ОБХСС. Экономическая преступность в СССР

К Вам обращается за помощью отец осужденного на 15 лет за тяжкое преступление (спекуляция валютой) Рокотова Яна. Я коммунист, пенсионер, инвалид, которому в течение последних двух лет ампутировали обе ноги выше колена. Я считал бы правильным суровое решение суда, если бы не некоторые обстоятельств, возникшие после окончания судебного процесса. После почти трехнедельного срока с момента вынесения приговора Прокуратура Союза предложила новый пересмотр дела Рокотова, мотивируя своё предложение мягкостью приговора и предлагает применить Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1-го июля 1961 г., то есть смертную казнь. Ян Рокотов совершил тяжкое преступление, за что получил самый высший срок наказания, который существовал во время суда над ним. Но когда стоит вопрос о смертной казни человека, даже преступника, то, как Вы, товарищ Хрущев, нас учили и учите, необходимо знать правду о жизни подсудимого до совершения им преступления. Поэтому я считаю своим партийным и отцовским долгом сообщить Вам хотя бы некоторые данные, свидетельствующие, что Ян не закоренелый преступник. Когда ему было 3 месяца, умерла его мать. Моя мать, то есть бабушка, взяла к себе ребёнка, вырастила и воспитала его. Я тем временем был откомандирован на работу на Дальний Восток, а затем на строительство Газо-гелиевого завода, в Саратовскую область и др. В первом классе школы с Яном опять случилась беда – девочка, сидевшая с ним на одной парте, нечаянно проколола ему глаз и он ослеп на этот глаз. Семнадцати лет – в 1945 году, когда, окончив школу, собирался поступить в институт, он был репрессирован и почти десять лет просидел в тюрьме и лагере. Лишь в 1954 г. (до окончания срока) он был полностью реабилитирован и вернулся домой в возрасте 27 лет, не получивши в лагере никакой специальности или профессии. После хлопот и длительных поисков работы, не имея специальности, он все же устроился на работу и работал до самого ареста. Зачем же понадобилось некоторым журналистам во время судебного процесса освещать детство и юность Рокотова столь порочным, доводя до абсурда утверждения, что уже в третьем классе, то есть в 9 лет Ян Рокотов сумел наспекулировать 150 тыс. рублей, а в десятом классе обладал 200 тыс. рублями, что он не хотел учиться и остался неучем. Ведь из материалов следствия и судебного процесса совершенно ясно, что Ян не мог продолжать учёбу потому, что почти 10 лет без вины пробыл в лагере. Но пусть это будет на их совести. Между тем бабушка, вырастившая Яна, не могла на него плохо влиять. Она жена старого большевика, получала персональную пенсию за свою дочь Татьяну – комсомолку, героически погибшую при защите Советской власти от банд Зелёного под Трипольем, что хорошо известно из истории комсомола. Моя мать воспитала пятерых детей, из которых двое дочерей старые большевики, участники восстания арсенальцев, участницы гражданской войны, до последнего времени работавшие на сложных участках коммунистического строительства. Я с самого начала революции был в армии, а после демобилизации около 40 лет работал на стройках и заводах оборонного значения, откуда и ушел на пенсию. За свою работу награждён орденом и медалями. Вышеизложенные факты свидетельствуют о том, что бабушка Яна Рокотова, воспитавшая таких детей, не могла плохо воспитать внука. Более вероятно, что на нём сказался тяжелый путь лагерной жизни… Товарищ Хрущев, Вы в своих выступлениях неоднократно высказывали мысль, что и преступнику, осознавшему свою вину, раскаявшемуся в своем преступлении, можно поверить. Это Вы сделали, когда к Вам обратился уголовный преступник и благодаря оказанному ему доверию он встал на правильный жизненный путь. Весь ход судебного разбирательства выявил, что Рокотов чистосердечно признался и раскаялся в своем преступлении, что благодаря его чистосердечным и искренним показаниям он помог как следствию, так и суду выявить и других преступников. Это отметил и прокурор, выступавший на суде. Он почувствовал и переоценил свою неправильную жизнь, ошибочность своего жизненного пути. Суд осудил Рокотова за тяжесть совершенного им преступления не по той статье Уголовного кодекса, которая действовала во время совершения им преступления, дав ему самый большой срок наказания – 15 лет по статье, которая вышла после того, когда Рокотов был арестован. Таким образом, к нему уже был применен закон обратной силы. Теперь, когда после суда уже прошло три недели… Прокуратура требует применения смертной казни по Указу, вышедшему первого июля 1961 г., то есть через две недели после вынесения приговора Московского городского суда, осудившего Рокотова на 15 лет. При создавшейся угрозе применения смертной казни Рокотову, я обязан обратиться к Вам и верю, и надеюсь в возможность предотвратить расстрел, принимая во внимание: 1. Рокотов не закоренелый преступник, преступление им совершено впервые. 2. Во время следствия и суда он чистосердечно признался и раскаялся, осознал свою преступную деятельность и благодаря его искренним показаниям помог следствию и суду раскрыть и других участников преступления, что он не воспользовался деньгами, как другие преступники, и не имел ни машины, ни дачи, не пьянствовал, жил в захудалой комнатушке. Поэтому я как отец, оставшийся на старости лет без двух ног, прошу учесть вышеизложенные смягчающие вину обстоятельства и то, что Ян Рокотов десять лет юношеского возраста без вины просидел в лагере… Не дайте совершиться беде несправедливого и незаконного применения смертной казни.

Орликов А. Л.».

Академик Андрей Сахаров, протестуя против смертной казни, писал:

«Я особо хочу обратить ваше внимание на то, что в СССР смертная казнь назначается за многие преступления, никак не связанные с покушением на человеческую жизнь. Многим памятно, например, дело Рокотова и Файбишенко, обвиненных в 1961 году в подпольной торговле драгоценностями и незаконных валютных операциях. Президиум Верховного Совета принял тогда закон, предусматривающий смертную казнь за крупные имущественные преступления, когда они уже были присуждены к тюремному заключению. Состоялся новый суд, и задним числом – что нарушает важнейший юридический принцип – их приговорили к смерти. А затем по этому и аналогичным законам были осуждены многие, в частности за частнопредпринимательскую деятельность, за организацию артелей и т. п. В 1962 году был расстрелян старик, изготовивший несколько фальшивых монет и зарывший их во дворе».

И действительно, с июля 1961 года по 5 января 1963 года в СССР состоялся 51 судебный процесс по экономическим делам. На них было вынесено 104 смертных приговора.

Одним из громких валютных дел, прошедших на рокотовской волне, стало расследование в отношении Абельши Байрамова – продавца с Центрального рынка Москвы и одного из «компаньонов» Рокотова. Абельша, отслужив срочную службу в рядах Вооруженных Сил СССР, устроился на работу на Центральный рынок. Его предприимчивость быстро заметили члены валютной «фирмы» «Яна Косого». Долго не раздумывая, Абельша согласился на предложение валютчиков о совместной работе.

Бизнес закончился после ареста Рокотова. Вскоре задержали и самого Байрамова. При обыске сотрудники органов изъяли у него ценностей на сумму около миллиона рублей. Впрочем, впоследствии оказалось, что конфисковали далеко не всё… Дело в том, что уже в середине 1970-х в поле зрения милиции попала родная сестра Абельши, Софья Байрамова, в кругах валютных спекулянтов известная как «Сонька Золотая Ручка». Софья Байрамова, став после расстрела брата наследницей остатков его капитала, занималась перепродажей золота и драгоценных камней. Где эта «достойная» женщина доставало и то, и другое – заинтересовало оперативников. Через Байрамову они вышли на след хищений, происходивших на Сусуманском золотодобывающем прииске в Магаданской области. Там, при съеме породы с драгметалла, похищался золотой песок, который специальные курьеры доставляли «купцам» в разные точки СССР.

Что касается бриллиантов, то ими Байрамову обеспечивал некто Алексей Чалышев – огранщик камней Московского завода «Кристалл». После покупки у него очередной партии «товара» Софья Байрамова и была задержана сотрудниками УБХСС. На обысках, по месту жительства и на даче, у неё были обнаружены: золотые монеты царской чеканки в количестве 80 штук, серебряные монеты – 125 штук, золотые изделия, различные меховые изделия. Всего было изъято ценностей на 522 тысячи рублей. Расправились с валютчиками жёстко. Столь массовых расстрелов советский преступный мир не знал.

Крупных валютчиков в стране было не так много. А потому каждое их задержание становилось событием. Основная же масса людей, попадавших в милицейские сети за куплю-продажу валютных ценностей, были новичками-любителями, сумевшими где-то своровать или добыть драгоценные металлы или камни и решившими их продать. Однако даже их не следует считать дилетантами. Начинающие валютчики тоже всячески пытались конспирироваться и осторожничали при проведении сделок. Вероятно, многие из них даже мечтали со временем превратиться в матерых валютчиков. Поэтому даже любителей в этом криминальном бизнесе не следует представлять в виде легкой добычи для оперативников БХСС. Их задержание тоже требовало детальной подготовки спецопераций и обязательного изъятия валютных ценностей. В работе по линии валютных операций для сотрудников БХСС негласно бытовало правило: есть изъятие – есть уголовное дело, нет – отказной материал. Так что за каждой удачно проведенной операцией по валютчикам обязательно стояло оперативное искусство сотрудников милиции.

Евгений Сергеевич Воробьев, который на протяжении многих лет возглавлял следственный аппарат УВД Свердловской области, рассказал, что знаменитый ныне в связи с торговлей наркотиками цыганский клан Оглы был весьма известен в уголовных кругах еще 40 лет назад. Только тогда его представители слыли не наркобаронами, а крупными теневыми золотодельцами. Именно с ними связано одно из самых громких уголовных дел 60-х, расследованием которого руководил Евгений Воробьев. А история его такова. Николай и Савелий Оглы наладили связи с Сусуманским прииском в Магаданской области. Там при съеме породы с драг похищался золотой песок, который специальные курьеры доставляли в Свердловск братьям Оглы. А те уже перепродавали его дальше в кавказские республики. Бизнес процветал и приносил его организаторам сумасшедшие по тем временам прибыли. Изобличить эту преступную группу было непросто, это удалось сделать только благодаря применению новейших научных разработок. Так, было известно, что курьеры, в основном женщины, перевозят золото в лифчиках. Одну такую даму задержали, но драгоценного металла у нее при себе не оказалось. Зато посредством лазерных исследований мельчайшие крупицы золота обнаружили у нее в чашечках лифчика. А экспертиза, проведенная пробирным надзором, дала заключение, что золото такого химического состава добывается на Сусуманском прииске.

Операция по задержанию преступников была проведена с привлечением большого количества сотрудников милиции одновременно в Магаданской, Челябинской и Свердловской областях. Несмотря на уличающие показания свидетелей, Николай и Савелий Оглы «пошли в отказ». И, что особенно важно, золотого песка у них при обыске не нашли. Пришлось еще дважды проводить у них дома обыск. И на третий раз милиционеры, наконец, были вознаграждены за свое упорство. Им удалось обнаружить бидон и поллитровую бутылку, набитые золотым песком. Общий вес изъятого драгметалла составил 26 килограммов!

Всего же по тому делу было установлено, что преступники похитили с приисков свыше сорока килограммов драгоценного металла. Мероприятия по задержанию участников преступной группы и изъятию у них похищенного золота проводились, кроме Свердловской, Челябинской и Магаданской областей, еще в Перми, Риге, Саратове, Ереване, Сухуми, Ташкенте, Баку и других городах страны.

…В 2013 году появилась информация о том, что в Нью-Йорке эмигрантами из СССР основана фирма по производству джинсов Rokotov & Fainberg, название которой дано в память о погибшем «финансовом гении». Говорят, что Рокотов одним из первых в СССР оценил практичность и внешний лоск этих ковбойских штанов. Говорят, что даже на суде он рассуждал о преимуществах настоящих джинсов. Хотя это – скорее всего, миф о героическом «антисоветчике», который в реальности был просто очень способным приспособленцем, умевшим вести двойную жизнь.

В колбаску добавка – к зарплате прибавка

Посторонними добавками в колбасе сегодня вряд ли кого-то удивишь. А во времена ГОСТов и плановой экономики появление в колбасе излишнего количества крахмала и муки тут же становилось предметом самого пристального разбирательства, в том числе и по линии БХСС. Ветеран службы подполковник милиции в отставке Михаил Фомин вспоминал, как однажды, в бытность его оперативником Московского управления БХСС, ему довелось распутывать одно любопытное «колбасное» дело.

Началось все с того, что примерно в 1962 году в нескольких столичных магазинах была обнаружена колбаса с существенным превышением крахмала и муки. Случай по тем временам неординарный. По этому поводу в Управлении БХСС даже было созвано специальное совещание. При более детальном изучении вопроса оперативники выяснили, что нестандартная колбаса была завезена в столичные магазины как неучтенный товар. Изготовили ее в цеху одного из закрытых московских заводов, и предназначалась колбаска в основном для сотрудников этого предприятия. Очевидно, работники цеха решили воспользоваться отсутствием должного контроля и начали произвольно менять рецептуру колбасы. В результате этих технологических «новаций» мяса в колбасе стало меньше, а муки и крахмала – больше. Образовавшиеся таким образом излишки готовой продукции предприимчивые граждане сбывали в торговую сеть, получая за каждый килограмм неучтенной колбасы существенную прибавку к заработной плате.

Однако для сбора доказательств оперативникам надо было проникнуть в цех и желательно таким образом, чтобы не привлекать ненужного внимания и лишних подозрений. Сделать это оказалось непросто: цех располагался на территории режимного предприятия, и войти туда постороннему человеку было в принципе невозможно. Тогда оперативники попробовали устроиться в цех рабочими. Но и этот фокус не удался: начальник цеха некто Абрамович и его заместитель некто Якубович не брали на работу случайных людей.

Тогда Михаил Фомин, которому была поручена эта операция, решил познакомиться с кем-то из работников цеха и с их помощью взять несколько батонов свежей колбасы для экспертизы. Выбор пал на некоего Максимова. Фомин быстро собрал о нем необходимую информацию: простой работящий парень, в рестораны не ходок, шумных компаний не любит, ведет довольно замкнутый образ жизни. Живет в подмосковном Солнцево, до работы каждый день добирается электричкой.

Дважды Михаил Фомин пытался познакомиться с Максимовым в электропоезде. Но оба раза безуспешно: Максимов не вступал в разговоры с незнакомцами. Чтобы не вызвать ненужных подозрений, оперативник решил сменить тактику. Нужно смоделировать такую ситуацию, в которой жизнь как бы сама сведет Фомина и Максимова друг с другом, причем желательно так, чтобы Максимов влип в какую-нибудь неприятность, а Фомин его выручил. И тут оперативник вспомнил, как однажды, много лет назад, точно такого же нелюдимого мужика сотрудники БХСС вытащили «на свидание» при помощи повестки в военкомат. Эта история тогда получила большую огласку и передавалась из уст в уста как образец оперативной смекалки.

Дело было в разгар войны. От неизвестного лица в отдел БХСС поступило заявление на кладовщика мясокомбината имени Микояна некоего Давыдова. В заявлении аноним подробно расписывал, как Давыдов сорил деньгами, приносил на работу дефицитные продукты питания, продавал втридорога продуктовые карточки. И хотя анонимкам старались не придавать большого значения, это сообщение насторожило оперативников, и они решили проверить изложенные в заявлении факты.

Оказалось, что Давыдов и в самом деле жил припеваючи, что, конечно же, не могло не вызывать подозрений. Впрочем, одного этого факта для ареста было недостаточно, нужны были весомые улики. Тогда оперативники незаметно для всех провели контрольное взвешивание хранившихся на складе продуктов, однако недостачи не обнаружили. Выходило, что банальными хищениями на вверенном ему объекте Давыдов не занимается. Откуда же тогда такая роскошь, да еще в голодное военное время?

И тогда сотруднику БХСС Ивану Зубкину пришла в голову идея: договориться с военкоматом, чтобы Давыдову прислали повестку с приказом явиться в такой-то день на сборный пункт. А когда тот явится, допросить его по полной программе. Если выяснится, что у Давыдова есть железное алиби, он спокойно уйдет из военкомата домой, и ни у кого не возникнет никаких подозрений относительно его безупречной трудовой деятельности.

План сработал на все сто процентов. На первом же допросе кладовщик подробно рассказал, откуда у него дефицитные продукты и продовольственные карточки. Оказалось, все это он получал в обмен на… субпродукты со своего склада. Но не просто субпродукты, а исключительно самого высокого качества. К нему постоянно обращались начальники цехов по изготовлению студня при московских фабриках-кухнях и просили выбирать им лучшие субпродукты. Так что ничего противозаконного Давыдов не делал, тем более что все эти операции фиксировались на бумаге соответствующим образом. И вот за это кладовщика щедро одаривали всевозможным дефицитом и деньгами.

Осталось выяснить, зачем это нужно работникам фабрик-кухонь. На помощь оперативникам БХСС пришли специалисты НИИ мясомолочной промышленности. Проведя ряд экспертиз, они выяснили, что из отборных субпродуктов получается больше студня, чем требовалось по существовавшим в те времена нормативам. «Лишний» студень можно было использовать по своему усмотрению. Работники фабрик-кухонь так и поступали. От желающих прикупить этот дефицитный и весьма востребованный в голодные годы продукт не было отбоя. На черном рынке за него перекупщики готовы были платить любые деньги.

Вспомнив эту историю, Фомин решил действовать по такому же сценарию. Для начала отправился в Солнцево, в местный военкомат. Выяснив, что в военкомате отсутствуют данные о последнем месте работы Максимова, Фомин попросил военкома пригласить военнообязанного на беседу.

Дальнейшие события развивались в точном соответствии с разработанным сценарием. Военком прислал повестку, Максимов явился по вызову. Полчаса военком распекал его за то, что тот не сообщил в военный комиссариат нужных сведений. Максимов сидел, угрюмо потупившись и ожидая более суровых санкций. И в этот момент в кабинет вошел Фомин якобы по срочному делу. Услышав обрывки разговора военкома и Максимова, Фомин вступился за парня: ну, забыл человек сообщить в военкомат о месте работы, дескать, с каждым может случиться. И попросил военного комиссара на первый раз ограничиться предупреждением. Военком еще раз отчитал Максимова и отпустил его восвояси.

Когда через несколько минут Фомин вышел из военкомата, первый, кого он встретил на улице, был Максимов. Тот явно поджидал его, чтобы поблагодарить.

– Ну, спасибо, друг, выручил. Если б не ты, загребли бы меня на какие-нибудь внеплановые сборы, – заявил, обращаясь к Фомину, Максимов. – Торопишься? А то, может, обмоем мое спасение и наше знакомство?

Этого Фомину и надо было. Поломавшись пару секунд для приличия, оперативник согласился, и они отправились сначала в ближайший бар, а когда выяснилось, что уже поздно и на последнюю электричку до Москвы Фомин не успевает, Максимов пригласил своего нового знакомого к себе домой. Так они стали «приятелями». А через несколько дней дело дошло и до посещения того самого закрытого колбасного цеха. Фомин как бы невзначай вспомнил, что дома у Максимова ел очень вкусную колбаску. Тот не без гордости заметил, что такую колбаску ест регулярно.

