Помоги проекту - поделись книгой:
Кое-что о фельетоне
Фельетонисты пишут повести, поэты пишут драмы, драматурги пишут фельетоны — все смешалось в литературном мире. И ни кто в том не видит ничего странного, ибо таков литературный по рядок.
Однажды мне, как фельетонисту, прислали кандидатскую диссертацию о том, сколько «хэ-бэ» перчаток следует выдавать на год рыбакам Каспия. Это была капля, переполнившая чашу. С тех пор я уже не удивлялся любой теории. И твердо верю в будущее теории фельетона. И терпеливо жду издания практического пособия «В помощь фельетолюбителю».
А пока такого пособия нет, фельетонисты появляются в зависимости от штатного расписания. Точнее, от вакансии. Есть в редакции вакансии штатного острослова, и вот уже инженеры-строители, юрисконсульты, преподаватели ПТУ, зоотехники, отставные подполковники, отряхнув от себя прах прежней профессии, очертя голову бросаются в пучину каверзной сатиры. И некоторые даже, представьте, выплывают на поверхность. Их знают. И узнают. Если не в лицо, то по творческому почерку. Его еще называют творческим лицом.
Как выглядит творческая физиономия автора этой книги — не ему судить. На то есть специально выделенные критики, которые всё объяснят всем — и автору, и читателям. В свое оправдание автор может сказать только то, что он ссыпал на страницы книги далеко не все подряд, что было опубликовано в газетах, а с определенным отбором. Именно: безжалостно выбрасывались те опусы, по которым должны принимать меры учреждения. И оставлялись те фельетоны, по которым должна принимать меры сама жизнь.
Так приняла ли уже жизнь надлежащие шаги для ликвидации отмеченных в предлагаемых читателю текстах недочетов и недостатков? Не отстал ли автор от достижений нашего быстротекущего времени? Не борется ли он с ветряными мельницами, вновь входящими в моду из-за энергетических затруднений? И вообще, так ли уж нужен сухой порох в фельетонных пороховницах?
Выставляя на суд читателей стандартный набор своих героев — бюрократов и перестраховщиков, ловкачей и проныр, вельмож и подхалимов, лодырей, взяточников, солдафонов, расточителей, ханжей, — автор искренне предупреждает о том, что за их слова и поступки он ответственности не несет и претензий на невероятность описанного не принимает.
Автор считает своим долгом предупредить и о том, что вопросов у него намного больше, чем ответов. В случае отсутствия ответа таковой заменялся шуткой, в случае отсутствия шутки ответом на вопрос был следующий вопрос. Например, вопрос: «Так что же делать?» Ответ: «А кто его знает?»
Наконец, автор полагает уместным напомнить читателю принцип, издавна вдохновляющий всех фельетонистов в минуты сомнений и творческих терзаний. Этот принцип бодрит, как чашка свежего неразбавленного кофе, и звучит так: если тебе не смешно читать чужой фельетон — напиши свой и смейся вволю.
Радикулит замедленного действия
Цветок лимитных прерий
В один из первых дней нового года к директору завода пришел товарищ из учреждения, стоящего на ступеньку выше.
— Заходите, очень рад! — приветливо встретил директор гостя. Настроение у директора было вполне удовлетворительным: годовой план, пусть и не без затруднений, выполнить удалось. И хотя некоторые потребители могли бы предъявить заводу те или иные претензии, но все это были детали в сравнении с главным: премия есть!
— Сразу пройдем по цехам или сначала побеседуем у меня? — спросил директор, не без основания рассчитывая на одобрение свыше.
При слове «цехам» вышестоящий товарищ вздрогнул и помрачнел.
— При чем тут цех? — раздраженно пробормотал он. — У меня что, своей работы нет?
— Как хотите, — не без обиды отозвался директор. Сумрачное настроение гостя ничего хорошего не предвещало. — Тогда снимайте пальто, и я охотно отвечу на все ваши вопросы. В общем, милости прошу к нашему шалашу.
— А где ваш шалаш?
— Извините, не понял.
— Я спрашиваю, далеко ли отсюда находится тот шалаш, в который вы меня только что пригласили.
— Помилуйте, какой шалаш! Это так говорится. Шутка.
— Я шуток не понимаю, — сказал гость мрачно.
«Совсем худо, — огорченно подумал директор. — В цех не пошел, на шутки не отзывается. Выговор мне готовят, что ли?»
А вслух сказал:
— Я тоже человек серьезный и шучу только в свободное от работы время. Итак, по какому вы вопросу?
— У меня нет чувства юмора, — со странной настойчивостью продолжал гость. — У жены есть, у детей есть, а у меня нет.
— Вы никогда не смеетесь?
— Только от щекотки.
— Не огорчайтесь, — посочувствовал директор.
— Я не огорчаюсь, а констатирую факт.
— Лечиться не пробовали?
— Это неизлечимо, как дальтонизм. Я дальтоник, но не по линии цвета, а в разрезе юмора. Мое непосредственное начальство об этом проинформировано. Вам тоже не мешает знать.
— Мне? — удивился директор. — А при чем тут я?
— А при том, что вы распорядитель кредитов. Следовательно, вы несете ответственность за депремирование дедов-морозов. Личную ответственность!
Наступила тягучая пауза, в течение которой вышестоящий гость с вызовом смотрел на директора, а директор — с опаской на гостя.
— Вы, вероятно, шутите? — почему-то шепотом спросил директор.
— Я никогда не шучу, — кратко напомнил гость. — Но я честно и добросовестно выполняю все свои обязанности, нередко за счет личного времени. И я не вижу причин к тому, чтобы только из-за невыполнения функций деда-мороза меня лишали тринадцатой зарплаты. Прошу понять меня правильно: я не уклоняюсь от общественных поручений. Однако, не обладая чувством юмора, я не могу быть дедом-морозом по объективным причинам.
Директор почувствовал легкое головокружение.
— Поймите, у нас завод, а не цирк. К юмору мы не имеем никакого отношения.
— Тогда позвоните в бухгалтерию.
— Зачем?
— Чтобы мне выдали тринадцатую зарплату.
— А почему вам должны выдать тринадцатую зарплату?
— Я ведь объяснил: потому, что у меня нет чувства юмора.
Директор залпом выпил стакан остывшего чая и застонал:
— Но кто, кто назначил вас дедом?..
— Как это кто? Цехком вашего сборочного цеха. Они, видите ли, шефствуют над детским садом. В нынешнем, точнее, в прошлом году дедом был назначен слесарь Мелков, но он неожиданно заболел. И тут, вместо того чтобы решить вопрос по-деловому, цехком прибег к формализму. Назначили следующего по алфавиту, то есть слесаря Милкина.
— Кто такой слесарь Милкин? — эхом отозвался директор.
— Слесарь Милкин — это я.
— Так-так… — зловеще произнес директор. — Ну-ка, голубчик, марш в цех!
Гость гордо выпрямился.
— Не забывайтесь! — надменно сказал он. — Пока еще мы стоим на ступеньку выше, а вы — на ступеньку ниже. Будете дерзить — урежу фонды!
— Вот что, слесарь Милкин, — грозно сказал директор, — иди работать и не серди меня. Фонды он урежет, дальтоник…
— Да, я дальтоник. Но я еще и подснежник.
— Как вы сказали? — спросил директор, взглянув на собеседника с внезапно вспыхнувшим прозрением.
— Как!.. Неужели вы, директор завода, не знаете, кого принято называть подснежниками? Тогда позвольте напомнить, что лимиты на зарплату в нашем учреждении ежегодно сокращаются. Управленческий аппарат становится меньше, но бумаг — больше. Больше входящих, больше исходящих — а кто их будет регистрировать, подшивать, спускать вниз во исполнение?
— Вот оно что! — облегченно воскликнул директор. — Значит, вы?..
— Совершенно верно. Я, Элеонора Николаевна и Кузьмоедов уже четвертый год числимся у вас слесарями высшей квалификации, успешно выполняющими план. А приходим сюда только за зарплатой и премиями. Подчеркиваю: и премиями! Но сегодня в бухгалтерии мне объявили, что завком в тринадцатой зарплате мне отказал из-за злостного игнорирования общественных поручений. Ну, скажите сами, разве это не волюнтаризм?
Директор рассмеялся.
— Что тут говорить? Игнорирование функций деда-мороза я вам, так и быть, прощаю. А вот что касается подснежников и прочих цветочков лимитных прерий… Нет, с этим делом надо кончать. Слесарю место в цехе, а не за канцелярским столом! Сегодня же подписываю приказ…
Гость побледнел как полотно. Трясущимися руками схватив пальто, он опрометью выскочил из кабинета.
«Что это с ним такое? — удивленно подумал директор. — Ах да, он ведь шуток не понимает».
Верхом на белом индюке
В смысле финансовых крахов и прочих банкротств у нас, как вы знаете, полный порядок, так как никаких банкротств у нас, слава богу, нет. Имеются, конечно, отдельные недостатки, когда крепкий колхоз до ручки доведут или пару тысяч бракованных туфель на собачьи поводки распорют. Но чтобы с данным конкретным хозяйственником трагедия приключилась или там имущество с молотка — это исключено. Молоток мы используем исключительно по прямому назначению. Именно — забиваем гвозди.
А гвоздь вопроса состоит в том, что на плохого хозяйственника сплошь да рядом не только молоток — рука не поднимается, потому что плохой хозяйственник сплошь да рядом бывает хорошим человеком. То есть он не ворует, не пьет, не дерзит начальству, а мысли, которые он высказывает на собраниях, столь ценны, что из них можно выплавлять чистое золото при комнатной температуре.
Ну, сами посудите, что можно было возразить председателю колхоза «Нартан» Ж. Папазову, который ратовал за специализацию, концентрацию и эффективность? И как не поддержать было его инициативы, нацеленной, конкретно говоря, на индюков?
Да, чтобы не забыть. Пять лет тому назад, когда председатель впервые развернул перед своими соратниками блистательную индюшачью перспективу, колхоз «Нартан» шел в лидирующей тропке Чегемского района. На банковском счету звякали свободные деньги, плодился и размножался крупный рогатый скот, и свежий ветер с гор раздувал алые подусники тридцати тысяч колхозных индюков.
На этих-то индюках и рассчитывал председатель взмыть к высотам специализации, концентрации и эффективности.
Идея, значит, была такова: мобилизовать все ресурсы, взять у государства миллионную ссуду и в кратчайший срок соорудить крупное индюшачье общежитие, эдакое диво из стекла и бетона, которое завалит соседние индустриальные центры горами вкусного мяса. И не просто вкусного, по произведенного быстро, дешево и по последнему слову техники.
Идея здоровая. Теперь этой здоровой идеен предстояло по-хозяйски распорядиться в конкретных условиях «Нартана».
Однако конкретность в исполнении Папазова с первых же месяцев приобрела не столько птицеводческий, сколько кавалерийский характер. Решив взять твердыню экономики одним лихим наскоком, Папазов постарался не вспоминать обо всем, о чем колхозному вожаку не грех хоть иногда помнить, — о полеводстве и безнарядных звеньях, о трудовой дисциплине и даже самих индюках. Ведь и безнарядные звенья, и трудолюбивые доярки, и сытые птицы имеются во многих местах, а вот такого отеля для индюков нигде не было.
Поэтому всем, кого смущал рев недоеных коров, председатель отвечал:
— Вы лучше полюбуйтесь, какой мы строим дворец. Красавец! Механизация, автоматизация, паровое отопление! Сам бы жил, да индюков жалко.
— М-да, зданьице намечается приличное. А как корма?
— Было бы паровое отопление — корма найдутся! Сверху пришлют.
— А поголовье? Помещение-то — во! Громадина!
— И индюков сверху подбросят. Свет не без добрых людей. Не допустят, чтобы столько денег зря ухлопали.
— Так ведь не они — вы ухлопали! А что случится, если сверху не подбросят, не добавят, не пришлют?
— Да что вы заладили: если да если! Наше дело перерезать ленточку, а там все образуется.
К моменту торжественного перерезания ленточки у врат воздвигнутого дива финансовое состояние хозяйства достигло той степени безысходности, при которой там, где правит чистоган, уже накладывают на себя руки. Но это там! А здесь, в «Нартане», царила атмосфера бурлящего оптимизма. Клятвенно пообещав выполнить все, что надлежит, и даже чуть больше, к своим рабочим местам стал полностью укомплектованный коллектив индюшачьих хоромов: врач с высшим образованием, инженер с незаконченным, техник по теплотрассам со специальным средним, практик-бригадир, кочегары со сменным режимом функционирования, раздатчики кормов и холители индюшачьего молодняка.
— А теперь введите индюков! — скомандовал председатель.
Распахнулись скрипучие воротца старой и уже обреченной птицефермы. Мимо колхозного актива торжественно прошествовала куцая стайка надменных птиц.
— Всех гоните! В новом здании на всех места хватит!
— А это уже все.
— То есть как? Ведь тридцать тысяч было! Где остальные?
— Так вы же сами говорили, что индюков сверху пришлют. Вот мы и распорядились, чем могли. Которых в Нальчик, на рынок, отослали, которых в Чегем… Сейчас уже не упомнишь… В общем, разлетелись наши индюки…
От «Нартана» до Нальчика — 12 километров, до райцентра — вдвое дольше. Но, как известно, редкий индюк долетит до середины Днепра, который даже в половодье куда уже. Откуда же взялось столько перелетной прыти у двадцати пяти тысяч сугубо сухопутных птиц?
— Ладно! — махнул рукою Ж. Папазов, уклоняясь от неприятных воспоминаний. Зато оставшимся пяти тысячам будет жить просторно и счастливо. И нам тоже, потому что индюк — птица надежная!
Но индюк — пища контрастов. Напыщенная и высокомерная в минуты сытой неги, она становится мелочной и завистливой в годину испытаний великим постом. И хотя добрые люди в достатке имелись и в Нальчике, и в райцентре, но гранулированных, витаминизированных, научно сбалансированных кормов у них не было. Их не предвиделось ни тогда, когда только зацветала здоровая индюшачья идея, ни потом, когда голодные птицы остервенело гонялись за раздатчиками кормов. И весь тончайший расчет председателя был построен на топорном «авось».
Короче говоря, итог таков: отрасль, приносившая хозяйству пусть не колоссальную, но устойчивую прибыль, после вложения дополнительного миллиона рублей стала давать пусть не грандиозный, но стабильный ежедневный убыток в 380 рублей. Ежедневный! А долги?.. Ну, что за печаль во вчерашних долгах, если их всегда можно погасить сегодняшними займами? И зачем напрягаться, если одной протянутой рукой выпросишь все, чего не наработал обеими? Потому что свет и впрямь не без добрых людей, чьими сегодняшними щедротами можно погасить вчерашние долги. А колхоз, радовавший потребителя вполне удовлетворительной товарностью, скатился в самоеды.
Но спокойно, читатель! Не пугайтесь этого жестокого словца. Самоеды из «Нартана» питаются куда лучше своих индюков. Строятся новые дома, теснее становится в очереди за автомобилями. А годовой доход лично председателя пять лет назад, когда колхоз не ходил в отпетых должниках, был аккурат на 380 рублей меньше прошлогоднего, полученного в период финансового краха.
Такое совпадение!..
Впрочем, что я, какой такой крах? В том-то и радость, что никаких банкротств у нас, слава богу, не бывает. Имеются, конечно, отдельные недостатки, когда колхоз до самоедства доведут или миллион прошляпят. Но ведь не пьянствовал товарищ и начальству не дерзил! Наконец, специализация и концентрация — дело в принципе славное и перспективное. Доходное, прямо скажем, дело.
Ну, а что из принципиально доходного дела в «Нартане» сумели извлечь лишь конкретные убытки, так это тоже поправимо. Можно, например, запродать чохом всю индюшачью гостиницу вместе с мебелью Птицепрому — такие планы уже разрабатываются преемниками недавно снятого Ж. Папазова.
Впрочем, самого Папазова постигла кара ласковая, дружелюбная — из председателей сняли, но тут же поручили руководить разведением рыбы в кабардино-балкарском республиканском масштабе. Все-таки, карп — не индюк, запросто доплывет до середины Днепра…
А насчет трагедий разорения или там имущество с молотка — это, сами понимаете, исключено. Молотком мы забиваем гвозди. То есть бьем по шляпкам — не по шляпам.
Поделиться книгой: