Помоги проекту - поделись книгой:
Что и требовалось показать
Тут как-то дирекция одного машиностроительного завода закрыла проходную № 8. Навсегда. Сделано это было из соображений повышения эффективности, потому что закрытие проходной позволило сократить ставки двух вахтеров, относящихся, как известно, к непроизводственному персоналу.
Сокращение проходной № 8 вызвало роптание среди определенной части производственного персонала. Той именно части, у которой есть ребята дошкольного возраста. Дело в том, что через эту проходную пролегал кратчайший путь от детского комбината типа «ясли-сад» к цехам. И теперь родителям, которые оставляли детишек в яслях-садике и спешили на работу, приходилось делать дополнительную пробежку в несколько сот метров. Направо, к проходной № 7. Или налево, к проходной № 9.
Читатель! Если у вас есть малое дитя, а бабушки нет; если вам ведомы суматошные утренние хлопоты, когда подгорает манная каша, а малыш с плачем натягивает правый башмак на левую ногу; если вы испытывали отчаяние от того, что чай закипает слишком медленно, а часы идут слишком быстро, — можете опустить следующую фразу, вы и так уже все поняли. Для прочих же читателей поясню, что полукилометровый крюк, который приходилось делать сотням рабочих, рождал не прогулочное успокоение, но только недоумение.
Однако дирекция относила это раздражение на счет мелкого индивидуализма и недопонимания эффективности. Пусть кое-кому стало неудобнее — но зато эффект каков! Ведь минус один вахтер, растолковывала дирекция, это плюс две трети слесаря. Соответственно минус проходная — это плюс целый слесарь да еще треть. И, что самое главное, сокращение управленческого персонала уже отражено в соответствующем отчете. Короче, дирекция дала понять, что к расточительному прошлому возврата нет.
И тогда в заборе появилась дыра. Она появилась рядом с бывшей проходной № 8, и сквозь нее ежедневно пролезало до тысячи человек. Но мы ведь не назовем их пролазами, не так ли? Все-таки люди лезли на работу, а не от работы.
Разумеется, дыра в заборе, окружающем крупное предприятие, это непорядок. Поэтому дыру заделали. Однако наутро она появилась вновь. Ее снова залатали, применив ударопрочные и жаростойкие материалы. Неприступность забора рассчитывали с припуском, чтобы проникнуть сквозь него было сложнее, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко.
Верблюд, уверен, не прошел бы. Что же касается дыры, то она возникла буквально на следующее утро.
Читателя, вероятно, разбирает любопытство, какими средствами создавалась неистребимая дыра. Извините, но отвечать на этот вопрос я категорически отказываюсь. Во-первых, распространять отрицательный опыт не в моих принципах. А во-вторых, сам не знаю. Я поинтересовался у официальных лиц на заводе — оказалось, и там секрет дыры еще не раскрыт. Мне лишь глухо намекнули, что если тысяча квалифицированных умельцев ежеутренне наталкивается пусть на прочное, но бестолковое препятствие, то в нем как-то стихийно образуется соответствующее отверстие. Человек, объяснили мне, сильнее камня.
И совершенно логично, что на смену опростоволосившемуся камню пришел человек. То есть не один человек, а люди. Одного человека достаточно для того, чтобы спокойно пропустить тысячу. Для того чтобы отпугнуть тысячу, одного мало. Нужен наряд. И такой наряд появился. От шести до восьми слесарей и токарей с повязками на руках по строгому графику выделялись ежедневно для охраны дыры. Разумеется, в рабочее время. С оплатой, как водится, по среднему заработку.
Читателю предлагается простенькая задача: если один вахтер в перерасчете на зарплату равен двум третям слесаря, то что мы сэкономили, сократив двух вахтеров и выставив у дыры караул из восьми слесарей? Правильно, ничего мы не сэкономили! И даже вовсе наоборот. Потому что зарплаты восьми слесарей с лихвой хватило бы на двенадцать вахтеров. С той лишь скромной разницей, что вахтеры пропускали бы, а караул не пущает.
Ну, а теперь прошу вас закрыть глаза на реальный конечный результат. Закрыли? Теперь вновь откройте и взгляните на заводской отчет с бесстрастной доверчивостью вышестоящего арифмометра. Что же вы видите? Вы видите, что непроизводственный персонал сократился, что улучшилась структура штатов, что сэкономлены средства и вскрыт резерв. Вы видите, что сделан шаг — причем не назад, не вбок, а именно вперед.
