И в первом, и во втором случае оставались непонятки с отсутствием необходимости справлять естественные процессы освобождения организма от продуктов жизнедеятельности. В общем, странно это…
Добравшись до дома старосты, я притаился возле окна, из которого доносились голоса. Понаблюдав за сытной вечерней, а скорее, уже ночной трапезой его семьи и дождавшись, когда глава деревни вместе с вооружённым мечом мужчиной примерно моего возраста направился к лестнице на второй этаж, пробежался по стене и быстро нашёл помещение, выступавшее, судя по столу, заваленному бумагами, аналогом рабочего кабинета.
– …скажешь, старший сын? – видимо, продолжая ранее начатый разговор, закончил глава семейства, обращаясь к мечнику. Закрывал за ним дверь, а затем, поставив шестиугольный стеклянный фонарь с ручкой на стол, достал щепку лучины и, запалив, принялся зажигать расставленные то тут, то там свечи.
– Да давно пора её гнать! – в сердцах прорычал черноволосый мужчина, с чувством приложив кулаком по стене. – Ничего хорошего от айндзуры ждать честным людям не следует!
Что удивительно, говорили живущие здесь люди далеко не на русском, английском или немецком, которые я знал, а на языке, который можно было назвать азиатским. Судя по интонациям, это был не китайский, скорее японский, а в связи с отсутствием совсем уж знакомых современному человеку слов – корейский. Ну, или что-то типа того.
Однако, как ни странно, я его понимал и даже сам, потренировавшись после вчерашней ночной вылазки в лесу, смог разговаривать. Правда, для этого словно пришлось что-то в себе сломать, или, точнее, пробить некий барьер. Вот я вроде бы произношу слова на русском, усилие – и уже говорю на местном. Хотя при этом не потерял способности переключаться на известные мне языки.
– Она единственная знахарка в деревне! – насупился старик. – И тебе ли не знать, старший сын, что всё, в чём её обвиняют, ни разу не подтвердилось.
– Ерунда! – отмахнулся его собеседник, проходя вглубь комнаты и усаживаясь на кресло. – Она айндзура и не может быть непричастна к нашим бедам. Просто не в силах обычных людей найти доказательства и…
– Старший сын, – устало прервал его староста, занимая кресло напротив. – Айндзуры такие же люди, как и…
– Не надо душеспасительных бесед, отец! – рыкнул мужик. – Мне хватает их в городе! Мы с тобой люди от земли, у нас чёрные волосы и сильная кровь! Мы здесь власть! Это наше селение, мы…
– Я на одну четверть айндзура, ты на одну шестнадцатую! – устало проговорил глава деревни. – Да, в нас сильна правильная кровь, но ты готов выгнать своего брата Вальгарда, который родился от пришлого!
– Не смей мне трогать брата, старик! – внезапно взъярился мечник. – Он наш по крови! Его родила моя мать! Пусть у него и не чёрные волосы…
– Так и Васка наша! – припечатал по подлокотнику староста. – Её бабка – твоя родственница! И…
Он ещё что-то втирал своему отпрыску, а я зацепился за знакомое имя. Васка! Васелеса! Так что, получается, местные жители сербы? Ну, или их копия в другом мире. Хотя староста упоминал Вальгарда, а это звучит уже как-то по-скандинавски.
– Нет! Она чужак! – рявкнул мужчина, подавшись вперёд.
– А может быть, ты так относишься к ней, потому что она дала тебе от ворот поворот? – мягко, по-отечески проговорил глава деревни. – Ты, главное, скажи мне, старший сын, а мы уж…
– Сам разберусь! – окрысился мечник.
– Сам так сам, – нахмурившись, безразлично ответил староста и, пожевав губами, строго добавил: – Но травить мне её заканчивай! Другой знахарки в округе нет!
– И без неё проживём! – опять рявкнул его сынок и, вскочив, быстрым шагом вышел из комнаты, напоследок прошипев: – А если ты не чтишь заветы предков, то я сам с ней разберусь! Сейчас! Всё зло от айндзур!
И зло хлопнул дверью, отчего в помещении погасло несколько свечей, а огоньки остальных взволнованно затрепетали.
«Зашибись здесь жизнь у девки… с карманными деревенскими нациками!» – подумал я, ни секунды не сомневаясь, о ком шёл разговор.
Определения, используемые в родном языке, были встроены в речь местных вместо местоимений и многочисленных именных суффиксов. Так что, слыша «она», «её» и прочее, я воспринимал их как «девушка-блондинка» или «чужачка со светлыми волосами», а при произнесении имён ещё и отношение к объекту разговора. Мой мозг каким-то образом переваривал всё услышанное в удобоваримый русский язык, хоть я и примечал некий акцент.
– Дурак, – прошипел староста и медленно поковылял к шкафу, под завязку заполненному свитками, а затем закрыл глаза, плотно сжав губы, и, простояв так несколько секунд, добавил: – Не дай тебе боги действительно совершить глупость. Нет, дурак – это я. Но будь что будет.
Мне, в общем-то, этого хватило. Минут через пять мужик вышел из дома, а я последовал за ним. Двигался он целенаправленно к покосившейся избушечке блондиночки, которую сегодня шерстил вместе с отцом. К тому же не понравилось мне то, как он судорожно теребил рукоять меча.
«Ну, и что делать?» – задал я себе вопрос, скользя в глубоких угольно-чёрных ночных тенях следом за мужчиной.
Задумал он явно нехорошее, так что стоило спасать девчонку от гоблинов, пока какой-то хрен с бугра не сотворил с ней невесть что. Пусть он и из её же деревни. Вот только убивать тоже как-то не хочется. Да и не факт, что рука поднимется. Всё-таки одно дело какая-то неведомая зелёная хрень, а другое – человек.
«Или всё же поднимется?..» – мысленно спросил я сам себя, как-то не обнаружив внутреннего протеста против такого кардинального способа решения проблем.
Старательно возводимые современным мне обществом тормоза и преграды против убийства себе подобных, словно отсутствовали. Но это совершенно не значило, что мне хотелось прямо сейчас взять и устроить в деревне кровавую баню. Да и мысль о расчленёнке или вообще трупах все так же вызывала отторжение.
Только сейчас я вдруг задумался над тем, что кроме мух, комаров и тараканов Владимир Распутин в своей прошлой жизни, собственно, никого никогда не убивал. Ну не считать же за реальный опыт расстрел монстров в компьютерных игрушках или сражения в виртуале. Или последнее всё же считается?
Не то чтобы прежний я был нюней или безвольным человеком, но одно дело набить кому-нибудь морду, а совсем другое – отобрать жизнь. Да я не уверен, что смог бы расправиться с тем же кроликом, не в том смысле, что ушастый бы меня заломал и, покусав, скрутил в бараний рог, а в том, получилось бы у меня недрогнувшей рукой свернуть ему шею. Жалко ведь животинку! Да и вопрос выживания передо мной никогда не стоял.
А оказавшись здесь, в этом теле… На того же белкозавра я напал с явным желанием покромсать его на тысячу кусочков. Пушного рогатого зайца завалил не задумываясь, как, впрочем, и птичку, сбитую влёт сенбоном. Да взять, к примеру, тех же зелёных обезьяноидов – грохнул не глядя, без сомнений и рефлексии, да и сейчас, можно сказать, уже профессионально наметил на мужике точки, куда буду бить, чтобы положить его в случае чего без шума, пыли и потоков крови.
«Бля, что же со мной произошло-то? – беззвучно ужаснулся я, чувствуя, как по спине пробежались холодные мурашки. – Когда о подобном задумываешься, это пугает».
Впрочем, деревенька маленькая, и размышлять дальше на эту тему времени у меня не было. Глубокая ночь, на засыпанном звёздами небосводе две луны, одна большая, раза в два больше земной, а другая чуть меньше и крутится, похоже, вокруг крупной товарки. Уверенно шагающий по безлюдной улице молодой воин, и тень в моём лице, в одно мгновение бесшумно возникшая у него за спиной.
