– Ты не скучала без меня?
– Очень скучала… Мы гробанулись на обратном пути. Шесть здоровенных лбов и я, маленькая девочка.
Притом шесть здоровенных лбов остались удобрять собой московский метрополитен, а маленькая девочка добрела до точки, где ее вытащила спасательная группа. Ну, или хотя бы доползла, а не добрела. У здоровенных лбов и этой возможности не было.
– Я в живых осталась только по одной причине… шла по Зоне, сняв Калашник с предохранителя. По старой памяти. Как нас учили еще в той, старой Зоне.
Правильно, девочка. А как еще? Зона, сука, требует уважения.
– А они… они же все военные… у них же, у долбоклюев, дисциплина…
– Не ругайся, маленькая девочка.
– Хорошо, не буду. Так вот, у них, Тим, порядок: перед выходом в Зону передернули затворчики, сделали на «заряжайке» по контрольному щелчку каждый, рожки с патронами вставили, а потом… что? А потом строго на предохранитель. Во избежание, мать твою…
– Не ругайся, чудо моё чудесное.
– Хорошо, не буду. Я их капитану объяснять пыталась… а он как каменный. «Устав еще никто не отменял…» Возвращаемся по метротоннелю, идем между «Вернадского» и «Юго-Западной», совсем ничего до выхода на точку встречи осталось…
Тут она замолчала. Вздохнула. Плохо ей. Я по себе чувствую, как ей плохо. Мне от нее передается.
– Что-то мне… дай попить, Тим. Голова кружится.
Даю ей воды.
– Доктора позвать?
Она колеблется. Отвечает не сразу.
– Нет. Потом. Я еще не все рассказала… Это люди, Тим. Те, которые на нас напали в метро. И… не совсем люди одновременно. Очень быстрые, очень ловкие, как зверьё. Не стреляли, у них даже оружия с собой не было. Били, грызли, ножами полосовали… длинные такие ножи, вроде мачете. Ждали нас. Трое. Мы… засветились, Тим. В сталкер-баре побывали и засветились. Кто-то очень не хотел, чтобы мы знали, какая там вышла катавасия. Вот нас и… Они нас, мы их. Последнего я на себе прибила, когда он меня грызть начал…
Она всхлипнула.
– А один, нормальный обычный человек, медленный, поодаль стоял. С автоматом. Он ими, кажется… руководил как-то… не пойму как. Не профессионал. Какой-то… рохля. Видел, что я кровью истекаю, но жива. И… что? Как дерьмо не поступил – не подошел, не добил. Испугался? Ствол против ствола – страшно ему… Он только издалека, со своими этими… обезьянами. И как человек тоже не поступил – не помог. Он… вроде своих уродцев. Человек, но дрянь, а потому вовсе не человек…
Найти бы этого человека-нечеловека поскорее, оторвать башку, оторвать всё остальное, а потом сделать анализ крови на предмет мутаций в душе. Нет. Не так. Сразу башку оторвать – слишком кайфово для него выйдет. Сначала руки-ноги, потом Иваныча, и только на десерт башку. Да, определенно.
– Ты слышишь меня, Тим? А кто там кричит всё время?
Мне опять приходится отвлечься. Упрямый доктор всё никак не смирится, что муж добрался до своей жены и решил немного с ней поговорить. Чего? Полицию он вызвал. Ну, давай-давай. Энергии – на бешеную зебру. Аж подскакивает, когда сердится.
– Как же ты пошла…
Она опять прикладывает палец к моим губам.
– Пошла, Тим. Я сейчас сама тебе всё скажу… А ты не укоряй меня. Не надо меня укорять, мне и без того плохо…
Женщины! Всегда найдут, почему их ругать не надо, почему они ни в чем не виноваты и почему ты сам виноват буквально во всем.
– Я… Тим, мне скучно. Ты сам во всем виноват. Ты меня даже на ма-аленькую, на вот таку-усенькую ходку в Зону не пускал. А я так не могу, Тим. Я… Как же тебе сказать. Мир… такой серый, такой неуютный. Вот только ты в нем цветной, много цветов, они яркие… а всё остальное серое. Да еще и грубое, глупое… Никуда не годится. Я училась и была никто в этом мире. Я работала и была никто в этом мире, Тим…
Она закашлялась. Ей стало труднее говорить.
– Я слушаю тебя. Я очень внимательно тебя слушаю, Стрекоза.
– Меня позвали в Зону, и там дали задание… серьезное задание… между жизнью и смертью. Тогда я стала кем-то. Я сделалась младшим офицером клана «Долг». Три ходки в старую Зону, Тим. Это кое-что. Мне нравится, что я была сталкером… – она сделала паузу и поправила себя, – нет, мне нравится, что я сталкер, Тим… Не отбирай у меня… Мне мало просто работать, мне даже мало просто быть твоей женой… хотя… это очень много… но мне все равно не хватает. Зона – ад, безо всяких оговорок. Но в этом аду я… я… кто-то. В смысле, кто-то значительный. У меня в старой Зоне всего-то было три ходки. Вот я и пошла на новую. Без Зоны… я таракашка в большом городе, где еще миллионы таких же таракашек. Прости. Не отбирай…
– Теперь четвертая ходка?
Она вновь заулыбалась:
– Шестая.
Когда Катьке моей что-нибудь надо, и не просто надо, а позарез, она найдет способ добиться своего. А ей позарез требовались две вещи: еще разок сходить в Зону и… чтобы я об этом не узнал. Стала бы она посвящать в свои планы Михайлова? Нет, ребята, знала хитрая моя жена, что Михайлов ее мигом сдаст. Наверное, по каким-то старым долговским связям подрядилась. Отыскали, чмошники, кого на смерть посылать. Молодцы! Четко сработали.
– Угу. Правильно думаешь. Старые знакомые помогли… Старое золото ярче блестит. И еще… мне обещали пятьсот тысяч за рейд. А нам надо на что-то жить.
Урою. Потом отрою, ритуально сожру, а что осталось, опять зарою. Все твои, Катька, старые связи до единого человека.
– Мне сказали, что у тебя четырнадцать ран, из них три глубокие. Выбито два зуба, сломано ребро, трещина в левой стопе, еще где-то там в ноге трещина и лютая гематома с осложнениями на глаза… Теперь скажи мне, оно того стоило?
Она тяжко вздохнула.
– Мне как-то нехорошо, Тим… Самое время сказать мне то важное, что я хотела от тебя услышать.
Хитрая какая. Ушла от ответа. А задавать вопрос по второму разу очень неудобно – обстоятельства не располагают. На этот раз доктор притащил четверых полицейских. У меня совсем не осталось времени на вопросы…
– Я люблю тебя. И еще: ты родишь мне девочку?
Он пытается кивнуть.
– Только я хочу мальчика…
Женщины! Вечно бы им спорить.
И я даже успеваю ее поцеловать. Первые несколько ударов полицейскими дубинками пришлись по мне скользь, неприцельно. Поэтому поцелуй вышел что надо. Отличный вышел поцелуй. Переломы, трещины и гематомы ничуть не помещали моей Стрекозе добраться до меня языком…
Кстати, потом я с ментами помирился и вернул им дубинки. Парни как парни, работа у них такая.
Выйдя из больницы, я посмотрел, сколько времени. Обана! Час ночи! Теперь ясно, почему они так удивились моему визиту…
Как-то я одичал. Отвык от людей. Зона, поганка, от хороших манер отучает. И потом… когда дело касается Катьки, я вообще плохо разбираю, где тут день, где ночь, где прилично, где неприлично и отчего нормальные люди на меня ненормально реагируют.
Спать не хочется совершенно.
Бабушка, святая женщина, наставляла меня: «Сон – это здоровье! Проспи всю жизнь – помрешь без хворей». Прости, бабуля, непослушный вырос у тебя внучок.
Меня довезли до ЦАЯ, и я четыре часа штудировал михайловские диски в тамошнем общежитии. Одно дело – сверкнуть перед Терехом и совсем другое – жизнь на кон поставить. Притом не только свою жизнь, но и жизни тех, кто пойдет со мной в Зону. Я вбивал в себя строчку за строчкой ТТХ новых аномалий, карту, маршруты прежних рейдов… Жрал кофе вёдрами. Но не вылезал из компьютера, пока не убедился, что впихнул себе в мозги всё действительно необходимое. Если кто-то не понял, я довольно добросовестный хмырь, парни.
А потом съездил к ближайшему храму и исповедался. Отдал всё, что натворил в Зоне. Нет, ребята, нечего тут уссываться надо мной, я не полный придурок и четко понимаю: это не я убивал, калечил, жрал человечину. Это
Мне полегчало.
Часть 2
Игра
Глава 6
Прекрасная незнакомка
Июль. Жара стоит умопомрачительная. Гроза плавает в воздухе. Полное безветрие. Кажется, еще капелька зноя, и на плацу перед входом в ЦАЯ начнет плавиться асфальт.
Я стою перед строем самой паршивой команды, какую только видел за все свои восемь ходок. Истекаю по́том в армейском камуфляже и всё думаю, как бы сказать людям то, что думаю, и не обидеть. А служебный автобус-ментовозка уже попердывает выхлопной трубой, уже притоптывает колесами в нетерпении. Нам пора отправляться к пропускнику на Периметре новой Зоны.
Вот моё военное сопровождение. Громилы, м-мать… Три возрастных мужика, служивших в маленьком охранном агентстве на окраине Москвы. То есть, служивших не в качестве какой-нибудь группы «решения проблем», а по прямому профилю – охранниками в офисах. Потом охранное агентство накрылось вместе со всем Городом, и какой-то знакомый ментовской чин устроил им контракты здесь. С самыми добрыми намерениями. На убой.
Костя-маленький, то есть худой, бритый, лет тридцати восьми, вовсю неженатый. Всё время улыбается, как идиот или американец. В вещмешке – два порножурнала. Наверное, все-таки не американец…
Костя-большой, то есть бородатый, сорока пяти лет, с женой, дочкой и увесистой «трудовой мозолью» между грудью и яйцами. С вещмешке – море домашних харчей в баночках и фольге, плюс пластиковая канистрочка с квасом. Ну это ладно – запас карман не тянет.
Наконец, их старшой – бывший капитан ОМОНа, широкоплечий здоровый бык, ростом с коломенскую версту. Когда-то он мог считаться грозной боевой силой, вот только сейчас ему уже полтинник, он малость оплыл, и унылость запечатлелась на его лице.
У всех одна и та же амуниция – камуфло, АК74М, пара гранат… различаются они тем, как кто из них подогнал оружие и снаряжение. Кажется, дельный человек из них троих один – старшой, Степан. Ничего у него не топорщится, не болтается, не мешает при ходьбе, не брякает на всю округу. На шее – бинокль. В вещмешке обнаружился термос с кофе, шоколадка, лишнего боезапаса на полтора магазина россыпью. К штатному вооружению он добавил до ужаса драный пистолет Стечкина. Но драный-то он драный, а почищен и смазан, как надо. К нему, правда, всего 18 патронов, но и это не лишнее…
На троих – ноль ходок в Зону.
Терех, злой и мрачный, смотрит на меня исподлобья. Зато у него – новенький «Абакан», две гранаты РГН вдобавок к двум РГО, а в вещмешке – большая пластиковая бутыль с водой (точь-в-точь как у меня), резиновая надувная подушка и два шерстяных одеяла. Одно, видимо, под себя, а другое – на себя. Ну и правильно, если заночуем на голом бетоне, стоит ли почки о холодный камень сажать?
Только что Терех рассказал Степану, в каком случае он должен удостоить меня обезвреживающей инъекции. В лицах рассказ, с тремя грозными предупреждениями и четырьмя устрашающими примерами из жизни. Теперь старшой глядит на меня несколько оторопело.
А вот и чудо наше, первая научная единица.
Зовут ее Ниночка, живого веса в ней под сто двадцать кэгэ, а ростом она со Степана. Ей двадцать четыре года. Что поделаешь, если среди мужиков со степенями немногие готовы рисковать своей шкурой в Зоне, а у девушки-аспирантки Яковлева родом из уральского города Кунгур в душе горит энтузиазм…
На ее счету целая одна ходка в Зону!
На дне ее вещмешка я обнаружил три упаковки таблеток от давления, пачку сильнодействующего препарата от головной боли и могучее успокоительное. Еще там лежало четыре тульских пряника, маникюрная пилочка и блеск для губ.
Во взгляде Ниночки читается: «Я готова ответить оскорблением на оскорбление прямо сразу!» Пятнадцать минут назад я отправил ее поменять то, в чем она пришла, на камуфляж и армейские ботинки. В вещмешок перекочевали следующие предметы: алая футболка с вырезом мало не до пупа, джинсы, натянутые фундаментальными бедрами то треска в швах, и туфли на высокой платформе. Только что девушка вернулась на плац. Всем своим видом она говорит: «Раньше мне было очень удобно, а теперь мне очень неудобно!»
Я представил себе этот цирк: группа сереньких невнятненьких ребят с автоматами и яркий маяк в середине группы, испускающий во все стороны призыв: «Видите меня? Подойдите ко мне!» До того самого момента испускающий, пока не подвернется нога в чудесной обувке. И ладно бы просто вывих – дело житейское. Но целый день в джинсах, разошедшихся снизу доверху, это, оцените, парни, немного неудобно и страшно весело.
Из оружия у Ниночки нашелся один пистолет Макарова. Для Зоны – пукалка, в сущности. Но никакого иного огнестрела девушка не держала в руках. Только «папа охотничью винтовку показывал». Если дать ей сейчас тот же Калашник, она точно пристрелит кого-нибудь из нас.
Н-да. «Не самый ценный персонал»…
А знаете, как я поступлю, ребята? Я скажу им, всё как есть. Они, чай, не футбольная команда, и я им не тренер, чтобы взбадривать перед матчем. Пусть боятся. Им уместно бояться.
– Скорее всего, вы погибнете. Шансов выжить почти нет. Но если вы все-таки хотите выйти из Зоны живыми, с этого момента выполняйте мои приказы беспрекословно и моментально.
– Что ж так мрачно-то? – ухмыляясь, спросил Костя-маленький.
– Лечь!
– А?
Легли старшой, Костя-большой и Терех.
Терех-то знал, что надо подчиняться проводнику, кто бы ты ни был и кто бы ни был он сам. Знал, а потому залупаться не стал. Умный.
Костя-маленький не врубился. А Ниночка сочла, что женщин команды не касаются. Поэтому первого я молча пнул так, что он рухнул на асфальт, а вторую, схватив за шею, швырнул рядом.
– Что вы себе позволяете? – возмутилась Ниночка.
– Встать!
– С-сука, – заворочался на асфальте Костя-маленький со зверской рожей.
Я снял Калашник с предохранителя, передернул затвор и приставил автомат к виску придурка.
– Ты что? Одурел?
Он быстро вскочил.
– Дайте же мне руку… – попросила Ниночка.
– Сама.
Она медленно поднялась и принялась отряхиваться.
– Лечь!
На этот раз подчинились все, но очень медленно.
– Встать!
– Сколько это будет продолжаться? Что за самоуправство такое! – возмутилась Ниночка.
Отвечаю ей:
– У меня есть право снять с маршрута всех, кто не готов выполнять мои распоряжения. Либо вы научитесь подчиняться прямо сейчас, либо отправляйтесь на хрен с вашим губоблеском и с вашей порнухой. На размышления – три секунды.
Я мысленно отсчитал про себя три секунды.
– Лечь!
Легла вся команда. Очевидно, кое-кого отрезвило воспоминание о выплате за рейд. А кое-кого другого – нежелание опозориться.
– Встать! Быстрее!