Что и требовалось показать. Ведь там, куда отослан отчет, о карауле у дыры и не подозревают. Там видят то, что им показывают, — показатели. Из плохих показателей варят горький отвар выговоров. Хорошие показатели сплетают в венок и водружают на гордо подставленные головы отличившихся. А поскольку венок благодарностей — весьма приятный головной убор, ценимый знатоками даже выше дефицитной ондатровой шапки, — свершается показуха.
В свершившейся показухе принято обвинять несовершенство показателей. Были бы они, мол, четкими, как дважды два, и непроходимыми, как каменный забор…
Что касается заборов, то это мы с вами уже проходили. А вот показатели… Даже четкие показатели использования рабочего времени из зеркала, которое отражает действительность, запросто превращаются в зеркальце, которым пускают «зайчики». Естественно, наверх.
Но ведь во всех случаях рабочее время — это не то время, которое мы проводим на работе. На работе, между нами говоря, некоторым удавалось вышивать художественной гладью, петь песни отечественного и зарубежного производства и даже элементарно дрыхнуть. Рабочее время — это время, когда мы работаем. Работаем, а не числимся работающими. Возможно, статистика еще не поднялась до таких вершин, чтобы сухими цифрами отразить, какой слесарь делает дело, а какой дежурит у дыры. Только ведь дыры от этого не исчезают. Ни в заборе, ни в бюджете, ни, в конце концов, в нашем благосостоянии. Эти дыры — широко распахнутые ворота в расточительство.
А расточительство, как заметил один мудрый человек, недолго щеголяет в венке преуспеяния. Расточитель завтракает с роскошью, обедает с бедностью, ужинает с нищетой и ложится спать с позором.
Больно жирно
В одном отдаленном сельском районе жил да был районный архитектор. Был он молод, энергичен, инициативен, а вдобавок ко всему обладал вот какой странностью — он умел собственноручно класть кирпичи. Причем укладывал их с такой ловкостью и быстротой, что, глядя на возведенную им стену, вы бы ни за что не догадались, что в кармане у ее создателя диплом с отличием.
Впрочем, вначале, до описываемых событий, никто об этом догадаться и не мог, как нельзя по внешности громогласного завгара определить, умеет ли он сам закручивать гайки.
Помог случай.
Ну, не совсем уж случай, а своеобразное выражение закономерности.
А надо заметить, что в этом районе не всегда хватало у строителей производственных мощностей. Или, чтоб совсем уж быть искренним, всегда не хватало. Строители настолько уже привыкли к данному отдельному недостатку, что даже оборотили его в свое достоинство. То есть, отказываясь от какого-нибудь невыгодного объекта, они не говорили, что он им невыгоден, а просто ссылались на нехватку мощностей.
— Да причем тут мощности! — сердился архитектор. — Здесь и делов-то всего на пять человек.
— Много вы, канцеляристы, понимаете! — сердилось в свою очередь строительное руководство. — Интересно, по каким это коэффициентам вы рассчитываете? По каким, так сказать, расценкам? Нет, дорогой товарищ, тут и двум бригадам за лето не управиться! Оно, конечно, за полированным столом скоро сказка сказывается, а на производстве вкалывать надо.
— Вот и вкалывайте, раз надо!
— Сами вкалывайте!
— И вколем!
Короче, слово за слово, и вызвался архитектор вместе со своим сотрудником возвести коробку здания сельсовета да еще капитально отремонтировать интернат средней школы. Вдвоем! И без отрыва от работы, но во внеурочное время.
А теперь, пока вы еще не знаете, удалось ли энергичному архитектору выполнить свое повышенное обязательство, я хочу вас напрямик спросить: чем это ему грозит?
То есть если он назавтра забудет сгоряча вылетевшее обещание, то, разумеется, ничем. Это даже начинающему штукатуру ясно. В конце концов не за то ему, архитектору, деньги платят, чтобы он раствор месил.
Ну, а если не забудет?
Архитектор не забыл. И вот ежедневно от зари и до официального начала своего рабочего дня, а затем по окончании официального рабочего дня и вновь до зари работал он с напарником на стройке. Не хочу сказать, что своим трудовым вкладом он полностью решил проблему нехватки производственных мощностей в районе. Но то, что и здание сельсовета, и школьный интернат были возведены в срок, — это факт.
Конечно, с этим фактом можно бы примириться, хотя он, будем откровенны, в привычные ворота не лезет. Но тут подоспел и второй факт, теперь уже вовсе катастрофического свойства: как платить? И платить ли вообще, учитывая, что за все это время архитектор получал сполна свою архитектурную зарплату?
