Посредники

Она вздернула подбородок, но брат не двинулся с места.

— Ты должна рассказать мне, что происходит, — потребовал он.

Моргана вздохнула, изо всех сил притворяясь обеспокоенной сестрицей, хотя в каждом ее движении невольно прорывалась плескавшаяся в ней ненависть. Она хотела, чтобы К. А. убрался с дороги. Немедленно.

— Тебе не стоит пускать ее в свою жизнь, и мне, разумеется, тоже. Это действительно полное безумие.

Брат продолжал молча смотреть на нее.

— Мы сможем поговорить об этом на работе, — попыталась убедить его Моргана.

Он только крепче прижался спиной к двери.

— Ты никуда не пойдешь, пока не скажешь, что тебе известно о Нив.

Выражение на лице брата разбило бы ей сердце, если бы в этот момент было что разбивать.

— Я — ничего — не — знаю, — процедила Моргана сквозь зубы.

Внутри пробежал холодок. Она стояла в той самой кухне, которую так хорошо знала, в которой они столько вечеров проводили вместе с К. А.: мыли посуду, перекидывались шуточками, затевали мыльные битвы. Теперь он загнал ее в угол, и она чувствовала ярость загнанного в угол дикого животного.

Она сама еще не успела ничего понять, как крайний нож соскользнул с магнитного держателя и в броске разрезал воздух.

К. А. с отвалившейся челюстью отскочил от двери, изумленно глядя на нее. Лезвие воткнулось в нескольких дюймах от края дверной рамы, именно там, где он стоял мгновением раньше. А Моргана тут же метнулась к двери вслед за ножом.

— Ты что… — К. А. бросил взгляд на сестру, стоявшую теперь рядом с ним. — Ты только что швырнула в меня нож?

— Нет, — ответила она, крепко вцепившись в дверную ручку. На этот раз она говорила правду.

Пробежав по подъездной дорожке, она завела машину и нажала на газ. Угол Первой и Эш-стрит — вот все, что сейчас имело значение. Черный «мустанг», последовавший за ней, она не заметила.

V

УНДИНА

ГЛАВА 22

— Стручковая фасоль.

Ундина почувствовала мягкую руку на своем плече. Она перекатилась на другой бок, но рука не отпускала.

«Убери. Убери ее».

Ундина спала. Она отметила про себя, что это мамина рука, и обрадовалась, но вставать не хотелось. Хотелось остаться в постели и видеть сны о… что же ей приснилось-то? — цветочной пыльце… туманном небе… кораллово-розовых лепестках на фоне небесной синевы.

— Фасоль готова, солнышко, — снова прошептала мама. — Пора вставать.

Ундина начала вспоминать, распутывая клубок вязких мыслей. Самолет. Разлитая содовая. Отец, встречающий ее. Машина, едущая в темноте. Огни на воде. Потом дом, но не ее, чужой. Она открыла один глаз, второй. Триш Мейсон сидела на краю незнакомой Ундине постели, одетая в темно-серый шелковый свитер. Ундина почувствовала прилив нежности и села, чтобы обнять мать. За ее спиной яркое солнце проникало через окно с белыми занавесками, а в вазе на прикроватном столике стояла розовая роза.

«Завтра утром. Розовый сад. Грант-парк».

— Который час?

Триш, должно быть, почувствовала, как заметался взгляд дочери, потому как дотронулась до ее лба — сначала ладонью, потом тыльной стороной кисти.

— Точно не знаю. Примерно половина десятого. Ты в порядке, дорогая? У тебя температура?

Ундина покачала головой.

— Я в порядке… мне намного лучше… Я… просто должна знать, который час. Обещала позвонить кое-кому в… в десять. Уже есть десять?

Триш вздохнула.

— Сиди тут. Я посмотрю на будильник в спальне. — У двери она обернулась. — Уверена, что с тобой все нормально?

— Мама, я просто хочу знать, сколько сейчас времени.

Мама вышла за дверь и двинулась по коридору. Ундина услышала, как Макс взбирается по ступенькам, зовет отца, который, должно быть, готовит на кухне завтрак.

— Девять двадцать три, — крикнула из соседней комнаты Триш и направилась снова к Ундине — чтобы сесть на край ее постели, как она обычно делала, и поговорить, спросить, как прошел полет, просто побыть вместе.

Только вот Ундина уже соскочила с кровати и принялась натягивать одежду, ту же самую, в которой приехала прошлой ночью. Трусики, бюстгальтер, джинсы, тунику с капюшоном, куртку. Когда мама вернулась, Ундина засовывала ногу в теннисную туфлю.

— Что происходит? Ты зачем обуваешься?

— Мне… мне нужно…

Что, черт возьми, ей было нужно? Взгляд Ундины заметался по маленькой комнате в поисках второго носка, который, как оказалось, спрятался под кроватью.

— Мне нужно встретиться со школьной подругой, она приехала сюда на каникулы… в Эванстон.

Она мучительно подыскивала имя и в конце концов выбрала девочку, которую смутно помнила по занятиям гимнастикой в восьмом классе. Она еще здорово играла в кикбол.

— Это Лисса. Лисса Гриффитс. Я обещала ей встретиться, а она может увидеться со мной только этим утром. Вернусь через пару часов.

— Что? — Стоявшая в дверях Триш растерянно опустила руки. — Зачем ты сейчас убегаешь? Что за Лисса Гриффитс? Ты никогда о ней не говорила. Что происходит, Ундина? Ты же только что приехала. — Триш шагнула к дочери, в нарастающем волнении всплеснула руками. — Нам нужно поговорить.

Ундина кивнула, избегая маминого взгляда и торопливо запихивая вторую ногу в туфлю.

— Я знаю. Я тоже хочу. Хочу поговорить с тобой. Просто мне нужно встретиться с этой девочкой. Лизой… То есть Лиссой. Я должна была сказать вам про нее. Это моя новая приятельница.

Господи, врать она совершенно не умеет.

— Она классная, — добавила Ундина невпопад. — Лисса просто классная. Помогает мне по физике. Ты же знаешь, у меня с физикой беда.

Ундина понимала, что сейчас ей лучше заткнуться, пока она не изложила полную биографию Лиссы, включая различные победы на олимпиадах по физике, правдоподобные хобби (любительская видеосъемка, сквош) и планы насчет поступления в колледж после летних каникул, которые она проведет, катаясь на яхте возле северо-западного побережья. Схватив со стола кошелек, Ундина подлетела сбоку к матери, быстро поцеловала ее, прежде чем Триш успела сказать что-либо еще.

— Передай папе, ладно? Я буду дома к часу… и не беспокойся, — добавила она таким тоном, который любую мать заставил бы беспокоиться.

Крепко обняв растерянную Триш, Ундина прыжками преодолела лестницу и понеслась туда, где, как ей смутно помнилось с прошлой ночи, располагалась входная дверь. Она в Чикаго. Надо не забыть взглянуть на номер дома и название улицы. Она надеялась, что мама не побежит за ней, но это не слишком ее волновало. Нужно добраться до розового сада, чтобы встретиться с кем-то, кто должен прийти туда.

Сон, который она видела, — про небо и пыльцу, про синь вокруг — абстрактный и загадочный, маячил где-то на краю сознания, ускользал, но в то же время не давал забыть о себе — ощущение было такое, как будто пытаешься вспомнить чье-то имя или восстановить в памяти обрывок мелодии. Но именно сон подсказывал ей, как нужно действовать.

Отец даже не успел выйти из кухни, как Ундина выскользнула через парадную дверь.

— Пока, Макс, пока папа, встречаюсь-с-подругой-вернусь-через-пару-часов!

Она понятия не имела, где находится розовый сад или Грант-парк, но, окинув взглядом улицу и запомнив адрес — Эмерсон-стрит, дом 727,— приметила на углу круглосуточный магазинчик и решила, что необходимую информацию можно получить там. Или вызвать такси. Если кто-то и должен встретиться с ней, как говорилось в записке, он подождет.

С озера подул ветер. Не привыкшая к холоду Ундина зябко потерла руки и сунула их в карманы куртки.

Сотовый. Она забыла сотовый, но решила не возвращаться за ним домой. Пальцы погладили край бумажной салфетки, с прошлой ночи лежавшей в кармане, но перечитывать записку она не стала. Что, если надпись была сделана лимонным соком, как в книжке «Шпионка Хэрриэт», и уже исчезла?

«Завтра утром, — прошептала Ундина, — в розовом саду».

Она глянула на часы: 9.34.

— Легка на подъем, как никогда, — сказала она себе и перешла на бег.

* * *

«Угол Первой улицы и Эш-стрит, — написал Никс в своем сообщении. — Сейчас». Сейчас уже, безусловно, наступило, а Морганы все не видно.

Он стоял на краю тротуара в нескольких ярдах от намеченного места встречи, прячась за деревом, чтобы не бросаться в глаза, зато сам отсюда мог видеть двери бара «У Денни» и входивших в него прохожих обоего пола. Протащились несколько ханыг, но большая часть пешеходов шли с противоположной стороны. Даже алкоголикам требовался сон — и каждые несколько минут кто-нибудь из посетителей бара, сгорбившись и, как правило, зажигая сигарету, неровной походкой спускался со ступеней и сворачивал налево, к старинной части города.

Он постарался уйти из сквота потихоньку, чтобы не разбудить Финна или Эвелин. Однако кудрявая Эви уже ждала на выходе, держа приготовленные для него шоколадный батончик и фонарик.

— Будь осторожен, — велела она.

— Буду, — пообещал он без обычного сарказма.

Эвелин мягко улыбнулась и забралась обратно в палатку.

С тех пор прошло сорок минут.

Никс бросил последний взгляд на обе улочки и газон, тянувшийся вдоль реки, но ничего особенного не увидел, кроме бегающих с утра яппи из Перл-дистрикт, и пошел к бару. Черта с два он будет ждать Моргану. Хотя что-то в этом уравнении ему не нравилось. Он не привык доверять людям, а уж тем более не собирался доверять Моргане д'Амичи. Эти хрустальные глаза, эти тонкие, тугие губы… Никс ускорил шаг, тряхнул головой. Если она не придет, это не его вина.

Он уже готов был шагнуть на тротуар перед баром, когда услышал шелест джинсовой ткани и за спиной у него оказалась Моргана — в джинсах, темной жилетке, кроссовках и белой бейсболке. Ее лицо было непроницаемо, и Никс мысленно задал себе вопрос: значит ли это, что она боится не меньше его?

— Ты где был? Я уже десять минут жду! — возмущенно воскликнула она, но Никс не сводил глаз с бара и не сбавлял шага.

— Держи язык за зубами. — Приказ сорвался с его губ прежде, чем он успел его осмыслить; впрочем, он знал, что это правильное решение.

— Нам туда. — Он кивнул на бар.

— В эту крысиную дыру? — фыркнула Моргана. — Мог бы предупредить, я бы хоть ботинки надела…

— Я сказал, молчи! — Никс остановился, и она едва не врезалась в него. — Слушай. Когда мы войдем в бар, иди за мной прямо в мужскую уборную, как будто мы знаем, куда идти, и, ради всего святого, не разговаривай!

Морщинки на ее губах обозначились резче. Никс внезапно ощутил, что не может выдохнуть. Наконец Моргана кивнула, и все пришло в норму.

— Отлично, — сказал Никс. — В мужском туалете есть люк в полу, который ведет в Шанхайские туннели. Ты поняла, о чем я говорю?

Моргана еще раз машинально кивнула и отвернулась.

— Если мы разделимся, — продолжал он, — ищи свет. Там будет выход. Дневной свет. Яркий. — Он пожал плечами. — Не знаю, что еще тебе сказать. Ты…

— Сама по себе? — В ее голосе слышалась утренняя хрипотца. Она усмехнулась, приподняв одну бровь. — Мы даже сексом еще не занимались, а ты уже планируешь бросить меня, сразу после завтрака.

— Что-то вроде того.

— Не беспокойся, — ровным голосом продолжала она. — Не ты один хочешь найти Нив.

Никс поймал ее взгляд — дерзкий, но полный странного спокойствия. Он отчего-то забыл или недооценил то, что не он один был… подменышем. От этого слова накатила тошнота, и он пожалел, что тут нет Ундины. То, что она не пришла, — это его вина.

— Да-да. Правильно, — ответил он.

— Чертовски точно.

И, словно услышав звук стартового пистолета, они оба повернулись, вспрыгнули на тротуар и стали подниматься по ступеням бара «У Денни».

* * *

Дверь под мостом, сказал Рафаэль. Ищи дверь под мостом.

«Используй ее, а не ту, что „У Денни“. Та слишком опасна».

«Резатели сейчас будут контролировать территорию».

«Все должно было происходить иначе».

Последняя фраза крутилась в мозгу Мотылька, словно заело пластинку, всю дорогу до Бернсайдского моста, пока он шел, от стылого утреннего воздуха спрятав руки в карманы.

«Все должно было происходить иначе».

Рафаэль часто повторял эту фразу, когда излагал Мотыльку и Блику теорию.

«Взять, например, „пыльцу“, — вспомнился Мотыльку давний разговор. — Мы использовали ее только для того, чтобы поддерживать у зверушек счастливое расположение духа, а теперь ее производят в огромном количестве и распространяют по всему миру. Я знаю, что это важно для исхода. — Рафаэль тогда вздохнул и покачал головой. — Мы должны увеличивать нашу численность. Но мне это не нравится. Было лучше, когда нас насчитывалось меньше. Гораздо лучше…»

Тут он останавливался, и каждый урок заканчивался мрачным выводом:

«Все должно было происходить иначе».

Теперь Мотылек понял, что его старый проводник имел в виду.

Прошедшей ночью вся история, излагаемая за бесчисленными чашками кофе, наконец-то стала ему ясна.

— Я больше не пью кофе, — сказал Рафаэль между четвертым и пятым эспрессо. — Для меня теперь… слишком. Но сегодня он мне нужен. Уверен, что не хочешь чашечку?

Мотылек молча покачал головой. Рассказ Рафаэля потряс его настолько, что и без кофе он, казалось, теперь целый год не сможет заснуть.