Люблю. Ненавижу. Люблю

– Анна Рудольфовна, это ж вы что-то придумали, ну вроде бы? – напомнила я в сердцах. – Вы же меня позвали.

– А-а-а, ну да, я что-то забыла, ладно, вспомню еще, пошли из кухни! Моя прабабушка умерла в сто семнадцать лет, и мне суждена долгая жизнь, а как мне жить? – вдруг спросила она. – Саш?...

– Это же счастье – долго жить, – сочла нужным сказать я. Анна Рудольфовна только отмахнулась – она с пристрастием разглядывала в зеркале свою старую физиономию.

– Ты видишь – мешков под глазами не нажила, ты заметила?... – вдруг шепотом спросила она.

Я кивнула. Мешки у пани Остальской все-таки были – маленькие и едва-едва заметные.

– «Прожила весело, а умерла – легко!» – такую эпитафию я заказала на свой памятник, – повторила с веселым выражением глаз старуха, и я на всякий случай взглянула на себя в зеркало – мешков под глазами пока тоже не было, слава богу.

– Может, поживешь у меня? – Остальская взяла меня за руку и заглянула в глаза. – Я скучаю по тебе, переезжай, а?... И что тебя держит в этой казарме? Там, наверное, вонь?... – неделикатно предположила она.

Я вежливо отказалась, квартира пани Остальской давила на меня... Мне вдруг захотелось как можно скорей уйти, а уж остаться жить я даже и не помышляла теперь, когда увидела воочию четырехкомнатное пространство, заполненное громоздким чужим старьем.

– Вот даю объявление на похоронные венки, возьмешь, чтобы лишний раз мне к вам в радиостудию не ходить? – Анна Рудольфовна сидела, обиженно моргая.

– Конечно, Анна Рудольфовна, давайте!.. Мне уже пора.

– Ну, иди, – кивнула Остальская. – В гости зайдешь еще?...

– Обязательно, а какой план расправы вы придумали, Анна Рудольфовна? – уже уходя, с порога обернулась я. – Так и не вспомнили, нет?...

– А выходи за него замуж! – махнула рукой из темноты пани Остальская, похоже, она не любила лишний раз включать и выключать свет в своей узкой, как пенал, прихожей. – Самое верное средство расправы!.. На, почитай «Как соблазнить молодого мужчину» на эстонском, – протянула она мне какую-то книжку. – Одно из двух! Или – или!..

– А что второе? – осторожно поинтересовалась я, глядя на другую ее руку.

– Или на вот – холерный вибрион О-139 «Бенгал». – Анна Рудольфовна протянула мне запечатанный, похожий на чай в одноразовом пакетике, кулек. – Он сухой, разведешь в чашке с чаем – и дашь ему попить!..

– И что? – Я с опаской взяла пакетик с холерой и сунула его в карман. – Господи, где вы его взяли?...

– Долго рассказывать, – пани Остальская пожала плечами. – В общем, мне его подарил любовник... Он работал над биологическим оружием в одной из лабораторий и не смог удержаться, чтобы что-нибудь не спереть... Не трусь, Сашка, это ослабленный штамм – от него не умирают, но вечный понос обеспечен. Знаешь, у меня горе какое?... Шпиц соседки полюбил моего кота, представь, да? – Анна Рудольфовна вздохнула и повторила: – Ну, представь?...

– И что?

– Кот сбежал – не вынес. – Анна Рудольфовна вздохнула. – Ты уедешь в Россию, наверное?...

– Уеду, конечно, – кивнула я. – Чем так жить.

– А я могу жить лишь там, где держит меня память, – покачала головой Остальская.

Я попрощалась и вышла – с холерным вибрионом в кармане и книжкой по соблазнению на эстонском языке.

«Выйти замуж – за убийцу мужа?... Вдобавок женатого и с дочерью?» – думала я, быстро спускаясь из подъезда на улицу, где, подняв глаза, наткнулась на какое-то препятствие...

– Привет, Сашка...

– Здравствуй!

У дерева в начале другой улицы стоял он – полузабытый и постаревший человек из моего прошлого и прошлого Ильи,из нашей прошлой жизни, в общем... Он еще заходил в цветочный магазин, когда я в нем работала...

Так мы снова встретились и поговорили. Он когда-то учился с мужем, и его звали Лев – в той жизни, а теперь он – моторист с лодочной станции, я так и не спросила, как его зовут теперь и кто он в этот раз...

В ту весну, забыла сказать, Тапу оккупировали группировки соловьев, и их яростные трели разносились по всей округе, пока мы шли по парку и оживленно разговаривали, вспоминая жизнь.

Лишь к ночи мы расстались, он проводил меня и ушел, а я поднялась на второй этаж казармы, открыла дверь в комнату, в которой жила, и из моего кармана вдруг выпала брошюра на эстонском – « Подробные инструкции по соблазнению молодых мужчин».

Я включила свет и помимо воли улыбнулась, когда прочла первый попавшийся отрывок:

«– Так ты не хочешь меня чмокнуть?...

– А куда?...

– Сюда, допустим...»

На рисунке парочка жадно целовалась. Я села на кровать и пролистала брошюру от начала до конца, разглядывая смешные рисунки.

И тут – из одной брошюры выпала другая... Я, не глядя, подобрала ее с пола и прочла другое название – «Инструкция по ловле особо крупных мышей».

Из брошюры по ловле особо крупных мышей:

«– Конфеты должны храниться – здесь! – проворчал кот, открывая ларь, полный конфет.

– Шоколадные или сосательные? – пискнул мышонок.

– Все, – рубанул лапой воздух кот.

– А-а-а... – кивнул мышонок».

«– Я вновь хочу обрести смысл жизни, – сказал кот, уговаривая себя не есть мышонка. Сегодня он уговаривал себя не делать этого – 12 979 раз... Мышонок пока жив. Он глуховат и не слышит, как кот уговаривает себя...»

«– Дядя кот, а вы... мышей едите? – однажды спросил мышонок, глядя на дядю кота сбоку.

– А что такое мыши? – подумав, спросил кот и добавил: – Давно не едал. Попробовать не мешало бы... Э-э-э-э-э...

Мышонок задумчиво ждал... но – так ничего и не произошло.

Кот был ленив, а мышонок – глуп, и это на самом-то деле – было их счастьем. А счастье обычно не выбирают, какое досталось – с таким и живут».

Я посмотрела в окно – на темноту – и вновь углубилась в чтение.

Из брошюры по соблазнению (кого угодно):

«Нужно знать кого соблазнять, поэтому сперва выберите объект. Это – главное условие, чтобы соблазнение было к кому применить... Если при втором рассмотрении объект оказался не тем, кого вам хочется,смело показывайте объекту фигу (или комбинацию из трех пальцев) и отправляйтесь на поиски другого объекта,который вам необходим и желанен на данном отрезке пути. Он – где-то рядом,потому что мир – тесен (к сожалению)».

Я закрыла обе брошюры и задумалась.

А через неделю Валду Рейтель – впервые показал зубы,и я решила отомстить ему не только за Илью, но и за себя. Да, так и было.

Пани Остальская

Анна Рудольфовна после ухода Сандрин долго глядела из окна на улицу, на которой бабочкой пролетела вся ее жизнь...Тишина и шум мало трогали ее последние дни.

Что-то произошло в организме пани Остальской, но что именно пока было не совсем ясно... Анна Рудольфовна тяжело вздохнула и обвела глазами стены с портретами.

– Совершенно русская – как земля, – вдруг сказала пани Остальская, вспомнив Сандрин, и повторила: – Совершенно русская...

Она еще долго сидела, разглядывая людей, идущих по улице, потом дохромала до спальни и улеглась на край большой кровати.

– Мне ее жаль, – повторила она несколько раз.

И тихо заснула...

Чего он боится?...

Пока они шли и разговаривали, Фуат уговаривал себя: «Соберись, тряпка, расскажи ей о своей любви... Или просто назначь свидание, ведь она наконец-то одна... Расскажи ей про свое помешательство, когда увидел ее в первый раз, и потом, когда узнал об их свадьбе с Ильей, и про Французскую Гваделупу... И про то, что верил, что встретит такую же, но не встретил даже похожей, хотя искал... Искал!.. Скажи ей прямо сейчас, что она – одна на миллион!.. Никаких соплей и вранья, просто скажи ей, что любишь и не можешь без нее, и что она тебе снится...»

При этом он что-то оживленно рассказывал Сандрин – какие-то поросшиемхом школьные воспоминания, бодро гогоча при этом... Сашка чутко улыбалась на каждую его плоскую шутку, а он жадно вдыхал воздух, который выдыхала она. И у него снова не хватило храбрости намекнуть ей, что именно она, Сашка Синицына – принцесса его грез и основной фактор его тяжелого любовного помешательства уже больше двадцати лет!..

Он вдруг с подозрительностью следователя прислушался к себе, мысленно лопоча, что чувства не живут так долго. Ведь чувства – скоропортящийся товар?!

С чего он это взял, дурачок?...

«Почему я люблю ее до сих пор?! Не понимаю...» – глядя на узкую спину сорокалетней усталой женщины, язвительно осведомлялся у него тот самый с выгоревшим чубчиком восьмиклассник, каким он был когда-то, и который чудом не выветрился из него за двадцать лет.

Сегодня он выследил ее и шел за ней от радиостанции до дома у парка, удивляясь, зачем она идет туда?... Потом долго курил за деревом, чтобы выйти оттуда, словно бы случайно.

«Довольно! Хватит воспоминаний... Она – не твоя жизнь...»

И ретировался от греха подальше, как последний трус, скомкавслова прощания на ступеньках казармы, в которой она жила.

«Это какая-то ошибка... Я люблю ее так долго и непроходимо, а она, похоже, даже не догадывается об этом?!» – Через полчаса дома он залпом выпил стакан коньяку. От шагов включилось радио, и деревянный дом наполнился музыкой Рахманинова – мелодией одинокой души.

И расплющив нос о стекло, он еще долго смотрел на черную реку; от коньяка на душе стало немного легче...

Утром он спустился к реке.

Дождь прошел, натянутые веревки волн неумело перебирал ветер. У берега плескались воробьи и плавали пакеты из-под молока.

Фуат покосился на небо и присел у воды; Сандрин не выходила у него из головы всю ночь.

– Нет, все правильно, – бормотал он. – Сашка одна на миллион, другую б я не полюбил... Я ей вроде бы нравлюсь. – Фуат зажмурился и добавил: – Мы ведь можем сойтись?...

«Нет, пока я не найду эту чертову руку фельдъегеря Орлова, а потом?... К тому же в ней чувствуется какой-то надлом...»

В общем, он снова так ничего и не решил, хотя вспомнил, что мысль купить дом и зажить в нем с собакой и женой к нему как-то приходила...

Забредала в голову такая мысль!..

Правда, ни жены, ни собаки у него так и не случилось.

Несоответствие

Утром в Тапу приехал «Мерседес-144» цвета спелых помидоров агента Шиппа; не красавца, но тем не менее агента...

– Одолели светлые мысли?... – заходя к Фуату на лодочную станцию, спросил он.

– Одолели, – кивнул Фуат, глядя на воду: он ловил рыбу. – Ну, что? Новости есть?...

Шипп покачал головой и задал аналогичный вопрос.

Фуат улыбнулся и снова закинул удочку.

Какое-то время агенты сидели молча и ждали. Ничего не происходило – лишь солнце жарило с неба. Серый грязный кабысдох у них за спиной увлеченно зарывал и разрывал что-то у своей будки. Этим чем-тобыл сверток, похожий на культю...

Фуат сплюнул в воду.

– Помыть бы пса, – сказал он, оглядываясь на проделки кабысдоха.

– Зачем? – оглянулся на собаку Шипп. – Еще цапнет...

Кабысдох все слышал и гавкнул, чтобы привлечь внимание агентов, но те уже отвернулись и снова уставились в реку. Ни одна рыбка так и не клюнула ни через полчаса, ни через час.

– Значит, онимогут быть живы, те, двое?... – произнес Фуат. Шипп кивнул, загородившись от солнца рваным лопухом. – Ведь взрыва, как выяснилось, не было!

– А если они выпрыгнули с парашютом – ну, Хаверь, Лихута и... рука фельдъегеря? – заговорщически подмигнул из-под лопуха Шипп.

Слышавший все кабысдох взлаял и потряс каким-то заварзанным шматком, поднятым с земли... Агенты шикнули на разбаловавшегося пса:

– Шшшшшш!..

– Пшел отсюда!

И продолжили ленивый разговор, потом отправились попить пивка – после вчерашнего, да и позавчерашнего у обоих болела голова.

– Пошли, Бобби, дружище! – позвал кабысдоха Фуат.

– Пошли, Бобби, старина! – кивнул Шипп.

Кабысдох поднял ухо, откинул шматок, с которым играл, в сторону и потрусил за агентами.

Выпив, они долго ругали начальство...

– Слушай, а где они могут скрываться?... – Агенты снова перешли на разговор о пропавших Хавере и Лихуте.

– Нигде, – ответили оба в унисон и замолчали.

– Почему? – первым не выдержал Фуат.