Поиски"Озокерита"

Мы шли бесшумно по влажной, мягкой траве, напрягая зрение в темноте. Спустились в овражек, которым нам следовало удалиться несколько влево. Этот овражек был на нейтральной полосе, и разведчики “Артема” часто бывали здесь, хорошо знали каждый его изгиб, каждую вымоину. И все-таки надо было двигаться осторожно.

Трое разведчиков пошли вперед, мы с ординарцем в небольшом отдалении следовали за ними. Сзади нас двигалась группа прикрытия. Вдали слышалась активная ружейно-пулеметная перестрелка.

Выйдя из овражка, мы попали на пашню, углубились километров на пять и очутились в большом фруктовом саду. Начали искать омшаник, в котором должна быть Таня. Время, как назло, бежало быстро. Ночь короткая, вот-вот заалеет рассвет, а мы никак не можем найти этот омшаник. Мы уже начали нервничать и терять надежду на успех своего дела, как вдруг наткнулись на большую землянку, заросшую травой. Я с трудом отодвинул тяжелую дверь и протиснулся внутрь Карманным фонариком осветил землянку. В одном углу, свернувшись клубочком, лежал человек в замасленной телогрейке, на голове глубоко надвинута рваная и грязная шапка-ушанка. Я подошел ближе, посмотрел в лицо. Оно было таким грязным, что нельзя было определить, парень это или девушка. Но по длинным ресницам и прямому носу я сразу же узнал Таню. Девушка как будто бы спала, хотя я знал наверняка, что она притворяется. Я потрогал ее за плечо, она не шевельнулась. Я сказал пароль. Таня еще немного полежала в том же положении, потом вскочила и бросилась мне на шею. крепко стиснула меня в своих объятиях. “Ничего, брат, хватка! Силенка-то есть у нее!” — подумал я.

Мы благополучно возвратились на нашу сторону в хутор. На востоке заалело небо. Приближался рассвет.

Я привел Таню в правую половину дома, где размещался штаб “Артема”. В просторной комнате ярко горели две большие лампы, окна были тщательно замаскированы одеялами.

— Мне хочется расцеловать вас, но я такая грязная, что опасаюсь приближаться, — сказала она, как показалось мне, полушутя, полусерьезно и сорвала с себя шапку-ушанку вместе с платком. — А сейчас я ничего не хочу, лишь бы быстрее помыться. Мне бы горячей воды.

“Как это я, осел, не догадался сказать разведчикам, чтобы нагрели воды”, — мелькнуло у меня в голове. Я бросился из комнаты.

— Стойте, товарищ капитан! — крикнула Таня.

Я остановился.

— Вы хоть скажите, как звать вас.

— Иван Федорович.

— Я прошу вас, Иван Федорович, не достанете ли вы мне вместе с горячей водой и мыла, — улыбнулась она, как показалось мне, иронически.

— Постараюсь все сделать, Таня. — Я выбежал из комнаты. В полуосвещенном коридоре стояли Донкин и несколько разведчиков.

— Что вы, товарищ капитан? — спросил старший лейтенант.

— Я забыл сказать вам, чтобы нагрели воды, — выпалил я.

— Не беспокойтесь. Не первого встречаем. Воды нагрели. Кадку широкую приготовили, в ней помоется, — спокойно сказал Донкин.

— Мыло надо еще.

— Этого добра у нас хватает, — Вася, бегом за мылом, — сказал он своему ординарцу, и тот выбежал из коридора. — Ребята, а ну кадку сюда, воду горячую! — распорядился Донкин.

Я возвратился к Тане.

В дверь постучали. Я открыл. Разведчики тащили воду в ведрах. Таня отвернулась в угол. Принесли мыло. Притащили широкую с метр высотой деревянную кадку Налили в неё горячей воды. Разведчики ушли, тихонько притворив за собой дверь Таня осмотрела кадушку, воду и радостно улыбнулась.

— Вот спасибо.

Она быстро разулась, сняла телогрейку.

— Это все теперь можно сжечь, — сказала она. — Только вот в левом сапоге, в голенище, Иван Федорович, очень важный пакет Выпорите его сами лично, прошу вас, и храните.

Я слушал ее голос, но что-то плохо соображал.

— Можно помыться мне? — улыбнулась Таня.

— Да, конечно, — хватился я и направился к двери.

— Вы бы дали мне какое-нибудь чистое бельишко. — сказала мне вслед Таня

Я закрыл дверь и еще раз выругал себя. Как Это я не мог догадаться захватить ей белье из штаба.

Донкин стоял в коридоре.

— Вот что, брат, выручай, — обратился я к нему.

— Что еще надо, товарищ капитан?

— Белье. Понимаешь, я не захватил для неё белье.

Донкин посмотрел на своего ординарца.

— Вася, пожалуй, ростом такой же, как и она. Ну-ка, Вася, беги к кладовщику, разбуди его по тревоге и пусть он даст на тебя полный комплект нового обмундирования.

Вася убежал. А мы с Донкиным сели на крыльце и закурили. Только теперь я вспомнил, что с вечера не курил, все время был на ногах, и сейчас по жилам потекла приятная усталость. Посидели мы минут тридцать, потом зашли в другую половину дома. Я распотрошил кирзовый сапог и нашел целлулоидный пакет. Положил его себе в сумку. Пришел Вася. Принес обмундирование.

— Хорошо. Иди распорядись насчет завтрака, — сказал Донкин.

Вася ушел.

Я выпроводил всех из коридора и, чуть приоткрыв дверь, сказал:

— Таня, принесли вам обмундирование.

— Заходите, я в кадушке, — весело крикнула девушка.

Я зашел, положил на скамейку обмундирование. Около двери лежала куча тряпья и сверху — второй сапог. Я понял, что Таня сняла с себя всё это и приготовила выбросить.

— В этом барахле ничего нужного нет? — спросил я.

— Нет, Иван Федорович, все можно сжигать.

Я открыл дверь и пинком выкинул всю эту кучу в коридор. Пришли разведчики, забрали все это барахло и куда-то унесли.

Примерно через час, когда уже совсем рассвело, Таня позвала меня. Я зашел. Девушка выглядела бодро, весело. В ее голубых глазах искрились какие-то озорные огоньки. Мокрые волосы были аккуратно уложены. Она подошла ко мне и, вспыхнув румянцем, крепко поцеловала в щеку.

— Я так соскучилась! Как трудно быть одной среди врагов, а еще труднее улыбаться врагу, говорить ему любезности.

— Вам тяжело было работать кочегаром? — как-то некстати спросил я.

— Что вы!? Когда я стала кочегаром, то почти была счастливой — я не улыбалась ни одному гитлеровцу.

В дверь постучали. Нам принесли завтрак.

После завтрака мы на вездеходе в сопровождении четырех разведчиков на мотоциклах выехали с Таней в штаб фронта. Прибыли туда без всяких происшествий к полудню и сразу же направились в разведотдел к полковнику Сергееву. Я передал ему целлулоидный пакет.

Вскоре я вновь отправился на передовую, был назначен командиром “Артема” вместо погибшего Донкина и Таню больше не встречал.

Только много лет спустя на одном из собраний инженеров и техников в городе Комсомольске-на-Амуре я неожиданно увидел человека, лицо которого показалось мне удивительно знакомым. Да, несомненно, я где-то видел этого мужчину с зачесанными назад русыми волосами, высоким лбом, с резкой складкой между бровями, темно-серыми глазами. Но где? Я так и не мог вспомнить. Он сидел недалеко, я отчетливо различал мельчайшие детали его лица и все больше убеждался, что видел его не один раз.

В один из перерывов я пошел в фойе вслед за ним. Это был коренастый, среднего роста мужчина в сером костюме. Взгляд мой упал на его левую руку. Она была обтянута черной перчаткой. И тогда я все вспомнил. Я бросился вперед, схватил его за плечи и громко, совсем забыв, что мы не одни, крикнул:

— Андрей!

Он остановился, с минуту недоуменно смотрел на меня, а потом… а потом я очутился в его объятиях.

Да, это был Андрей, тот самый Андрей, знаменитый разведчик нашего фронта, которым мы все гордились, которого столько раз считали погибшим, но он, исчезнув иногда очень надолго, неизменно появлялся вновь, приносил важнейшие сведения, никогда не рассказывая о том, где он был и что с ним происходило.

И вот встреча через десять лет.

Несколько вечеров мы провели с ним вместе. Вспоминали годы войны, друзей — живых и погибших, и только теперь Андрей рассказал мне, что бывало в те месяцы, когда о нем никто из нас, близких ему людей, не получал никаких вестей. Впрочем, и на этот раз он говорил не столько о себе, сколько о своих товарищах — разведчиках и разведчицах, о славных героических подвигах которых мы в то время знали так мало. Многое поведал он и о Тане.

По рассказам Андрея и по своим личным воспоминаниям я и написал эту повесть.

2

Таню проводили в один из домов на тихой улице, где все заросло высокой акацией и сиренью. Хозяйку, уже немолодую женщину, звали Марией Николаевной Она встретила Таню любезно:

 — Здравствуйте. Проходите в горницу, будьте как дома. — И провела девушку в небольшую, аккуратно прибранную комнату.

— Ну, теперь вы уж тут сами. Я пойду. До свидания. — сказал сержант, сопровождавший Таню, и ушел.

Таня осмотрелась. Комната ей понравилась: стены светло выбелены, посредине большой раздвижной стол, покрытый скатертью, налево, около стены, — деревянная кровать с высокой периной под покрывалом, с горкой взбитых подушек в белоснежных наволочках. Кровать невольно привлекала внимание девушки — уже более месяца Таня спала не раздеваясь и отдохнуть на такой постели было очень соблазнительно. В одном углу комнаты стоял высокий старомодный комод, в другом — маленькая этажерка с книгами Два небольших окна выходили в палисадник, они были открыты, и теплый ветерок шевелил тюлевые занавески.

Таня присела на стул, поставила около себя маленький кожаный чемоданчик, который до сих пор держала в руках, и посмотрела на хозяйку, стоявшую в дверях. Мария Николаевна откровенно любовалась девушкой Но вдруг какая-то тень пробежала по ее лицу. Может быть, она подумала о том, что вовсе не на войне место этой совсем юной девушке с голубыми глазами и светлыми пышными волосами.

— У вас хорошо здесь: тихо, и деревьев много на улице, — сказала Таня.

— Да Слава богу, когда фронты проходили, немцы как-то обошли наш поселок Все осталось, как было, — ответила хозяйка и, спохватившись, проворно вышла на кухню. Таня слышала, как она передвигала кастрюли на плите.

Через несколько минут Мария Николаевна вернулась и предложила девушке помыться.

— Да, я забыла вам сказать, чемодан ваш с бельем еще утром принесли, и белье я погладила. — Она произнесла это с довольной улыбкой, словно подчеркивая: “Вот я как ждала вас, все уже подготовила”. — А вода у нас хорошая, мягкая…

— Благодарю вас, — ответила Таня, а про себя подумала: “Это, наверное, полковник велел принести сюда мое белье и нагреть воды. Вот какой заботливый! Вот спасибо ему…”

Уже несколько дней находилась Таня у Марии Николаевны. Утром она вставала рано, занималась гимнастикой, умывалась, надевала свое любимое синее платье. Потом садилась перед зеркалом и причесывалась: сзади все волосы забирала вверх и прикалывала, а передние волнистые пряди аккуратно укладывала, подвертывая концы и закрепляя их шпильками-невидимками. Ей нравились свои волосы, и она любила ухаживать за ними. После завтрака она перебирала книги на этажерке у Марии Николаевны, но каждый раз ничего не находила, что бы почитать: на этажерке стояли только учебники для старших классов средней школы. Как видно, у хозяйки были взрослые дети, но живы ли они, где находятся сейчас — об этом Таня не спрашивала, так же как и ей хозяйка никаких вопросов не задавала. Мария Николаевна вообще больше молчала; молча она готовила для Тани обеды и ухаживала за ней, как за своей дочерью. В эти дни отдыха Таня, присев у окна, нередко уходила воспоминаниями в прошлые, довоенные годы своей жизни, которые казались теперь какими-то очень далекими.

Таня выросла в Туле. Отец ее — знатный оружейник и известный в городе любитель-голубятник. По вечерам, в свободные часы, он поднимался на крышу дома, где была пристроена красивая голубятня с лесенками, крылечками, с украшенными резьбой окошечками, и выпускал своих любимцев — сизых, белых, пестрых. От отца это увлечение передалось и Тане. Она вместе с отцом взбиралась на крышу, следила, как он выпускает голубей, и, пристроившись около голубятни, запрокинув голову, с замиранием сердца наблюдала за полетом птиц, кружившихся высоко над домом. Она завидовала им. Ей самой хотелось так же взмыть в воздух, падать и вновь стремительно уноситься ввысь. Тогда она мечтала стать парашютисткой.

Учеба в школе давалась легко. Таня много читала, очень любила уроки по литературе и одно время была убеждена, что со временем сама будет преподавать литературу. Но все сложилось иначе. В седьмом классе у них появилась новая учительница немецкого языка, обаятельная русская женщина, и она так сумела увлечь Таню, что, окончив десятилетку, девушка поехала в Москву, в институт иностранных языков. Потом было много сомнений: думала, что она ошиблась и призвание у нее совсем другое. Надо было бы идти в институт физической культуры, потому что успехи на стадионе приносили ей, казалось, гораздо большее удовлетворение, чем успехи в немецком языке. Но она сумела переломить себя и потом не пожалела об этом. Когда началась война, именно отличное знание немецкого языка помогло ей перейти из института в школу разведчиков. Комсомолке Тане было в то время двадцать лет…

На четвертый день пришел сержант, который привел Таню сюда. Плотно сложенный, лет сорока мужчина, со смуглым лицом и широкими черными бровями, он был, как всегда, молчалив. За время своей работы в разведке Таня немало встречала людей, которые умели делать все, много знали, но разговаривали крайне мало. Сержант относился именно к таким людям. На этот раз он принес пачку топографических карт, поздоровался, положил карты на стол и сказал:

— Ну, теперь вы уж тут сами… — попрощался и ушел.

Таня развернула сверток. В нем были карты районов Львова, Ковеля, Ровно.

Около недели Таня изучала карты, стараясь запечатлеть их в своей памяти. Как-то вечером к ней зашел полковник Сергеев. Он тщательно притворил дверь и только после этого поздоровался.

— Ну как, отдохнули?

— Отдохнула, товарищ полковник. Уже надоело сидеть без дела.

— Отдыхайте, отдыхайте, — с отеческой лаской сказал полковник. — Но если вам так скучно, то занимайтесь понемногу. Принес вам литературу. — Он положил на стол стопку книг.

Затем полковник вынул из кармана два письма, написанные по-немецки, и положил их рядом с книгами. Это были те рекомендательные письма, которые Таня получила от немецкого генерала.

У этих писем есть своя небольшая история.

Еще во время первой империалистической войны в Россию был завезен матерый немецкий разведчик, некий Шлемер. Поселился он в Поволжье, Вскоре после Октябрьской революции женился на немке, местной уроженке. В двадцатом году у них родилась дочь, которую назвали Бертой.

В конце тридцатых годов разведчик был разоблачен и арестован. Знали ли жена и дочь о шпионской деятельности отца?.. Это не было доказано. Однако жене и дочери известно было, что у Шлемера есть в Германии поместье и что изредка он получал письма от своего брата — крупного промышленника. Письма эти никогда не приходили по почте.

После ареста Шлемера дочь его, Берту, исключили из комсомола. Внешне она очень тяжело переживала это, но ей не верили. Когда началась война, Берта Шлемер пришла в военкомат. Со слезами на глазах просила она, чтобы её взяли в армию и послали в разведку. Берта клялась, что будет предана своей советской Родине. Ей отказали. Тогда девушка разыскала старые письма, полученные когда-то отцом из Германии от брата, и вместе со всеми документами сдала органам советской разведки. Берта предложила использовать свое имя так, как найдет нужным командование.

Весной сорок третьего года Тане вручили документы на имя Берты Шлемер. Ей предстояло спуститься на парашюте на территорию, оккупированную немцами, устроиться на работу в штаб крупного соединения и информировать советское командование о передвижениях гитлеровских войск. И хотя к тому времени Таня уже была довольно опытной разведчицей, ей ещё не приходилось работать непосредственно среди немцев, в штабе врага.

В темную, дождливую ночь Таня благополучно спустилась на парашюте в районе Киева. К утру она вышла на большую дорогу, вдалеке от места приземления, удачно попала в группу женщин-мешочниц, возвращающихся из сел с продуктами. У первого же немецкого патруля она со слезами на глазах попросила, чтобы ее направили в немецкую военную комендатуру. В комендатуре девушку принял обер-лейтенант. И перед ним она предварительно поплакала, а затем на безупречном немецком языке рассказала “свою” биографию.

— Я немка, родилась в Поволжье, — говорила Таня. — И мать, и отец мой — немцы. Перед войной отца моего арестовали большевики за сотрудничество с Берлином. Мы с матерью долго бедствовали, потом решили пробираться в Германию, ведь там у нас свое поместье, у меня есть в Берлине дядя, барон Густав Шлемер.

— Густав Шлемер? — перебил ее обер-лейтенант. — Барон Густав Шлемер — очень известное лицо. Так чем я вам могу быть полезен? Да вы не волнуйтесь, фрейлен, вот выпейте воды, — засуетился обер-лейтенант.

— Господин обер-лейтенант, позвольте мне досказать, я же потеряла мать…

— Пожалуйста, фрейлен.

— Так вот, решили мы с матерью пробираться в Германию. Добрались мы до Харькова и там остановились, чтобы дождаться немецкую армию. Когда наши войска заняли Харьков, поехали в Киев, но попали под бомбежку, и я потеряла мать, видимо, мы после бомбежки разъехались с нею. И вот до сих пор я не могу найти мою бедную мать Но мы должны встретиться в Киеве, чтобы вместе ехать в Германию…

— Не волнуйтесь, фрейлен, мы поможем вам добраться до Берлина и найти вашего дядю.

— Я не могу сейчас ехать в Берлин, как же я брошу мать, я буду искать ее в Киеве.

— Чем же вам помочь?

— Дайте мне работу. Я же могу быть переводчицей. А затем помогите мне поискать мать…

Вскоре Таня была доставлена в штаб крупного соединения немецкой армии. Ей не сразу поверили, однако дали квартиру, выдали деньги. Она чувствовала, что гитлеровцы каким-то образом ведут проверку ее благонадежности, и очень беспокоилась, во-первых, потому, что долго не могла приступить к работе, не установила еще связи со своими, во-вторых, потому, что не была еще уверена в точности всех данных о дяде, которые ей дали и которые она заучила. Она готовила себя к возможной встрече с “дядей”, бароном Густавом Шлемером. Она не очень боялась этой встречи, однако лучше было бы, если бы эта встреча не состоялась. Хотя ей было известно, что “дядя” ни разу не встречал своей племянницы, но она не знала доподлинно, получал ли дядя фотографии племянницы. Если получал, то какие фотографии? Из тех фотокарточек Берты, которые видела Таня, ни одна ее не смущала особенно, все они были сделаны в период, когда Берте было двенадцать-четырнадцать лет, и Таня даже имеет с ними некоторое сходство. Еще есть фотографии Берты, сделанные перед войной. Но Берта категорически заявила, что на этот раз она фотографировалась уже тогда, когда отец был посажен. А вдруг Берта Шлемер соврала? А может быть, отец сфотографировал Берту тайно и послал своему брату? А может быть, сама Берта с малых лет была подготовлена отцом к шпионской работе и сейчас Таня уже разоблачена?

Разные невеселые мысли беспокоили Таню в тот период, пока она не была допущена к работе. Но вот однажды ей сказали, что она будет представлена генералу фон Трауту, начальнику штаба соединения.