Дни Крови и Звездного Света

— Ты же не хочешь и в самом деле спуститься туда без Кару.

— Хочу.

— И поделиться нашей шоколадкой.

— Именно.

— Так, ладно. Кто ты и что ты сделала с настоящей Сусанной?

— О чем это ты? — спросила она ровным голосом, в котором слышался металл. — Я человек по имени Сусанна, и я не собираюсь тебя заманивать в логово чудищ. Поверь мне, когда я думаю о ком-нибудь мясистом — то подразумеваю Мика.

Мик рассмеялся.

— Я не сходил с ума только потому, что с тех пор, как мы сюда попали, ты все время была у меня на глазах, — он взял ее за руку. — Не пропадай из виду, договорились?

Она мягко на него посмотрела:

— А что насчет ванной?

— Ах, ты об этом, — они заключили договор, что никогда не будут одной из тех пар, которые принимают ванну вместе. — Я должен поддерживать свою таинственность, — торжественно сказал ей Мик, держа ее руки в своих.

Теперь же он сказал:

— Хорошо, но у нас, по крайней мере, должен быть какой-нибудь пароль, чтобы определить, не является ли другой самозванцем. Ну, знаешь, на случай, если вдруг какое чудище задумает украсть твое тело, пока я отлучился на пять минут пописать.

— Считаешь, что они промышляют воровством тел? И, что еще более важно, ты можешь писать в течение пяти минут, а на Каза помочиться отказался?

— Мне, наверное, придется вечно извиняться за это, не так ли? Но, если серьезно. Кодовое слово. Пароль.

— Хорошо. Как насчет... самозванец?

Мик впал в ступор.

— Наше кодовое слово для самозванцев будет «самозванец»?

— Ну, это легко запомнить.

— Весь смысл в том, чтобы быть хитрыми. Если я вдруг заподозрю, что ты это не ты, мне надо как-то это выяснить. Ну, как в кино. Например, я повернусь к тебе спиной, лицом к химере, и, как бы между прочим, скажу, «гмм, галантерейщик как-то упомянул в разговоре»...

— Галантерейщик? Это наш пароль?

— Да. И ты не сможешь ничего на это ответить, а мое выражение лица будет становиться все мрачнее и ужаснее, — он изобразил мрачность и ужас, — потому что я только что обнаружил, что твое тело захватили вражеские силы, но к тому моменту, когда я поворачиваюсь обратно к химере, я спокоен. Я притворяюсь, что меня одурачили, пока сам в это время спокойно ищу пути для побега.

— Побег? — она выпятила нижнюю губу. — То есть, ты хочешь сказать, что даже не попытаешься спасти меня?

— Шутишь, что ли? — он притянул ее к себе. — Да я бы засунул свою голову в пасть разъяренному монстру, чтобы разыскать тебя у него в желудке!

— Ах, ну да. И надеялся, что он проглотил меня, не жуя. Как в сказках.

— Именно так. И я вспарываю брюхо чудовищу, а ты выскакиваешь наружу. Хотя, они много пропустили, если не жевали тебя. Ты ведь на вкус просто изумительна.

Он принялся покусывать ее шею, а она, пискнув, оттолкнула его.

— Ну, тогда, мой смелый монстрик-зануда, любитель чужих шей, пойдем чего-нибудь перекусим на ужин. Я почти уверена, что нас не будет у них в меню. — Она принюхалась. — Иначе, они бы давно уже нас зажарили.

Когда он захотел было продолжить возражать, Сусанна подняла руку.

— Сознавайся, кого ты боишься больше: их или меня с низким уровнем сахара в крови?

Его рот, искривленный в пылу протеста, растянулся в улыбке.

— Даже не знаю.

— Бери свою скрипку, — велела она, а он, лишь пожав плечами, сделал, как она просила.

Сусанна, прежде чем уйти, положила свою руку Кару на лоб, а потом они вышли за дверь, спустились вниз по лестнице, влекомые запахом еды.

Сон Кару был глубоким, беспокойным и полным опасностей. Она потерялась в череде дней и ночей, уже толком не понимая, которую жизнь проживает (человеческую или химерову), и бродила меж картинами-отрывками своей памяти, словно по галерее в музее. Ей снилась лавка Бримстоуна и детство, прошедшее в ней, Исса, Язри и Твига, скорпионова мышь и крылатая жаба и... Бримстоун. И даже в своем сне она чувствовала, будто ее сердце сжимают тиски.

Ей снилось поле битвы Баллфинча, туман, и как она первый раз увидела Акиву, когда он лежал и умирал.

Храм Эллай. Любовь и радость, и надежда, грандиозная мечта, которая заполнила все ее помыслы в те недели (никогда в своей жизни она не была такой счастливой, как тогда), и хрупкая косточка, которую они с Акивой зажали в пальцах между собой, и как дрогнули их руки за мгновение до того, как она сломалась.

И вот, Кару приснилась она сама, лежащая в склепе. Когда она очнулась уже как ревенент — перерожденная (или как Джульетта) на каменной плите. Вокруг нее были тела, обгоревшие до неузнаваемости, и среди них стоял Акива. Его руки были в огне, а вместо глаз зияли пустые глазницы. Их разделяла груда мертвых тел. Он смотрел на нее.

— Помоги мне, — произнес он.

Она окончательно проснулась и тут же села, а день вновь уступил свое место ночи, и рядом с ней ощущалось чье-то теплое присутствие.

— Акива, — выдохнула она.

Это имя просочилось в реальность из ее сна, оно разрывало ее на части даже тогда, когда она не думала о нем. Произнести его вслух было зло и жестоко, словно удар пощечины, — и не только по отношению к себе, но и к Зири, если бы он услышал. Потому что рядом с ней был не Акива. Конечно не он, и в то же мгновение Кару охватила горечь. Внезапная острая боль с одной стороны от того, что она подумала, будто это был он.

А с другой: когда она осознала, что это не он.

Акива полетел на звук своего имени, на голос Кару. Он увидел, как она проснулась и села, и она была так близко. Акива не мог остановить прилив тепла, который накатил на него, когда он услышал, как она звала его, вспышку жара, которая должно быть исходила от его крыльев и коснулась всей комнаты. Коснулась ее и... того, кто был рядом с ней, кто даже не шелохнулся и не открыл глаза, когда она вскрикнула.

Акива заставил себя стоять смирно, укрытый гламуром, да и Кару особенно не смотрела по сторонам, она глядела на Кирина, и Акива никак не мог понять, что заставило ее произнести его имя, но чем бы это ни было, похоже, это уже было забыто. Она смотрела только на Кирина, и Акива закрыл глаза. Он успокоил свое дыхание и убедил себя, что она не может слышать стук его сердца, когда направился в сторону окна.

Ему хотелось остаться. Он не хотел отрывать от Кару глаз, больше никогда, но теперь, когда она проснулась (он просто должен был убедиться, что это она), он просто больше не мог вот так шпионить за ней. И он не был уверен, что сумеет справиться с тем, что может произойти дальше, когда Кирин проснется.

Он не задавался вопросом, что было между ними. У него не было на это никакого права.

Она была жива, и только это имело значение.

Это, и то... что она была воскресителем. Только от одной этой мысли становилось не по себе, и все остальное просто меркло, по сравнению с этим.

Почти.

Увидеть ее спящей рядом с кем-то, было слишком тяжело, чтобы просто отмахнуться. Это было слишком еще тогда, когда он в Праге увидел через окно ее друзей. И Акиву еще тогда потрясло то чувство нелепой ревности, которое он испытал в тот момент, когда подумал, что там была она. Если в нем была бы хоть капля порядочности, то он бы пожелал ей счастья с одним из ее племени, потому что, чтобы не происходило в эти страшные дни, в одном можно было не сомневаться: не было никакой надежды, что она все еще любила его.

Кару потянулась к киринийцу, и для Акивы это было уже чересчур. Он просто не мог этого вынести и, бросившись в раскрытое окно, исчез.

51

ЧТОБЫ УБИВАТЬ НАВЕРНЯКА

Кару наклонилась, чтобы осмотреть руки Зири, осмотреть более детально то, над чем она работала. Она почувствовала волнение воздуха за своей спиной, но пальцы Зири сомкнулись на ее пальцах в тот момент, когда она повернулась. Сноп искр, ворвавшийся в окно, рассыпался по грязному полу и потух.

— Ты проснулся, — сказала Кару. Слышал ли он, чье имя она выкрикнула?

— Рад, что мы одни, — сказал Зири. Первое, что она сделала, выдернула пальцы и отстранилась. Что он имел в виду? Но он выглядел пораженным ее реакцией и, казалось, понял, насколько неожиданно близко они оказались.

— Нет, я не... — он запнулся, покраснел, сел обратно, но уже оставив на кровати между ними чуть больше пространства. Он выглядел очень молодым, когда заливался краской стыда. Он с поспешностью добавил:

— Я хотел сказать, что мне нужно просто рассказать тебе, что произошло. До того, как он вернется.

«Он? Кто?» На краткий миг Кару на память пришло имя Акивы, но она отбросила эту мысль.

— Тьяго?

Зири кивнул.

— Я не могу рассказать ему о том, что произошло, Кару. Но я должен рассказать тебе. И мне... мне нужна твоя помощь.

Кару просто смотрела на него. Что это значит? О какой помощи он говорит? Она почувствовала, как что тягучее бродит в заклинании ее снов, и было что-то, что не давало покоя, что мешало сосредоточиться.

Зири поспешил заполнить молчание.

— Я знаю, после того как я относился к тебе, я не заслуживаю твоей помощи, — он сглотнул, посмотрел вниз на свои руки и пошевелил пальцами. — Я не заслужил ее. Я не должен был слушать его.

На его лице был стыд. Он сказал:

— Я хотел поговорить с тобой, мне нужно было поговорить. Он приказал нам этого не делать, но я всегда чувствовал, что это неправильно.

Кару обдумала это.

— Ты хочешь сказать... Тьяго приказал тебе не разговаривать со мной? Всем вам?

Зири кивнул, напряженный и печальный.

— Как он это объяснил?

С неохотой он сказал:

— Волк сказал, что мы не можем доверять тебе. Но я доверяю. Кару...

— Он так сказал? — ощущение было таким, словно ей дали пощечину. Она почувствовала себя такой дурой. — Он говорил мне, что пытается всех вас убедить, чтобы вы могли доверять мне так же, как и он.

Зири ничего не сказал, но все и так было понятно. Все это время Тьяго лгал ей, как это вообще может удивлять ее?

— Что еще он говорил? — спросила она.

Зири выглядел беспомощным.

— Он часто напоминал нам о твоем... предательстве, — сказал он мягко, сидя сгорбившись. — Что ты продала нашу тайну серафимам.

Она зажмурилась.

— Продала...? — Что? Вот это ее удивило, удивили масштабы этой лжи. — Он так сказал?

Зири кивнул, Кару отшатнулась. Тьяго говорил химерам, что она продает секреты серафимам? Ничего удивительного в том, что они прозвали ее предателем.

— Я никогда ничего не передавала, — сказала она, и до нее дошло: она ничего никому не передавала, но и ничего никогда не рассказывала. Она была так занята последние несколько недель, барахтаясь в своем стыде, что даже не задавалась вопросом, стоило ли оно того. В чем собственно была ее вина? В том, что она полюбила врага. Да, это серьезная ошибка. Еще серьезнее было помочь ему освободиться, но они-то не знали об этом. Все же... она не рассказывала Акиве о самом сокровенном секрете химер.

Тьяго рассказал.

Белый Волк обвинял ее в своих собственных грехах, изолируя от всех остальных, распространяя ложь в обоих направлениях. Все для того, чтобы контролировать ее, контролировать ее магию. И у него это отлично получилось, так? Она делала все, о чем он просил.

Больше не будет. Ее сердце забилось сильнее. Она взглянула на Зири.

— Это неправда, — сказала она шепотом. — Я ничего не говорила... ангелу. — Она не могла произнести его имя. — Я никогда ничего не рассказывала ему о воскрешении. Клянусь. — Ей очень хотелось, чтобы он поверил ей. Поверил, что она не могла быть предателем, что она этого не делала. Тут до нее дошло, что Бримстоун мог подумать, что все-таки это сделала именно она.

Кару стало дурно. Если он в это верил, должно быть, он ее простил, потому что подарил ей жизнь, безопасность и даже (хоть она и не понимала этого до тех пор, пока не потеряла его) — любовь. Ее убивала мысль о том, что Бримстоун мог верить в то, что она предала его тайну, его магию, его боль. Но что убивало ее еще больше, так это тот факт, что она никогда не сможет уже рассказать ему правду. Что бы он об этом не думал, он погиб с этой мыслью. Итогом стало то, что его смерть завела ее столь далеко.

— Я верю тебе, — сказал Зири.

Это было уже что-то, но недостаточно. Желудок Кару судорожно сжался, и, невзирая на царящую в нем пустоту (и, может, как раз по этой причине), к горлу подступила тошнота. Зири протянул неуверенно руку, но тут же ее отдернул.

— Мне очень жаль, — расстроенно сказал он.

Она кивнула, пытаясь успокоиться.

— Спасибо, что рассказал мне.

— Есть еще кое-что...

Но потом раздался шокирующий по своей громкости звук со двора. Визг, плач. Сердце Кару подпрыгнуло в груди, когда она поняла, что это может означать. Их отсутствие. Отсутствие Сусанны и Мика. Где ее друзья?

И кто только что кричал?