Посредники

— Я был Потомком, — начал Рафаэль, глядя в чашку. — Я многие годы проходил обучение вместе с Вив, еще до того, как вы с Бликом прошли через преображение. Вот отчего я выгляжу примерно на свой возраст. Потомки заботятся о сохранении своей эльфийской энергии. Она не струится через наши тела, как у вас… — он горько рассмеялся, — или у меня нынешнего.

Но у меня это плохо получалось, — продолжал он. — Я жил слишком беспечно. Как художник, я имел успех, и Потомки дали мне карт-бланш. Год за годом, на каждом совете они соглашались, что нужно дать мне возможность совершенствоваться в моем искусстве. Они думали, это пригодится для исхода, что я смогу узнать что-то такое, чего они не в состоянии были выяснить обычными научными методами. И я узнал. Я отправлялся в такие места, куда никому не удавалось добраться, даже Вив.

Рафаэль поднял взгляд, и в его глазах под тяжелыми веками Мотылек увидел чувство вины и страх.

— Но проблема состояла в том, что чем больше я занимался искусством, тем больше отдалялся от них. Я был плохим Потомком, и совет знал это. Зверушка, которую дали мне… — Он замолчал и стиснул зубы. — Тогда это было принято. К каждому Потомку приставлялась зверушка. Нас вдохновляли на размножение, чтобы сделать больше туловищ, в которые можно вселиться. Это было ошибкой. Существует множество людей, наделенных свободой воли… — Он внимательно посмотрел на Мотылька. — Эта зверушка забеременела от меня и родила ребенка. Я не хотел, чтобы он оставался в туннелях. Я попытался выкрасть его и мать, но нас поймали.

Рафаэль снова замолчал и закрыл руками глаза, словно прячась от невыносимых воспоминаний. Ошеломленный Мотылек в изумлении смотрел на него, а Рафаэль снова заговорил из-под ладоней.

— Они уничтожили ее, но ребенка оставили в живых. Меня они хотели выгнать, понизить в ранге, сослать в какое-нибудь адское местечко, но Вив вступилась. Она предложила, чтобы меня назначили проводником, поскольку думала, что ответственность пойдет мне на пользу. Я не хотел уходить…

Рафаэль — могущественный, всезнающий Рафаэль, который все эти годы был примером для Мотылька, — плакал без слез, его голос превратился в сдавленный шепот.

— Я не хотел проходить через исход. Я боялся. Вив помогала мне. Она принесла мне ребенка и позволила обучать его. Моей целью было учить вас обоих равномерно. Не одинаково, но равномерно. Вы были разными, но оба важны. Я старался сделать все правильно… — Он замялся.

Может, у тебя и получилось бы, подумал Мотылек, если бы один из нас не был твоим сыном.

— Тим… Тим просто был растерян…

— Я знал, — сказал Мотылек, не в силах скрыть горечь в голосе. — Я знал, что вы цените его больше.

Рафаэль опустил глаза.

— Я думал, ты… вы оба… поможете мне стать смелее. Поможете мне сделать это, пройти через это. Но…

— Не важно, — оборвал его Мотылек. — Что дальше?

Рафаэль задумался на секунду, стараясь подвести итог, сложил руки ладонями вместе и тихо заговорил, не встречаясь с Мотыльком взглядом.

— Итак, она приглядывала за нами. Она относилась ко мне по-доброму и, кажется, даже любила меня… или что-то вроде этого. Между нами завязался роман.

— Между вами и кем? — изумился Мотылек.

— Между мной и Вив.

Тут Рафаэль вздохнул, и Мотылек с ужасом подумал, куда приведет новый виток этой истории.

— И тогда я узнал про Ундину.

Ундина. Конечно, все это имело какое-то отношение к ней. Вот отчего Вив так настаивала, чтобы Мотылек следил за девушкой, и заранее знала, что с Ундиной возникнут трудности. Мотылек почувствовал странную тяжесть в груди и понадеялся, что сейчас она находится где-то далеко и в безопасности.

Рафаэль посмотрел на руки.

— Вив устроилась на работу в «Зеликс лэбз». К Ральфу Мейсону.

Мотылек кивнул.

— Она знала, что нужно что-то менять. Ей не нравилось то, как мы обращались со зверушками, и не считала правильным простое использование туловищ, которые впоследствии уничтожались на «Кольце». Ты знаешь, насколько опасен исход. Раньше было еще хуже. В шестидесятые — семидесятые каждый раз погибало по нескольку человек. Они просто запускали кольца и не могли больше контролировать реакции. У Вив осталось с тех времен немало шрамов. Ей хотелось изменить такое положение вещей, найти способ… — он показал сначала на Мотылька, потом на себя, — изменить нашу физическую природу. Создавать новых эльфов при помощи генетического материала людей. Использовать яйцеклетки, сперму, что угодно, что поможет вызвать мутацию ДНК, создать новое поколение подменышей — очищенное, полностью принадлежащее этому миру, лишь отчасти являющееся эльфами. Промежуточное поколение, понимаешь? Поколение Посредников. Это истинная правда. Тогда исход больше не был бы нужен. Никаких зверушек, ни каких туловищ, никакой «пыльцы». Разумеется, я поддержал ее. После того, что случилось с той девушкой, матерью Блика, я не мог больше мириться с прежним положением вещей. С тем способом, каким мы выбирались отсюда в никуда. В космос.

Рафаэль провел рукой вокруг головы и глянул наверх. Мотылек проследил за его взглядом и с изумлением увидел странные, созданные на компьютере образы, окружавшие их, словно стены виртуального дома.

— Я поверил Вив и все еще верю. Я верю в Ундину. Вот почему я остался и согласился на изгнание. Я хотел быть рядом с ней. Я вернулся из Нью-Йорка и входил в состав того жюри, которое в качестве награды вручило ей право посещать мои занятия. Вместе с Вив и с тобой я наблюдал за ней и помогал, как мог.

Он сидел, не поднимая глаз.

— Если бы кто-нибудь узнал об этом, Вив была бы уничтожена. То, что она сделала, полностью запрещено, и ее незамедлительно заклеймили бы как резателя.

Мотылек кивнул, как смог серьезно, но в глубине души присвистнул. Поздняк метаться. Но его бывший проводник продолжал:

— Я рассказал обо всем Блику. Не знаю зачем. Я хотел, чтобы он понял: мы — часть нового поколения и случившееся с его матерью больше никогда не повторится. Вив фактически сотворила чудо. Хотя бы частично она достигла нашей главной цели здесь, на земле, хотя бы часть нашей судьбы сложилась по-человечески — у нас получилась Ундина, способная указать нам путь. Оставалось лишь ждать, пока она повзрослеет. Просто ждать…

— …До сего дня.

— Да. — Рафаэль наконец взглянул ему в глаза. — Мы знали, что именно ты должен обучать ее. Ты знал Блика и нас. Ее можно было послать куда угодно, но мы хотели, чтобы она осталась здесь, возле своей матери.

От последнего слова Мотылька продрал озноб. Да что Вив знала о материнстве?

— Так зачем Блик охотится на Нив? Логичнее ему было бы преследовать Ундину.

Рафаэль нахмурился.

— Он не хочет создавать новых подменышей при помощи Ундины, он хочет стать ею. Или же хочет понять, как создать такую, как она, — новое существо, полуэльфа-полусмертного, полного сил и не имеющего внутри той бомбы с часовым механизмом, которая заложена в каждом из нас. Мы просто сосуды, Мотылек, несущие в себе нечто большее. Наше время ограниченно, Ундина же самодостаточна. Только вообрази скрытые в ней силы!

Он замолчал. Мотылек тоже молчал, изучая того человека, которым стал теперь Рафаэль, — на вид старше своих лет, испуганного и слабого. Ослабленного.

— Блик, разумеется, уже подумал об этом. И теперь он с помощью Нив пытается повторить то, что сделала Вив. По крайней мере, я так думаю. После того как она родит ребенка, он наверняка захочет избавиться от нее. Не понимаю. Мне казалось, я знаю Тима. Но я ошибся.

Тут и сказочке конец. Всей этой омерзительной истории. Нив оказалась в туннелях, и именно туда сейчас направлялся Мотылек.