Посовещавшись, решили так: подобные здания под силу возвести двум бригадам, но дать двум архитекторам за две бригады нельзя, потому что больно жирно будет. Однако заплатить как двум малоквалифицированным каменщикам тоже неловко» поскольку здания вот они, стоят. Тут-то и прибегли к спасительному компромиссу, заплатив намного меньше, чем положено, но намного больше, чем ничего.
Архитекторы не спорили. В конце концов, они с самого начала не рассчитывали на спецмолоко, поскольку не примеряли на себя профсоюзный коэффициент вредности.
А зря не примеряли. Ибо, расписавшись в ведомости прописью, они потом долго еще отписывались объяснительными записками. И уж чего-чего, а записок этих запросто хватило бы на две бригады и даже всему стройуправлению.
Дело в том, дорогие товарищи, что наряду с надлежаще исчисленным коэффициентом вредности существуют просто вредные люди. У таких всегда приотдернута шторка на окошке — чтобы лучше видеть. Всегда приоткрыта дверь на лестничную клетку — чтобы лучше слышать. Всегда наготове остро отточенный карандаш — чтобы настрочить «сигнал».
Ах, если бы никогда не покидала нас житейская мудрость и экономическая трезвость для того, чтобы с ходу отличить донос мелкого завистника от истинного сигнала встревоженного безобразием гражданина! Тогда в полупаническом восклицании «Сколько он заработал!» нас интересовало бы не так «сколько», как «заработал ли?». И если воистину заработал, если получил праведным трудом — слава богу! Или, точнее, слава КЗОТу!
Но для того, чтобы прервать полет кляузы еще на первом витке вокруг ревизорского стола, нужна личная смелость проверяющего. Зато куда проще и бесхлопотнее дать «сигналу» ход по принципу «к безвинному не пристанет».
Еще как подчас пристает!
Четыре месяца районный архитектор вместе со своим коллегой собирал справки, чтобы документально доказать, что ни одной секунды своего официального рабочего дня не истратили они для сооружения зданий, что ни в одной справке трудящимся не отказали, ни одной прямой обязанностью не пренебрегли. А когда собрали, доказали, отписались, то все же получили по выговору без занесения.
Потому что никак не наказать за внештатно уложенные стены нельзя — слишком жирно будет.
А с работы гнать тоже вроде не с руки — здания-то стоят, служат людям.
Вот оно и обошлось разумным компромиссом: получили намного меньше, чем требовал ретивый сигнализатор, однако вполне достаточно, чтобы впредь не лезть в такое тонкое дело, как нехватка производственных мощностей.
Белокурый брюнет
Все меняется, все течет, и кадры — тоже. Но если текучесть всего — это диалектика, то текучесть кадров — безобразие.
С диалектикой бороться бессмысленно, а вот в борьбе против текучести кадров полезно применять научный подход. С налету такую проблему не одолеешь. А то все вроде хорошо, но клуб далеко. Или клуб рядом, а борщ в столовой отпускают стылый. Или борщ такой горячий, что ложки в нем плавятся, а прораб хамит.
Но, с другой стороны, нелепо было бы удерживать какого-нибудь летуна и горлохвата, подлаживаясь под его отсталые настроения и ублажая его финансовыми подачками, как меценаты зарвавшуюся хоккейную звезду. Такой хоккей нам не нужен!
А вот что зарекомендовало себя с весьма положительной стороны, так это равнение на лучших. Например, в одном строительном управлении, которое в городе Бельцы возводит меховой комбинат, начальник никогда не спешил накладывать разрешительную резолюцию на заявлении «по собственному». Он вначале подводил заявителя к Доске почета и, указывая на фотографию брюнета с волевым, энергичным лицом, говорил:
— Вот с кого нужно брать пример, если не хочешь стать дезертиром нашей стройплощадки.
И если вдруг случалось такое, что заявитель недоуменно спрашивал: «А это кто такой?» — тут начальник управления буквально бледнел от негодования:
— Как?! Не знать Георгия Губенко.
И тут уж заявителя не удерживал. Такой заявитель нам не нужен!
Впрочем, случалось подобное чрезвычайно редко, потому что бригадира Георгия Губенко знали не только в управлении и даже не только в тресте, но и в самом, говорят, министерстве. И был он, Георгий Губенко, и победителем, и ударником, и запевалой!..
Поэтому нет ничего удивительного в том, что бригаду направляли на самые срочные и ответственные работы. Возникла, скажем, необходимость в максимально сжатые сроки проложить трубы от котельной к цеху. Пришел прораб Станиславов и говорит:
— Вот вам утвержденная трасса — приступайте! Помните, что на вас смотрит весь трест и лично управляющий товарищ Федорук. Чтоб все было быстро, качественно и без перекуров. Осознали?
— Нас уговаривать не надо, — отвечает бригадир. — Был бы фронт работ, а за нами дело не станет.
Сейчас трудно сказать, лично ли смотрел товарищ Федорук за производственными успехами бригады или поручил это важное дело кому-то из заместителей. Во всяком случае, в тот самый миг, когда ров семиметровой глубины, прорезавший строительную площадку, укрыл на своем дне аккуратно уложенные трубы, появился прораб Станиславов.
— Ну как, зарыли?
— Зарыли.
— Молодцы. А теперь раскапывайте обратно.
— Это еще зачем?
— Прежняя трасса была утверждена ошибочно. Вот геодезист, он вам укажет новую, безошибочную.
Делать нечего. Раскопали прежний ров, выкопали новый. Вытащили трубы, уложили заново. Работа знакомая, неожиданностей никаких. И тем не менее стали возникать в здоровой бригадной среде какие-то неведомые прежде перекуры, перерывы и пересуды. Возник, например, слух, будто платить за вторую трассу будут, но не сполна, не как ударникам платят, а «что-то изыщут».
— Разговорчики! — сердился бригадир. — Изыщут — не изыщут, не в этом главное. Главное, что на нас с надеждой смотрит весь трест!
Но трест если и смотрел, то без всякой надежды. Потому что едва был засыпан новый ров, как явился начальник управления Н. А. Ездюк.
— Ну как, закончили?
— Закончили.
— Молодцы. А теперь начинайте!
— Что начинать?
— Раскапывать начинайте. Вы какие трубы уложили?
— Какие сказали, такие и уложили. Все правильно!
— Наоборот, все неправильно. Вы работали механически, а надо — творчески.
— Еще быстрее?
— Наоборот, медленнее. Тогда вам пришлось бы переделывать не всю трассу, а частично. Короче, прежние трубы, малого сечения, надо извлечь, а новые, крупного диаметра, — уложить. Само собой, все надлежит сделать быстро, качественно и без перекуров. Ясно?
Но что-то за прошедшие месяцы с бригадой произошло, потому что не выплескивался через край энтузиазм, а вместо фронта работ многих интересовали тылы оплаты.
Как ни хочется автору завершить эту историю бодрой, мажорной нотой, но жизнь велит ущипнуть минорную струну. Третья переделка почему-то заняла у бригады втрое больше времени. Вместо перекуров промелькнули прогулы, и даже трубы укладывались не с прежней парадной четкостью, а как-то вразнотык, будто колонна допризывников шагает в баню. А главное, стало ясно, что не в оплате дело.
Мудрый Козьма Прутков утверждал, что поощрение необходимо поэту, как канифоль смычку виртуоза. Но разве только поэту? Разве не опускаются руки у любого из нас, когда нас считают винтиком, которому безразлично, в какую сторону вертеться? И разве рубль — та единственная волшебная птица Феникс, которая возрождает силы, сгоревшие в пламенной, но бесполезной работе?
И еще потому медленно засыпался третий ров, что намного быстрее сыпались заявления «по собственному». К концу года бригады не стало. Бригада растеклась.
Да, все течет, все меняется. Новый начальник, сменивший прежнего, Н. А. Ездюка, не имеет привычки подводить увольняющихся к фотографии знаменитого бригадира. Да и бригадира самого на ней не узнать: время и солнце обесцветили карточку, и выглядит на ней Губенко уже не волевым брюнетом, а уставшим блондином.
Но что фотография! Даже репутация его уже не та. Когда управляющий трестом поинтересовался, куда это пропал передовик Губенко, новый начальник управления ответил:
— Рвачи они, а не передовики. Сначала напортачили на трассе, а потом торговались, как мешочники. А у нас клуб рядом, борщ дают горячий, прораб не хамит. И чего они увольняются, чего им еще надо? Я таких не удерживаю!
И вопрос с Губенко был закрыт. Правда, остался вопрос текучести.
Впрочем, это если и безобразие, то совсем не наше. А не наше безобразие — это уже не безобразие, а так, абстрактная диалектика.
Горючие грезы
Ну, вот и все, Приехали. Еще не утихло эхо от боя часов, возвестивших о конце года, как все талоны на горючее (бензин, керосин, масла, дизтопливо и т. д.) превратились в ничто. Буквально секунду тому назад вы могли заправиться ценнейшим продуктом на сотни, даже тысячи рублей. Но вот истекла секунда, и то, что стоило больших денег, стало бумажным ворохом, мусором, ветром гонимым. А в действие вступили квиточки нового образца.
Талон умер! Да здравствует талон!
Тут бумажка, там бумажка — казалось бы, какая разница? Однако разница есть, Только что на бесчисленных бензоколонках страны бушевали страсти. Змеились очереди из грузовиков и автобусов длиною в двухсерийный кинофильм. И шоферы, милые славные ребята, терпеливо объясняли коллеге, норовящему прорваться к заправке вне очереди, что так поступать нехорошо.
И вдруг — тишина. Мир и благоволение воцаряются в механизмах и человеках. На месяц. Может быть, на полтора. А потом, в конце квартала, вновь взметнутся страсти вокруг бензоколонок. И потекут отсюда горючие реки туда, где…
Впрочем, нет, одним придаточным предложением тут не отделаешься. Куда текут реки горючего — вопрос для дальнейшего исследования. Вначале следует напомнить, что есть сей талон и откуда он взялся.
Он явился на свет в то сравнительно недавнее время, когда в автотранспорте отмечались отдельные приписки, на бензоколонках порою попадались (а порою, к сожалению, и не попадались) отдельные жулики, а само нефтяное горючее считалось товаром избыточного предложения и продавалось чуть дороже газировки с яблочным сиропом.
Талон был придуман против жуликов. Они были единственной мишенью данного новшества. Расчет казался простым, но верным: если между бензином и руками проложить бумажку особого образца, ни на что, кроме бензина, не пригодную, то руки волей-неволей очистятся, а горючее, избавленное от посягательств, сбережется для общего блага.
О, грезы, горючие грезы! Как вы были бы очаровательны, кабы не всякие там отдаленные последствия да побочные результаты!.. А побочные результаты оказались и неожиданными, и разнообразными. Скажем, такой — нечто вроде жажды у колодца. Это когда у автотуриста талоны исчерпываются вечером, а магазин или киоск, где они продаются, открывается только утром.
Далее. На каждой из заправочных колонок (а их только в Российской Федерации 15 тысяч) надо было ставить по два насоса для каждого вида топлива: один качает для личного транспорта, другой — для государственного. Или просто вводить раздельные колонки. Разумеется, такое разделение вызвало забавные перекосы. Скажем, в «частную» колонку — очередь на час, у «казенной» — никого. Или наоборот. А ежели одна из колонок ломалась, то возникало порою такое смешение талонов, что даже поседевшие на разоблачениях жуликов работники ОБХСС изумленно цокали языками.
Мне не хочется повторять здесь уже известные широкому читателю искрометные фельетоны из жизни королей и королев бензоколонок. И уж тем более не стремлюсь я бросить огульную тень на десятки тысяч представителей этой полезной и важной профессии. Я хочу подчеркнуть бесспорное: дополнительные хлопоты, причиненные введением талонов, очевидны, а вот сдерживающе-контролирующие его качества на практике подтверждения не нашли. Более того, отдельные изысканные умы обнаружили в талонах такие уникальные свойства, выжали из них такие обильные результаты, что, как выразился один присутствовавший в зале судебного заседания, «сколько лет ни дай — все мало».
В равной мере не проявились бойцовские дарования талонов в борьбе против автотранспортных приписок. То есть кое-кто из очковтирателей изредка на этом попадался. Но то были такие глупые очковтиратели, что они все равно бы попались — не на этом, так на другом.
Но зато другие, умом побогаче, числом пообильнее, сразу сообразили, что «выбрать» бензин в точном соответствии с масштабом приписки — дело не ахти какой сложности. Тут высшая математика ни к чему — арифметики вполне достаточно. Очковтирателей, конечно, ловили за руку и прокуратура, и народный контроль, и даже неорганизованная общественность. Да только вершилась справедливость не благодаря талонам, а вопреки им.
И уж вовсе свежее стало наблюдаться явление. К местам скопления «Волг» и «Жигулей», к гаражам и стоянкам в точно назначенное время, обычно потемну, кралась цистерна. И тихим шелестом шло от мотора к мотору:
— Канистры выноси. Донор приехал.
Поделиться книгой: