Поиски"Озокерита"

— Мне вчера стало известно, что наше командование было весьма довольно работой вашего отца, — сказал генерал-майор фон Траут Тане, когда она была представлена ему. — Судьба, судьба! Но вы, фрейлен, не волнуйтесь. Мы поможем вам добраться в Германию, гарантируем вам безопасность. Когда вы желали бы выехать?

— Я не могу сделать этого, пока не найду свою мать. Я прошу вас помочь мне найти мать. Потом я хочу работать, я не могу бездельничать, когда мой народ ведет такую победоносную войну. Я хочу мстить за своего отца. Дайте мне такую возможность хотя бы тем, чтобы трудиться на победу великой Германии. Я уверена, что я могу быть вам полезной. Ведь я знаю русский язык так же хорошо, как и немецкий. Я умею хорошо печатать на пишущей машинке.

После этой беседы Таня поняла, что немцы наводили справки о ней и ее отце.

По распоряжению генерала Таня стала работать переводчицей в штабе. Иногда она ходила по городу — искала “свою бедную мать” и по явкам, которые имела, установила связь с нашим командованием.

Положение Тани в штабе укреплялось с каждым днем. Она “добросовестно” работала, заимела несколько поклонников среди офицеров штаба, часто пользовалась их услугами, но держала их от себя на расстоянии.

Там, в штабе, Таня несколько раз встречала сутуловатого мужчину с круглым веснушчатым лицом. Мужчина этот поспешно и низко кланялся каждому немецкому офицеру и даже солдату. И когда он кланялся, его круглое лицо расползалось в заискивающей улыбке. Таня узнала, что это — Тимофей Гордиенко. Но кто он и что делал у немцев — Тане не удалось узнать. Гордиенко исчез.

Соединение, в штабе которого работала Таня, получило приказ отправиться на фронт. А Таня в это время получила новое задание — “превратиться” в русскую и устроиться на работу в железнодорожное депо на одной из крупных станций.

— Милая Берта, — сказал фон Траут, вызвав Таню к себе, — мы не можем взять вас с собой на фронт. Но я постарался, чтобы вы не остались без работы. Я написал вам два рекомендательных письма — одно к моему двоюродному брату, коменданту города Н. полковнику фон Трауту, а другое — к моей приятельнице в том же городе, Луизе Музиль. Хотя она и старая жительница этого города, но вполне наш человек. Она вам поможет. Благодарю вас за работу. Я надеюсь, что мы с вами еще встретимся. Держите связь с моим братом полковником фон Траутом.

…Вот как попали к Тане письма, которые полковник Сергеев положил на стол рядом со стопкой книг.

— Хорошие письма, — сказал полковник. — Будете действовать под тем же именем. Вам предстоит очень серьезное дело. Надо выкрасть у немцев новый код. Кода этого, собственно, у них еще нет. Он только готовится в гитлеровском генеральном штабе. Но мы должны получить его так быстро, чтобы и запах типографской краски не успел улетучиться. Понятно, Танюша?

— Понятно, товарищ полковник.

— Код мы назовем условно “Озокеритом”.

— Понятно, товарищ полковник, — “Озокерит”.

— Это название знают только трое — я, вы и Андрей, под руководством которого вы будете работать. Он зайдет к вам, познакомитесь. Бывалый разведчик.

— Понятно, товарищ полковник.

— Конечно, попутно с поиском “Озокерита” вы будете, как обычно, узнавать у немцев все, что может заинтересовать наше командование.

— Ясно, товарищ полковник. А что это такое — озокерит? Камень, что ли, какой, что-то я не знаю.

— Это название горного воска, которого так много в районе Борислава. Да, вот еще что. Вы управляете машиной?

— Автомобиль я знаю, но за рулем сравнительно мало практиковалась.

— С завтрашнего дня вы будете выезжать на прогулку, на два–три часа. Потренируйтесь на всякий случай.

Полковник также рассказал Тане, что ей особенно важно усвоить из тех книг, которые он принес.

На второй день явился уже знакомый ей сержант. Он поздоровался и сказал:

— Ну что же, поедемте.

Когда они выехали из поселка, сержант остановил машину, слез с шоферского сидения и предложил:

— Ну, теперь вы уж тут сами.

Так они ежедневно на протяжении месяца вы, езжали на немецких автомашинах различных марок, и Таня часто удивляла сержанта своим хладнокровием и умением мгновенно ориентироваться в самых трудных дорожных условиях.

Кроме “прогулок”, Таня упорно работала с картами, изучала наставления и уставы немецкой армии.

Однажды вместе с сержантом пришел широкоплечий мужчина лет тридцати пяти. Его русые волосы были зачесаны назад, высокий лоб прорезала складка между бровей. Темно-серые глаза выражали спокойствие и уверенность. Кисть левой руки была обтянута черной перчаткой. Таня поняла, что это и есть тот самый человек, о котором говорил ей полковник. Сержант тут же ушел, сказав на прощание свое обычное: “Ну, теперь вы уж тут сами”.

3

Сентябрьской ночью самолет оторвался от аэродрома, набрал высоту, сделал круг и повернул на запад. И мгновенно его окутала черная мгла. На небе — ни звездочки, ни проблеска луны.

Таня не думала о том, что ее ждет впереди. Как и в первый раз, когда она летела в тыл к немцам, мысли перескакивали с одного на другое, в памяти вставали воспоминания, как будто бы вовсе неподходящие в такой обстановке.

 Вспоминались то отцовские голуби, то школьные подруги, то учебные полеты на планере в институтские годы; вставали перед глазами подмосковные леса в солнечные весенние дни… Она знала, что работа ее очень опасна, но не боялась умереть, ее лишь страшила смерть, как ненужная жертва. “Как тяжело, должно быть, умирать, когда знаешь, что жизнь твоя прошла без толку и смерть — только бесполезная утрата жизни. В этой борьбе за будущность человечества допустима лишь такая смерть, какой умер капитан Гастелло. Такая смерть не страшна…”

Тьму ночи рассекли сверкающие полосы трассирующих пуль. Спереди и сзади самолета беспорядочно вспыхивали разрывы снарядов. Десятки прожекторов взметнули свои щупальца в темноту, скрещивались, шарили по небу. Самолет шел над передовой, но немцы никак не могли нащупать его и стреляли наугад. Опытный летчик-разведчик уверенно вел машину.

За всю дорогу спутники обменялись только двумя фразами.

— Как себя чувствуете, Танюша? — спросил Андрей.

— Хорошо.

Успокоенный ответом, Андрей задремал. Он не знал, как сильно встревожилась девушка во время обстрела самолета — не за себя, а за то дело, которое ей поручили. Но Таня промолчала о своих опасениях — стоит ли говорить об этом, ведь и Андрей спросил так, между прочим. И сам он не без тревоги всматривался в темноту, когда попали в зону огня. А опасность миновала, и пришло успокоение.

Долго летели молча. Наконец послышалась команда летчика:

— Приготовиться!

Первой должна была прыгать Таня. Андрею предстояло спуститься в другом районе, а встретятся они только в городе.

— Ну, желаю вам удачи. — Андрей пожал маленькую руку девушки.

— Я тоже желаю вам успеха. До скорой встречи, — ответила Таня, и ей показалось, что произнесла она эти слова не столько голосом, сколько сердцем, всем существом своим.

Андрей открыл дверцу. Таня прыгнула в темноту и неизвестность. Через несколько секунд она дернула кольцо, ощутила рывок, парашют раскрылся, и Таня стала плавно опускаться вниз. “Только бы не попасть на село”, — мелькнула у нее мысль. Девушка напряженно всматривалась, но ничего не видела: темнота внизу как будто еще больше сгущалась, становилась совсем черной. Это означало, что приближалась земля. Таня полусогнула ноги и, коснувшись земли, почувствовала под собой пашню: “Ну, значит все хорошо”. Парашют, мягко шелестя, опустился рядом.

Тишина. Только учащенно выстукивало сердце да издали доносился гул самолета; он становился все глуше, глуше и, наконец, утонул в темноте.

Тишина.

Таня лежала не шевелясь: ни рук, ни ног, ни тела не чувствовала она в этот момент — лишь сердце да слух напряженно жили в ней.

Тишина.

Где-то недалеко зашуршала трава. “Это ящерица”, — отметило сознание.

Шу-шу-шу-шу-шу… “Сова пролетела”. И снова тишина.

И эта тишина начинала нравиться девушке. Она приподнялась, стала осматриваться, заметила невдалеке черный силуэт куста Осторожно освободившись от парашюта, сделала несколько шагов в сторону куста и очутилась возле колючих веток шиповника. Куст был опахан, а вокруг него стояла высокая трава. Таня спрятала здесь парашют и осторожно пошла по полю, все дальше и дальше от места приземления. Она проходила узкие полоски гремящего сухими листьями неубранного подсолнуха, и его шляпки тыкались в ее грудь; шла через высокую кукурузу, через залежь, заросшую бурьяном…

Спустя несколько минут после того, как Андрей пожелал Тане успеха, он прыгнул сам, попал в лес, парашют зацепился за вершины деревьев. Упруго покачивались сучья, подпирая Андрея со всех сторон. Легкий ветерок шумливо пробегал по верхушкам деревьев, лес приглушенно гудел. Андрей нащупал ногой толстый сук, встал на него. Грузный вещевой мешок оттягивал ему плечи. Проще всего было обрезать стропы, оставить парашют, но Андрей отказался от этой мысли и решил обязательно стянуть парашют с дерева и спрятать. Правой рукой он начал дергать то за одну, то за другую стропу, но сучья пружинили, и стропы уходили обратно вверх. Андрей вынул из кармана складной нож, обрезал одну стропу, поудобнее устроился на сучьях и снова попытался снять парашют. Так безуспешно он возился минут десять Рука устала, онемела, ноги дрожали от напряжения. Чтобы не терять напрасно времени, парашют пришлось оставить. Спустившись по сучьям вниз, Андрей постоял, прислушался: лес затаенно гудел, где-то поскрипывало дерево. Андрей нагнулся, пощупал почву под ногами — сырая трава и перегнившие листья толстым слоем, как одеялом, укрывали землю. Выставив вперед полусогнутую руку, он ощупью пошел по лесу. Иногда ему начинало казаться, что сзади кто-то крадется Тогда Андрей останавливался и вслушивался в ночные шорохи, ощупывал кору деревьев, определяя направление, чтобы не кружить по одному месту.

Возле большого дуба он остановился отдохнуть: плечи ныли от тяжелого вещевого мешка, где были уложены радиостанция и часовой инструмент; в голове гудело. Прислонившись к стволу дерева, Андрей закрыл глаза и стоя задремал.

Ночь начала седеть. Приближался рассвет. Андрей, почувствовав свежую прохладу утра, очнулся и пошел дальше.

Он был одет в потертый синий костюм, черную фетровую шляпу. Лямки вещевого мешка обтягивали его широкие угловатые плечи.

Уже совсем рассвело, когда Андрей вышел на опушку леса. Перед ним открылась огромная лощина, на середине которой разбросалось небольшое село, с посеревшими стенами и почерневшими соломенными крышами хат. За селом, километрах в десяти, виднелся город. Летчик, как видно, хорошо ориентировался: сбросил Андрея в тот самый квадрат, куда и следовало по плану. По первоначальному варианту Андрей должен был переждать в лесу до вечера, а потом пробираться в город, так как во второй половине дня обычно на дорогах и в населенных пунктах больше появляется народу — люди возвращаются с работы, из хуторов, куда ходят за продуктами, с полей. Но сейчас он решил отступить от этого варианта и идти в город немедля. Он думал об этом в самолете и пришел к выводу, что именно во второй половине дня, когда появляется больше народу, немцы, вероятнее всего, усиливают патрульную службу. Придется лишний раз предъявлять документы. Правда, документы у него были безупречными, но он боялся за радиостанцию, которая в разобранном виде упакована в его объемистом вещевом мешке. Можно было эту радиостанцию спрятать здесь, в лесу. Но ведь все равно придется ему явиться за ней. А кто знает, будет ли тогда менее опасным нести ее. И зачем тогда ему, часовому мастеру, зарегистрированному в немецкой комендатуре, посещать этот лес? Не вызовет ли это серьезных подозрений у врагов. Тут риск неизбежен.

Андрей решил идти со своей ношей немедля. Осмотрев одежду и убедившись, что она в порядке, он направился в сторону города.

В теплый осенний полдень, обойдя многолюдное шоссе, он вошел на тихую окраинную улицу. Шел не торопясь, покачиваясь из стороны в сторону, изредка снимая правой рукой шляпу и обмахивая ею лицо. Редкие торопливые прохожие не обращали особенного внимания на человека в поношенном синем костюме с вещевым мешком за плечами. Но вот из-за угла вышел мужчина, который, поравнявшись с Андреем, смерил его внимательным взглядом и замедлил шаг. Андрей почувствовал, что человек, отойдя немного, остановился. Андрей свернул за угол, прошел метров сто. Мужчина следовал за ним. Не было сомнения в том, что это полицейский. Находясь в немецком тылу, Андрей научился безошибочно узнавать этих предателей. “Он будет теперь идти за мной до тех пор, пока не встретит немецкого жандарма или какого-нибудь агента, чтобы показать перед ними свою услужливость, похвалиться, что выследил незнакомое лицо, а может быть, и партизана”, — думал Андрей, все так же неторопливо продолжая свой путь. Человек следовал за ним.

Прошли еще одну улицу. Полицейский, ускорив шаг, обогнал Андрея и юркнул в ворота одного из домов. Через минуту он вышел оттуда в сопровождении двух немцев Немецкий фельдфебель рукавом утирал сальный рот и нетерпеливо что-то говорил полицейскому, а тот кивал головой в знак согласия. Они остановили Андрея.

— Куда идешь? — спросил полицай.

Фельдфебель лениво осматривал Андрея.

— В город, — с беспечным видом ответил Андрей.

— Зачем идешь в город?

— Работать.

— Откуда идешь?

— Из Киева.

— Документы.

— Пожалуйста. — Андрей достал документы на имя Яна Новицкого с различными пометками немецких властей. Полицай повертел документы в руках и передал фельдфебелю. Немец внимательно вгляделся в фотографию на паспорте, проштампованную немецкими печатями, потом а лицо Андрея.

— Где жил до войны? — продолжал допрашивать полицай.

— Во Львове.

— Чем занимался?

— Часовых дел мастер.

— Почему идешь в город?

— Буду здесь жить, думаю открыть часовую мастерскую и магазин.

— В русской армии служил?

— Нет. Инвалид я. — Андрей поднял левую руку, она была без протеза. — Посмотрите, пожалуйста, в документе указано, что инвалид, оторвало руку, когда еще мальчишкой был.

— Что несешь?

— Инструменты.

— Покажи.

Андрей снял вещевой мешок, не торопясь развязал его и стал вынимать одной рукой сверточки. Каждый сверточек он раскрывал и раскладывал на земле. Тут были разные отверточки, подпилочки, тисочки, сверла, молоточки, части от часов, стекла разных размеров, наждаки…

Фельдфебель лениво посматривал на все эти вещи, изредка облизывался и глотал слюну: видимо, его оторвали от вкусного обеда.

— Всю мастерскую на себе несешь? — сказал полицай.

— Свое несу. Если бросишь, потом где возьмешь? Война ведь.

Немец заглянул в вещевой мешок, потрогал его носком ботинка. Видимо, ничто не вызвало у него подозрений. Документы с немецкими печатями несколько ослепили его. Сыграла свою роль и рука Андрея.

— Ладон, — сказал вдруг фельдфебель, намереваясь, вероятно, произнести слово “ладно”, и вернул Андрею документы. — Иду. — Он толкнул в бок полицейского, кивнул в сторону дома, и все трое повернулись и ушли в ворота.

Андрей с деланным безразличием посмотрел на них, развел руками. Затем он не спеша стал упаковывать инструмент и укладывать свертки обратно в мешок. Внешне Андрей был спокоен, даже несколько беспечен, только складка между бровями становилась глубже. Уложив сверточки, Андрей взвалил мешок на спину и все той же размеренной походкой двинулся дальше. “Удачно отделался, — думал Андрей. — Наверное, компания эта только собралась обедать, а я оторвал. их от такого приятного занятия. А главное, я не оказался подозрительным для них субъектом, они не вытряхнули весь мой вещевой мешок. А если бы вытряхнули — пришлось бы выкручиваться. Опять бы стал мучить их свертками. Но мне и на этот раз посчастливилось. Как будет дальше, дойду ли благополучно до места? Сохранилась ли явка?”

Андрей думал, что ему просто повезло, а между тем, сам на это “везение” никогда не надеялся. Всю свою работу он строил на возможно полном изучении обстановки, на точном расчете. Когда он узнал, что ему предстоит проникнуть в тот город как легальному лицу, он использовал все источники: приказы гитлеровцев в этом районе о режиме, донесения партизан о патрульной службе в городе, тщательно изучал расположение города, чтобы случайно не оказаться около какого-нибудь объекта, где много гитлеровцев и где можно легко попасть в подозрение. В связи с этим он обдумывал и порядок своего появления в городе. Радиостанцию дали ему последнего образца — компактную, самую мощную. Разобрать ее было трудно. Но по его плану она должна быть разобрана. Расчет его был прост: увязать ее в небольшие сверточки. Так как у него была масса подобных сверточков с инструментом и запасными частями, то он надеялся, что в случае если немецкие посты будут осматривать его багаж, брать их измором, самому охотно показывать эти сверточки. А чтобы случайно не попался под руку сверток с какой-нибудь частью от радиостанции, на них были известные одному ему пометки.

Радиостанцию он разобрал по своему проекту. Корпус распилил на мелкие части. Спаять их на месте ему не составляло большого труда. Некоторые детали он облепил гипсом, придав им иную форму. Все это упаковывал в сверточки и десятки раз укладывал их в мешок и выкладывал обратно. Во время подготовки много дней по нескольку часов ходил он с вещевым мешком за плечами, обтирал пиджак лямками, входил, так сказать, в роль. Свою культю руки Андрей обработал специальным составом, и она уже не казалась свежей, недавно ампутированной. Посмотрев на его культю, действительно можно было поверить, что ему оторвало руку, когда он был еще мальчишкой.

Более часа брел Андрей по городу, пока не вышел на улицу Шевченко. Улица эта неширокая, густо застроена небольшими домами. Почти у каждого дома — палисадник, под окнами росли тополя, раскидистые кусты сирени и акации. Многие дома были разрушены снарядами и бомбами. Булыжная мостовая тоже кое-где разворочена взрывами.

Андрей шел, как будто не обращая внимания на редких прохожих, но на самом деле зорко вглядывался в каждого из них, на всякий случай. Издали он стал присматриваться к небольшому серому домику с желтыми ставнями, с высокими тесовыми воротами, около которых было пристроено небольшое помещение в виде ларька, с двумя окнами и дверью на улицу. Подойдя к дому, он уверенно открыл калитку, как будто не раз уже бывал здесь. Поднялся на высокое крыльцо с перилами, вошел в сени, постучал.

— Войдите, — послышался за дверью женский голос.

Андрей вошел. В маленькой комнате с одним окном во двор стоял столик, накрытый узорчатой скатертью, несколько стульев, на стенах висели два портрета в рамках, в одном из них он признал хозяйку дома, знакомую ему по описанию; налево была дверь в горницу, направо — в кухню.

Из кухни вышла хозяйка — полная женщина, с седыми волосами, собранными на затылке в узел, с веером морщинок вокруг глаз.

— Здравствуйте, — сказал Андрей.

— Здравствуйте, — ответила хозяйка. — Вы ко мне?

— Нет ли у вас напиться?

— Есть. Пожалуйста. Садитесь. Вы с дороги?

— Да, с дороги. Из Киева пробираюсь, — говорил Андрей, продолжая стоять.