Возвращение Тарзана в джунгли

Следующие три недели прошли незаметно. Несколько раз Тарзан встречал таинственного араба, однажды вместе с лейтенантом Жернуа. Жернуа старался держаться как можно дальше от Тарзана. Он был явно враждебно настроен к нему.

Стараясь не выдать себя и быть тем, кем он значился в своем паспорте, то есть американцем-охотником и туристом, Тарзан провел несколько дней на охоте, поблизости от Бу-Саады Ему нравилось выслеживать легких, как ветер, газелей, но он никогда не стрелял в них. Какой смысл истреблять самых безвредных и беззащитных созданий? Просто из удовольствия?

Тарзан никогда не убивал ради удовольствия. Он любил радость разной схватки, опьянение победой, осторожное выслеживание добычи, а приходить из города в пустыню, с запасами провизии и всеми орудиями убийства только для того, чтобы лишить жизни изящных, ясноглазых газелей — это казалось ему более жестоким, чем расчетливое, хладнокровное убийство человека.

Тарзан уходил на охоту всегда один — для того, чтобы никто не видел, что он охотится только для виду. Однажды, может быть, именно потому, что не было спутников, он чуть-чуть не лишился жизни.

Медленно ехал он по дну небольшого оврага, как вдруг раздался выстрел. Пуля пробила пробковый шлем. Он тотчас же повернул и быстро поднялся наверх, — холмы были пустынны.

— Да, — заключил Тарзан свои размышления. — Ольга, действительно, напрасно истратила свои двадцать тысяч франков.

В тот же вечер он побывал в гостях у капитана Жерара.

— Ваша охота, по-видимому, была не особенно удачна? — спросил тот.

— Да, — ответил Тарзан, — здесь охота скучна и бедна. Я думаю отправиться на юг, где надеюсь набрести хоть на одного из ваших алжирских львов.

— Прекрасно! — воскликнул капитан. — Завтра мы выступаем в Джельфу. Лейтенант Жернуа и я, с сотней людей, получили приказ отправиться на юг и очистить страну от разбойников. Может быть, мы будем иметь удовольствие вместе поохотиться на льва?

Тарзан был более чем рад. Он не колебался ни секунды в своем ответе, но капитан, наверно, удивился бы, если бы узнал истинную причину его решения.

Но не все, видимо, были так рады предложению капитана. Рядом с Тарзаном сидел Жернуа.

— Вы убедитесь, конечно, что охота на львов во много раз опаснее расстреливания газелей, — заметил капитан Жерар.

— Но и расстреливание газелей, как вы выразились, по-моему, тоже имеет опасную сторону, в особенности, когда едешь один. По крайней мере, я убедился в этом сегодня. А также убедился в том, что, оказывается, не газель самое трусливое животное…

Он как бы случайно взглянул на Жернуа, желая проверить, в какой мере тот причастен к выстрелу в пустыне. Краска залила шею офицера. Тарзан был удовлетворен и быстро сменил тему разговора.

Когда колонна на следующее утро выступила на юг от Бу-Саады, с полдюжины арабов сопровождали ее, образуя арьергард.

— Они не принадлежат нашему отряду, — ответил Жерар на вопрос Тарзана, — а едут с нами за компанию.

Тарзан в достаточной мере изучил характер арабов за время пребывания в Алжире, чтобы догадаться, что не это было истинной причиной. Арабы не любят водить дружбу с европейцами, особенно с французскими солдатами. Затаив в душе подозрение, он не спускал глаз с маленькой кучки людей, двигавшейся в четверти мили позади отряда. Они не подъезжали ближе даже во время остановок, поэтому он не мог хорошенько разглядеть их.

Тарзан был убежден, что среди этой кучки людей находились его враги, как не сомневался и в том, что все это дело рук Рокова. Но была ли это месть за прошлое, или что-то новое в связи с делом Жернуа, этого он не мог уяснить. Если справедливо последнее предположение, что было весьма вероятно, недаром Жернуа относится к нему с подозрительностью — то он приобрел двух очень сильных противников.

На второй день пути колонна повернула на юго-запад, откуда пришли известия о бесчинствах шайки разбойников. Группа арабов, сопровождавшая отряд от самых ворот Бу-Саады, внезапно исчезла, и никто не мог сказать причину поспешного бегства, равно как и куда они направились.

Все это не нравилось Тарзану, тем более, что Жернуа переговаривался с арабами за полчаса до того, как капитан Жерар отдал приказ об изменении маршрута. Только Тарзан и Жернуа заранее знали о приказе. Тарзан не сомневался в том, что Жернуа сообщил арабам направление дальнейшего пути.

После полудня отряд достиг небольшого оазиса, где был расположен дуар шейха, у которого стада были похищены разбойниками, а пастухи убиты. Арабы покинули палатки из козьих шкур и окружили солдат, засыпая их вопросами. Тарзан, который с помощью Абдула делал кое-какие успехи в арабском языке, стал расспрашивать юношу, который состоял при шейхе.

Нет, он не видал шести всадников. В этой местности немало оазисов, возможно, они укрылись в одном из них. Кроме того, многие разбойники обитают в горах, откуда небольшими партиями делают набеги на окрестности, доходя до Омала и Буиры.

На следующий день капитан Жерар разделил отряд на две части. Лейтенанту Жернуа была вверена одна половина отряда, сам капитан возглавил другую. Они должны были очистить от разбойников целую область по ту сторону горного хребта.

— К какому же отряду причислите себя вы, мосье Тарзан? — спросил капитан. — Или, может быть, вас не интересуют дела подобного рода?

— О, напротив, я восхищен! — постарался уверить его Тарзан.

Он затруднился найти подходящий предлог для того, чтобы отправиться с отрядом Жернуа. Но тот сам вывел его из затруднения.

— Если вы, господин капитан, уступите мне удовольствие быть в обществе мосье Тарзана, я сочту за честь пробыть с ним хотя бы один час.

Его тон был необычайно любезен и предупредителен. Тарзан поспешил выразить свое одобрение.

Лейтенант Жернуа и Тарзан конь-о-конь двинулись в путь во главе отряда спагов. Предупредительность и любезность Жернуа оказались, однако, весьма непрочными. Едва они покинули город, как лейтенантом овладела его постоянная молчаливость. Отряд все время двигался вдоль узкого каньона, пока перед глазами не показалась маленькая долина, окруженная обрывистыми утесами. Жернуа приказал остановиться и занялся осмотром местности в бинокль.

— А сейчас мы разделимся на два разъезда, — сказал он.

Лейтенант стал излагать детали своего плана, давать инструкции, а затем повернулся к Тарзану:

— А вы, сударь, будьте добры подождать здесь нашего возвращения.

Тарзан попытался возразить, но тот сразу осадил его.

— Может произойти бой, — сказал он, — а присутствие мирных граждан затрудняет действия войск.

— Но, дорогой лейтенант, — прервал его Тарзан, — я готов и рад быть под вашей командой или под командой одного из ваших сержантов или капралов и сражаться в их рядах. Ради этого я и нахожусь здесь.

— Я был бы очень рад, если бы это было так, — возразил ему Жернуа с усмешкой, которую даже не старался скрыть, а затем кратко добавил. — Вы повинуетесь моим приказаниям, а я предлагаю вам оставаться здесь до нашего возвращения. Покончим на этом! — И, повернувшись, отъехал. Тарзан остался один среди пустынных гор.

Солнце пекло вовсю. Человек-обезьяна укрылся в тени ближайшего чахлого дерева и, сидя на земле, развлекался курением. Внутренне он проклинал Жернуа за его проделку. Просто маленькая месть с его стороны, так думал он. Вдруг он подумал, что его враг не настолько глуп, чтобы причинить ему неприятность столь безобидного сорта. Нет, за этим скрывалось что-то другое, посерьезней! Тарзан поднялся и осмотрел ружье. Обойма была на месте. Затем вынул свой револьвер. Приняв эти меры предосторожности, осмотрел окружающие возвышенности и овраги, чтобы убедиться, что застать его врасплох нельзя.

Солнце опускалось все ниже и ниже, а спаги и не думали возвращаться. Наконец сумерки окутали долину. Тарзан был слишком горд, чтобы поехать обратно в лагерь. Он хотел дать время отряду Жернуа вернуться в долину, где, как он думал, и была назначена общая встреча.

С наступлением ночи человек-обезьяна почувствовал себя в безопасности. Он привык к темноте. Он знал, что никто не сможет приблизиться к нему с такой осторожностью, чтобы обмануть его чуткий слух. Кроме того, его глаза умели различать в темноте, а тонкое обоняние предупредило бы о приближении врага с подветренной стороны. Поэтому он спокойно уснул, прислонившись к дереву.

Тарзан спал несколько часов. Когда проснулся, разбуженный испуганным храпением лошади, луна стояла высоко на небе. В десяти шагах от него стоял тот, кто был причиной тревоги коня.

Громадный, величественный, со сверкающими глазами стоял перед ним лев Нума. Тарзан почувствовал прилив какой-то радости, как при виде старого друга после многих лет разлуки Несколько мгновений он не шевелился, наслаждаясь могучим видом царя пустыни.

Но вот Нума приготовился к прыжку. Медленно, очень медленно Тарзан прицелился. Он еще никогда не убивал большого зверя из ружья, а всегда защищался копьем, отравленными стрелами, ножом, веревкой или, наконец, просто руками. Теперь он пожалел, что у него нет при себе ножа и стрел, — с ними он чувствовал бы себя уверенней.

Нума низко пригнулся к земле. Стрелять было неудобно, а Тарзан знал, что может произойти в случае промаха. Поэтому он предпочел выстрелить сбоку, а для этого сделал шаг в сторону. Нума, не двигаясь, следил за человеком. Тарза «сделал еще шаг, еще… Теперь он мог целиться между ухом и глазом. Его палец нажал собачку… В этот самый момент Нума сделал прыжок. Испуганная лошадь с такой силой шарахнулась в сторону, что порвала уздечку, и, почувствовав себя свободной, во весь опор умчалась в пустыню.

Никто не избег бы страшного прыжка Нумы. Но Тарзан был необыкновенный человек. С раннего детства его мускулы были приучены действовать с быстротой молнии. Он оказался проворнее, чем лев. Тот, в своем прыжке, налетел на ствол дерева, хотя рассчитывал встретить в Этом месте живого человека, а Тарзан сбоку выпустил в него еще один заряд. Лев с резом упал на песок. Еще два раза выстрелил Тарзан. Лев лежал неподвижно. Над ним стоял уже не мосье Тарзан, а Тарзан-дикарь, поставивший ногу на труп своего врага и потрясающий воздух мощным криком торжества.

Все живое задрожало в диких скалах, услышав этот крик, а внизу, в пустыне, дикие кочевники-бедуины выбежали из своих шатров, встревоженные появлением нового врага, нового похитителя их стад.

Тарзан теперь вполне убедился, что Жернуа и не собирался возвращаться сюда. Однако оставалось непонятным, почему лейтенант покинул его здесь, дав возможность свободно возвращаться в лагерь.

Так как лошадь убежала, он решил тронуться в обратный путь пешком. Едва он добрался до долины, как с другой стороны в нее спустились закутанные в белые бурнусы фигуры… Несколько мгновений они таились за камнями, осматриваясь вокруг, а затем двинулись дальше. Под деревом, где сидел Тарзан, они наткнулись на убитого льва, а потом продолжили свой путь по пустыне вслед за ушедшим Тарзаном, оглядываясь на каждом шагу и прячась за естественные прикрытия, как делают люди, которые охотятся на человека.

X

В долине мрака

Пересекая каньон, освещенный яркой африканской луной, Тарзан думал о джунглях, и только о них. Одиночество и дикая свобода наполняли его сердце жизнью и энергией. Снова он был диким Тарзаном, гордым своей силой, готовым встретить любого врага. Ночные голоса гор были новы для него, и все-таки ухо прислушивалось к «им, как к нежному зову полузабытой любви. Многие из них он узнавал. Вот знакомый кашель леопарда-Шиты. Но нет! Странные ноты слышались в последних протяжных звуках. Это была пантера.

Но вот новый звук — тихий, вкрадчивый — раздался среди других. Человеческое ухо не различило бы его. Вначале Тарзан не мог сообразить, что это такое, но затем понял, что это — шуршание песка под босыми ногами людей. Они шли за ним, шли молча и тихо, как бы подкрадываясь.

Только теперь он понял, почему Жернуа оставил его одного в пустыне. Очевидно, нанятые им арабы несколько опоздали к указанному месту, и им пришлось пуститься в погоню по следам ускользавшей жертвы.

Все ближе и ближе шуршал песок под ногами преследователей. Тарзан остановился и повернулся к ним лицом, с ружьем наготове. Мелькнули в темноте белые бурнусы. Он громко спросил по-французски, что им нужно от него. В ответ раздался выстрел. Тарзан упал на землю ничком.

Арабы не сразу бросились на него. Они подождали некоторое время, чтобы убедиться, что их жертва действительно не может встать. Тогда только они наклонились над телом лежавшего Тарзана. Он не был мертв. Один из напавших замахнулся прикладом своего ружья, чтобы размозжить Тарзану череп, но другой остановил его.

— Если доставим его живым, награда будет вдвое больше, — объяснил он товарищу.

Потом арабы связали ему руки и ноги, взвалили на плечи и тронулись в путь с драгоценной ношей. Спустившись с холма, они повернули на юг и к утру достигли места, где были спрятаны их лошади. Отсюда их путешествие продолжалось с большей скоростью. Тарзан, уже пришедший в себя, был привязан к седлу. Он был только слегка ранен и контужен. Кровотечение прекратилось, но лицо и платье были запачканы кровью. Он не промолвил ни слова с тех пор, как попал в руки арабов, да и они обращались к нему лишь с короткими, отрывистыми фразами.

Шесть часов мчались они по желтым пескам знойной пустыни, избегая всяких встреч, объезжая оазисы, и к полудню достигли дуара в двадцать шатров. Тарзана освободили от веревок. Пленник был окружен толпой мужчин, женщин и детей. Многие из них находили особое удовольствие в издевательствах над ним, в особенности женщины. Одни бросали в него камни, другие били палками. Появился шейх и унял разбушевавшуюся толпу.

— Али бен Ахмет сказал мне, — начал он свою речь, — что этот человек один в горах справился со львом. С какой целью послал нас чужеземец захватить этого человека, я не знаю, так же как не знаю, что он сделает с ним. Все это не мои заботы, но наш пленник герой, и пока он находится в наших руках, мы должны обращаться с ним с величайшим уважением, как с человеком, который один охотится на льва ночью и убивает его.

Тарзан давно слышал о том уважении, которым пользуются среди арабов люди, победившие льва в схватке один на один. Он был счастлив, что судьба так неожиданно избавила его от неизбежных в подобном случае мучений и потехи толпы. Вскоре его привели в шатер, крытый козьим мехом, напоили, накормили и связанным положили на ковер. Он мог видеть стражу, которая сидела у входа в шатер. Пытаясь освободиться, он убедился, что связали его знатоки своего дела: ни одна веревка не поддавалась усилиям.

Уже в сумерки в шатер вошло несколько человек в арабских одеждах. Один из них выступил вперед и, подойдя к Тарзану, откинул скрывавшее его лицо покрывало. Тарзан узнал злобные черты Николая Рокова.

Наглая улыбка играла на его губах.

— Ах, мосье Тарзан! Очень рад вас видеть. Но почему не поднимаетесь и не приветствуете вашего гостя? Затем с отвратительной усмешкой Роков прибавил: — Вставай же, собака! — и ударил Тарзана в бок носком сапога. — А вот тебе еще и еще! — кричал он, продолжая наносить удары куда попало. — Вот моя месть за все прошлое!

Тарзан не отвечал. Он даже не удостоил Рокова взглядом. Наконец стоявший до того в стороне шейх, немой свидетель подлой расправы, вмешался.

— Прекрати! — приказал он. — Убей его, если тебе это нужно, но я не позволю так издеваться над героем в моем присутствии.

— Хорошо, — сказал Роков, — я убью его сейчас же.

— Делай это не в моем дуаре, — ответил шейх. — Что бы ты ни совершил с ним в пустыне — это не мое дело, но я не хочу, чтобы кровь француза пала на голову моего племени. Тогда пришлют карательный отряд, убьют нас, сожгут палатки, угонят стада — и все из-за того, что тебе ненавистен этот человек.

— Ну что ж, — проворчал Роков, — я уведу его в пустыню и там застрелю его.

— Ты уедешь с ним на день пути от моих шатров, — твердо сказал шейх. — Я пошлю своих сыновей проводить тебя, и если ты ослушаешься моего приказания, в пустыне останутся два трупа, а не один!

— В таком случае мне придется ждать рассвета. Уже темно.

— Как хочешь, — сказал шейх. — Но с восходом солнца ты должен покинуть мой дуар. Я не люблю неверных и ненавижу трусов.

Роков еле сдержал себя и с безразличным видом вышел из шатра.

На пороге его он поддался искушению еще раз взглянуть на Тарзана.

— Спокойной ночи, сударь, — сказал он. — Не забудьте помолиться, потому что завтра будет поздно!

Никто не позаботился принести Тарзану пищи и воды после полудня. Он страдал от жажды. Он не знал, стоит ли просить сторожа принести воду. Несколько вопросов, оставленных без всякого ответа, убедили Тарзана в бесполезности каких бы то ни было просьб.

Далеко в горах он слышал рез льва. Он подумал о том, что гораздо безопаснее чувствовать себя между дикими зверями, чем между людьми. Никогда, за всю свою жизнь в джунглях, его не мучили так безжалостно, как среди цивилизованных людей. Никогда он не был так близок к смерти.

Снова заревел лев. Казалось, он подошел немного ближе. Тарзан почувствовал старое, знакомое ему желание ответить на рев криком своих сородичей. Он совсем забыл о том, что он человек, а не обезьяна.

Тарзан осмотрел свои путы. Как бы он хотел приблизить их к своим зубам! Он был в бешенстве, увидав, что все усилия его освободиться — тщетны.

Лев ревел непрестанно. Было очевидно, что он спустился в пустыню в поисках добычи. Это был рев голодного зверя. Тарзан завидовал его свободе. Никто не связал его веревками и не бросил в угол шатра, как овцу, предназначенную на убой.

Тарзан не боялся смерти, но его ужасало унижение — невозможность биться за свою жизнь, на удар ответить ударом. Возможно, ему удастся найти способ взять с собою в предстоящий дал экий путь и Рокова.

Было около полуночи. Тарзан услышал, что дикий властелин пустыни приблизился к дуару. Долгое время царило ничем не нарушаемое молчание, наконец Тарзан услышал шорох осторожно двигавшегося существа. Оно кралось вдоль стены шатра, с задней стороны его, обращенной к горам. Все ближе и ближе… Он ожидал, внимательно вслушиваясь. Наступила тишина; не слышно было дыхания зверя, притаившегося у шатра. Вот снова легкое движение. Медленно приподнимается задняя завеса шатра, и чье-то тело проскальзывает в образовавшуюся щель…

Зловещая улыбка играет на губах Тарзана. Все-таки Роков будет обманут! Как он будет взбешен этим! Смерть от когтей льва неизмеримо лучше, чем смерть от рук Рокова!

Задняя стена палатки опускается на свое место. Снова — темнота. То, что пролезло в щель между приподнятой завесой шатра и землей, находится уже рядом с ним… Он слышит, как оно подбирается к нему, становится рядом с ним… Тарзан закрывает глаза и ждет удара могучей лапы. На его лицо опускается чья-то нежная рука, и тихий девичий голос шепотом называет его по имени.

— Да, это я, — отвечает он.-Но, ради бога, кто ты?

— Плясунья из Сиди-Аиссы, — слышится в ответ. С этими словами девушка начинает разрезать его путы. Лезвие ножа холодит руку. Еще секунда — и он свободен.

— Идем! — прошептала девушка.

На четвереньках последовал Тарзан за своей избавительницей тем же путем, каким она попала туда. Она ползла, пригнувшись к земле, и наконец остановилась.

— Я не могу понять, — начал Тарзан, — каким образом ты очутилась здесь? Как узнала, что я взят в плен? Почему ты пришла спасать меня?

Плясунья из Сиди-Аиссы улыбнулась.

— Я пришла издалека, и нам придется долго идти, прежде чем минет опасность. Иди за мной, я расскажу все по пути.

Она направилась через пустыню к скалам, возвышающимся вдалеке.

— Я не была уверена в том, что доберусь до тебя, — сказала она наконец. — Лев ходит сегодня поблизости. Мне все время казалось, что он следит за мною.

«Что за храбрая девушка!» — подумал Тарзан и спросил:

— И ты подвергла себя такой опасности ради чужеземца — незнакомого, неверного?

Она гордо глянула на него.

— Я дочь шейха Кадур бен Садена. Я была бы недостойна быть его дочерью, если бы не спасла человека, который спас мне жизнь тогда, когда считал меня простой плясуньей.

— Несмотря на это, — настаивал он, — ты — храбрая девушка. Но как все-таки ты узнала, что я схвачен и приведен сюда?

— Ахмед дин Таиб, мой двоюродный брат, встретился со знакомым из здешнего племени. Он был в их дуаре, когда тебя привели туда. Приехав домой, он рассказал нам о высоком французе, захваченном Али бен Ахмедом по уговору с другим французом, который хочет увить его. По описанию я узнала, что это — ты. Моего отца не было дома. Я пробовала убедить людей помочь тебе, но все они отказались. Пусть неверные ссорятся и истребляют друг друга, говорили они. Это нас не касается, и если мы впутаемся в дела Али бен Ахмеда, то только навредим себе.

— Поэтому, с наступлением темноты, я пустилась в путь, взяв с собою лишнюю лошадь для тебя. Лошади — здесь, неподалеку. К утру мы уже будем в дуаре отца. Он, наверное, вернулся. Пусть тогда кто-либо попробует отнять у Кадур бен Садена его друга.

Далее они шли молча.

— Странно, что я не вижу лошадей. Они должны быть поблизости.