Посредники

Она было заплакала, но взяла себя в руки. Вот уже почти окраина парка — еще немного, и она вырвется наружу. Ведь можно пойти в полицию…

Но женщина — Донна, или Дебби, или Диана — снова возникла перед ней. Как она здесь оказалась?

А в руке у нее был не пистолет и не нож, а маленькая коричневая бутылочка с черной пробкой — глазные капли.

— Ундина!

Откуда эта женщина знает ее? Ведь сейчас Ундина находилась в Чикаго, она приехала сюда только вчера и провела минувшую ночь с родителями. Мама разбудила ее. Она даже не позавтракала…

Женщина подошла к ней, и Ундина попятилась. Тропинки петляли между розовых кустов, словно маленький лабиринт. Сегодня черные волосы женщины были отброшены назад, открывая огромные фиолетово-серые глаза под старомодными бабскими очками со стеклами цвета фуксии. Все еще с пузырьком в руке, вчерашняя попутчица шагнула к девушке.

— Ундина, посмотри на меня. Посмотри на меня внимательно. Ты знаешь, кто я. Ты пришла сюда, потому что знаешь это. Нам нельзя тратить ни минуты, ни капли энергии. За тобой гонится резатель. Та стюардесса…

— Бортпроводница… — прошептала Ундина. Да что с ней такое, она что, окаменела?

— Бортпроводница с самолета. Она уничтожит тебя. Она пыталась это сделать прошлой ночью. Вот отчего я опрокинула тот стакан содовой. Она… или кто-то еще… сейчас они здесь, в этом парке, я уверена. Она написала эту записку, чтобы заманить тебя сюда. К счастью, я пришла первой. Мне нельзя оставаться здесь дольше минуты, иначе она и меня убьет тоже.

Что эта женщина сделала со своим лицом — или дело было в очках? Или тень от здания так падала? Глаза ее стали больше, черные волосы, словно отброшенные назад невидимым вихрем, начали свиваться в кольцо…

— Большинство из нас могут слегка изменять свою внешность. Но конечно, мы не часто этим пользуемся. Люди боятся того, чего не понимают.

Ундина застыла, не замечая больше ничего, кроме этой женщины, вокруг которой легкий ветерок ворошил листья. Она словно смотрела на все через увеличительное стекло и в очень-очень ярком свете. Со стороны казалось, будто в парке лишь поздоровались две женщины, одна постарше, другая помоложе, одна с бледно-розовым лицом, другая темнокожая. Но в душе она чувствовала себя той рыбкой в чьем-то клюве, мечтавшей, чтобы ее отпустили.

— Его зовут Тим Бликер. Ты знаешь его. Он опасен. Прямо сейчас он замыслил что-то против твоего кольца. Он послал убийцу, чтобы уничтожить тебя. Ты должна использовать эти капли, они помогут тебе видеть четче. Просто закапай их, а потом — сражайся. У нас больше нет времени.

Женщина выпрямилась, снова полезла в сумку и протянула Ундине письмо.

— Прочти это. Мне уже пора. Она приближается, я чувствую ее запах, и мне нужно уходить. Ты нужна им. Ключ в твоей крови. Ты слышишь меня, Ундина? Ключ — в твоей крови, и ты должна найти способ использовать его. Тебе не нужно сейчас пытаться понять меня, просто запомни, хорошо?

Ундина ничего не могла поделать — только стояла и смотрела. Позади женщины, в конце аллеи, она заметила старушку, державшую поводок маленькой черной собачонки.

— Ты обладаешь способностью сворачивать пространства. Но наверное, ты еще слишком молода. Ты уже осознала, кто ты? Хотя бы подозрение появилось?

Женщина теперь придвинулась ближе, ее глаза цвета аметиста были широко распахнуты и смотрели прямо в глаза Ундины. Это Вив, поняла девушка. Та самая Вив, чья яйцеклетка… Женщина, которая была донором…

— Нет, — прошептала Ундина. Больше всего на свете ей хотелось сесть и заплакать, и она сама не знала, что имеет в виду.

