Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Рассказы - Владимир Абрамович Листенгартен на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Но оказывается, что не только евреи Америки использовали такой способ борьбы. Как рассказала моя двоюродная сестра Белла, ее бабушка, Фанни Васильевна, жена известного в Баку в дореволюционные и довоенные годы детского врача Анания Соломоновича Клупта, еще в начале века использовала точно такой же метод.

Она активно участвовала в общественной деятельности и, в частности, в сборе средств на нужды еврейской общины, для помощи бедным евреям. Однажды аптекарь, еврей по фамилии Кац, не внес в общину соответствующий денежный взнос. Фанни Васильевна была возмущена и попросила мужа не рекомендовать своим больным заказывать лекарства у Каца. Это немедленно сказалось на процветании аптеки, значительная часть оборота которой зависела от продажи лекарств больным, которых направлял доктор Клупт. Кац забеспокоился, начал выяснять, что случилось, почему полностью иссяк поток рецептов, подписанных доктором Клуптом?

Жена у Каца была умнее его. Она быстро поняла, что произошло, и сразу же внесла в общину сполна положенный денежный взнос. Эта история стала известна среди бакинских евреев, и в дальнейшем никто не пытался уклониться от финансовых обязательств перед общиной.

«Еврейский» класс

В годы войны многие здания школ в Баку были переоборудованы под госпитали. Из-за этого некоторые школы закрыли, а другие перевели в помещения, которые нельзя было использовать для медицинских целей. 171-я школа была переведена из здания на ул. Кецховели на Шемахинку, в двухэтажное помещение, которое стояло на месте, где позже был построен многоэтажный дом, а перед ним установлен памятник «Освобожденной азербайджанке».

В 1943 году, из-за малого количества функционирующих школ, наплыв первоклассников в 171-ю школу был очень большим: пришлось организовать девять первых классов. Педагогом в одном из них была некая Анна Ивановна, жена военного, которого в начале 1944 года перевели из Баку в другой город. Вместе с ним уехала и Анна Ивановна. Нового педагога не нашли, и дирекция школы решила ее класс ликвидировать, разбросав учеников по другим классам. Провести это мероприятие в жизнь было поручено другому педагогу — Вере Эммануиловне Ландау (кстати, родственнице академика Ландау, который также родился и прожил первые годы жизни в Баку). Она проделала это весьма своеобразно: всех евреев из всех классов она собрала в один свой класс. В этот же класс она взяла и нескольких «особо важных» неевреев, например сына погибшего незадолго до этого на фронте генерала-азербайджанца. Тем не менее, класс на 90 % был еврейским.

Вскоре после окончания войны школа вернулась в свое здание на ул. Кецховели. Традицию поддерживали уже другие педагоги, которые были классными руководителями: если почему-либо в 171-ю школу переводили ребят из других школ и среди них оказывались евреи, то их автоматически зачисляли в «еврейский» класс.

Эта система была нарушена в 8-м или 9-м классе, в «еврейский» класс стали переводить учеников других национальностей, но, тем не менее, к окончанию школы больше половины из 40 учеников в классе были евреями.

Состав педагогов был интернациональный, но и в нем преобладали евреи. Так, физику преподавал В. Гринберг, математику — Г. Элиаш, русскую литературу — Э. Ашкеназер, географию — В. Циплевич. А директором школы была армянка — Мария Исаевна Теруни. Гринберг был очень хорошим педагогом: он прекрасно знал свой предмет и очень старался передать свои знания ученикам. Элиаш, напротив, относился к своей работе спустя рукава, ему все было «до лампочки». Что же касается Ашкеназер то она запомнилась не столько как педагог, сколько как женщина: она была небольшого роста, полная и у нее были огромные груди, очень туго обтянутые узкими платьями, которые она всегда носила. Когда она начинала двигаться во время уроков, весь класс (а ученикам в классе было уже по 16–18 лет) следил за ней, так как казалось, что платье вот-вот лопнет и все ее прелести окажутся снаружи.

Естественно, что в «еврейском» классе было много отличников. Но в Советском Союзе все планировалось и ограничивалось, в том числе и количество медалей. На «еврейский» класс полагалось, как и на другие классы, только две медали — одна золотая и одна серебряная. Выбрали лучших и, конечно, евреев: золотую медаль получил Илья Горжалцан, который все десять лет учился только на одни «пятерки», а серебряную — Моисей Грановский. Всем остальным ученикам в нужный момент поставили «четверки», чтобы они не могли претендовать на медали. А когда выяснилось, что про одного из евреев — А. Кемко, забыли и он все-таки может претендовать на медаль, Мария Исаевна, которая преподавала химию, во всеуслышание сказала во время урока, обращаясь к нему:

— Я тебе дать медаль не могу, их только две на ваш класс, а если ты будешь «возникать», то я тебе по химии влеплю в аттестат тройку и ты все равно медали не получишь!

Бамбук

Когда Вадиму было семнадцать лет, он считал, что надо, по мере возможности, объехать все крупные города страны, осмотреть все достопримечательности и музеи. Прежде чем посетить какой-либо город, он вооружался путеводителями и составлял письменный план своего пребывания в нем.

Однажды, во время летних каникул, Вадим наметил посетить города Батуми и Сочи. Он купил туристическую путевку и в начале сентября приехал в Батуми. Жил он на турбазе. Гуляя в Приморском парке, Вадим увидел, что все окружающие вдруг куда-то побежали. Он не понял, что случилось, и остановив какого-то парня, спросил:

— Куда вы все бежите?

— Сейчас начнется дождь!

— Ну и что?

— Если хотите узнать — оставайтесь в парке.

Стадное чувство — великая сила, и Вадим тоже побежал. Вскоре действительно начался ливень, и стало ясно, что́ ему пытался объяснить незнакомый парень. Вода с неба лилась с такой интенсивностью, как будто каждую секунду тебе на голову переворачивали бочку с водой. Вадим был бакинцем и такого ливня он никогда не видел. Все покрылось морем воды. Вадим вместе с другими людьми укрылся в каком-то маленьком магазинчике. Ливень прошел быстро, и на радость Вадиму снова засияло солнце.

Наибольшее впечатление на Вадима произвел Ботанический сад, такого обилия тропической флоры он еще никогда не видел. Заросли бамбука были непроходимы. Вадиму почему-то захотелось захватить с собой один из бамбуковых стволов, и хотя, вероятно, это было противозаконно, он срезал длинный бамбук. Когда Вадим принес его на турбазу, тот оказался длиннее, чем высота комнаты, в которой он жил. Бамбук мешал Вадиму, мешал его соседям, но расставаться с ним не хотелось, и он решил во что бы то ни стало довезти его до дома. На турбазе плохо запоминают имена, но прозвища помнят прекрасно. Вадима прозвали «Бамбуком». Ему это не очень нравилось, но людям рты не закроешь.

Срок пребывания в Батуми закончился, и, погрузившись на корабль, Вадим отправился в Сочи. Одна девушка из Свердловска, с которой он познакомился на турбазе, выразила желание ехать вместе с ним. Муки перевозки бамбуковой палки на корабле достигли апогея — она не пролезала через двери, ее с трудом удавалось протаскивать по лестницам, в ресторан с палкой не пускали. Вадим не выдержал и выбросил ее в море. Но девушка, с которой он ехал, продолжала называть его «Бамбуком».

Сентябрь уже не является горячим сезоном на Черноморском побережье, и, сойдя с корабля, Вадим увидел много местных женщин, которые предлагали комнаты для жилья. Одна из них уговаривала Вадима:

— У меня прекрасная комната на двоих с окнами в сад, вы и ваша девушка будете довольны.

Но Вадим сказал:

— Нам нужны две раздельные комнаты.

Женщина тут же предложила две комнаты. Лишь позже Вадим вспомнил, что его попутчица-свердловчанка во время этого разговора помалкивала. Сверившись со своим планом пребывания в Сочи, Вадим вечером сказал девушке, что наутро должен встать пораньше, так как ему предстоит в этот день посетить гору Ахун, а затем ехать на раскопки в Гагру. Она ничего не ответила, но ехать с ним отказалась. Ни гора Ахун, ни тем более раскопки никакого впечатления на Вадима не произвели. Гора как гора, а раскопки, до которых он долго добирался на автобусе, оказались обыкновенной ямой сравнительно небольшого размера, в которой лежали два подозрительных камня. Вадим вернулся в Сочи поздно вечером усталый и злой. Выяснилось, что девушка-свердловчанка съехала в неизвестном направлении, оставив Вадиму короткую записку: «Теперь я поняла, что ты действительно «бамбук»!»

Вадим в течение многих лет вспоминал эту историю. Когда он стал постарше и набрался большего опыта, то понял, как глупо себя вел. С тех пор Вадима перестали интересовать достопримечательности и музеи, которые он стал осматривать и посещать крайне редко и с большим выбором. Зато его стали интересовать молодые девушки, танцы и веселые застолья.

Все в жизни надо испытать!

Когда мне было 18 лет, я закончил второй курс геологоразведочного факультета Азербайджанского индустриального института и был вместе со своим сокурсником Веней направлен на полевую практику в геологическую партию, которая базировалась в селении Ширвановка Яламинского района. Село было небольшое, мы сняли комнату у одной бабульки. Ежедневно утром мы садились на машину и ехали на работу — мы вели гидрогеологическую съемку в полосе между железнодорожной линией Баку-Дербент и берегом Каспийского моря. Вся эта территория покрыта густым лесом, который обязан своим происхождением бесчисленному количеству родников, выходящих здесь из-под земли. В нашу задачу входило обследовать по мере возможности каждый родник, измерить его дебит, из некоторых отобрать пробу воды на химический анализ. Работа была нелегкой. Мы двумя группами пробирались сквозь густые заросли подлеска. Для того, чтобы не потерять друг друга, у каждой группы были свистки: один свисток означал «я здесь», два — «иду дальше», три — «иди ко мне». Иногда свист не помогал — свистишь, свистишь, а другая группа не слышит и не отвечает. Тогда обращались ко мне: «Володя, крикни!» И я громко кричал — голос у меня зычный, и обычно это помогало. В дождливые дни работать было невозможно. Хозяйка, у которой мы жили, в такие дни еще с ночи ставила нам на прикроватные тумбочки по стакану тутового самогона. Это был подарок, но с намеком: она давала знать, что у нее есть свежий самогон и мы можем его купить за смехотворную по тем временам цену. Делать нам было в такие дни нечего, поэтому у той же хозяйки мы покупали не только самогон, но и закуску, и уже с полудня начинался пир горой, который иногда продолжался до самой ночи. Конечно, гуляли мы не одни, к нам присоединялись геологи и техники, жившие в этом же селении.

Однажды, после такого «веселого» дня я вышел на улицу немного прогуляться. А Веня сказал, что он устал и ложится спать. Возвращаясь домой, я увидел на дороге ежа. Закатил его в шапку, принес домой, разделся и перед тем, как потушить свет, приподнял Венино одеяло и засунул в его постель ежа. А сам быстренько лег в кровать и притворился спящим. Прошло минут десять, Веня повернулся и, конечно, напоролся на ежа. С воплем он вскочил с кровати, зажег свет, увидел ежа и с проклятиями выбросил его в открытое окно. После этого спать стало вообще невозможно: во дворе началась нешуточная суматоха — заливалась лаем собака, мычала корова, кудахтали куры. В этот шум скоро врезался высокий голос хозяйки, которая пыталась навести порядок. Наутро она нам пожаловалась:

— Еж забрался во двор, собака бросилась на него, корова испугалась, сорвалась с привязи и затоптала весь огород прежде, чем я успела вмешаться.

Мы, конечно, промолчали о своей роли в этом переполохе.

Каждые две недели мы отправлялись на выходные дни на отдых домой, в Баку. Добираться до города легче всего было на поезде. От станции Ялама, находившейся недалеко от селения Ширвановка, до Баку поезд шел пять-шесть часов. Однако у нас в те годы был лозунг, которого мы придерживались по мере возможности: «Все в жизни надо испытать!». Трудно сейчас сказать почему мы решили в первую очередь этот девиз проводить в жизнь во время поездок в город на поезде: мы принципиально не брали билеты, а старались проехать зайцем. Когда не удавалось влезть в вагон, мы ехали на подножке, на крыше. Как-то Веня уговорил машиниста посадить нас на паровоз. Это было незабываемое путешествие — из топки пыхало жаром, мы стали черными от угольной пыли, но радость от того, что все-таки проехали без билетов, была главной для нас.

Однажды, когда мы все-таки влезли в вагон и надеялись благополучно доехать до города, вдруг появился контролер. Прятаться в туалет, как мы понимали, было бессмысленно. Мы стали переходить из вагона в вагон, стремясь уйти от контролера, но он медленно, но верно нас догонял. Тогда Веня решился на отчаянный шаг: он умудрился расцепить состав — мы оказались в той части, которая продолжала ехать, а контролер — в той, что осталась без паровоза. Конечно, случившееся немедленно заметили, поезд остановился, паровоз и первые вагоны подали назад и снова сцепили с оторвавшейся частью состава. Но, благодаря этой суете, нам удалось благополучно перейти в те вагоны, в которых контролер уже успел проверить билеты, и мы благополучно добрались до Баку.

Когда гидрогеологическая съемка была закончена, нас перевели на буровую, которая располагалась в селении Алексеевка Худатского района. Это было довольно большое селение, с улицами, которые местами были даже вымощены камнями. Поселили нас в школе. Первым делом встал вопрос о еде. Я отправился обходить дворы местных жителей, пытаясь купить у них кур, яйца и вообще хоть что-нибудь. Однако все, к кому я обращался, говорили одно и то же:

— Идите в колхоз!

Для меня это было совершенно непонятно, но, в конце концов, не сумев купить ничего съестного, я пошел в правление колхоза. Там меня встретили радушно, спросили, что бы я хотел купить?

— А что у вас есть?

— Вот список, выбирайте!

Список был длинный, в нем было все: яйца, куры, молоко, масло, творог, сметана и многое другое. А в конце списка значился самогон.

— Не понял, вы продаете самогон тоже?

— Да, конечно, выберите все, что вам надо, цены там указаны, оплатите в кассе и идите на склад — там все и получите.

Я просто обалдел — о таких колхозах я никогда не слышал. Как позже выяснилось, этот колхоз считался передовым, а возглавляла его женщина, Герой соцтруда по фамилии Копейка. Она железной рукой правила колхозом, его члены обязаны были всю излишнюю продукцию домашних хозяйств сдавать в колхоз, который все это реализовывал, а вырученные деньги выплачивал колхозникам. Я отправился на склад, где получил все по своему списку, а когда дело дошло до самогона, завскладом меня огорошил:

— Какой именно самогон вы хотите — тутовый, абрикосовый или сливовый?

Я в те времена никогда не пробовал никакого другого самогона, кроме тутового. Сливовый самогон меня как-то не привлек, и я выбрал абрикосовый самогон, тем более, что он источал изумительный запах свежих абрикосов.

Со всей добычей я вернулся в школу и обрадовал своего приятеля Веню:

— Еды навалом, а пить будем абрикосовый самогон.

Сели за стол, налили каждому по стакану. Я выпил, и у меня глаза полезли на лоб: самогон был по меньшей мере 80-градусный. Такого мне пить еще не приходилось. Мы оба сидели с открытыми ртами и пытались вздохнуть, схватили воду, запили и, наконец, постепенно пришли в себя. Через пару дней мы приспособились и уже спокойно пили эту «огненную воду».

Надо сказать, что когда я вернулся домой, в Баку, и мы с товарищами собирались за столом, я первое время наливал себе хотя бы полстакана водки, чтобы быть на одном «уровне» со всеми. Постепенно это прошло, и я стал пить как и остальные — только по случаю и не больше 100–200 грамм — пьяницы из меня не получилось! Но этот опыт тоже стал одним из элементов осуществления нашего лозунга «Все в жизни надо испытать!»

Собака

База геологической партии располагалась в большом одноэтажном каменном доме в одном из селений Азербайджана. Коллектив партии был молодежный: начальнику — всего 25 лет, остальные геологи и техники были еще моложе. Самой великовозрастной сотрудницей была женщина по имени Лариса. Ей было 35–37 лет. В ее обязанности входило проводить непосредственно на базе первичную обработку собранных материалов. Одновременно, по своей собственной инициативе, она стала покупать у местного населения продукты, готовить нехитрую еду, которой питались все работники, возвращавшиеся на базу после дня проведенного в поле.

Молодым сотрудникам партии Лариса казалась слишком старой, но мужчины из местного населения быстро обратили внимание на высокую, стройную, белокурую голубоглазую женщину, так не похожую на местных жительниц. Но Ларису они совершенно не интересовали.

Вскоре к дому, где располагалась база, приблудилась собака. Это была дворняга — какая-то странная смесь разных пород, довольно большая по размеру и весьма странно окрашенная. Шерсть у нее была, в основном, серая, но в разных местах были пятна желто-рыжего цвета самых разнообразных форм. Собака быстро привязалась к Ларисе, которая ее кормила остатками со стола. Постепенно она перестала надолго отлучаться и почти постоянно сидела или бродила недалеко от Ларисы. Сотрудники партии спрашивали Ларису, как зовут эту собаку. Она отвечала, что имени ее не знает и называет ее просто «Собакой». Если собака была во дворе, Лариса звала ее:

— Собака, Собака…

И собака начала откликаться на эту необычную кличку. Один из работников партии сказал Ларисе, что имя не подходит, так как собака эта — кобель. Но Лариса ответила, что кобель ведь тоже собака, поэтому пусть остается та кличка, которую она дала и которая не хуже любой другой.

Серый цвет шерсти собаки всем нравился, а вот желто-рыжие пятна вызывали отрицательные эмоции. Однажды кто-то предложил перекрасить собаку. Весь коллектив, состоявший из молодых парней, принял это предложение с энтузиазмом. Немедленно в магазинчике, который располагался в соседнем селе, купили черную краску для шерсти. Общими усилиями собаку связали, но все равно удерживать ее в ванне с краской оказалось нелегко. Все понимали, что голову собаки в краске мочить нельзя, поэтому один человек держал ее за голову над жидкостью, а еще четверо с трудом удерживали ее в ванне. Результат получился неважный. Шерсть изменила свой цвет, стала какой-то грязно-синей, пятна стали вообще голубовато-коричневыми, а вдоль шеи, там где краска не коснулась головы, был резкий переход от одного цвета к другому. В общем, вид у собаки стал еще страшнее, чем раньше. Геологи стали ее называть «Собакой Баскервилей».

Сотрудников партии, которые ее держали в ванне, собака возненавидела. Хотя она и не выражала открытой вражды, но всех этих ребят она хорошо помнила и обходила стороной. На Ларису это не распространялось, возможно потому, что она не держала собаку во время экзекуции. Наоборот, собака еще больше привязывалась к Ларисе и ходила за ней следом. Через пару месяцев краска с шерсти стала постепенно сходить. Возможно это происходило еще и потому, что Лариса собаку усиленно мыла. Она поливала ее водой, намыливала жидким мылом, а затем снова поливала. К общему удивлению эта процедура собаке нравилась, и она не убегала.

Родник, из которого брали воду для хозяйства, находился на окраине селения. Обычно ребята возвращаясь на машине с работы, наполняли канистры и большие стеклянные бутыли водой из родника и привозили воду на базу. Но однажды Лариса обнаружила, что вода кончается. Было уже поздно, темнело, ребята еще с работы не вернулись, и она, взяв ведро, сама отправилась к роднику. Это углядел один из местных жителей. Он последовал за Ларисой и, нагнав ее у родника, стал объясняться ей в любви. Однако словами он не ограничился и захотел немедленно доказать свою любовь. Лариса сопротивлялась, однако силы были неравные, и вскоре он ее повалил. Но тут произошло то, чего он предвидеть не мог: собака, которая держалась недалеко от Ларисы, прыгнула на него и вцепилась сзади в шею. Парню стало не до Ларисы, которая, бросив ведро, быстро убежала. Вскоре на базу приползла собака. Она была ранена. Когда вернулись с полевых работ сотрудники партии и Лариса рассказала им о происшествии, двое из них погрузили собаку на машину и отправились в близлежащий город на поиски ветеринара. А остальные пошли искать напавшего на Ларису парня, имя которого она им назвала. Назревала драка между геологами и местными жителями.

В селениях, подобных тому, в котором находилась база геологов, все возникающие проблемы решает аксакал — старейший житель села, старик, которого все уважают и слушаются. Иногда это не один старик, а группа стариков. В дело вмешался такой аксакал. Узнав, что случилось, он попросил геологов не устраивать драку, не вызывать милицию, обещал, что тот парень, который напал на Ларису, будет сурово наказан. Геологи понимали, что если дело дойдет до драки с сельчанами, то, во-первых, результаты ее непредсказуемы, во-вторых, дело может кончиться ранением или даже смертью кого-либо из участников, а в этом случае неизбежна огласка, вмешательство милиции, а самое главное — базу партии придется переносить в другое место, в то время как работа в этом районе еще не закончена. Поэтому они согласились с решением аксакала, который пообещал, что больше подобное не повторится.

А собаку удалось спасти. Ветеринар сделал ей операцию, и через месяц она уже снова ходила хвостиком за Ларисой. Но теперь весь коллектив партии воспринимал ее как героя и баловал кто чем мог. А собака, по-видимому, простила, наконец, им насилие над собой во время попытки покрасить ее. Когда закончились работы в этом районе и геологическая партия переезжала на новое место, ни у кого не возникло даже мысли, что можно не взять с собой собаку. А самое удивительное, что желто-рыжие пятна ее окраски стали всем даже нравиться!

Лошади

Через год после окончания института его назначили начальником геологической партии. Произошло это не случайно — он был грамотным, знающим геологом, и это быстро оценило начальство. Однако в хитросплетениях хозяйственной и финансовой сторон деятельности геологических партий он разбирался еще недостаточно хорошо. Такое приходит только с опытом.

Его партия работала в Ленкоранском районе Азербайджана и нашему герою, которого все по молодости звали просто Сережей, приходилось часто ездить из Баку в Ленкорань и обратно. Однажды, когда он работал в Баку, его вызвал к себе главный инженер экспедиции:

— Там внизу на машине лошади. Твоя партия работает в Ленкоранском районе и тебе без них не обойтись.

Сережа брать лошадей не хотел, но главный инженер настаивал, а опыта сопротивления начальству у Сережи еще не было. И он подписал акт сдачи-приема трех лошадей. Как только он поставил свою подпись, главный инженер резко переменил позицию:

— Если они тебе не нужны, избавляйся от них сам как хочешь, хоть в зоопарк сдай, лишь бы был официальный документ, чтобы лошадей можно было списать с баланса.

Сережа всю жизнь прожил в городе и в лошадях совершенно не разбирался. Он нашел опытного человека, который осмотрел лошадей и дал свое заключение: «Одна лошадь дышит на ладан, она старая, и ей просто не дали умереть спокойно в стойле, другая беременна, а третья — это еще не лошадь, а жеребенок, ни на одной из них сейчас ездить нельзя!» Позже Сережа узнал истинную суть дела: одна из геологических партий закончила работы, лошадей девать было некуда, и их привезли в Баку, а главному инженеру, на которого они свалились, надо было во что бы то ни стало их куда-то спихнуть. Но было уже поздно, подпись под актом Сережа уже поставил.

Он поехал в зоопарк. Директор ему сказала, что они очень заинтересованы в покупке лошадей на корм хищникам, но лошади должны иметь санитарный паспорт. О том, что лошади, почти как люди, должны иметь паспорта, Сережа и не подозревал. Он вернулся на работу и потребовал от главного инженера паспорта на лошадей.

— Нету, — ответил тот. — Если бы были паспорта, я бы и сам знал, как от лошадей избавиться! А теперь это твоя головная боль!

Держать лошадей в городе было невозможно, и Сережа отправил их на грузовой машине в Ленкорань. А сам выехал туда поездом. В Ленкорани его встретил растерянный водитель машины:

— Одна из лошадей, та, что была старой, задушилась!

— Как это задушилась?

— Я привязал ее за шею, а она копытами пробила старый пол кузова, провалилась туда задними ногами и затянула петлю на шее. Она лежит в кузове машины, и я не знаю, что с ней делать!

— А где две другие лошади?

— На нашей базе. Я купил им корм, так что они не подохнут.

«Веселенькая жизнь», — подумал Сережа. Но что-то действительно надо было делать. Он позвонил по телефону в Баку в бухгалтерию. Ему разъяснили: «Чтобы списать лошадь, нужна справка из ветеринарной службы о том, что она отошла в мир иной «по собственной инициативе», а если в этом виноваты вы, то с вас и спрос».

Сережа с еще одним геологом поехали искать ветеринара. Они понимали, что просто так справку не получишь, надо как-то ветеринара задобрить. Ветеринар оказался маленьким плешивым человечком лет пятидесяти. Он быстро понял что к чему. И заявил, что так дела не делаются. Надо посидеть в ресторане, надо все подробно обсудить. Пришлось идти с ним в ресторан. После двух бутылок водки и соответствующей закуски справка была получена. Ветеринар был настолько доволен угощением, что написал, что все три лошади померли естественной смертью, от старости. Но оставался еще вопрос, что делать с погибшей лошадью, которая лежала на жаре в кузове машины и к которой уже невозможно было близко подойти. Выход подсказал ветеринар:

— Свезите ее к пограничникам, они у вас купят ее на корм собакам.

Так и сделали. Чтобы избавиться от проблемы, разом разрубив Гордиев узел, Сережа решил сдать пограничникам и двух живых лошадей. Но тут вышла заминка: снова были необходимы санитарные паспорта. Сережа сказал майору, к которому его отвели:

— Какие паспорта, мы их сдали ветеринару, когда получали справку!

Майор этим удовлетворился, только попросил разрешения снять копию со справки. Двух живых лошадей быстро куда-то увели. По приказу майора бедные солдаты сволокли труп лошади из кузова. А Сережа отправился в Баку радостный, чтобы сдать справку в бухгалтерию и, наконец, списать лошадей. Но тут его опять ждал сюрприз. Оказалось, что по бухгалтерским документам лошади числятся как «каурые», а в справке ветеринара было написано «чалые». Но тут Сережа не сплоховал:

— Так это же одно и то же!

— Если ты напишешь справку и подпишешься, что каурая и чалая лошадь это одно и то же, — сказал бухгалтер, — то все будет в порядке.

Сережа совершенно не разбирался в мастях лошадей, но справку написал. Он был рад, что в бухгалтерии не знали возраста лошадей, ведь среди них был и жеребенок. А по справке ветеринара все три лошади умерли от старости. И наконец-то лошадей списали с баланса.

Позже Сереже сказали в Ленкорани, что майор из погранотряда держит у себя дома двух лошадей, которых использует в своем личном хозяйстве, и всем рассказывает, какой олух этот геолог, который задарма отдал ему лошадей. Но Сережа был счастлив, что вся эта «лошадиная история» благополучно закончилась, и дал себе слово, что больше никогда ни с какими лошадьми дела иметь не будет!

Галстук

Летом во время отпуска Мирон поехал во Львов, где он до этого никогда не был. Там жили его дальние родственники, но прожив в их квартире неделю и осмотрев город, который ему очень понравился, Мирон решил остальное время провести в Доме отдыха, благо родственники смогли достать ему путевку. Дом отдыха был неплохой. Каждый вечер все отдыхающие шли на танцы, играл оркестр. Вскоре Мирон познакомился с молодой женщиной, которую звали Зина. Они понравились друг другу, она рассказала, что живет во Львове и на второй или третий день пригласила Мирона погостить у нее дома. Она жила в центре города на четвертом этаже пятиэтажного дома. Квартира состояла из одной комнаты с микроскопической нишей, в которой помещались раковина и двухкомфорочная плита.

— А где же туалет? — спросил Мирон.

— Ты понимаешь, в этом доме располагалось какое-то учреждение, потом его решили переделать под квартиры, но денег на перестройку было мало и туалетов в некоторых квартирах не построили.

— И как же вы обходитесь?

— На втором этаже помещается отделение милиции, там есть большой туалет, все, кто живет в таких квартирах, как моя, бегают туда.

Мирон был очень удивлен, но решил, что не стоит выражать свое возмущение головотяпами-строителями.

Собираясь в этот день на свидание, Мирон надел свой лучший костюм, белую рубашку, а самое главное — шелковый галстук, который он купил незадолго до этого с рук. Галстук был цвета электрик, на нем были нарисованы желтые соты, по которым ползли пчелы и с которых капал мед. Мирон очень гордился этим галстуком и надевал его только в особых случаях, когда хотел кому-то понравиться. Впрочем, на Зину его галстук особого впечатления не произвел, чему Мирон огорчился гораздо больше, чем отсутствию туалета.

Настало утро, Мирон с Зиной должны были вернуться в Дом отдыха, но Мирон решил, что раз уж он приехал в город, то проведает своих родственников, скажет, что у него все в порядке.

Спускаясь по лестнице, Мирон вспомнил о том, что на втором этаже имеется туалет, и решил зайти туда. Когда он уже собрался выходить, чтобы продолжить свой путь, его остановил милиционер:

— Что вы тут делаете?

— То же, что и вы!

— Это я понимаю, я спрашиваю что вы делаете в этом доме?

— Приходил в гости.

— Вы что, не местный?



Поделиться книгой:

На главную
Назад