дни, и воздух колко-тонкий, И тени, и поля, и солнца белый свет — Всё кованая сталь, зеркально-яркий, звонкий, Чеканный на клинке сверкающий сонет. В иглистом воздухе в пунцовой камилавке По рытвинам дорог калечит ноги поп, И, ухая волной в обсохшие канавки, Пестреет весело детей и девок скоп. Несут округлый крест, иконы. Блещет злато Фелони стареньких окладов. На цепях Кадило, звякая, дымится лиловато, Акафист празднику поют в стальных полях. 1916 г.
КРОЛИК
Белый кролик с розовыми глазками Лижет руку язычком горячим. Маленькими играми и ласками Коротаем ночь и скуку прячем. Воет ветер там за занавесками, На балконе жутко плачут совы… Сердце острыми обвито ласками, Их тоска затягивает снова. Далеко кругом поля затоплены, Пашни перерыты колеями, Ветром тучи на небе накоплены, Снова ливень прянет над полями. Никого не жди недели целые — Бездорожьем кто сюда поскачет? Кролик ушки складывает белые, Мордочку в мои ладони прячет. Всё-таки, мы всё-таки счастливые, Переждать бы непогоду долгую. Ах, в апреле, в дни благочестивые, Быть нам к Пасхе далеко за Волгою. 1916 г.
ЭММАУС
Шли двое в Эммаус и о Христе Распятом и умершем говорили, И жаворонки в ясной высоте В червонные бубенчики звонили. Сиял восток, и облако, струясь, Сквозило перламутром серебристым. Был лёгок путь, был дивен утра час, И ласков воздух, трепетный и чистый. Так шли они, скорбя, и некто к ним Приблизился, спросил — о чём скорбите? И долго с ними шел путём одним, И ткало солнце золотые нити. Внимая сладостным его речам, Они как бы внимали Иисусу. Был видим Он духовным их очам, И так пришли внезапно к Эммаусу. «О, не лишай нас выспренних бесед! Окончен путь, Равви, останься с нами И раздели, как Тот, кого уж нет Опреснок благосклонными перстами!» Когда же Он неспешно преломлял С молитвой хлеб, их взорам просветленным В движеньи рук, в сияньи глаз предстал Тот, кто с зарей у гроба явлен женам И, узнанный, исчез… Лишь солнца свет, Встречая ночь, клубясь в вечернем дыме, Мерцал меж них, как чуда тленный след, И преломленный хлеб лежал пред ними. 1916 г.
ФАРФОР НА СОЛНЦЕ
Желанный снег встречаю И, ослеплён зимой, Я ставлю чашку чаю На подоконник мой. Фарфор с румянцем нежным, Вручённый дедом мне, Любим полуднем снежным На солнечном окне. Как старость, бел и ясен Снег с прошлым примирил… Захватанный, прекрасен В снегу чугун перил. Все страсти, все мольбы, Все краски жизни пестрой Слились в начальный острый Цвет молний и судьбы. 1917 г.
КРЕМЛЬ
Кремль овевался ветром ровным, Широким, как в ночных лугах, Густым по маковкам церковным, Сквозным и лёгким в куполах. По площадям, мощёным плотно, По переходам и крыльцам Шёл клир таинственно-бесплотный От храмов к башням и дворцам. Немую, как благоуханье, Он песнь о близкой ночи пел И сердце снова на скитанье Благословить он захотел. И сердце повело далече К дымящим пастбищам меня Сквозь города, и гул, и речи, Сквозь пламя мёртвого огня. Там встретил солнце я и снова Познал тщету поспешных дел, Которым кто-то мысль и слово Распять кощунственно велел. 1917 г.
КОЛОКОЛЕЦ
Острый месяц светит ярко Из морозного кольца. Ты услышь, моя сударка, Дальний звон колокольца! Выйди в пасмурные сени С мёрзлым палевым окном, На скрипучие ступени Стань поспешным каблучком. Вынь засов, в сугроб упругий Двери плотные продвинь, Тишину затихшей вьюги Взглядом трепетным окинь. Никого!… Но вновь далёкий, Вещий вестник двух сердец, Замирает в быстром скоке На дуге колоколец. Древний друг морозной ночи, Он в снегах поёт теперь Засмотревшиеся очи В приотворенную дверь. 1917 г.
АНГЛИКАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ
В сплющенном глубоком переулке Нестерпимо душно, как в сенях, — Каблуки отчётливые гулки, Этажи под крышами в огнях. В англиканской церкви настежь двери, В тёмном входе матовый фонарь — Мрачный храм немотствует о вере Есть ли в нём священник и алтарь? Может быть, их служба в преисподней? В катакомбы под церковный свод, Никому не зрим, ушёл сегодня Глубоко под город крестный ход? Помолитесь за меня, британцы, Чопорно, надменно, не крестясь!… Розовым благоговейным глянцем Черепица храма занялась. 1917 г.
СОБОР
Смутно-белым привиденьем Встал над крышами собор, Очарованный раденьем Буйных звёзд и мрачных гор. Ковш алмазный семизвездный Наклонился зачерпнуть Из житейской темной бездны Наплывающую муть. Зачерпни, звезде полярной Дай на ней заворожить Жизни бедной и кошмарной Ускользающую нить! Дай изжить в огне страданий, Пред лицом извечных гор, Человеческих мечтаний Окровавленный позор! 1917 г.
НА ДАЛЬНЕМ БЕРЕГУ
Вот скоро год, как я сюда заброшен. Тропами летними прошла зима, И ландыш мой серпом метелей скошен, И путь назад, как родина сама, Холодным пеплом густо запорошен. Я одинок на дальнем берегу — Остатки проводов между столбами Звенят-гудят, задеты на бегу Порывными шумящими ветрами, Но ими даль окинуть не могу. Измотаны, разбиты паровозы. Разрушено, размыто полотно… Пойдут к Москве скрипучие обозы, И странники под каждое окно Вновь принесут дорожных слухов грёзы. Вновь явит Бог святые чудеса, И новые угодники от мира Укроются в дремучие леса, Велики духом, выспренни и сиры, Поднять за Русь и Веру голоса. Вы, мудрецы, укрытые дубравой, Молите у Творца, простёршись ниц, Не рай земной, неверный и кровавый, А рай небес, земли и певчих птиц, Наполненный нетленной чистой славой. 1918 г.
ОТДЕЛЬНЫЕ СТРОКИ
Прилетели весенние птицы И не знаю, какие такие. Стали радостны хмурые лица, Непогожие лица людские. Ходит яркое солнце так низко, С крыш капели струятся, играя, У крыльца позабытая миска Серебрится до самого края. Как лазурны у солнца светлицы, Лес за Волгой коричнево-чёрен, И чирикают новые птицы Целый день от зари до вечёрен. 1918 г.
ПЕТРОВОЙ Е.А
Твой гроб поставили в кусты И крышку рядом положили; Тебя высокие цветы Почётной стражей окружили. И медленно у ног твоих В закатном солнце, через силу, Тебе два беженца немых, Спеша, готовили могилу. И, прахом обдавая нас, Песок, подкинутый лопатой, Из глубины за разом раз Взлетал, сырой и красноватый. Как хорошо тебе в гробу, В сосне, смолою напоённой, С бумажным венчиком на лбу И можжевеловой иконой. Иди в приют сырой земли Под глушь разросшейся сирени, Чтоб крест поставить мы могли И встать тихонько на колени. 1918 г.
СКВОРЦЫ
В лугах весны весёлых, Апреля близнецы, Весь день на липах голых Курлыкают скворцы. О вербном воскресенье, О Боге на осле — Весь день журчит их пенье В безветренном тепле. Верны отчизне скудной, Они явились вновь Свершить свой подвиг трудный И повторить любовь. Здесь в хижинах сосновых, По прихоти людей, Родить, взрастить и новых Умчать на юг детей. 1918 г.
ЛУННОЕ КОЛЬЦО
В ясном небе всё круче и уже Острый месяц свивает кольцо. Голубые сосульки от стужи Хмуро прячет под крышу крыльцо. От напастей чураясь крестами, Я гляжу, прислонясь у окна, Как сугроб застилает холстами, Озираясь на стены, луна. Знали вещие предки приметы Ясных лун в заповедном кругу И молились их страшному свету Золотые костры на снегу. Я не знаю примет и молений, Но луны кольценосной страшусь — Не минует небесных велений На распутье распятая Русь. 1918 г.