Убивать я, естественно, никого не стал. Не понадеявшись на собственный кулак, аккуратно, но с силой тюкнул мечника по затылку небоевой стороной кусаригамы, подхватил вмиг обмякшее тело, перебросил через плечо и быстренько ретировался в огороды. Остановившись, проверил состояние клиента. Жив, курилка, хотя сознание я ему выключил качественно. Головные боли, как, впрочем, и знатная шишка, ему обеспечены, а в остальном мужик жив и здоров, а всё остальное – мелочи.
Осталось только решить, что же с ним, собственно, делать. Вначале я хотел аккуратненько уложить пациента где-нибудь недалеко от дома старосты. Мол, вышел ночью весь на нервах и с нехорошими мыслями, споткнулся в темноте о камушек, упал неудачно, вот и приложился головой. Чего только в темноте не случается с рассеянными людьми!
Однако быстрый обыск и проверка на запах содержимого сушёной бутылочки из тыквы, висевшей у него на поясе, заставили меня расплыться в улыбке. Как там говорится? «Я человек не мстительный! Отомщу и забуду, после чего опять отомщу!» К тому же желание сделать пакость гадам, обижающим малознакомую мне блондинистую красавицу, имелось, так что…
Я улыбнулся ещё шире, аккуратно закрыл пробкой и встряхнул сосуд, слушая, как плещется внутри примерно литр чего-то очень крепко алкогольного. А я-то гадал весь день, что же за фляжки такие чуть ли не поголовно носит всё мужское население деревни, изредка к ним прикладываясь.
По наивности думал, что в них вода, ведь, в отличие от женщин, почти не выходящих за частокол и работавших в основном на огородах да ухаживавших за мелкой живностью, представители сильного пола, исключая пару охранников, старосту и этого вот индивида, вкалывали за пределами поселения. Кто рубил дрова на опушке леса, кто охотился или ловил рыбу, также не углубляясь особо в чащу, но большинство гнули спину на поле, разбитом за западной рощицей, примерно в километре от главных ворот.
Что ж, план «мсти» нарисовался сам собой, оставалось только уточнить некоторые детали, а потому я, вновь взвалив тушу на плечо, стараясь не выходить под свет двух лун, а держаться глубокой тени, отбрасываемой домами, отправился к дому рыбака, а по совместительству держателя мини-коптильни. Сделать это было легче лёгкого. Живность у деревенских была какая-то некрикливая, курочки да козочки, которые совершенно не обращали на меня внимания, в чём я убедился ещё вчера ночью. А вот кабыздохов, которые вроде как лучшие друзья человека (после женщин), местные почему-то не держали. Только кошек, но ночным мелким хищницам вообще всё было до лампочки как минимум до тех пор, покуда им не наступят на хвост.
Добравшись до нужного двора и оставив клиента ненадолго отдохнуть возле лужи под заборчиком, потому как чем грязнее станет его туша, тем лучше, я отправился полюбопытствовать, чем же там заняты радушные хозяева, а в особенности крикливая баба, которая из-за пары рыбин готова была буквально вцепиться в горло бедной Васке.
Такая, как мне казалось, ночь будет не спать, охраняя семейное добро, бдительно карауля воров и готовясь в любой миг поднять всю деревню на уши. Каково же было моё удивление, когда я, заглянув в самое большое окошко, обнаружил и рыбака, и его супругу мирно посапывающими в отдельных, расставленных у разных стен кроватях. Святая простота…
Коптильня опять была заполнена и исправно чадила. Сарай с залежами готовой продукции так никто и не догадался закрыть хотя бы на простейший замок. По-моему, здесь вообще не знали, что это такое, ведь даже в домах не имелось засовов. Теперь узнают! Любой опыт полезен!
Ну что ж, оставалось, помолясь, приступить к исполнению пакости. Стянув с клиента сапоги, я как следует изгваздал их и, оставив несколько очень приметных следов и открытую калитку, вернул на ноги мечника. Разорив и слегка разломав коптильню, раскидав одуряюще пахнущую рыбу, отложил себе пару штучек и, перенеся пациента поближе, приступил к его декорированию. Совсем уничтожать установку я всё же не стал – лишнее это, да и не столько рыбака с супругой я наказываю, сколько борзого сына старосты.
Уже через пять минут господин актёр был готов к дальнейшему представлению. Щедро залитый местным алкоголем, большая часть которого отправилась ему внутрь, обеспечивая правдоподобность, а остальное на жилетку, штаны и рубаху, с перемазанным в рыбьем жиру лицом он был аккуратно уложен в сарае, в проход между стеллажами. Я же, проверив, не наследил ли сам, только в который раз поражённо крякнул.
Следов как таковых я, похоже, вообще не оставлял, если только не задавался подобной целью. А ведь, помнится, в «Тигрёнке» я действительно брал в древе талантов способность «Лёгкий шаг», где говорилось о чём-то подобном, но главной особенностью являлось игнорирование «Соловьиных полов», поднимавших шум, стоило только на них наступить. Да ещё и развивал этот талант на единицу, чтобы игнорировать ловушки с нажимными пластинами.
Хмыкнув, я ещё раз осмотрел последствия своего вандализма. Получилось очень даже реалистично! Поорав с отцом, мечник отправился делать нехорошее блонде, явно чтобы окончательно замести следы своего вчерашнего преступления в виде похищенных рыбок. По дороге накатил на грудь для храбрости, а потом ещё и ещё. Так и перебрал, забыл, зачем шёл, зато вспомнил о шикарной закуси!
Ну а дальше, господа присяжные-заседатели, вы всё можете видеть собственными глазами. Все факты налицо, или, точнее, на лице у обвиняемого! Мало того! Испортив предмет частной собственности и погубив труд целого дня несчастного рыбака, этот закоренелый преступник и алкоголик не успокоился, а, пробравшись в хранилище годовой продукции, упал, сломав своим телом хлипкий стеллаж и разом лишив хозяев почти половины заготовленных на зиму запасов!
Усмехнувшись, я раскрутил боёк кусаригамы и метнул его прямо с улицы, прямиком в основание стойки. Гирька исправно раздробила сухое дерево, ряды полок покосились и с грохотом обрушились на лежащего мечника, засыпая того дождём копчёного балыка. Сам же я в три быстрых прыжка скрылся с места преступления и, заняв позицию поудобнее, приготовился к начинающемуся шоу, за неимением вредного попкорна уплетая куда как более полезную вкусняшку, а заодно мысленно нахваливая рыбака-коптильщика. Всё-таки он в своём деле настоящий мастер.
В окне дома зажегся огонёк свечи. Тихо скрипнула, приоткрываясь, входная дверь, и давший петуха голос хозяина дома разнесся по окрестностям:
– Кто тут? Немедленно назовись! А не то я… я… У меня есть оружие!
Естественно, что ему никто не ответил. С минуту ничего не происходило, и я уж думал, что всё, фокус не удался, но тут на пороге, держа в дрожащей руке уже нормальный фонарь, появился рыбак, выставив перед собой правый кулак, в котором сжимал большой разделочный нож. За ним, то ли подталкивая робеющего мужа, то ли, наоборот, прижимаясь к нему, следовала супруга с растрёпанными нечесаными со сна волосами.
Вот пятно неяркого света выхватило из резко сгустившейся тьмы разбросанную по двору рыбу. Ещё несколько робких шагов – и стала видна повреждённая и разорённая коптильня. Секунд тридцать ушло на то, чтобы до супружеской пары дошло, что она, собственно, видит, а затем женщина взвыла белугой и, оттолкнув окаменевшего от шока мужа, бросилась к установке.
– Разорили, душегубы!!! – заорала она на всю деревню, натурально рвя на себе волосы, упала на колени. – По миру пустили… Помогите, люди добрые!
Голосила она так искренне и истошно, что в соседних домах начал зажигаться свет, а на улицу вооружённые кто чем стали выбегать полуодетые мужики. За ними уже в более приличном виде, зябко кутаясь в тёплые шали, робко выглядывали женщины, а вскоре во дворе рыбака уже толпилась, возмущённо гомоня, почти половина взрослого населения деревни. Видимо, зря я возился с сапогами мечника, деревенские почти тут же затоптали все следы. Хотя нет… один из охотников, остановившись у распахнутой калитки, с интересом всматривался в тщательно оставленный мной на клумбе отпечаток.
Надеюсь, у меня достоверно получилось изобразить, будто пьяного мужика повело и он заступил за край дорожки. И что местный добытчик свежего мяса всё же просто наблюдательный малый, а не Чингачгук Большой Змей и не Шерлок Холмс, способный определить по единственному следу рост, вес, расовую принадлежность, а также с кем сегодня спал и что ел позавчера на завтрак оставивший отпечаток человек.
Поднятый воплями прибежал и староста вместе с одним из молодых парней, которого я видел в его доме за ужином (видимо, ещё одним сыном). А склочная баба, которую скрывали от меня спины людей, выла всё это время, не переставая. Народ, притихнув, почтительно расступился перед главой поселения, а жена рыбака, увидев старшего, заверещала ещё сильнее, а затем вдруг перешла на ультразвук:
– Это всё Васка! Это она, сволочь пришлая!
Я опять напрягся. Нет, ну что это за дела? Красавица блондинка что общедеревенский козёл отпущения, или здесь, как в средневековой Европе, девка красивая, значит, ведьма?! На костёр её! Вот сейчас пойдут они к ней всей толпой, и что мне тогда делать?
Ситуацию спас тот самый охотник. Подойдя к старосте, он что-то прошептал тому в ухо, и мужик командным голосом гаркнул:
– Тихо! Молчать все, я сказал!
Начавшую было распаляться толпу словно холодной водой окатили, и почти мгновенно настала звенящая ночная тишина, нарушаемая разве что стрёкотом цикад и редкими перекликами птичек в лесу.
– Там! – уверенно заявил зверолов и ткнул пальцем в широко распахнутую дверь сарая, на которую до этого деревенские просто не обращали внимания.
– Возится кто-то… – на пределе моей слышимости громко прошептал один из мужиков.
– Неужто медведь, али кто пострашнее забрался? – ахнула одна из женщин, и словно по мановению волшебной палочки весь любопытствующий дамский коллектив дружно ретировался за невысокий заборчик.
Причём супруга рыбака, мгновенно завершив истерику, также оказалась в их числе. И уже в относительной безопасности продолжила заламывать руки и всячески демонстрировать окружающим всю глубину постигшего их семью горя. Хотя может быть, я просто несправедлив к чересчур уж рачительной и по-деревенски прижимистой хозяйке, ведь что я знаю об их жизни? Быть может, она у этих крестьян пипец какая тяжёлая, девяносто процентов собранного и заготовленного следует отдавать местному барону, а зимы здесь суровые, и для того чтобы дотянуть до весны, нужно экономить каждую крошку хлеба и жить впроголодь.
Внутри неприятно шевельнулся червячок проснувшейся совести, а успевший поголодать в начале Третьей мировой войны маленький мальчик Вова Распутин неодобрительно посмотрел на старшую и изменённую кем-то неведомым взрослую версию своими большими небесно-голубыми глазами.
«Ну уж нет! – одёрнул я сам себя, давя рождающуюся в интеллигентской душе волну раскаяния. – За три несчастных балыка эта стерва готова была растерзать блондиночку, не имея при этом никаких доказательств. И явно пыталась расцарапать той лицо… Это была не прижимистость. Это жадность! Жадность и зависть, да к тому же, как я понял, замешанная на махровом национализме».
«А имеешь ли ты право их судить? – спросил меня примерный мальчик из очень интеллигентной семьи технических специалистов. – Как-то раньше ты не выступал ни за права евреев, ни против дискриминации африканцев, да даже копейки не пожертвовал на борьбу за спасение китов и дельфинов. Тебе же просто девушка та понравилась, и всё? Так ведь?»
«А с каких это пор у нас в Российской Федерации евреи плохо живут? Получше нашего, знаешь ли! А перед неграми пусть ползают те, кто водил через Атлантику корабли, битком набитые “чёрным деревом” и для кого они вкалывали на рабских плантациях, – ответил я, мысленно удивляясь подобному внутреннему диалогу. – А мои предки боролись с нацизмом в Европе, сами мы пострадали от американского коричневого неоконсерватизма! Да и вообще, меня мама с папой учили, что девушек надо защищать!»
«Ну смотри, не пожалей потом!» – тяжело вздохнул маленький Вова и исчез из моей головы.
«Бр-р-р-р… Жуть какая! – меня аж передёрнуло. – И что это, блин, было? Подступающая шизофрения или какая-то очередная мистика вроде хождения по стенам?»
Тем временем события во дворе рыбака шли своей чередой.
– Не медведь это, – произнёс охотник, прокравшийся до этого к открытой двери в сарай и вернувшийся назад, после чего уверенно добавил: – Человек! Храпит он там.
Женщины, до этого успокаивавшие наслаждающуюся всеобщим вниманием, показательно страдающую соседку, мгновенно потеряли к ней интерес и быстренько перетекли обратно к основной массовке, тут же включив возмущённое квохтанье. Мужики, хранившие суровое молчание, словно по команде начали гомонить.
– Эскильд, разберись, – перекрикивая толпу, приказал староста, сопроводив фразу кивком, обращаясь к массивному босому мужику, одетому в одни холщовые штаны, зато сжимающему в руке копьё.
Этого перца с длинными, свисающими сосульками усами и бритым черепом, только из-за отсутствия чуба не имеющего права на звание почётного запорожского казака, я, можно сказать, знал. Как я понимаю, это был один из двух профессиональных воинов деревни, если, конечно, таковым не считался ещё сын старосты. Его основная задача заключалась в том, чтобы грозно хмурить отсутствующие брови у главных ворот, демонстрируя всем своим видом несокрушимую мощь военных сил всея деревни, ну и иногда гонять малышню, которая так и норовила выбраться из поселения на оперативный простор. А, собственно, больше он ничем за полтора дня моих наблюдений и не занимался, курсируя от своего поста домой и обратно, изредка прикладываясь к тыкве, болтающейся на поясе, и ровно в полдень устраивая перекус снедью, которую приносила ему молоденькая чернявая девушка.
«Это мы мигом!» – мысленно прочитал я шевелящиеся губы здоровяка, хотя вовсе и не полагался на то, что угадал его ответ.
Отдав соседу копьё, последовательно размяв кулаки, а затем и плечи, повращав шеей, он, набычившись, направился прямиком в сарай. Толпа подалась вперёд и напряжённо затихла. Вот из постройки послышался его рык, приглушённый грохот, от которого супруга рыбака тоненько взвыла, и секунд через тридцать под ноги собравшимся с воплем выкатилось помятое тело.
– Это же… Бергрен, – удивительно громко в наступившей тишине раздался голосок одной из женщин, а староста с тихим стоном прикрыл лицо ладонью, глядя, как его сын, с трудом, шатаясь, пытается подняться на непослушные ноги.
– Ах ты ж паскудник! – с ходу переходя на крик, взвилась первой пришедшая в себя хозяйка двора, а затем, растолкав собравшихся, разъярённой пантерой набросилась на так и не очухавшегося парня. – Гад! Ирод! Разорил! По миру пустил, кровь твоя поганая! Я всегда говорила, что однажды ты покажешь своё истинное лицо! Айндзурский выродок! Думаешь, все забыли, кто был твоим прадедом…
Взбешённая женщина повалила вяло сопротивляющегося парня, трепля его за волосы и царапая ногтями лицо, а затем схватилась было за нож, болтавшийся на поясе, но тут уже очнулись от стопора деревенские. Споро оттащили визжащую жену рыбака, а вот парню помогать не спешили, да и к старосте отношение поменялось.
Вокруг главы деревни мгновенно образовалось пустое пространство. Хмурые насупленные лица повернулись к неподвижно стоящему человеку. Наконец, староста убрал руку от лица и спокойным взглядом обвёл окруживших.
– Бергерна отведите в мой дом и все расходитесь, – уверенным голосом приказал он. – Завтра будем…
– Не по закону это, Эрленд, – произнёс кто-то из мужчин, при этом употребив именной суффикс, грубо говоря, обозначающий «чужак», «пришлый», вместо уважительного, как к начальнику.
– Что законно, а что нет, решаю здесь я, – холодно отбрил его глава деревни.
– А не много ли ты на себя берёшь, айндзура? – закричала одна из женщин, прячась за широкими мужскими спинами. – Отобрала ваша семейка власть у честных людей, а теперь командует, как вздумается. Да ваш этот частокол нам и даром не надо, предки без подобного обходились – и мы проживём!
– Да! – одобряюще заорали вокруг.
– Несправедливость!
– Жить надо, как деды жили! А всё зло приходит с айдзурами!
– Гнать вас из Гедспора надобно!
– Гнать!
– Молчать! – визгливо рявкнул староста, обводя лица людей бешеным взглядом. – Бунтовать вздумали?! Моего великого деда над вашим поганым стадом поставил сам Ульрик Третий Великолепный, и указ его ещё никто не отменял…
«Ага! – подумалось мне, с удовольствием наблюдающему за происходящим. – Только касался он, скорее всего, одного-единственного чинуши, после чего про этот медвежий угол благополучно забыли. А тёплое местечко твоя семейка просто прихватизировала, пользуясь безграмотностью крестьян».
– И не вам, черноногие гнезеты, против королевской воли идти! – продолжал разоряться староста. – Я сказал, Бергерна быстро и со всем почтением отвести в мой дом! А самим не сметь и носа до утра за порог показывать, иначе завтра же в столице узнают о вашем бунте, а послезавтра вы будете вместе со своим никчёмным потомством болтаться в петле как государевы преступники!
После чего развернулся и уверенно зашагал в сторону своего подворья, а из толпы, секунду назад готовой взорваться, будто вынули стержень. Всего какая-то пара нелепых угроз, и люди покорно присмирели, мечника аккуратно подняли на ноги и заботливо повели вслед за отцом. А остальные жители, в том числе и рыбак с супругой, быстренько вернулись в свои дома.
Оставалось только покачать головой и задуматься над тем, а не так ли, случаем, было у нас в царской России и в Европе? Скорее всего, нет. Как-то… нереалистично это.
Подежурив под окнами селян и послушав их разговоры, ещё больше в этом убедился, потому как вели они себя так, будто ничего и не произошло. Ни тебе возмущения, ни кухонных посиделок за рюмочкой чего-нибудь крепкого со стенаниями души над тем «как спасти Родину». Ничего!
Разве что было несколько разговоров у тех, кто помоложе, на тему: раз королём было поставлено, значит, свято! А мы, гнезеты, чтим законы предков. Да и вообще, в деревне же живёт айндзура Васка! Её отец сам сюда переехал, а значит, всё зло от неё! Вот помнишь, в начале лета у Трины и Овольда сыночек на речку сбежал да и утонул – так вот, всем известно, что она в том виновата, ведь кроме как мимо её халупы через дыру в частоколе в ту сторону не пройти!
Если честно, я от такой логики прихренел! Вот уж реально стадо. И ведь ни слова о колдовстве, ворожбе или сглазе. Просто блондинка виновата в смерти ребёнка, потому что мимо её дома нужно пройти, чтобы попасть на речку, ни больше ни меньше! Не родители, недосмотревшие за чадом. Не охранник, прошляпивший малыша. Не взрослые, которые знают о дыре в частоколе, но не считают нужным его подлатать. Во всём виновата Васка! Тупо потому, что её отец когда-то здесь поселился, будучи неким айдзурой.
На всякий случай подежурил немного возле дома блондиночки. Мало ли какие дурные мысли придут ещё в голову деревенским. Но прошёл час, два, а желающих подпустить девушке красного петуха так и не появилось, посему я смотался на ту самую речушку и быстренько отмылся от следов более-менее успешно проведённой операции. Хотел было искупаться, но не решился, подумав о возможном наличии в воде какой-нибудь мифической живности. Тех же русалок, что славянских утопленниц, что евро-американской Ариэль с рыбьим хвостом!