– Если хочешь, буду тебе иногда подбрасывать. А если есть желание, поехали ко мне на работу – сам наберешь себе, сколько хочешь.

Коллеги Максимова по колбасному делу не придали особого значения появлению в цеху незнакомого человека: по неписанным правилам, в цех можно было приглашать только очень хороших знакомых, в которых работники были уверены, как в себе самих. И если кто-то приводил кого-то в цех – значит, это проверенный человек, и его можно не опасаться. В тот вечер Фомин выбрался с территории режимного объекта с двумя батонами свежей колбасы. А на следующий день колбаску тщательно исследовали в лабораторных условиях…

Экспертиза подтвердила: цех гонит некачественную продукцию. На основании лабораторных исследований и других собранных доказательств было возбуждено уголовное дело. Все участники этой аферы получили длительные сроки лишения свободы.

Как украсть кусочек собственности?

«Колбасное» дело стало первым в длинной цепи аналогичных дел, возбужденных в начале 1960-х годов органами БХСС. Проведенные проверки показали: на предприятиях пищевой промышленности Москвы и других городов регулярно и с особым цинизмом расхищается сырье и готовые продукты. На этих аферах дельцы делают огромные по тем временам деньги. И сотрудники БХСС с головой окунулись в изучение методов и способов, которыми действовали жулики и расхитители. Постепенно стал вырисовываться механизм афер.

Итак, как в те годы расхищалась социалистическая собственность? Главное – создать так называемые неучтенные излишки сырья или готовой продукции. Эти «лишние» товары не проходили по бумагам, их как бы не было. Поэтому их можно было спокойно реализовывать через своих людей в торговых сетях, а выручку целиком присваивать. Именно так и поступали многочисленные жулики, расплодившиеся в начале 1960-х годов. А для того чтобы создать вожделенные излишки, преступники использовали всевозможные хитроумные схемы. Например, при производстве колбасы сплошь и рядом нарушали ГОСТы, подкладывая больше дешевого крахмала и муки и сокращая процент дорогостоящего мяса. Тот же метод использовался и при изготовлении котлет.

Это был самый простой способ, но отнюдь не единственный. Большой популярностью у жуликов пользовалось искусственное увеличение влажности в вареной колбасе. Обычно колбасу варили при температуре в 80 градусов – как того требовали ГОСТы. Но если увеличить температуру всего на 10 градусов, в колбасе начинает скапливаться влага, что значительно увеличивает ее вес. Таким образом, из каждых ста килограммов получается примерно 10–15 килограммов «лишней» колбасы. При стоимости одного килограмма примерно два рубля 20 копеек нетрудно подсчитать прибыль аферистов.

При развозе молока с баз по магазинам, а также в детские сады, больницы, предприятия с тяжелыми условиями производства (то есть там, где рабочим полагалось молоко за вредность) повсеместно практиковался недолив или разбавление молока водой. Ветераны Московского управления БХСС до сих пор помнят историю с экспедиторами молокозавода № 1, которые в течение многих месяцев регулярно вскрывали опломбированные бидоны с молоком, предназначенным для детских садов и яслей. Делалось это обычно по дороге с молокозавода где-нибудь в укромном местечке. Автомобиль останавливали, бидоны аккуратно вскрывали, не нарушая пломб, и сливали из них часть молока в чистые, специально приготовленные для этого емкости. А во вскрытые бидоны преступники добавляли воды, иногда черпая ее прямо из какой-нибудь придорожной канавы грязными банками из-под бензина.

Каждый рейс с молокозавода приносил аферистам 2–3 бидона отличного молока, которое они привозили знакомой продавщице молочной палатки. Та продавала свежее, нигде не учтенное молоко жителям окрестных домов. Прибыль жулики делили. Кстати, тетя продавщица сделала на молоке целое состояние: одних только каракулевых шуб у нее при обыске было обнаружено десять. И это не считая ювелирных украшений и прочих ценностей.

Так продолжалось до тех пор, пока действия мошенников не были засняты на кинопленку. Это был один из первых случаев использования киносъемки сотрудниками БХСС. Результат превзошел все ожидания: мало того что следствие и суд получили убедительное доказательство преступных действий, так еще с помощью кино удалось показать, что факт хищения молока не был единичным. А это сразу меняло квалификацию самого преступления, а значит, и меру наказания злоумышленникам. Конечно, на судебных слушаниях преступники в один голос твердили о том, что слили молоко всего один раз – дескать, бес попутал. Однако кадры киносъемки, явно проведенной в разное время в разных местах и при разной погоде, суд счел вполне убедительными доводами, чтобы впаять преступной компании максимальные сроки лишения свободы. В дальнейшем киносъемку в расследовании преступлений хозяйственной направленности в столичном УБХСС стали применять регулярно.

Но вернемся к методам «работы» расхитителей. Настоящий рай для любителей излишков открывался в рыбной промышленности. Дело в том, что при изготовлении рыбной продукции применяются различные операции: копчение, соление, обжаривание, замораживание. И все эти операции при умелом подходе позволяют создавать неучтенные излишки. Например, при замораживании рыбу специально поливали водой, чтобы образовалась корка льда. Вес рыбы, естественно, увеличивался. При замораживании красной рыбы ее согласно ГОСТу должны были покрывать слоем льда определенной толщины. Однако аферисты сплошь и рядом нарушали эти нормы и сознательно увеличивали толщину ледяного «панциря», чтобы увеличить вес готового продукта. В процессе соления и маринования излишки создавались за счет завышения процента «усола». А при копчении и обжаривании излишки получали за счет искусственного увеличения отходов, образующихся при подготовке к этим процессам. По бумагам в отход уходили не только рыбьи хвосты и внутренности, но и вполне съедобные части рыбных тушек. На самом же деле все это не выбрасывалось, а сбывалось в торговую сеть для продажи.

Неплохие деньги делали ушлые дельцы на производстве бакалеи и хлебобулочной продукции. На изготовление, например, лапши или макарон требовалось большое количестве муки – иногда по несколько тонн в сутки. Так вот, на макаронных фабриках специально завышался (по документам, естественно) процент влажности муки, поступавшей от мукомольных предприятий. Вес расходуемой муки (опять-таки по документам) от этого увеличивался, соответственно, получались столь любимые аферистами излишки.

А в пекарнях при производстве хлеба активно практиковался метод припека. Это когда хлеб пекут при повышенной температуре, отчего поверхность изделия быстро запекается, а середина сохраняет повышенную влажность. Таким образом, вес готовой булки увеличивается, а именно это и нужно аферистам.

Даже на такой простой, казалось бы, операции, как хранение овощей и фруктов, работники баз и складов умудрялись делать немалые деньги. Так, сплошь и рядом практиковалось списание продукции на порчу при транспортировке. При оформлении актов сдачи готовой продукции от заготовительных организаций торгаши указывали завышенный процент испорченных овощей и фруктов. Получавшиеся таким нехитрым образом излишки не поступали в торговую сеть, а продавались, например, на рынках – разумеется, по более высокой цене.

И так было повсеместно. Когда в начале 1960-х годов столичные оперативники БХСС начали досконально изучать механизм наиболее распространенных афер, одно только перечисление махинаций в торгово-производственной сфере заняло не одну страницу мелкого печатного текста. Конечно, об этом не принято было говорить вслух, газеты пестрели бравыми сообщениями о новых трудовых подвигах советского народа. И только оперативники БХСС, ежедневно выводившие на чистую воду аферистов всех мастей, знали истинный масштаб теневого бизнеса в «стране победившего социализма».

Однако мало было получить излишки готовой продукции – их еще требовалось вывезти с территории предприятия для дальнейшего сбыта. И здесь фантазии аферистов можно было только позавидовать. Вот лишь несколько наиболее характерных способов вывоза неучтенной продукции, активно практиковавшихся в 1960-х годах в Москве.

При въезде автомобиля на предприятие в него специально загружали какую-нибудь тяжелую вещь – кусок рельса, десяток-другой кирпичей или пару мешков песка. Когда машина пересекала проходную, ненужный хлам, естественно, выбрасывался. А в счет его веса загружался «лишний» товар.

Иногда дорогостоящие товары вывозились с предприятия под видом малоценных. А частенько оформлялись как некачественные продовольственные продукты, предназначенные на корм колхозному скоту. Однако до колхозов, разумеется, эти автомобили не доезжали, а прямиком шли по нужному мошенникам адресу – на рынки, другие базы и так далее. Аналогичным образом излишки вывозились и под видом мусора. Для этого в машину специально загружали на видное место всякий хлам, под которым скрывались ящики или бочки с готовой продукцией.

И эти методы применялись жуликами тогда, когда на предприятии существовала строгая пропускная система, а сотрудники охраны не состояли в сговоре с мошенниками. Если соучастниками преступлений становились сами контролеры – задача аферистов упрощалась: достаточно было просто дважды провезти товар по одной накладной или указать в бумагах меньшее количество товара.

Все эти нюансы приходилось кропотливо постигать оперативникам БХСС. В середине 1960-х личный состав Московского управления в буквальном смысле слова совмещал работу и учебу: сотрудникам читали лекции на тему «Методы расхищения социалистической собственности», регулярно проводили практические семинары, организовывали школы повышения профессионального мастерства. Не все сотрудники с пониманием относились к таким нововведениям. Кое-кто с недоумением пожимал плечами: дескать, зачем нам это нужно? Мы же не жулики… Однако руководство Управления было непреклонно: чтобы эффективно бороться с хозяйственной преступностью, нужно хорошо знать способы, которыми действуют преступники, а также знать условия, при которых появляется возможность совершать махинации. А для этого нужно, как говаривали классики, учиться, учиться и еще раз учиться.

И эти усилия не прошли бесследно. Именно в середине 1960-х годов оперативниками БХСС был накоплен бесценный опыт, который ох как пригодился позднее, в эпоху громких уголовных дел 1980-х.

Особенности национального общепита

В начале 1960-х годов московская милиция провела серию проверок городских ресторанов. Практически в каждом было выявлено немало всевозможных нарушений. Но самой урожайной в этом смысле выдалась проверка ресторана на Курском вокзале столицы.

По результатам проверки было возбуждено несколько уголовных дел, а на скамье подсудимых оказались практически все работники ресторана, начиная от заведующего производством Фатеева и заканчивая простыми экспедиторами и кладовщиками. Каждый из этих товарищей вносил свою лепту в организацию крупномасштабных хищений и махинаций, и каждый из участников имел с этого неплохие доходы. Так, при обыске в квартире некоего Поддубного, занимавшего должность кладовщика, оперативники БХСС нашли целую россыпь денежных банкнот 50-рублевого достоинства, а также большое количество облигаций трехпроцентного займа, золотых часов и ювелирных украшений.

Организатором преступной группы, как явствует из материалов уголовного дела, стал Фатеев. Придя в 1958 году на работу в ресторан на Курском вокзале, Фатеев тут же развернул кипучую деятельность, создавая «за счет пересортицы, недовложения нормы продуктов в готовую продукцию, приготовления недоброкачественных блюд большие излишки». Эти излишки предприимчивый зав. производством с помощью экспедиторов и буфетчиц ресторана реализовывал, а вырученные таким образом денежки члены группировки делили между собой. По 25 процентов прибыли доставалась буфетчицам и экспедиторам, половину забирал себе организатор и идейный вдохновитель преступной схемы. Вот так простые труженики общепита зарабатывали по 300 рублей в день (после денежной реформы 1961 года это месячный оклад профессора университета или директора крупного московского завода).

В 1963 году расследование по этому делу было окончено и передано в суд. Всего по делу проходило восемнадцать человек. Общая сумма изъятых у них денег и ценностей перевалила за сорок тысяч рублей. Фатеев и его подельники получили внушительные сроки заключения и отправились знакомиться с работой общепита в исправительно-трудовых колониях строгого режима.

Впрочем, столь суровые меры не охладили пыл общепитовских работников. Ушлые торгаши придумывали все новые способы обмана. Поэтому, начиная с середины 1960-х годов, проверки московских кафе и ресторанов проводились постоянно. Обычно это делалось так. Оперативники БХСС под видом обычных посетителей приходили в кафе или ресторан и заказывали банкет на несколько десятков персон. По существовавшим тогда правилам, прежде чем начинать застолье, гости знакомились с сервировкой стола. В этот момент сотрудники Управления БХСС и проводили контрольные проверки приготовленных блюд. Повсеместно фиксировались недолив спиртных напитков, вес многих блюд не соответствовал нормативам, иногда выявлялось и нарушение рецептуры приготовления блюд.

Вот, например, излюбленное блюдо москвичей и гостей столицы в те годы – котлеты по-киевски. В соответствии с ГОСТами в котлеты по-киевски полагалось добавлять определенное количество курятины. Однако частенько вместо курятины в котлеты добавлялась свинина. Причина проста: курятина тогда стоила дороже. На вкус определить подмену мог разве что утонченный гурман. Этим и пользовались нерадивые торгаши.

А вот еще один способ обмана, весьма популярный у московских торгашей эпохи развитого социализма. В системе общепита в те годы хлеб выдавался бесплатно. Ушлые работники общественного питания сплошь и рядом завышали количество хлеба, реализованного за день. Например, вместо 300 кг писали в документах 500 кг. А разницу продавали через свои торговые точки. Чтобы уличить мошенников, оперативники БХСС сутками дежурили у кафе и столовых, скрупулезно пересчитывали количество завезенных буханок, а потом сверялись с отчетностью. По воспоминаниям ветеранов БХСС, редкий день обходился без приписок.

Мануфактура с теневым уклоном

Кто бы мог подумать, что на труде инвалидов можно сколотить гигантское состояние! Между тем, за три года организаторы этой аферы положили в свой карман не менее 30 миллионов советских рублей – для начала 1960-х почти запредельная сумма.

Расследованием этих махинаций занимались оперативники столичного Управления БХСС во главе с его начальником Виктором Пашковским. По словам Пашковского, ему впервые пришлось столкнуться с такой разветвленной преступной организацией, в которую входили несколько сотен человек по всей стране. Это был настоящий подпольный бизнес, грамотно организованный и приносивший его участникам огромные деньги.

Организовали подпольный бизнес некто Ройфман и Шакерман на базе Краснопресненских лечебно-производственных мастерских. В мастерских трудились люди с ограниченными физическими возможностями, изготавливали вручную шерстяную одежду. Объемы производства были невелики, ибо существовали весьма ограниченные нормы ручного труда.

И вот Ройфман и Шакерман, используя свои знакомства в системе столичной торговли, закупили специальное оборудование для промышленного производства шерстяных изделий – джемперов, спортивных костюмов, свитеров и женских кофт. Это оборудование нигде не регистрировалось, его по бумагам просто не существовало. По сути, дельцы устроили в Краснопресненских лечебно-производственных мастерских собственную швейную фабрику и начали гнать в огромных количествах неучтенную продукцию. При этом по всем документам выходило, что десяток женских кофточек или мужских пуловеров сделали своими руками московские инвалиды. За эти кофточки и пуловеры аферисты и отчитывались. А сотни таких же свитеров и тысячи кофточек, сделанных на промышленном оборудовании, нигде не фиксировались и прямиком шли в торговую сеть, где свои люди быстро сбывали дефицитный товар.

Сырье для массового производства шерстяной одежды мошенникам поставляли их подельники из других регионов страны. А «крышевали» этот подпольный трикотажный комбинат трое сотрудников столичного Управления БХСС – для того времени факт из ряда вон выходящий. Неудивительно, что когда махинации вскрылись, двое «крышевателей» получили высшую меру наказания, а третий – десять лет лишения свободы. К исключительной мере наказания были приговорены и организаторы этого масштабного теневого производства.

Параллельно с делом о кофточках и свитерах оперативникам столичного управления БХСС пришлось расследовать еще одну, не менее масштабную аферу: хищения дорогостоящей ткани с Глуховского хлопчатобумажного комбината.

Началось все с того, что в середине 1960-х годов в различных уголках Советского Союза – от Прибалтики на западе до Камчатки на востоке – стали обнаруживать существенную недостачу тканей производства Глуховского комбината.

Глуховский хлопчатобумажный комбинат им. В. И. Ленина – одно из крупнейших и старейших текстильных предприятий страны. Расположен в подмосковном городе Ногинск. Возник на базе Богородско-Глуховской мануфактуры, основанной в 1847 году Захаром Морозовым. В брежневские годы в состав комбината входили 2 прядильные, 3 ткацкие, ниточная, 2 отделочные фабрики и литейно-механический завод. Ежегодно комбинат выпускал до 300 млн. метров готовых тканей технического и бытового назначения. Словом, огромное предприятие, снабжавшее хлопчатобумажными тканями полстраны.

Маршрут перемещения ткани по городам и весям нашей Родины был таким: сначала готовую продукцию с комбината доставляли на автомобилях на оптовую базу, а затем развозили по всему Советскому Союзу. Так вот, когда тюки с готовой продукцией вскрывали где-нибудь в Петропавловске-Камчатском или в Грузии, выяснялось, что содержимого в тюках гораздо меньше, чем прописано в накладных документах. Стало ясно, что где-то в пути из опломбированных тюков ткань исчезает в неизвестном направлении, при этом пломбы на тюках остаются нетронутыми.

К расследованию этой загадочной истории подключились оперативники столичного Управления БХСС во главе с Виктором Кораблевым. Работа им предстояла колоссальная: вычислить, где именно на просторах нашей необъятной Родины исчезает глуховская мануфактура. Пришлось негласно проверять всех, кто был задействован в процессе перевозки, начиная от начальника смены самого Глуховского комбината, отгружавшего готовую продукцию, и заканчивая торговыми работниками непосредственно на местах. Виктор Кораблев и его коллеги проверили сотни людей, проанализировали огромное количество информации. В результате этой кропотливой оперативной работы удалось установить, что примерно 85 процентов недостач выпадало на те дни, когда перевозкой ткани с комбината на оптовую базу занимались водители комбината братья Степкины. Так два брата попали в поле зрения оперативников БХСС.

Схема, которую они придумали, была проста, как все гениальное. Во время транспортировки готовой продукции на оптовый склад братья аккуратно вскрывали тюки с тканью, вынимали оттуда часть продукции, после чего искусно подделывали пломбы. Далее изрядно облегченные тюки доставлялись на оптовую базу, а похищенную ткань братья сбывали в магазин «Котуар», руководство которого затем продавало дефицитный товар на черном рынке. Во время обыска в магазине оперативники обнаружили большое количество похищенной ткани. В общей сложности за несколько месяцев преступной деятельности братья Степкины умудрились стащить с родного комбината более 20 километров дорогостоящей хлопчатобумажной ткани на кругленькую сумму.

За хищения в особо крупных размерах и причиненный государству ущерб бывшие водители Глуховского комбината Степкины отправились в места не столь отдаленные. Дорогие пиджаки на лагерную униформу сменили и многие торговые работники, участвовавшие в этой афере.

Бумага все стерпит

«Вечерняя Москва». В 1960 – 1970-е годы эта газета была одним из самых любимых москвичами периодических изданий. В отличие от других газет, «Вечерка» выходила во второй половине дня и в торговые киоски поступала ближе к вечеру. Обычно горожане покупали ее, возвращаясь с работы домой. Свежие номера газеты расхватывали, как горячие пирожки. У киосков, где продавалась «Вечерка», постоянно вырастала огромная очередь, и далеко не всем доставался заветный экземпляр…

И вдруг в один прекрасный день (а точнее, вечер) ажиотаж заметно поубавился. Во всяком случае, свежий номер «Вечерней Москвы» можно было купить довольно свободно, не выстаивая в длинной очереди. Поклонники «Вечерки» объяснили это просто: дескать, издатели газеты, учитывая широкий читательский интерес, просто-напросто удвоили тираж. Вот газеты и стало хватать всем желающим. И только узкий круг посвященных знал истинную причину происходящего.

…Как-то раз в Управление БХСС Москвы поступила оперативная информация о том, что в системе «Союзпечати» завелась шайка мошенников, торгующих какими-то левыми, то есть неучтенными, изданиями. Оперативники БХСС начали проверять информацию. Вскоре выяснилось, что в махинациях замешаны не только киоскеры, продававшие прессу, но и работники одного из цехов издательства «Московская правда», где печаталась любимая москвичами вечерняя газета. Чтобы понять механизм аферы, нужно вкратце объяснить, как в те годы тиражировалась периодика.

Компьютеров, как сейчас, не было. Газетные номера верстались вручную, с помощью линейки и карандаша, а затем специально обученные люди в рабочих спецовках набирали текст статей при помощи металлических печатных матриц.

С этих матриц и печатался тираж. После того как машина выдавала последний экземпляр тиража, матрицы становились не нужными. Их разбирали, чтобы на следующий день из этих металлических форм снова собрать уже другую матрицу и печатать с нее другой номер газеты или журнала.

И вот однажды кому-то из мастеров печатного дела пришла в голову гениальная мысль: сначала отпечатать запланированный тираж, а потом – дополнительный, который и продавать через своих прикормленных киоскеров. И в цехах «Московской правды» закипела работа. После того как был отпечатан запланированный тираж «Вечерки», формы, как это было положено, не разбирались, шрифты не рассыпались, а с этих же матриц на тех же самых машинах печаталось еще несколько тысяч экземпляров газеты. Их развозили по своим торговым точкам, где киоскеры продавали свежие номера по номинальной цене. Выручка, естественно, делилась между работниками типографии, задействованными в афере, экспедиторами и киоскерами.

Как удалось установить в ходе расследования, за несколько месяцев предприимчивые граждане успели отпечатать примерно 100 тысяч неучтенных экземпляров «Вечерки», заработав на этом около двух тысяч рублей. И хотя формально действия этой «издательской мафии» подпадали под соответствующую статью УК РСФСР, но именно участники аферы с «Вечеркой» на какое-то время решили проблему дефицита и сделали любимую газету доступной для большего количества горожан. После того как «лавочку» прикрыли, у киосков с «Вечерней Москвой» снова выросли гигантские очереди.

Справедливости ради следует признать, что это, пожалуй, единственное преступление, которое было выгодно не только его организаторам, но и тысячам простых москвичей. Чего нельзя сказать о другой масштабной афере с бумагой, которую столичным операм пришлось распутывать в середине 1970-х годов. Речь идет о всем известной макулатуре, которую в эпоху застоя собирала без преувеличения вся страна: от пионеров до пенсионеров.

К каким только уловкам ни прибегали заготовители бумажного вторсырья, дабы увеличить или, наоборот, занизить вес собранной макулатуры! Когда оперативники Сокольнического райотдела БХСС начали пристально заниматься этой темой, выяснилось, что в районном производственно-заготовительном предприятии вторичного сырья уже давно действует хорошо отлаженная система приписок, а незаконная прибыль участников афер исчисляется тысячами советских рублей.

Один из самых распространенных приемов, которыми пользовались дельцы для увеличения веса собранной макулатуры, заключался в следующем. Зимой или во время дождя макулатуру просто оставляли лежать под открытым небом. Якобы забывали накрыть брезентом или перетащить под какой-нибудь навес. В итоге бумага намокала, ее вес заметно увеличивался. Если стояла сухая погода, тюки с макулатурой могли просто облить водой. Сырую бумагу грузили в железнодорожные составы и везли к месту назначения. Естественно, по дороге бумага просыхала и теряла в весе. Однако за взятки приемщики вторсырья закрывали на это глаза.

Существовали и банальные приписки. Те, кто собирал макулатуру, договаривались с теми, кто ее принимал на пунктах сбора и переработки, и в документы вписывались соответствующие цифры. Причем, за несколько лет участники этих махинаций создали целую систему знаков, позволяющих при одном лишь взгляде на сопроводительные документы точно сказать, сколько макулатуры реально было сдано, а сколько – приписано. Так, если после многозначного числа, обозначающего вес вторичного сырья, стояла точка – значит, все, что справа от нее – это приписка. Иногда в накладных ставилась точка над какой-нибудь цифрой. Это на языке заготовителей обозначало, что приплюсовано столько десятков или даже сотен килограммов. Ну и так далее. По воспоминаниям ветеранов БХСС, раскручивавших это дело, подобного рода головоломок с числами им приходилось решать немало. Зато когда система знаков была вскрыта, это существенно облегчило работу оперативникам. Изучая накладные, можно было сразу же с точностью определить масштабы приписок.

За «макулатурную» мафию оперативники Сокольнического райотдела БХСС города Москвы плотно взялись в середине 1970-х. Сначала несколько недель следили за автомашинами, перевозящими вторсырье. Затем познакомились с непосредственными участниками процесса. Постепенно стал вырисовываться механизм афер, их масштаб и круг задействованных в них лиц. Оказалось, что на сборе вторичного бумажного сырья неплохо кормились сотни человек – начиная от простых водителей и заканчивая руководителями районных производственно-заготовительных предприятий. А о том, какие деньги крутились в макулатурном бизнесе, красноречиво говорит размер взятки, которую предлагали оперативникам за прекращение дела: это было число с пятью нулями – для того времени почти астрономическая сумма.

В результате о махинациях в Сокольническом производственно-заготовительном предприятии вторсырья было собрано столько материалов, что дело передали на Петровку, 38 во 2-й отдел Следственного управления ГУВД Москвы. Сама проверка продолжалась более двух лет, а количество томов уголовного дела перевалило за полторы тысячи. На скамье подсудимых оказались два десятка человек.

Вскоре аналогичные проверки были проведены и в других районных производственно-заготовительных предприятиях вторсырья.

Против лома нет приема?

В советские годы активно собирали не только макулатуру, но и металлический лом. В стране существовала разветвленная сеть заготовительных организаций, которые принимали лом у населения, а затем сдавали его на дальнейшую переработку. Дело это было весьма доходным. В 1960-1970-ые годы за каждую тонну бытового металлолома заготовители получали триста рублей. Промышленный лом стоил вдвое дешевле. Как и любой прибыльный бизнес, систему заготовки металлического лома тут же облюбовали аферисты и мошенники.

Первые серьезные сигналы о том, что в системе Московского областного управления «Росглаввторчермета» проворачиваются сомнительные сделки, в милицию стали поступать в 1962 году. Сообщений было довольно много, и все весьма убедительные. Когда их количество перевалило за два десятка, руководство областного управления милиции поручило отделу БХСС плотно заняться этой темой.

Как обычно в таких случаях, была создана оперативная группа, которая немедленно приступила к работе. Причем, одни сотрудники занялись ломом черных металлов, а другие – цветных. Для начала сыщики обстоятельно изучили механизм сбора и дальнейшей переработки металлолома. Выяснилось, что в Подмосковье работали две крупные площадки для сбора и хранения лома черных металлов – Дмитровская и Клинская. Именно туда свозили бытовой и промышленный лом, который затем поступал на переработку на заводы. Заведующие площадками – Коробочкин и Отришко – жили явно не по средствам. Например, Отришко, имея на иждивении семерых детей и получая официальную зарплату в 600 рублей (до денежной реформы 1961 года), умудрился построить дачу стоимостью сто тысяч рублей и купил автомашину «Победа». Не отставал и Коробочкин: приобрел «Москвич», шикарно обставил квартиру, регулярно посещал лучшие московские рестораны, где оставлял крупные суммы денег.

Зарабатывать такие деньжищи оба товарища могли только одним способом: искусственно завышать количество сданного государству лома. То есть составлять фиктивные приемо-сдаточные акты.

Чтобы это доказать, сыщики установили всех, кто был причастен к сбору и хранению металлолома, включая шоферов, приемщиков и сдатчиков. С каждым из них оперативники провели негласные беседы, после чего сравнили их показания с официальной документацией. Оказалось, что большинство шоферов, задействованных в перевозке лома, никогда не совершали тех рейсов, которые были указаны в накладных. Более того, многие фамилии и номера машин, фигурировавшие в отчетности, оказались вымышленными. Таких людей и автомобилей просто не существовало!

Впрочем, эти данные еще не давали сыщикам возможности немедленно арестовать преступников. Опытные оперативники прекрасно понимали, что ушлые дельцы смогут без особого труда отвертеться: дескать, фамилии шоферов записывали на слух, могли ошибиться, а номера автомашин указывали произвольно только для того, чтобы не подводить водителей, совершавших «левые» рейсы. В общем, никакого злого умысла – просто случайное стечение обстоятельств.

Единственный по-настоящему эффективный прием против такого рода публики – взять кого-то из аферистов с поличным. И тогда сотрудники БХСС решили устроить внезапную проверку Клинской и Дмитровской площадок на предмет недостачи металлолома. Как и следовало ожидать, лома на обеих площадках оказалось гораздо меньше, чем числилось по документам. А это уже серьезный «прокол», за которым обычно следовало возбуждение уголовного дела. По факту недостачи было задержано несколько работников Клинской и Дмитровской площадок, а также заготовительных организаций. Под давлением улик те сознались в совершении преступлений и охотно выдали всех сообщников, в том числе слили компромат на Отришко и Коробочкина.

Постепенно стал вырисовываться и масштаб махинаций. Например, на одной только Клинской площадке за два года было оформлено липовых приемо-сдаточных актов на 300 тонн черного металла. Как показал на допросе один из работников площадки – Серов, за четыре месяца лично он отметил в документах два десятка подставных лиц, которые якобы сдали лом, и оформил фиктивные документы на сто тонн металлического лома. По этим липовым справочкам Серов получил 30 тысяч рублей наличными, половину из которых передал своему непосредственному начальнику Отришко.

Коробочкин и Отришко были немедленно взяты под стражу. Во время обыска у мошенников было изъято денег и ценностей на общую сумму 200 тысяч рублей. Эти средства пошли в счет возмещения ущерба, нанесенного аферистами советскому государству.

А тем временем оперативники, распутывавшие аферы с цветными металлами, внимательно присматривались к Щербинскому заводу первичной обработки металлолома. Многочисленные данные, поступавшие сыщикам, свидетельствовали о том, что «мозг» преступного сообщества находится именно там. Скорее всего, некоторые начальники цехов, не без ведома руководства предприятия, оперировали фиктивными приемо-сдаточными актами и бестоварными квитанциями, зарабатывая на этих махинациях немалые суммы. Косвенно предположения сыщиков подтверждал тот факт, что все работники завода, взятые оперативниками на заметку, жили явно не на трудовые доходы.

Чтобы это доказать, сотрудники БХСС установили возле Щербинского завода круглосуточное наблюдение. Как всегда, неоценимую помощь оперативникам оказали комсомольцы-добровольцы. Каждый въезжавший на территорию предприятия автомобиль оперативники тщательно фиксировали: записывали номера и марки машин, отмечали, каким именно ломом они были загружены – промышленным или бытовым. А затем полученные данные сравнивали с официальной заводской отчетностью. Сплошь и рядом были выявлены несоответствия: то номер машины указан не тот, то количество лома, то его происхождение. Суть всех этих махинаций вполне понятна: увеличить на бумаге объемы поступающего на переработку сырья, а самое главное – выдать промышленный лом, который стоил дешевле, за бытовой.

Подобного рода приписки были крайне выгодны заготовителям металлолома, которые сотрудничали со Щербинским заводом. Ведь за каждую тонну лома они получали немалые деньги. Махинации были выгодны и работникам завода: за каждый приписанный в акте приемки килограмм заготовители платили по рублю. Один только начальник цеха Жданов за несколько месяцев работы умудрился приписать в приемо-сдаточных актах более сотни тонн бытового металлолома, за что получил в общей сложности свыше 30 тысяч рублей. Некоторая часть этих денег попала в карманы вышестоящего заводского начальства – чтобы помалкивало и не вмешивалось в повседневную хозяйственную деятельность.

Неудивительно, что с таким «хозяйствованием» Щербинский завод постоянно испытывал острую недостачу сырья. Ее пытались скрыть, передавая часть металла для переработки на другие предприятия. Разумеется, проворачивая эти сделки, руководство Щербинского завода значительно завышало на бумаге объемы переданного сырья. Однако и это не спасло завод от серьезной недостачи. В результате проведенной сотрудниками БХСС ревизии оказалось, что на предприятии не хватает как минимум тысячи тонн цветного металлолома на общую сумму два миллиона рублей.