— Это не беда. — Медленно протянув руку, женщина вложила пузырек в ладонь Ундины, и девушка против воли сжала его в пальцах. — Если к подменышу слишком рано приходит его дар, он рискует не почувствовать всей его тяжести. Тяжести своего дара. — Вив смолкла, пристально глядя на нее. — Вот отчего на своих картинах они пририсовывают нам крылышки. Вот отчего они рисуют нас прекраснее, чем они сами. Сила — это огромная тяжесть. Но ты готова, Ундина. Ты готова. Ты должна… — Она уже торопливо удалялась. — Мне пора идти. Возьми это и используй. — Она оглянулась в последний раз. — Прости, что все произошло так быстро. Прости, что я не смогла очистить твой путь.

Потом она остановилась.

— Я люблю тебя, Ундина. Мы все любим тебя.

К тому времени, как ее слова достигли ушей Ундины, женщина уже исчезла, растворившись между деревьями на краю парка. Остался лишь зажатый в пальцах гладкий пузырек. Старуха с собакой подняла голову и пошла прочь.

* * *

«Неужели этим все и закончится?» — думал Никс, под «этим» подразумевая одиночество и темноту. Он искал нечто невидимое, пока не уперся в тупик. Ноги наткнулись на земляную стену, руки шарили по влажной земле. А еще оказалось, что он потерял Моргану. Он сам велел ей молчать, но теперь жалел об этом. Здесь существовала реальная опасность погибнуть — по крайней мере, для его тела. Глупо было лезть в эти туннели, не имея точного представления о своих возможностях. Под землей Никсу не нравилось — волосы по всему телу становились дыбом, пот катился по липкой шее, он старался не шевелиться, боясь коснуться чего-то… или кого-то? Он ничего не видел и понятия не имел, что творится вокруг, и возможность отыскать Нив, ради чего он сюда забрался, казалась такой же далекой, как солнце.

«Оставь надежду, всяк сюда входящий»,[56] — в памяти всплыло что-то из школьного курса литературы. Данте.

Он должен найти ее. Ему нужно подобраться достаточно близко, чтобы можно было включить свет.

Он провел руками по осклизлой земляной стене, нашел угол, повернулся к нему лицом. Сердце буквально грохотало о ребра, но Никс велел себе успокоиться. Горло сдавило — что за горький запах? — но он с усилием выпрямился и уперся головой в потолок. Влажная земля посыпалась ему за шиворот. И когда только потолок стал таким низким?

Одной рукой держась за стену, другой он принялся искать фонарик, который сунул в карман перед уходом из сквота. Никсу не хотелось его включать и тем привлекать к себе внимание, но сейчас…

Холодный белый луч осветил внизу ботинок, и Никс чуть ли не с удивлением признал в нем свой собственный. Под ногами была серая глина, покрытая мягкими округлыми углублениями, словно выбитыми капающей водой. Он нагнулся, чтобы рассмотреть их. Глину пересекали борозды и канавки, а их прерывали то здесь, то там более плоские, округлые и широкие отпечатки. В этом угадывалось что-то знакомое. Но он никогда здесь не бывал — иначе он бы вспомнил это помещение. Неужели он настолько сбился с пути?

Один из отпечатков отличался от других. Никс провел дрожащим пальцем по расплывчатой прямоугольной впадине, выпуклой в центре.

«Последнее творение перед могильной чертой».

Он приложил пальцы к стене.

Отпечатки ладоней — вот что это было. Кто-то доведенный до отчаяния этой темнотой на ощупь искал выход. Луч фонарика передвинулся, заметался по стенам тесной пещеры. На всей ее поверхности, на каждом дюйме, Никс обнаруживал отпечатки ладоней на глине, наложенные один на другой.

Никс выронил фонарик, и тот откатился прочь. Юноша схватил его, и что-то металлическое блеснуло в луче. Одной рукой держа фонарик, другой он поднял с глиняного пола ожерелье — дешевенькое колье золотистого цвета — и поднес к лицу. Оно раскачивалось и блестело на свету, и все же Никс разглядел нацарапанную короткую надпись.

«Нив».

И в этот миг Никс услышал крик.

* * *

Оказавшись на той стороне, Мотылек увидел дверь. Она находилась у него за спиной, но та ли это дверь, через которую он только что вошел? Он сделал шаг, протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и обнаружил, что стоит даже дальше от двери, чем до этого, а руки нигде не видно. Еще шаг — и он снова отдалился. Обернувшись, он увидел пустой, вырубленный в земле туннель, испускавший странное свечение, будто опутанный угасавшими елочными гирляндами. Откуда в туннеле это жутковатое ультрафиолетовое освещение — неужели он уже вошел в запределье? Значит, так оно выглядит? Было похоже, будто он играл на приставке, надев очки ночного видения.

Он вытянул руку перед собой — и рука пропала из виду. Внутри все сжалось. Он опустил руку и снова поднял. Ничего. Все, что Мотылек видел, это свет — он стал еще ярче, в нем появился холодный синеватый оттенок. Все остальное — стены, потолок — выглядело так, будто он смотрел на них через воду или иную прозрачную преграду.

Он снова повернулся и наконец увидел дверь. Вытянув руку вперед, он шагнул к этой двери…

И оказалось, что этот шаг отодвинул его назад. Мотылек не особо задумывался раньше о том, как видят его глаза, но теперь они словно повернулись в глазницах, и он понял: с ними что-то не так. Он повертел головой — что было правым, стало левым, и наоборот. Его глазные яблоки зажили какой-то своей жизнью — они не то двигались, не то росли. Казалось, они сейчас находились где-то сбоку его лица и стали намного крупнее. Он поднял дрожащую руку, чтобы дотронуться до лица и справиться со своеволием собственного зрения, и наконец сумел увидеть ее. Зато глаза теперь оказались на затылке.

Нет, не совсем так. Но теперь он мог видеть то, что находится позади. Он дотронулся до лба, ощупывая его сморщившуюся вдруг кожу. Там, за плотным кольцом века, возвышался глаз размером почти в половину ладони. Даже форма его изменилась, он покрылся рубчиками и шишками. От прикосновения глаз начало жечь.

Он продолжал ощупывать лицо. Два теплых усика, мягкие и пушистые, словно перышки, свисали с висков. Наверное, около дюйма длиной, они изгибались дугами в сыром воздухе туннеля. Ощупав один из них, Мотылек выпустил его и понял, что усиками можно управлять. Они реагировали на что-то присутствовавшее в воздухе — не на звук, а на что-то вроде вкуса, более бесплотное.

Да это же запах! Он мог уловить его — запах разлагающегося человеческого тела.

— Мотылек, — прошептал он.

Он преобразился, вот в чем дело. Именно это обещала Вив. Он потянулся к лопаткам, ища там крылышки, но ничего не нащупал, кроме гладкой и жесткой кожи своей куртки.

Это ли она имела в виду, когда говорила, что не следует использовать полную силу до полной готовности — до тех пор, пока не примешь неизбежность исхода? Но он не помнил, чтобы принимал это решение. Неужели он что-то упустил, потерял какой-то ключ, который дал самому себе? Он помнил лишь, как оказался под мостом, а мгновением позже шагнул в темноту. Лицо Ундины всплыло перед ним, и он почувствовал странное притяжение, тревогу. Он нашарил дверь, тяжелую и металлическую, потянул на себя и скользнул в открывшийся проем. Это было легче легкого.

Мотылек ощущал, как одна из его антенн постоянно непроизвольно движется. Его глаза повернулись и сфокусировались на свете, горевшем вдалеке. Там что-то было. Он чуял запах. Он пошел вперед, отмечая про себя, как плесень, лишайник и потеки воды на стенах туннелей складываются в новые странные узоры — там виднелись крылья и выпученные глаза. Его наполняло непривычное чувство уверенности, правда ограниченное новым порогом его восприятия. Что-то лежало на полу, прислоненное к кирпичной стене. Это оказался человек — Мотылек определил это не по виду и не по цвету, тем более что и цветовое его восприятие изменилось: теперь он различал только белый, фиолетовый, синий и розовый, — но благодаря тому, что чувствовал химическое строение обнаруженного тела. Здесь находилась разлагающаяся плоть, нитраты. Человек был мертв.

Споткнувшись о мягкую ногу, он почувствовал, как хлюпнула разжиженная плоть, и услышал хруст высохшей кости. Сердце сжалось в груди, но он продолжил двигаться вперед, все быстрее, испытывая свое изменившееся зрение.

Голоса он услышал только тогда, когда почти выбрался на свет и остановился у края низкого дверного проема между земляными стенами. Его тянуло на свет, точнее — на самую его границу, туда, где тени были темнее всего.

— Если ты думаешь, что я собираюсь помочь тебе выбраться отсюда, маленькая потаскуха, ты фатально ошибаешься. Из-за своей тупости ты втянула нас во все это.

Мотылек услышал невнятное поскуливание, потом еще один нервный смешок.

— Ты и твой похожий на ящерицу любовничек, Блик. Он даже не понимает, во что он вляпался. Ты что, думала, что он в тебя влюблен? Или ты просто была под кайфом?

Женский голос что-то яростно зашептал, и Мотылек нагнулся, прижимаясь к краю проема.

Нив сидела у ножки низкого стола, привязанная чем-то вроде кожаного ремня. Ее голова была опущена почти до колен и раскачивалась из стороны в сторону. Своим измененным зрением Мотылек мог различить белое платье, спереди до самого низа забрызганное чем-то более темным. Что бы ни намеревался сделать с ней Блик, понял Мотылек, по крайней мере, он попытался осуществить свои замыслы.

— Ты никогда не выйдешь отсюда, Нив, дорогуша. — Чья-то рука подняла лампу со стола. — Зато я — выйду.

Моргана уже почти повернулась, когда он заговорил:

— Так, значит, это тебя я унюхал.

Она дернулась, вперив взгляд в темноту, которая все еще скрывала его, и тоненько взвизгнула:

— Кто здесь?

— Ты знаешь кто.

Моргана опустила лампу и продолжала вглядываться. Мотылек чувствовал запах шампуня, пота и ветшающего, скованного ужасом тела. Его антенны заработали, глаза развернулись.

— Мотылек?

И тут его накрыло. Все, чему он учился годами, стало доступно ему в одно мгновение, без лишней мысли. Моргана тут же сбивчиво забормотала в ответ. Она еще не обрела контроля над своим даром, но, повинуясь приказу Мотылька, дар выдавал сам себя. Сначала длинный раздвоенный язык лизнул темноту, потом скрипнули когти хищной птицы. Распахнулись крылья летучей мыши, и сразу их сменила голодная грубая крысиная морда. Все хищники, все перемешанные друге другом части Морганы кричали в бессильной ярости. Вив была права: Моргана обладала способностями морфы, намного большими, чем Мотылек в ее годы, но ее дару не хватало развития и тренировки.

— Я знаю, кто ты такая, — спокойно заговорил он, перебарывая страх и отмечая про себя, что его голос стал ниже и сильнее. Ему нравился новый тембр. — Я с самого начала знал, кто такой Блик. Просто не хотел признавать это. Вив будет счастлива услышать, чего я достиг.

Так вот каково было его предназначение. Тогда, с Бликом, он потерпел поражение. Но теперь, с Морганой, он свое наверстает.

Моргана скорчилась в темноте, ее голова тряслась.

— Нет… Это не то, что ты думаешь. Я здесь только из-за К. А. Я заблудилась. Я просто злилась…

Мотылек повис на потолке вниз головой. Его глаза вращались в орбитах, словно для того, чтобы не терять из виду Моргану, которая смотрела на него потрясенным, исполненным ужаса взглядом. Он дрожал, да, его колотило, но он дюйм за дюймом приближался к ней. Теперь он отлично чувствовал ее запах — обливаясь потом, она сама выдавала себя. Все еще такая сладкая, подумал Мотылек. Мне никогда не поцеловать ее больше.

Он отдавал себе отчет в том, что это неправильно — Моргана имела задатки резателя, а чем занимаются резатели, ему прекрасно было известно. И все же он ощущал глубокую, почти чувственную потребность быть ближе к девушке — попробовать тот нектар, который так свободно струился по ней, в облаках нежнейшего, словно медового, тумана. Он хотел впиться в нее губами… И почувствовал, как падает… прямо на свет…

Его язык внезапно вырос почти на фут, став грубым и серовато-черным, но, приземлившись, Мотылек почувствовал не губы Морганы, а что-то безволосое, мерзкое на вкус, отдающее гнилью подземных туннелей. Это было какое-то другое тело, и Мотылек отскочил, едва коснувшись его. И услышал знакомый голос:

— Мы всегда были близки, брат, но не до такой же степени.

Блик рассмеялся и сделал вид, что стряхивает с куртки пыльцу его крыльев своими длинными, бледными, когтистыми пальцами.

* * *

Почти полчаса проторчав возле бара «У Денни», К. А. достал свой сотовый, сам не зная, кому собрался звонить. Накануне вечером, прежде чем лечь спать, он поговорил с Джейкобом и пообещал весь день посвятить поискам Нив, но пока сказать было нечего. К. А. знал, что Нив попала в серьезную переделку, настолько серьезную, что Джейкобу стоило бы обратиться в полицию. Но впадать в панику он не торопился. Совершенно ясно, что Нив сейчас с Тимом Бликером. Он даже в мыслях не позволял себе произносить слово «пыльца» и уж тем более слово «секс», однако знал, что сестра права: если бы он увидел, чем они вдвоем занимаются, это бы ему не понравилось. Но сейчас нужно найти Нив, вернуть домой и постараться помочь ей.

Спрашивается, за каким чертом его сестра отправилась на рассвете в паршивенький бар в центре старого Портленда? Да еще и на пару с Никсом Сент-Мишелем, которого он считал своим лучшим другом. Ничего не понимающий и растерянный, он все-таки не уезжал, а сидел в машине под дверями бара, словно второсортный детектив, с телефоном в руке и с низко надвинутой бейсболкой.

— Морри.

Он произнес ее имя, и телефон автоматически набрал номер. Ожидая соединения, он почувствовал, как кровь приливает к лицу. К. А. никогда не вмешивался в дела сестры и теперь стыдился, что сидит тут, шпионя за ней. Морри бы этого не потерпела.

Звонок переключился на голосовую почту.

— Привет, это Моргана. Оставьте свое сообщение…

К. А. отклонил вызов, потом попробовал снова.

— Привет, это…

— Позвони мне сразу, как получишь это сообщение, — сказал он. — Я… просто хочу поговорить с тобой. Короче, перезвони.

Что дальше? У Никса телефона нет. Да и о чем еще спрашивать парня, кроме как о Нив? Надо идти внутрь. Та еще сцена будет, подумал К. А. Он не пересекался с Никсом со времени своего отъезда в тренировочный лагерь, а теперь ему придется посмотреть в лицо бывшему другу, зная, что тот встречался с Нив. К. А. ненавидел сцены — они слишком напоминали ему об отце, последнем человеке, на которого он хотел бы быть похож.

Но и сестра ушла туда. Может, она тоже под кайфом? К. А. знал, что ему придется забрать ее. Он надвинул бейсболку ниже, с досадой отметив, что одет совсем неподходяще для визита в питейное заведение — в мешковатые джинсы и новенькую красную толстовку с надписью «Стэнфорд», просто пацан пацаном. Никс и Моргана, зашедшие на рассвете в бар, хоть и выглядели подозрительно, но все же не очень выделялись на общем фоне. Может, он просто слишком наивен и поэтому Нив все время держала его на расстоянии?

Опустив голову и сунув руки в карманы, К. А. перешел улицу. Может, он был и не такой умный, как его старшая сестрица, но точно знал одну вещь: бар «У Денни» на рассвете — не самое подходящее для нее место.

Внутри было сумрачно, сыро и несло кислым запахом перегара — точь-в-точь как от отца по воскресеньям. Пытаясь справиться с приступами тошноты, К. А. оглядел зал, отыскивая Моргану и Никса. Бар уже почти закрывался, засидевшиеся посетители спали, а бармен принялся поднимать перевернутые стулья на столы. К. А. подошел к барной стойке.

— Я ищу девушку… восемнадцать лет, темные волосы, синие глаза. Она полчаса назад зашла сюда с другом.

Бармен пожал плечами и покачал головой.

— Сюда все время кто-то заходит.

— Эй, офицер, — отозвался с другой стороны зала один еще не спящий пьянчуга, — ваши пончики на том конце квартала.

К. А. прислонился к стойке и снял бейсболку. Бармен скрестил руки на груди.

— Я не коп. Я учусь в колледже. Я просто хочу найти свою сестру. Она зашла сюда с… — он почти сказал, «с другом», но потом поправился, — с парнем примерно моих лет. Индейцем. Коренным американцем. Они не выходили отсюда. Я уверен, что вы видели ее. Я просто волнуюсь за нее, чувак. Это моя сестра.

Бармен потер щетинистый подбородок тыльной стороной ладони, сузил глаза, но ничего не ответил.

— Случай, чувак. Я просто хочу найти свою сестру.

— Перья, а не точки![57] — завопил дотошный пьяница.

К. А., поборов желание врезать ему по зубам, промолчал. Бармен взялся за тряпку и продолжил вытирать стол.

— Нарики предпочитают женский туалет.

— Моя сестра не наркоманка.