Помоги проекту - поделись книгой:
ЦАРАПАЮЩИЕСЯ
Это была Баст, та, кто царапался в окно к Кару. Ставни были обеспечены длинными латунными задвижками, и через комнату доски Мика были погружены в полукруглые выбоины в полу, зажатые поручнями и стержнями. Дверь и окно были плотно закрыты, и Иссе и Кару было непросто в этом замкнутом пространстве. Кару ходила. Исса дергала своим хвостом. Они ждали, что что-то произойдет.
Так оно и случилось.
Ставни кто-то скреб. Раздался хриплый шепот:
— Кару. Кару, открой окно.
Кару отпрянула.
— Кто там?
— Это Баст. Я на посту, меня не должно быть здесь.
— Почему ты здесь? — гневно вспыхнула Кару. Если Баст прошла через двор сегодня утром, то, возможно, и другие тоже. И... что если это так? Кару даже не знала, что она сделала. Она настолько глубоко погрузилась в себя, что ей хотелось свернуться калачиком и плакать. О, Бримстоун, ты, в самом деле, думал, что я могу это сделать? Ну, он, конечно, не мог знать, что Волк переживет войну, чтобы мешать ей на каждом шагу, не так ли?
— Это… это Волк, — пришел ответ от Баст, и Кару почувствовала, как будто воздух высосали из комнаты. Это был грохот от упавшей обуви. Что он сделал? — Он забрал Амзаллага и сфинксов. Я видела их с башни.
Забрал? Кару и Исса обменялись пронзительным взглядом. Кару дернула окно, чтобы открыть. Баст цеплялась за выступ, крылья полуоткрытми и слегка развернутыми веером, чтобы сохранять равновесие на такой, уж слишком тонкой жердочке.
— Куда он их забрал? — требовательно спросила Кару.
Баст выглядела понурой.
— К яме, — прошептала она.
Позже Кару задавалась вопросом, была ли Баст пешкой Тьяго или заговорщицей, но в этот момент она не подозревала ее. Возможно, Баст думала о том, как она смогла заставить себя предпринять эту прогулку, как близко она подошла к тому, чтобы принять сторону Кару. И возможно — вероятно — она думала, что это была ошибка, которая никогда снова ее не соблазнит.
Никто не переходит на сторону, которая против Волка.
Трясущимися руками Кару скрепила пряжкой свой пояс с ножнами и почувствовала себя лучше, ощущая вес, скрещенных полумесяцев на ее бедрах. Открытое окно было перед ней. Исса была на ее стороне, но не смогла бы пройти сквозь него с ней. Кару повернулась к ней.
— Я следом за тобой, сладенькая. — Исса по-змеиному двинулась к двери. — Иди. А я сразу же за тобой.
И Кару пошла, прямо в ночь. Она уже была далеко за крепостным валом, когда Исса подняла доски и отложила их в стороны. Она открыла дверь.
И оказалась лицом к лицу с Тен.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРАТОР
Император опустился на колени. Его глаза потускнели; ненависть постепенно угасала в них вместе с жизнью, струящейся из груди красным потоком. Никто не бросился к нему, и его тело, расплескивая воду, повалилось в сток бани. Вода и пена окрасились в розовый.
Служанка закричала.
Намаис и Мизориас пришли в движение. Акива блокировал их удары, ничто и никогда ему не давалось так легко.
Он почувствовал, как стража отделяется от стены, их шоковое состояние словно витало в воздухе. В конце концов, один, выхватывая рукоять меча, запутался в собственном колоколообразном рукаве и громко выругался. Азаил с Лираз, как один, обнажили свои мечи.
Серебряные клинки было предположили, что за ними численное преимущество (восемь против двоих), но после первого же скрещения мечей их уверенность исчезла. Против них не осуществлялось никаких известных им выпадов или ударов, к которым они были привычны. Не слышно было залихватского звона серебра. Азаил с Лираз орудовали в две руки своими длинными мечами, вкладывая такую же мощь в свои удары, с которой они обрушивались на бесчисленное множество ревенентов, заключенных в броню. Десятилетия пережитых сражений, черные руки, усеянные страшным счетом, и их натиск, сокрушили стражу, словно сила природы.
Они не были двумя, отбивающимися от восьми. Они были двумя, режущими восьмерых. Играючи. Первый же удар Лираз вывихнул плечо стражника, который преградил ей дорогу. За воплем от боли последовал грохот, от выпавшего меча из его руки; она не прикончила его, когда он отшатнулся назад, а повернулась к другому стражу, и ударом ноги повергла того на колени. Его вопль слился с воплем товарища.
Первый удар Азаила бритвой прошелся по клинку соперника, оставляя от лезвия лишь серебряный огрызок.
Все это произошло буквально в промежутке между вздохами. Вышколенные Незаконнорожденные против чванливых Серебряных мечей. Ощутимая разница между стражем и солдатом. И глаза стражей наполнились пониманием этого. Выражение лиц оставшейся пятерки, сменилось от устрашающей уверенности до оборонительного напора. Приспосабливаясь к новым для себя обстоятельствам, они образовали круг, заключив в него Незаконнорожденных, и множество их переглядок меж собой, можно было легко понять:
- Давай же, нападай на них.
- Нападаем на них.
Им не нужно было волноваться. Лираз с Азаилом их не ждали. Ожидание дает врагу возможность думать. Им же самим не нужно было размышлять, все делали мечи. Они атаковали. Они были нитилам. Лязг был оглушительным. Бумажные клинки полностью оправдали свое прозвище, когда хрупкое оружие стражи было разбито одним взмахом стали. На другой стороне комнаты один из неизвестных советников успел вовремя увернуться, когда острый летящий осколок серебряного меча вонзился в стену в том месте, где секунду назад была его голова.
Бумажные клинки были полностью безоружны и слегка поранены. Один сделал попытку дотянуться до меча, но стоило Лираз ухмыльнуться и покачать головой, как он тут же замер, как провинившийся ребенок.
— Просто стойте там, — сказала она им. — Просто покажите нам ваше превосходное умение стоять там, и с вами все будет в порядке.
Остальные стояли, согласно выбранной позиции — столько пространства, такие большие тела, и такая плохая подготовка. Их жизни прежде никогда не подвергались опасности, и если бы Лираз с Азаилом захотели убить их, то обнаружили бы, что это до смешного просто. Но они не хотели их убивать. У них не было желания проливать кровь. Их целью был Иорам, и он лежал мертвый, омываемый водой, которая превратилась из розовой в красную. Иаил был следующим.
Но Иаил исчез.
— Акива, — сказала Лираз. — Иаил.
Акива уже знал. Трое Незаконнорожденных держали центр комнаты. Было тихо. Все сказано. Возможно, прошло всего минуты две, как клинок Акивы вошел в сердце его отца. Он разоружил Намаиса и Мизориаса (это был их лучший бой, но и этого оказалось недостаточно) и выверенным ударом рукояти меча лишил их сознания, предотвратив тем самым любые их попытки возомнить себя героями, что могло вынудить его убить их. Один из них приземлился лицом вниз, и в тот момент, когда Акива подцепил его ногой, чтобы перевернуть и не дать захлебнуться в мелкой красной воде, Иаил исчез.
Куда? Если он сбежал через какую-то потайную дверь, у него не получилось забрать с собой племянника. Акива долгим, спокойным взглядом смотрел на наследного принца. Иафет поставил перед собой одну из прислужниц, в качестве живого щита. Она застыла, прижатая к его груди. Ее длинная коса была накручена на его запястье, где должен был быть меч.
«И это новый Император», — подумал Акива.
Куда бы ни делся Иаил, должно быть, он уже поднял крик. Акива ожидал, что вот-вот поднимется шум. Он был удивлен, что все еще было тихо; он ожидал, что стража у Врат Самек, услышит звон клинков и поспешит узнать, в чем дело; именно тогда он, Азаил и Лираз должны были накинуть на себя чары невидимости и в суматохе, расправив крылья, скрыться.
Однако суматохи никакой не было.
Может, думал он, звук не проходит через эти смыкающиеся друг с другом стеклянные стены. В этом жутком спокойствии, новообретенное Акивой состояние сиритар оставило его, как будто оно приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, и его чувства были лишены новых горизонтов. В этом полумраке и ослабление, он оглядел помещение. Хор льстецов был словно прикован к одному месту, ошеломлен; их рты, подобно рыбам, хватали влажный воздух. Его глаза скользили по ним. Хеллас утратил свое самодовольство.
И средь других был и Иафет, прижимающийся к служанке. Акива полагал, что подобное зрелище не должно бы удивлять его, но услышать о чьем-то малодушии и трусости это одно. Увидеть это воочию — совсем другое. Но, что было делать? Их цель сегодня была очевидна. Убийство подстрекателя войны — вовсе не мятеж против самой Империи, и не захват власти.
Итак, удерживая взгляд наследного принца, Акива произнес слова вступления.
— Император мертв. Да здравствует Император.
В атмосфере горячего пара и шока, его голос был тяжел и торжественен. Он скрестил руки на груди, прижав рукоять меча к сердцу, и слегка кивнул Иафету. Лираз с Азаилом позади него, сделали то же самое.
Ужас Иафета уступил место растерянности. Он глянул в сторону, обращаясь к совету за объяснением, как будто возникшая возможность никогда даже в голову ему не приходила. Банщица, воспользовавшись его замешательством, высвободилась и бросилась к двери, словно существо, сумевшее выбраться из капкана. Акива дал ей уйти. Дверь осталась распахнутой настежь, когда она убежала прочь, и он подумал, что вот теперь-то сюда нагрянет стража.
И, тем не менее, они до сих пор этого не сделали.
Лишенный своего живого щита, Иафет, весь дрожа от страха, упал на колени и начал медленно отползать. Акива с отвращением отвернулся.
— Мы здесь закончили, — сказал он своим брату и сестре. Чтобы ни происходило вне бань, это не стоило того, чтобы продолжать ждать. Конечно, проще было бы уйти под прикрытием суматохи (десять врат остались бы открытыми, в то время, как их охрана бросилась бы на подмогу), но они бы сумели пройти или сразится, если бы пришлось. Он был готов исчезнуть, оставить Астрай и свое собственное предательство.
Он подошел к двери.
Но за ней оказались не Серебряные мечи, некомпетентные, но все красавцы, как на подбор, не умеющие владеть клинками, не они заставили его вернуться обратно. Это были Доминионы. Не стражи, но солдаты: готовые и спокойные и их был легион. Два десятка ворвались в комнату, не принося с собой ни хаоса, ни возможности легкого побега. Только угрюмые лица и мечи, уже окропленные кровью.
Чья это кровь?
И…они принесли с собой что-то еще, что-то совершенно неожиданное, и при первом соприкосновении с этой волной изнурительной и такой знакомой тошноты, Акива все понял. Как только солдаты окружили их плотным кольцом, встав вокруг пристыженных разоруженных Бумажных клинков и императорова трупа, и держа в руках ужасные... трофеи, он понял, что все было заранее спланировано. Он сыграл роль, написанную для него Иаилом, и он блестяще с ней справился.
Доминионы протягивали руки. Высушенные, отрубленные руки, отмеченные дьявольскими глазами. Руки ревенентов, такие же мощные, как и когда те принадлежали своим истинным владельцам: химерам-повстанцам, которых они убили и сожгли в Хинтермосте.
Акива ощутил удар магии, как будто она проникла в его вены и убивала изнутри. Он попытался противостоять этому, но не выходило. Его начало трясти, и он не мог остановиться.
— Хвала Светочам, — услышал он, как зашептались советники. — Мы спасены.
Дурачье. Разве они еще не догадались, что делают Доминионы внутри Башни Завоеваний?
Их капитан был здесь.
— Племянник, — сказал он. На секунду Акива подумал, что Иаил обращается к нему, но тот смотрел на Иафета:
— Позволь мне первым выразить свои поздравления, — сказал он. Он был весь красный (от жары, от страха?), его длинный старый шрам выделялся белым. Иаил направился к Иафету, который все еще стоял на коленях, и сказал:
— Правителю Империи Серафимов не должно стоять так. Поднимайся.
И протянул руку.
Акива понял, что сейчас произойдет, но пульсирующая боль в хамзасах был чревата вялостью, которая обычно появлялась после сиритар, он ничего не мог сделать, чтобы остановить это.
Иафет протянул дяде руку, Иаил взял ее, но не поднял племянника на ноги. Он встал Иафету за спину. Иафет задохнулся от боли, когда Иаил с силой сдавил мягкую руку принца своей сильной рукой мечника и помешал тому встать. Блеск металла, движение руки и все было закончено в одну секунду: Иаил махнул своим кинжалом по горлу племянника, и там появилась ровная красная линия.
Глаза Иафета широко распахнулись и закатились. Рот открылся, но не издавал ни звука, кроме бульканья. Красная струйка становилась все отчетливее. Капли превратились в ручеек. Ручеек в поток.
— Император мертв, — провозгласил Иаил, что было, строго говоря, еще не совсем верно. Он улыбнулся и вытер клинок о рукав Иафета, прежде чем бросить тело племянника к Иораму в окрашенную красным воду. — Да здравствует Император.
Акива, как и советники, был ошеломлен и открыл рот от удивления.
Что до Иаила, то тот не мог выглядеть более довольным. Он повернулся к Акиве и отвесил шутовской поклон.
— Благодарю, — сказал он. — Я очень надеялся, что ты это сделаешь.
С этого момента, лучший сценарий Акивы принял самый дурной оборот.
ЯМА
К тому времени, как Кару добралась до ямы, все уже было кончено.
Амзаллаг, Тангрис, Башис. Они мертвые лежали при свете звезд, а Тьяго стоял возле их тел, спокойный и сияющий, весь в белом, ожидающий. Ожидающий ее. Другие стояли в стороне, в свободном полукруге, и Кару следовало бросить лишь один взгляд на эту сцену, развернувшуюся прямо здесь, в воздухе, и бежать обратно в сомнительную безопасность своей комнаты. Но она не могла, не с этими телами, лежащими здесь, Амзаллаг и сфинксы, их перерезанные глотки все еще перекачивали кровь на каменистую насыпь, и их души закрепились на неудачной привязи. Потому что они приняли ее сторону.
Должно быть, это цена? У нее никогда не будет иного союзника. Если она позволит, чтобы так и было, возможно, она сможет отказаться от химер прямо здесь и сейчас.
Она была настолько преисполнена отвращением и яростью, когда спускалась, что приземлилась прямо перед Волком. Брызги крови на его груди и рукаве в ночи казались черными кляксами. За его спиной: груды земли, грунт из вырытого котлована; ряд лопат рядом, воткнутых в почву, словно забор; до Кару донесся приглушенный гул, будто от двигателя, работающего где-то вдалеке, она поняла, что это мухи. Там во тьме. Мгновение она созерцала страшную сцену, прежде чем смогла вымолвить:
— И вот передо мной стоит величайший герой химер, убийца собственных солдат.
— По-видимому, они не были моими солдатами, — ответил он. — Их ошибка.
И он развернулся к телу Амзаллага, которое лежало на самой границе ямы. Тьяго собрался и одним пинком когтистой волчьей лапы ударил по телу так, что оно покатилось. Должно быть, оно весило пять сотен фунтов, но как только плечи перевалились за край, они по инерции утащили за собой все остальное. Сначала, казалось, будто это замедленная съемка... а затем внезапно все ускорилось. Тело Амзаллага скатилось в яму, и его поглотила непроглядная тьма.
Лиссет сделала то же самое с телами сфинксов, которые были гораздо легче, и они практически не издали звука, как и при их приземлениях, мягких и тихих (Кару знала, и ей не хотелось представлять, что смягчило падение их тел). Но зловоние становилось все сильнее, и становилось все больше и больше мух, круживших уже сотнями над ямой. Казалось, они сами распространяют запах гнили. Она попятилась, борясь с рвотным рефлексом. Кару почти физически ощущала воздух во рту, плотный и удушающий, ядовитый и текучий. Она отшатнулась, в ужасе посмотрела на Тьяго.
— Они не такие монстры как ты, — сказала она. — Не такие, как все остальные из вас.
Она посмотрела на капитанов, собравшихся вокруг них — Ниск, Лиссет, Вирко, Рарк, Сарсагон — и они встретились с ней глазами, пустыми и без стыда, кроме Вирко, который опустил взгляд, когда она уставилась на него.
— Монстры, да, мы монстры, — сказал Тьяго. — Я дам ангелам их «чудовищ», я дам им ночные кошмары, которые будут охотиться за ними, даже в их снах, очень долгое время, даже когда меня уже не будет.
— И все? — огрызнулась Кару. — Это твоя цель, оставить наследство из ночных кошмаров, когда ты умрешь? Почему бы и нет? Почему все всегда должно быть связано с тобой? Великий Белый Волк, убийца ангелов, ни для кого не спаситель.
— Спаситель, — засмеялся он, — это им ты хочешь быть? Какие высокие цели для предателя.
— Я никогда не была предателем. Если кто-то и был им, так это ты. Сегодня все было о раскопках собора? Было ли это все враньем?
— Кару, о чем ты думаешь? Что бы мы делали с этими тысячами душ? Наш воскреситель едва ли может создать армию.
Такое презрение в его голосе. Кару испытывала к нему точно такие же чувства.
— Да, что ж, создам я тебе твою армию, только мне кое-что нужно, чтобы заставить меня трудиться. — Она практически выплевывала эти слова, ее голова была заполнена белым шумом гнева. Она получит душу Амзаллага и сфинксов. Амзаллаг еще не пожил надеждой увидеть свою семью, чтобы сейчас умереть.
— Закончила? — Тьяго улыбался. Убийца, палач, дикарь. Он был в своей стихии. — Ты и впрямь считаешь, что можешь победить в этой игре? — Он покачал головой. — Ах, Кару, Кару. О, твое имя меня очень забавляет. Этот дурак Бримстоун. Но назвал тебя «надежда», из-за твоих шашней с ангелом? Ему бы следовало назвать тебя «похоть». Ему бы следовало назвать тебя шлюхой.
Его слова не жалили. Ничего, из сказанного Тьяго, не могло ранить ее. Теперь, глядя на него, она едва могла понять, каким образом позволила себе столь долго быть ведомой им, выполняя его поручения, создавая монстров, чтобы обеспечить наследие ночных кошмаров. Она подумала об Акиве, о той ночи, когда он пришел к ней на реку, с сокрушительной болью и стыдом на лице, и любовью в глазах, по-прежнему с любовью (печалью, любовью и надеждой), и она вспомнила ночь бала Военачальника, как Акива был всегда прав, а Тьяго нет, его горячность и холодность Волка, защиту в ответ на угрозы этого монстра.
Она уставилась на Тьяго, сузив глаза, и тихо и холодно произнесла:
— Это все еще гложет тебя, не так ли? Что я предпочла тебе его? Хочешь кое-что узнать? — Любовь, как жизненная необходимость. — Это ведь не было соревнованием. — Она прошипела последние слова, и хладнокровное спокойное лицо Тьяго свел спазм ярости. В этом красивом сосуде, созданном Бримстоуном, хранилась одна непроглядная смертоносная чернота.
— Оставьте нас.
Поделиться книгой: