Помоги проекту - поделись книгой:
Валечка караулила Лису у ванной. Лиса даже сквозь шум воды слышала ее причитания, сливающиеся в обычную Валечкину утреннюю мелодию. Мама велела Валечке стеречь дочь, потому что боялась, что в такой важный день Лиса непременно все испортит, и Валечка (любимая, нежная) превратилась в одного из про-псов, жрущих людей на границе с Кварталами. Лиса умывалась, Валечкино бормотание сгущалось, и Стена, огораживающая Город, навалилась на комнату, на саму Лису, еще немного – и рухнет. Хватит.
– Прекрати! – Лиса почти пришибла Валечку дверью, когда выходила. – Достало твое завыванье. Никуда я не денусь.
Лиса и за пределами кухни старалась во всем Валечке угодить, но иногда она специально изображала наглую хозяйку, и Валечка дула губы на Лисин вздернутый нос. Каждый раз, когда Валечка выполняла мамины порученьица, это походило на маленькое предательство.
– Ну-ну, дела, ты и не красилась толком, так и пойдешь с больным лицом? – Валечка попыталась ущипнуть Лису за щеки, чтобы те зарумянились, но Лиса вцепилась культей в Валечкину руку, и та, крякнув, отступила на два шага. Лиса все еще держала.
– Так и пойду. – Указательный и большой пальцы продавливали кожу, Валечка нукала уже жалобно, Лиса все выкручивала культю, будто хотела намотать на нее Валечкину дряблую кожу. – Скажи спасибо, что я вообще здесь.
Валечка приседала и хныкала. Валечка начала пятиться. Валечка заморгала часто-часто и заплакала. Лиса отпустила.
– Ты страшная, Лиска, – сказала Валечка и выбежала из комнаты, прижимая покрасневшую руку к груди.
Лиса рассеянно дотронулась до лица: от недосыпов она и правда стала зелено-бледной.
Если бы не Данте, Лиса ни за что бы не согласилась. Незадолго до Аукциона реципиенты встречались с представителями Аукционного Дома, где им рассказывали об особенностях операции, возможных рисках и последствиях, выдавали результаты предварительных исследований. В отдельных случаях встречи проводились индивидуально. Лиса знала, что особый порядок существует, поэтому и предложила Адриану требовать и его тоже – увеличить шансы было не лишним. Данте хотел, чтобы Лиса разведала обстановку, осмотрелась, словом, ничем не выдала, что они удумали сорвать Аукцион.
Они с Данте лежали в постели, Лиса разглядывала резной потолок и улыбалась тому, как забавно дергается хрустальная люстра. Этажом выше Адриан устроил концерт в честь самого себя и изо всех сил лупил по барабанам, и совершенное отсутствие ритма его не заботило. Дворец дрожал, Данте закатывал глаза, а Лиса не переставала улыбаться – все ее радовало и удивляло в квартальном мире. Тогда Данте и сказал:
– Консультация должна состояться. Веди себя как обычно. Не привлекай внимания.
– Я поняла. – Она потянулась.
Лиса не знала, как объяснить, что, если она запросто согласится, это как раз и насторожит родителей. Но это была ее проблема, она не хотела облажаться.
Данте плотно задергивал шторы, когда Лиса приходила. Ей нравилось прятаться за размытым смогом светом, нравилось, что они не обсуждали то, чем занимались. В Городе Лиса повсюду рыскала, лишь бы разузнать что-то о Данте: она собирала его по частям, для себя. Об отщепенцах говорили мало, Лисе попадались отдельные отрывки его жизни до Кварталов. Даниилу Краевскому (его настоящее, вернее, старое имя Лиса выцепила у Валечки) было больше ста лет. Его отец был главой ЕУГ (Единой Ударной Группы, правоохранительного органа Города), мать – хирургом, но оба они давно умерли. Даниил пошел по стопам отца, отслужил несколько лет (вот откуда поставленный голос), один год даже командиром отряда, а потом ушел. В *119-м для Города Даниил Краевский официально перестал существовать. Складывая эти кусочки в голове, Лиса садилась за рояль и одной рукой пробегала по клавишам. Случайная мелодия вспыхивала и стихала, запечатывая в себе все, что относилось к Данте. Впервые за три года Лиса начала играть (не играть, конечно, скорее поигрывать), и только благодаря знакомым звукам она оставалась спокойной, делая вид, что недосказанности между ними ее не трогают. У Лисы получалось выглядеть равнодушной, почти не касаться Данте после секса и не засматриваться на его профиль, пока он вез ее обратно к посту. Лисе все это удавалось. Не без труда.