Когда старый проводник допил остатки своего кофе, было уже четыре утра, и Рафаэль предложил ему прилечь на несколько часов, чтобы выспаться перед завтрашним днем. Но Мотылек отказался и решил отправиться в туннели немедленно. Он должен был положить конец тому, что делал Блик. Рафаэль проводил его до дверей.

— Ты знаешь, как туда пробраться? — спросил он на прощание, и после ночных откровений этот вопрос показался Мотыльку ерундовым.

— Нет.

— Под Бернсайдским мостом есть дверь. Иногда ее запирают, и в этих случаях я не мог пройти. Может быть, ты сумеешь.

«Я не мог пройти…»

Шагая в этот предрассветный утренний час вдоль реки Уилламетт, Мотылек понял теперь, что имел в виду его бывший проводник. Рафаэль не обладал теми способностями, которые нужны, чтобы войти в запределье — ни физическими, ни психологическими. Он не смог убить своего сына, даже такое злобное исчадие, как Блик. Но Мотылек не такой. Он доказал себе это раньше, когда пригрозил пожертвовать жизнью Морганы и своей собственной, чтобы доказать Никсу реальность кольца.

Спустившись под мост, он осмотрел темные опоры и заметил дверь без ручки — прямоугольник из тяжелого металла, едва различимый во мраке. Рассеянные рассветные лучи сияющим ореолом обволакивали скрытую туманом реку, и в голове всплыла фраза: «Ignis fatuus».[55]

Глупый свет. Сияние, которое манило путников и приводило в болотную трясину. Ученые говорили, что его порождают спонтанные скопления болотных газов, но суеверия предполагали иную природу болотных огней: их приписывали эльфам, которые зажигают блуждающие огоньки, чтобы заманивать людей на смерть.

Но разве на самом деле эльфы занимались не этим? Разве они не соблазняли людей, чтобы использовать их ради собственных целей? Некоторые из этих людей умирали, но разве эльфам было до этого дело?

Мотылек посмотрел вверх, на светлеющий сапфировый купол неба. Может, все это было частью какого-то плана Всевышнего? Может, их задача — привести людей к чему-то большему?

В сознании всплыл образ умного, пытливого девичьего лица и заполнил его до самых темных уголков. Теперь-то он понял, кем на самом деле была Ундина: своего рода богиней, наполовину человеком, наполовину кем-то еще. Теперь он знал, что таилось на самом дне его души: он жаждал чтобы Ундина оказалась в его власти, в его кольце. Вив с Рафаэлем тоже хотели этого. И по своей, пусть даже извращенной, логике Блик, наверное, стремился достичь того же при помощи Нив.

Вив говорила ему, что во время преображения сердечные тревоги и прочие человеческие эмоции появляются у всех эльфов и этого нельзя избежать. Эта дрожь, это беспокойство — неужели что-то вроде этого и есть любовь?

«Ты должен посвятить себя исходу еще до того, как тебе будет дозволено пройти через него. Недостаточно просто хотеть. Ты должен действительно принять решение, отбросить все возможные варианты будущего, кроме того, которому посвящаешь себя».

Мотылек шагнул назад, прочь от двери, сбитый с толку. Неужели он слышал сейчас голос Вив или ее слова просто всплыли в памяти? Потом появилось и исчезло лицо Рафаэля.

Солнце уже почти взошло.

Ундина. Если она была той, кем считал ее Рафаэль, то она сможет помочь ему, только она.

Он вытащил тонкий медиатор размером не больше спички, который Вив дала ему, чтобы потренироваться в игре на воображаемой гитаре, и принялся ковыряться в замке. Несколько ловких движений рукой — и он шагнул в темноту, окутавшую его со всех сторон. Потянувшись, Мотылек нащупал сбоку и сверху смесь земли и камня. Он ударил ногой по земле — раздался приглушенный звук. Теперь он по другую сторону двери — в туннелях. Он не видел собственной руки, но где-то впереди, далеко, вспыхивал желтоватый огонек, и он двинулся вперед. Его путь начался.

ГЛАВА 23

Та часть плана, что касалась бара, никаких трудностей не представляла. Это просто семечки. Раз плюнуть. Раз чихнуть. Как два пальца об асфальт…

Стараясь отвлечься от окружавшей темноты, Моргана перечислила столько синонимов слова «легко», сколько смогла вспомнить, — привычку к этой игре она приобрела во время скучных утренних смен на пару с Малышом Полом. Даже Никса, шагавшего чуть впереди, было сложно разглядеть. В баре все прошло без проблем — там оказалось всего несколько посетителей, нянчившихся со своим первым поутру пивом, и равнодушный бармен едва обратил внимание на парочку, которая не вполне уверенно пробиралась туда, где надеялась отыскать туалет. Сидевший под неоновой вывеской «Куурс» мужик заржал и показал на них пальцем, но Никс и бровью не повел, так что Моргана не стала оглядываться. Очевидно, утонченные посетители бара «У Денни» такое видели не раз, к тому же ханыги были настолько пьяны, а бармен настолько утомлен под утро, что им было на все плевать. Так что при проникновении в туалет они не столкнулись с иными трудностями, кроме неизбежной вони. Никс обошел спящего мужчину, привалившегося к стене, кивнул Моргане, и они оба шагнули внутрь. В полу кабинки для инвалидов обнаружился люк; Никс открыл его, и они вместе, не оглядываясь, спустились по решетчатым металлическим ступенькам.

Сначала их охватила абсолютная, непроглядная темень, какой Моргана никогда не видывала. Но потом где-то дальше, внизу, вспыхнул бледный желтоватый свет, и они отправились к нему.

Моргана точно знала, что они тут не одни. Темнота, казалось, была наполнена звуками: она разбирала металлический лязг, плеск воды и потом где-то ниже, где еще темнее, какое-то царапанье по камню и хриплое присвистывание, похожее на тяжелое человеческое дыхание.

«Мо-о-о-о-о-о-органа».

Кажется, кто-то только что позвал ее по имени? Как в лесу? Нет. «Просто мне страшно», — сказала она себе. Несмотря на утреннюю браваду, ей было страшно. Она обещала себе, что будет сильной — ибо какой еще могла быть Моргана д'Амичи, если не сильной личностью? — но все же испуганно потянулась вперед, стараясь убедиться, что Никс все еще здесь. Она нащупала его узкую спину, и почти сразу его теплая ладонь сжала ее пальцы.

Держась за руки, они медленно продвигались в темноте, пока не добрались до выложенной кирпичом комнаты, по форме и размерам напоминавшей небольшой погребок. Освещала ее походная газовал лампа в нише, обрамленной грубо вытесанными деревянными косяками. Именно ее свет вел их по туннелю. Казалось, в комнате сохранялся след беспокойной ауры кого-то, кто только что покинул ее.

— Никс, — прошептала Моргана, — я не…

У нее едва не вырвалось что-то жалкое, боязливое, совершенно для нее нехарактерное, но, к счастью, Никс перебил ее, прижав указательный палец сначала к ее губам, потом к своим. Она замолчала — разговаривать было нельзя. Он бросил взгляд на нее, потом в сторону, на дверь — не ту, через которую они вошли.

Нужно было идти туда. Но откуда он это знал? Они находились в Шанхайских туннелях, обиталище страшных людей, где искали… чего? Моргана попыталась передать свои мысли Никсу, но парень лишь смотрел на нее, явно ожидая знака о готовности двигаться дальше. А она застыла в растерянности — время как-то странно растягивалось, словно петля висельника, и Моргана почувствовала головокружение. Все это место дышало безысходностью, напоминая о своей жуткой истории: похищенные моряки, старые вербовщики, обреченные на смерть лесорубы, мертвые индейцы и задохнувшиеся китайцы, работавшие на железной дороге. В ней вспыхнуло жгучее желание бежать отсюда, но Моргана справилась с собой. Людей всегда тянет делать то, что не следует. Это напоминало период преображения, когда она еще ребенком бродила в лесу, и от этого было страшно.

Она выпустила руку Никса.

Почему они должны молчать, стараться остаться незамеченными? Из-за тех присвистывающих звуков? Но ведь это просто наркоманы, ищущие дозу. Разве они с Никсом не сильнее их всех? Почему только у них нет фонариков? И где Блик?

Моргана собиралась только выполнить свои обязательства. Она привела Никса в туннели, и теперь ей пора возвращаться домой. Она выпрямилась и кивнула ему, а он коротко кивнул в ответ и повернулся, чтобы идти дальше.

«Нив маленькая сучка, — подумала Моргана. — Это она втянула нас в это».

Перед ними виднелись три низкие, грубо сделанные двери, которые вели в трех разных направлениях. Через одну они вошли — та, помнится, осталась за спиной, и Моргана с трудом подавила в себе желание развернуться и броситься назад. Еще две находились впереди — одна справа, другая слева. Ни на одной не было ни знаков, ни каких-либо помет, но Никс внимательно смотрел на каждую, словно рассуждая, взвешивая, мысленно проходя по всей длине коридоров, скрывавшихся за ними. Он потянулся к двери, что была справа, и Моргана удивилась, почему он выбрал именно эту. Она уже хотела остановить его и потребовать, чтобы он объяснил свое решение. Почему он знает, куда идти, а она — нет, не может знать?.. Но стоило им только сделать шаг из тускло освещенной комнаты, как снова навалилась темнота и полностью окутала их.

Теперь Моргана держалась позади, подозревая, что Никс чувствует ее страх. Всего лишь день тому назад она чуть ли не прыгала от восторга при одной мысли, что пойдет за ним, найдет здесь Блика, овладеет новой силой. Но лабиринт туннелей и их тупая безграничная темень не предлагали никаких возможностей и лишь пугали. Умри она здесь — и никто ее не отыщет.

Она почувствовала, как в горле встал тугой ком. По крайней мере, нужно было сказать К. А., куда она направляется. Пусть он хотя бы об этом знает.

«Когда мы выберемся отсюда, я… я обезврежу эту интриганку, эту маленькую давалку. Черта с два она будет встречаться с К. А. и…»

Моргана позволила ядовитым испарениям стервозности заполнить сознание, а тем временем быстро и бесшумно двигалась вслед за Никсом туда, где, как ей казалось, виднелся следующий фонарь. Черт знает, куда тащит ее Никс, но если они отыщут Нив живой, она заставит эту мелкую шалаву за все заплатить! Тупая корова. Она, похоже, хочет, чтобы все кинулись на ее поиски. Наверное, будет вне себя оттого, что К. А. тут нет, но, скорее всего, и с Никсом она трахается тоже.

Моргана шагнула еще в одну низкую дверь справа и остановилась, ощутив, что рядом никого нет. Никс, должно быть, отстал. Она сунула голову назад, в проем, потом обругала себя последними словами, потому что все равно не смогла ничего различить. Послышались легкие шаги — похоже, она ушла вперед гораздо дальше, чем собиралась.

— Никс! — полушепотом позвала Моргана. — Я тут, в комнате.

Шаги приблизились, стали громче. Наверное, он злился из-за того, что она опять подала голос. Но она все же радовалась, что позвала его; ей хотелось говорить еще, но она не осмелилась. Оглядевшись, она заметила посреди комнаты деревянный стол, а на нем лампу. Итак, эти помещения обитаемы. Моргана подумала: для чего, интересно, их могли использовать в прежние времена? Какие неописуемые вещи творились тут раньше?

На скрытом тенями полу валялись длинные цепи, и еще там были… кандалы? А эта густая темная жидкость, залившая край стола, неужели это…

Только не здесь. Только не здесь.

— Никс, — вскрикнула она, не в силах сдержаться, и шагнула к двери.

Но Никс не ответил, и ее рука напрасно шарила в темноте, отыскивая его руку.

Моргана подхватила светильник за ручку и снова подошла к двери, стараясь осветить коридор. Неровные земляные стены еще хранили рваные шрамы, оставленные на них сто пятьдесят лет тому назад кирками, заступами и руками.

Шаги стихли. Она снова подняла лампу.

Сначала она увидела кровь — пятно крови, неровно засохшее на груди девушки, словно отвратительный коричневый слюнявчик. Словно издевка художника, удалось подумать Моргане, — а та шагнула в проем, бледная, с остекленевшими глазами, застывшая в молчании. Ее череп просвечивал сквозь спутанную гриву тонких белых волос. Девушка была грязна; бретелька открытого замызганного платья свисала с плеча, словно поникший стебелек. Шагнув в пятно света от лампы Морганы, пришедшая остановилась. Пересохшие губы растянулись в подобие улыбки, зубы сверкнули, и капли слюны скатились с уголков рта.

И лишь когда Нив подняла свои хрупкие, покрытые синяками руки и с неожиданной ненавистью бросилась на нее, Моргана наконец сумела закричать.

ГЛАВА 24

Ундина думала о Рафаэле.

— Последнее, что я создам перед смертью, это дыра, — сказал он на той лекции, на которой однажды в Нью-Йорке Ундина присутствовала вместе с матерью и впервые увидела его. Сначала она немного похихикала — заявление слегка отдавало порнографией, но потом поняла, что он говорил о могиле.

Рафаэль создавал многие вещи — дыры, пирамиды, океаны и горы, из дерева и льда, из цемента и камней, из красящего пигмента, теневым методом и травлением. Потом он выводил их цифровыми чернилами на огромных жидкокристаллических экранах, создавая запутанные, перекликающиеся друг с другом комбинации, которые, по мнению Ундины, мог сотворить лишь обезумевший компьютер. Крошечные фрагменты двигались по картинам, пронизанным желтоватым прохладным светом. В результате получалось отражение плоского, жалкого и жуткого мира. Глядя на него, Ундина думала: «Какое счастье, что я не живу там. Интересно, кто вообще мог бы жить в таком мире?»

Вот тут бы ему поработать, думала Ундина, проходя мимо широкого, плотного, молочно-голубого холста озера Мичиган. Мне бы тут поработать…

Она направлялась к розовому саду в центре Грант-парка — шофер такси объяснил ей, куда идти. Еще не доходя до озера, она увидела в траве небольшую, размером не больше листа орегонских эвкалиптов, дохлую серебристую рыбку. Самостоятельно рыбка не могла забраться так далеко от воды — должно быть, ее выронила из клюва какая-то птица. Муравьи уже съели рыбьи глаза и теперь безмолвной колонной топали внутрь ее тела через дырку в жабрах. Ундина подумала о Рафаэле и представила себе эту картину: серебристая рыба, колонна муравьев, и все это далеко, слишком далеко от озера.

Так иной раз удается перенестись из реального мира в тот, что на картине, так рождается замысел. А что касается самой Ундины, то она уже не знала, на какой стороне границы между реальностью и замыслом находится.

Стояло позднее лето, и лишь несколько увядших лепестков болтались вокруг сморщенных ягод шиповника. Не было заманчиво приглашающих присесть скамеек, а чикагский розовый сад — в отличие от того, которым гордился Портленд, — выглядел очень скромно. Долго осматривать тут было нечего, поэтому Ундина просто остановилась, скрестив на груди руки, и стала глядеть на небоскребы, на верхушки деревьев вдалеке, на голубое озеро внизу. Периодически она окидывала взглядом кусты в поисках темнокожей женщины, которая еще вчера подавала ей содовую на высоте тридцати тысяч футов.

Определенно, если бы женщина находилась здесь, она бы уже подошла. Определенно Ундина не верила в возможность этой встречи. Девушка посмотрела на часы, потом вытащила салфетку из кармана и еще раз взглянула на аккуратные черные буквы, слегка размытые на концах, там, где смазались чернила.

— Я рада, что ты пришла.

Услышав рядом с собой звонкий голос, Ундина подняла глаза. Это была она — Дебби, Донна, или как там ее звали? — та самая, которая продавала химикаты, разъезжая по миру, ее соседка по самолету, имеющая мужа по имени Майк и проблемы со зрением во время перелетов. Она еще предлагала Ундине глазные капли, от которых та отказалась. Голос у нее вчера был другой, зато и теперь она держала ту же самую сумочку, черную и блестящую, опустив в нее свою бледную, веснушчатую, костлявую правую руку. Сердце Ундины ухнуло в пятки, внутри что-то оборвалось. Она развернулась и бросилась бежать.

Ее заманили в ловушку. Она снова попалась на удочку. Если их агенты даже в самолетах, если они смогли вычислить Ундину, пройти по ее следу…