После того как все случилось впервые, они договорились провести черту – всего одну черту, которую неосторожно переступили. Из черты надо бы выстроить забор, целую стену выше той, что отделяет Город от Кварталов. С тех пор они делали это еще много раз, но про черту не заговаривали, хотя ее присутствие чувствовалось так ясно, она была практически осязаема. Возможно, поэтому они по очереди перебрасывали мячик ответственности. Лису грело ощущение неправильности, от мысли, как неуместна, вредна и неосторожна их связь, у нее по телу растекалась истома, и на некоторое время Лиса даже забывала о Лилит. Чаще месть, наоборот, связывала их крепче. Данте о своей не рассказывал, его выдавали их долгие обсуждения душ, которые неизбежно выводили чрезмерно уравновешенного Данте из себя. Лиса заметила, как в раздражении коверкается его голос, и поняла: у мести Данте тоже есть имя.
– Пошли посмотрим? – Не дожидаясь ответа, Лиса натянула штаны.
Трусы все еще были влажные и терли промежность. Лиса поморщилась. После секса собственное тело ненадолго становилось чужеродным и даже противным.
– Что? Куда?
– Как он играет!
Данте усмехнулся и кивнул на потолок: люстра продолжала вздрагивать.
– Ты в курсе, что к Королю не пускают кого попало?
– Это ты кто попало?
Данте смотрел на нее дольше, чем нужно, может, ему тоже было неприятно – так совесть шептала о том, чего никогда не было, и вот опять.
– Вы совсем?! – взревел Адриан, когда Данте собственным ключом отпер дверь в королевские покои.
Лиса осторожно шагнула вперед, и у нее перехватило дыхание: стены и потолки в лепнине, люстра еще ярче, чем у Данте. Повсюду кучи хлама, бутылки из-под «Кома-Тозы», спертый потный воздух. Посреди этого действительно королевского бардака сидел Адриан за барабанной установкой.
Лиса еще не видела Адриана во Дворце во всем королевском величии, и Данте не уставал повторять, что Адриан в этих комнатах – квинтэссенция квартального колорита. «Ты таких Королей еще не встречала», – подмечал он с ласковой снисходительностью, и Лису колола ревность. Данте правда считал Адриана особенным. «Я никаких не встречала», – огрызалась она в ответ.
И вот Лиса его увидела. Тощий, в кожаной куртке на голый обтатуированный торс, вытянутое лицо и зеленые глаза, обведенные черными кругами. Грязные волосы зачесаны назад, сверху – самая настоящая корона. Адриан потряс над головой барабанными палочками:
– Третью пару разъебал, ты прикинь?
Адриан выглядел таким нелепым и непосредственным с этими палочками, а еще он смотрел на Лису по-доброму, когда она потом несколько часов кряду учила его, оставив барабаны, ласково жать на клавиши рояля, что пылился в углу. Больше таких глаз она у него не видела.
Вот ради чего Лиса возвращалась в Кварталы. С каждым разом ей все лучше удавалось не замечать грязь, вонь, крыс и смерть, которая в Кварталах росла и жирела – столько было работы. Но здесь и смерть ощущалась иначе, не холодной, как в брюхе Аукционного Дома, обычной, и люди ее не боялись. Лисе казалось дикостью то, с какой легкостью Адриан и другие размахивали пушками, причем не просто размахивали, стреляли тоже, раз – и всё. Но злыми они не были.
Совсем другие ощущения были от Аукционного Дома, для Лисы он навсегда – концентрация ее беспомощности. Когда машина завернула на парковку, Лиса прогнала в голове еще раз: Данте, барабаны, запах острого мяса, суету Дворца и Лилит. Пока они шли внутрь, мама подозрительно молчала. В этих коридорах Лиса снова слышала, как кричала ее сестра, чувствовала, как мучительно она умирала. Лиса погладила культю в протезе: бионические пальцы ныли, пускай Лиса понимала, что болят ее, настоящие, которых больше не было.
– Консультацию проведет сам глава Банка, представляешь? – Мама взволнованно заерзала в кожаном кресле.
Охрана проводила их в приемную на первом этаже, где Аукционный Дом еще походил на обычную гостиницу. Пахло кофе, липой и немного выпечкой. Все выглядело не так, как в больничном крыле, чувствовался уют, но Лиса все равно не могла расслабиться. Фальшивое, напускное, ее от всего мутило.
– Ага, тот, кто воткнул Лилит не ту душу?
– Лиса, – зашипела мама, – умолкни.
Мама заозиралась, будто кто-то мог их услышать. Наверняка мог и наверняка слышал. Лиса хихикнула – если нужно, она сможет и повторить. Лиса теребила в пальцах платок, который дал ей Данте, она с ним не расставалась. Шелк был мягким, пальцы гладко скользили по ткани, спотыкаясь лишь на вышитых буквах Д.К. и короне, которая, как Лиса уже знала, символизировала принадлежность к Свите. В Городе о квартальной символике мало кто знал, и Лиса с особым удовольствием размахивала платком перед носом матери.
Эти мысли становились осязаемыми, когда Лиса брала в руки платок, – так она чувствовала себя неуязвимой.
– У меня мало времени, так что поторопимся. – Он открыл дверь с ноги.
В дурацком цветастом костюме, небесно-голубом. Варлам Кисловский. Лиса запомнила это имя сразу, чтобы было удобней его ненавидеть. С виду глава Банка казался довольно безобидным, но стоило посмотреть ему в глаза, все становилось ясно: ненормальный. Глаза у Варлама были разные, изменялись в зависимости от степени его сумасшествия, но сейчас – бегающие, расфокусированные зенки.
А еще Лиса помнила его в день, когда умерла Лилит. Пока Лилит укладывали в палате, Лиса стояла у входа, вся в крови, и Варлама вызвали по громкой связи, он приехал на служебном лифте. Варлам громко ругался, и сотрудники перед ним растекались, а он все командовал: «Вяжите! Крепче вяжите!»
Потом завертелось, Лилит домучилась, и перешли к бумажкам. Все разбирательство Варлам подытожил одним словом: «Ясненько». И что-то черкнул в папке, поморщился.
Об этом рассказал уже папа, он еще долго повторял эту историю, почти каждый день за ужином, ковырялся в тарелке и приговаривал: «Ясненько… Нет, он так и сказал – ясненько!»
Варлам уселся в кресле напротив, подсобрался и выдохнул:
– Ясненько! – Лису передернуло. – Напомните номер?
– Двести шесть ноль два, – с готовностью выпалила мама и заулыбалась.
Лиса про себя заметила, что новая душа прижилась в маме окончательно. Она посвежела и теперь точно могла сесть на шпагат, как в молодости, когда танцевала.
– А, конечно! – Варлам чертыхнулся.
Вошла женщина с тележкой, на тележке дымился чай.
– Ида, куда чай? Ну куда твой чай?! Убери! Кыш! – Варлам махнул на женщину рукой, и та, насупившись, засеменила обратно. Варлам в ту же секунду о ней позабыл, переключившись на гостей: – Вот и очередь младшей? Решительно прекрасно. – Он хихикнул и пальцем прижал съехавшие с носа очки.
Лису опять передернуло.
– Сдохнуть?
– Лиса!
– Ничего-ничего. – Варлам открыл лежащую перед ним папку, просто для виду, на деле он не отрываясь разглядывал Лису. – Человеческие особи в ее возрасте склонны к такому поведению.
– Я совершеннолетняя, – огрызнулась Лиса, – этого достаточно.
– Ты не слишком фильтруешь, что ты говоришь, значит, недостаточно. Решительно недостаточно.
Варлам все пялился, под его взглядом чесались ляжки. Он не обращал внимания на маму, бормочущую благодарности и комплименты тщательности исследований, только смотрел, заставляя Лису чесаться. Она прижала обмотанный платком кулак к губам, пытаясь сосредоточиться.
– Что с моими показателями?
– Лучше, чем были у твоей сестры. Ведущая душа сильнее, побочки маловероятны.
Все считали, она чуть-чуть лучше, чем Лилит. Лиса поняла: если допустит пересадку и не умрет, прикончит себя сама. Она не выдержит.
– А стремительное поглощение?
Варлам сложил руки на столе домиком, у него побелели костяшки пальцев.
– Менее одного процента…
– Лилит – этот процент, – не унималась Лиса.
– Замолчи! Замолчи-замолчи! – не выдержала мама.
– Все в порядке, говорю же. – Варлам осадил маму, но у самого грудь под пиджаком ходила ходуном. – Да, поэтому и ты, и еще несколько поколений вашей семьи вряд ли в него попадете.
– А когда операция?
– Мне решительно непонятна твоя настойчивость.
– Хочу быть готова. – Лиса пожала плечами.
Варлам рассказал. После официального окончания торгов гости со специальным допуском отправляются на операционный этаж и готовятся к процедуре. Предварительно лучше воздержаться от употребления спиртного и жареного. Не потому, что вредит процедуре, просто Варлам не переносил запах спирта и масла, хотя перед операцией и правда не стоило налегать на что-то, кроме воды. Финальная проверка проводится на операционном столе.
Лиса мысленно поставила галочку.
Сама операция займет ровно пять минут, ни секунды дольше. Важно, что в этом сезоне торгов операцию сначала проведут Королю Кварталов.
– Нам оперироваться после этого сброда? – поджала губы мама.
– Я сам не в восторге, но таково распоряжение хозяина Аукционного Дома. Власть его поддержала. Воп– росы?
Мама цокнула, но промолчала.
– А донор? – Лиса ткнула пальцем в анкету, лежащую перед Варламом.
На днях ей пришлось устроить целый спектакль, когда мама пришла в комнату Лисы с планшетом, чтобы они вместе выбрали донора. Она капризно причитала, ёрничала, как Лилит когда-то. И мама поверила. Поверила, что Лиса взаправду передумала. Она же запомнила лицо девушки, которой собиралась не позволить умереть. Сейчас та смотрела на нее с глянцевой фотографии на столе главы Банка Душ.
Варлам закрыл папку:
– Оболочки утилизируются по протоколу.
Лиса представила, как мертвые тела сваливают в большую кучу где-то на этажах Аукционного Дома. Мертвый мужчина уперся пяткой в лицо мертвой женщины. Мертвая женщина грудью придавила другую мертвую женщину. Мертвая рука под мертвым пузом, мертвый локоть рядом с мертвой ягодицей. Их всех облили бензином и подожгли, и никто на Аукционе, поднимая таблички с номерами, не вспомнил о мертвецах, хотя в помещении для торгов несло жженой плотью. Чтобы смерть заметили, она должна подойти вплотную, но некоторые не видят и так.
– Не оболочки, это люди.
– Как только они подписывают бумаги – не совсем. Все добровольно, Лиса. Аукционный Дом не присваивает души силой. Это выбор.
– Как будто им есть из чего выбирать.
– Лиса, – опять шикнула мама.
Лиса сама бы на себя шикнула, заткнуться у нее не получалось, зато она, как и обещала Данте, вела себя «как обычно».
– Я объясню. – Варлам поднял руку, его глаза лихорадочно забегали, будто он зачитывал текст, висевший у него перед глазами и видный ему одному. – Сакральное значение смерти переоценивают. Как видишь, мы научились ею управлять…
– Не всегда!
Варлам улыбнулся почти с сожалением. Он сочувствовал не Лисе, скорее ее ограниченности, ее неспособности, нежеланию принять Прогресс.
– Безупречность системы достигается не сразу, девочка. Так как мы занимаемся проблемами… важнейшими, я бы сказал, судьбоносными для Города, сбои системы воспринимаются иногда… слишком остро. Издержки человеческой психологии, будь она неладна. Исключения лишь подтверждают правило, это просто погрешность.
– Вы хотите сказать, что горе целой семьи – мусор?
Варлам снял очки и протер глаза. Лисе показалось, только в этот момент она смогла сделать один неуверенный вдох, а ему это все начинало надоедать, Лиса с ужасом ждала коронного «ясненько».
– Все, что я хочу сказать… – Варлам развел руками. – Лиса, ты убивала когда-нибудь?
Замолчали. Варлам ждал. Ответ был очевидный, но Лиса тянула.
– Нет.
– Тогда поверь мне как ученому: в этом нет ничего примечательного. Это просто конец. Я точно знаю, что пойдет на пользу Городу.
Поделиться книгой: