Сотник из будущего. Эстляндия

– А ну стой, не ерепенься тут! – заорал на него пожилой русский санитар, зашивающий на руке рану. – Или тебе без руки охота остаться?!

Игорь подошёл поближе. На попоне, закончив с русскими, санитары уже начали оказывать помощь литвинам.

– Сотник, сколько твоих рыцарей выбили? Одного из шести? Ну, вот и остальных они столько же против нашего посекли. Так что из шестой части добычи забирайте с собой этого рыцаря, он оглушённый, вон только что в себя пришёл, вот и будет вам за кого выкуп требовать. Ну и с поля боя всё железо бери с собой, мы только то, что с трёх прорвавшихся десятков, себе забираем и их коней, да вот этот десяток саней из рыцарского обоза. И ещё знай, что Новгород с Псковом не воюет, так же, впрочем, как и вы. Вот и пускай себе везут еду в город. Не хватало ещё, чтобы нас горожане потом прокляли!

Шляхтич поморщился и смолчал, он сейчас был явно не в том положении, чтобы диктовать этим русским свои условия.

– И скажите князю Миндовгу: пусть он встаёт с ратью под Изборском. А мы Ярославу доложим сами, где он с вами соединиться сможет, – прощаясь через пару часов с Витовтом, наказывал ему Игорь. – Увидимся ещё, прощай, сотник! – и русский отряд, взяв к востоку, скрылся за поворотом небольшой речушки.

– Тьфу ты, – сплюнул литвин и выругался им вслед. – Мы идём на юг к нашему князю! – скомандовал он остаткам своего отряда. – Для всех воинов, чтобы слышал каждый: это мы разбили большой немецкий отряд, а русские только ограбили их обоз. Не зря же мы с собой пленного рыцаря ведём. Он как раз сгодится и для выкупа, и для подтверждения наших слов! – и он кивнул на надменно молчащего меченосца. – Долю с добычи получит каждый, обещаю!

* * *

На следующий день торг снова бурлил:

– Новгородцы рядом, они рыщут вместе с литвинами уже в окрестностях самого Пскова. Только вчера вот они ограбили на Лидве обоз с продовольствием, идущий в город из Риги. Всю его охрану во главе с рыцарями посекли, и только лишь наш храбрый боярин Паскал Гущин смог вырваться со своими людьми из той сечи и вывезти муку и зерно в город. Если бы не он, то эти жестокие новгородцы уморили бы наш народ с голоду!

Псковский люд был в ярости. На призыв собираться в ополчение откликнулось более тысячи человек. И уже к вечеру к имеющейся в городе постоянной дружине была готова встать многочисленная подмога от народа.

Ещё через день русские люди с восторгом встречали своих защитников, пришедших к ним с запада. В город втягивался двухтысячный отряд крестоносцев и их союзников из ливов и латгалов. Теперь Псков был готов заодно с немцами выйти на брань со своими единоверцами.

Именно все эти новости и донёс сейчас Василию командир приписанных пластунов Мартын, вернувшийся из разведки города.

Русские полки, собранные Ярославом для удара по ливонцам, дошли до сельца Дубровны, что стояло на берегу реки Удохи. Это было пограничное место между новгородскими и псковскими землями. И здесь посланниками Пскова князю было заявлено о категорическом нежелании этого города принимать участие в походе на Дерпт и Ригу, и вообще было отказано в доступе на свою землю.

Ярослав был поражён до глубины души. Всё его дело последних лет, которое он так тщательно готовил, надеясь вытеснить латинян из русского подбрюшья, летело сейчас в тартарары. Перед ним стояла дилемма продолжать поход дальше, но тогда уже придётся втягиваться в гражданскую войну, проливать родную кровь и карать своевольный Псков или же отложить задуманное на более удобное время. Может быть, он бы и поступил сейчас более решительно, но в его же родном Новгороде сейчас тоже было неспокойно. Голод до предела обозлил людей и обострил все имеющиеся многочисленные противоречия. Новгородцы также отказали князю в своём участии в общем походе, и под рукой у князя оставались только лишь чужие для этих мест дружины из южных русских княжеств.

Не выдержав обиды и своей беспомощности, Ярослав покинул новгородские земли, уведя с собой в Переславль все набранные полки и свою личную дружину. Вместо него на княжении в Господине Великом Новгороде оставались его малолетние сыновья Фёдор и Александр.

Литовскому князю Миндовгу была отправлена грамота с объяснением невозможности идти сейчас на ливонцев. Литвинские рати развернулись и ушли в свои земли.

– Идём на Новгород! – отдал распоряжение эскадрону Василий.

– Комбриг предвидел такой исход загодя и предупредил: коли что-нибудь подобное случится, так возвращаться к себе большим крюком.

Впереди были сотни вёрст январской морозной дороги по обезлюдевшим землям. Лишь кое-где виднелись редкие следы пребывания в этих местах человека.

К концу второго месяца зимы Дозорный эскадрон наконец-то прибыл в Новгород.

Глава 2. Чёрный город

Сотни заходили по Волхову в северную русскую столицу и не узнавали её. Чернели обгорелыми брёвнами подворья купцов и крепких ремесленных, дымилось свежее пожарище дома какого-то боярина, да и многие избы простолюдинов смотрели на мир пустыми чёрными проёмами дверей и оконных продухов. На пепелищах ползал на коленях чёрный люд и, ковыряясь среди завалов, что-то там разыскивал.

Всегда ранее военные дружины встречались людским ликованьем, подначками, смехом и добрыми шутками. Нынче же толпы с дрекольем, с топорами и копьями провожали отряд каким-то злым и жадным взглядом. Глаза людей ощупывали сани, всадников и их лошадей. Трёхсотенная дружина, вымотанная долгим переходом, тем не менее внушала всем своим видом уважение. Лезть на бывалых и хорошо вооружённых воинов значило быть убитым. Нет, тут пока поживы не было, и гасли в глазах голодные и злые огоньки.

Вот уже и Неревский конец, теперь путь эскадрона был в его самый западный край, где и располагалась новгородская усадьба Сотника. Ещё до подхода к нужной улице расслышали шум и гомон. Большая толпа, человек в сто, крушила богатое, стоящее по соседству с Сотниковым поместье. Пара десятков уже толпилась и у его ограды, и, держа в руках большое бревно, они, покрикивая, примерялись к воротам. Над надвратным помостом и забором из заострённых лесин мелькали три головы в шлемах.

– Открывайте ворота, всё равно мы всё здесь порушим! – орали им с улицы.

– Уходите, шлынды[12]! Нет вам тут поживы! – отвечал им из-за внутреннего помоста забора дядька Аким и потрясал мечом. Всех вас посеку!

– Мы тебя разорвём, остолбень[13] старый! – орали ему в ответ.

– Открывай, мы знаем, что у тебя закрома забиты зерном!

Затрубил резко рог, и послышался свист. Передовая сотня намётом неслась в сторону толпы разбойников.

– Дружина, дружина идёт! – раздался крик самых сообразительных.

– Тикайте, братцы, сейчас тут всех сечь будут! – и толпа бросилась с криками врассыпную. Перед такой массой воинов дураков заступать путь не было. А воины хлестали бегущих плётками и били их по спине древками копий. Через три минуты при подходе основного обоза никого из толпы уже здесь не было. Перед воротами усадьбы лежало лишь брошенное бревно, да у соседского двора на чёрном истоптанном снегу краснели растерзанные тела соседей.

– Вовремя вы подошли, Васька! – Обнимал своего воспитанника старый дружинник. – Ещё бы немного – и просадили бы нам здесь ворота! Мы бы, конечно, просекли кого-нибудь, а потом бы всё равно нас здесь растерзали. Лютый народ с голодухи стал, сколько уже крепких подворий в городе разорили! Ну, давайте, загоняйте сани! – и закричал, стиснутый подскочившим Митяем: – Тише ты, окаянный, все кости старику раздавишь! Эко вымахал-то, не в отца, тот-то, пожалуй, уже поменьше твоего будет!

Весь переулок перегородили рогатками и выпряженными санями. Эскадрон расположился сразу на нескольких соседних подворьях. Хозяева их были до смерти рады такой сильной защите. Да и пища не в пример местным воям у этой дружины тоже водилась.

– Ну что рассказать вам, ребятки? – Седой покалеченный воин прихлёбывал медовуху, разлитую из припрятанного для особого случая кувшина. – Дела нонче в Новгороде и в окружающих его землях совсем плохи стали. За другие-то я вам не скажу, не бывал пока дальше окраин, всё усадьбу нашу берёг, а вот что тут людской мор страшный идёт, то уж сам это доподлинно знаю. Да и вы уже всё поняли, поди. Осень и зима нонче выпали нам ненастные, дождь вообще вон без передыху шёл от Господина дня и до Николина. Неурожай и случившаяся из-за него дороговизна взвинтили цены на зерно на торгу донельзя. Ещё этот раздор вон со Псковом и приход переяславских полков с нашим князем тоже ведь так некстати случились! И так-то ведь жрать нам было нечего, а тут ещё и житницы для прокорма чужих воев открыли. Кормить же их нужно было? Сами по себе знаете: не может быть воин голодным!

– Вечевой колокол у нас бил весь декабрь не переставая, народ волновался, но присутствие многочисленных ратей хоть как-то, но всё ж таки всех сдерживало. А как только вон князь с полками в дальний поход ушёл, так тут уже в открытую и сам бунт начался. Осьмого декабря с Ильмень-озера вверх на Волхов пошёл лёд, который забил большим затором всю реку. Вода ринулась поверх льда паводком и снесла опоры «Великого моста». Затем простая чать воздвигла великую крамолу на епископа Арсения и добилась его низложения. На торгу уже давно орали, что он верховную кафедру не добром взял, а дав мзду князю. Его взашей вытолкали со Владыкова двора и чуть было вообще даже насмерть не растерзали. Баламуты орали, дескать, во всех невзгодах Господина Великого Новгорода виноват сам первоиерарх с князем. «Не уберегли они город, не отвели беду лютую и ненастье стороной от наших земель». На кафедру Владыки вернули старого, больного и онемевшего Антония, а к нему приставили ещё двух выборных: Якуна Моисеевича и Микифора Щитника. Но волнения на этом так и не угасли. Теперь гнев толпы обернулся уже против высших господ новгородских: Посадника и Тысяцкого. Все ведь знали, что они верные сторонники Ярослава Всеволодовича из Владимирско-Суздальской руки. Вот и пустили слух, что всё то зерно, которое загодя пригнали из-за моря, они, дескать, умышленно прячут от народа на своих подворьях, чтобы только люд простой голодом уморить. Ну и ринулся народ разорять их подворья и бить их самих. Но только, окромя слуг и небольшой охраны, никого они там не нашли. Зерно, что там было, конечно, разграбили. Всех домашних побили дубьём, а теперь вот рыщут по всему городу и грабят всех, кого только захотят. Ну, вы и сами всё давеча видели. – Кивнул Аким за окно.

– А склады-то хоть остались с житом? Ведь много его завезли через Путяту Селяновича из германских земель, – спросил дядьку Василий.

– Да какой там! – буркнул ветеран. – Даже до осадного припаса, что в крепости хранился, злыдни уже добрались, а им и отдали всё, лишь бы толпу хоть как-то успокоить. Да всё равно надолго его не хватило, от силы на седмицу все угомонились, а потом всё опять по новой началось. Так ладно бы грабили и выносили пищу, ведь жгут всё то, что вынести с собой не могут, вот так и два амбара недавно на Владыковом подворье спалили. А может, и специально кто-то всё подпаливает, дабы тем самым волнения побольше сотворить. Не ведаю я того, не знаю. Мы ведь со стариками безвылазно уже два месяца тут оборону держим, – и он кивнул на троих седых ветеранов, сидевших вместе с остальными за большим столом.

– И кому это выгодно может быть, дядька? – Внимательно посмотрел на него Василий. – Ты говори, вижу же, что есть у тебя какие-то мысли.

– Ну, есть, – нехотя признался Аким. – Только то думки мои, их ещё ведь проверить бы нужно.

– Проверим, не сомневайся, – заверил его командир эскадрона. – Не зря же мы сюда пришли. Ты говори, Васильевич.

– Ну что говорить, похоже, что рука сторонников Внезда Водовика и Бориса Негочевича власть в Новгороде под себя прибирает. Их люди во всех этих сварах участвуют и на торгу да на вече народ мутят.

– Нда-а, – протянул задумчиво Василий. – Эти двое ни перед какой кровью не остановятся, лишь бы из-под Ярослава верховную власть выбить. Это теперь получается, что и его детям опасность грозит. Фёдор и Александр – мальцы совсем несмышлёные, а оставленные с ними при княжичах воевода с тиуном совладать с огромной толпой точно не сумеют. У них ведь только лишь одна сотня есть охранная. Там ещё и наш Ильюшка с ними, надо бы, Митяй, с братом поговорить, что он сам-то расскажет? Сможешь ты его найти и вызвать к нам сюда?

– Сделаю. – Кивнул Митяй. – Завтра же к нему пойду.

– Не пойду, а пойдёте! – Нахмурился Василий. – Проход за пределы этой улицы по одному я запрещаю! Тем более на конях. Нечего здесь народ дразнить! Они уже и так вон всю скотину у себя в посадах подъели, а ради лошади и перед одним вооружённым воином их ничего не остановит, его вон прибьют втихую, а коня разделают. Всё! Все переходы – только в броне и оружно, не менее чем звеном! Сотники! Доведите мой приказ до своих людей!

– Есть, господин поручик, довести до людей передвижение звеном и оружно, но без коней! – встали, повторяя приказ Василия, три его сотенных командира.

Спозаранку пятеро курсантов во главе с Митяем шагали с Неревского конца в сторону Людина к княжескому детинцу. Время было раннее, и встречных на улицах было совсем мало. Одиночки и небольшие группки с опаской посматривали на идущих уверенно по самой средине улицы молодых воинов. Такое уж сейчас было время, когда приходилось бояться всех и каждого.

– Дядя, дядя, дай корочку, – глядя горящими голодными глазами на курсантов, протянул, стоя на обочине, худющий малец лет десяти.

Митяй постучал себя по карманам. Ничего съестного у него не было.

– Извини, паря, пустой я ныне, – с сожалением проговорил он и шагнул в сторону, чтобы его обойти.

Какой-то надрывный всхлип заставил его обернуться. Мальчишка стоял на том же месте с поникшей головой и с обвисшими вдоль тела руками, а из его впавших глаз текли по щекам слёзы. Что-то знакомое было в этой понурой фигуре. «Где то я его уже видел», – подумал Митяй и вернулся к мальчишке.

– Ну, не реви, не реви, сказал же тебе, ты ведь мужик, – протянул курсант и нагнулся, вглядываясь в лицо.

– Да я не за себя, дядечка! – всхлипывал мальчишка. – У меня двое братишек малых уже померло, а вчерась ещё и сестрёнку в общей скудельнице схоронил. Пятеро их было у матушки с тятенькой, окромя меня. Так тятя с отходного промысла ещё с лета не вернулся, а матушка пару седмиц назад уж как представилась. Один я за кормильца у семьи оставался, – и он, шатаясь, шагнул в сторону, чтобы уйти.

– Первачок, никак ты? – негромко проговорил Митяй и посмотрел на Марата. – Не узнаёшь того мальчишку с торга, а, берендеич?

– Да вроде похож на него, только исхудал уж больно, – неуверенно отозвался друг.

– Первачок, а помнишь, в сентябре месяце на торгу шпану от тебя отбили, они у тебя ещё последнюю куну в кошеле срезали?

Тот оглядел воинов осмысленным взглядом и улыбнулся.

– Помню я, дядьки, вы мне ещё тогда узелок с калачами дали, так мы всю неделю их потом по самому малому кусочку откусывали.

– Вот те раз. – Покачал головой Митя. – Значит, не вернулся всё-таки с Ладоги тятенька?

– Не вернулся, – прошептал мальчишка и снова поник головой.

Митяй задумался. Бросать мальчишку на произвол судьбы ему не хотелось, уйди они сейчас – и он себе этого потом точно не простит. А семья мальчишки – та уж непременно вся вымрет.

– Далече изба-то твоя, Первачок? – спросил он мальца.

– Да нет, дяденька, сразу же за Троицкой церковью у ручья она стоит, – ответил мальчишка. – Там ещё мосток из брёвен через него перекинут, вот третий дом от того мостка-то уже и наш будет.

– Ну, ладно, – принял решение Митяй. – Сейчас ты идёшь с нами в княжий детинец, там у нас важное дело есть. Обождёшь маленько, а потом и за твоими малыми пойдём. Поедешь с нами в дальнее поместье, или, может быть, тут хочешь оставаться?

– Так здесь оставаться – это всё равно помирать, дяденька, поеду я. Только братишку с сестрёнкой моих не оставьте, – с какой-то тихой надеждой попросил мальчонка.

– Тьфу ты, так ведь сказал же, что после детинца будем их забирать. Ну, пошли, братцы! – и пятеро курсантов с Первачком направились к недалёкому уже детинцу.

* * *

– Ну ты и похудел, Ильюха! – Улыбнулся Митяй, отрываясь от объятий и разглядывая старшего брата. – Что, на службе у княжичей совсем уж так плохо кормят?

– Да и ты вроде как не раздобрел, – усмехнулся в ответ Илья. – Вон лицо какое обветренное, и скулы одни лишь только выпирают.

– Да мы из похода только пришли, из-под Пскова. Считай, что два месяца в избе не были, я вот только у дядьки Акима на усадьбе отогрелся – и сразу к тебе, – ответил младший брат.

– Однако, – протянул Ильюха. – Из-под Пскова, говоришь? Так что поход-то, неужто немца так быстро одолеть смогли?

– Какой там. – Нахмурился Митяй. – Не было, считай, никакого похода. Псков полностью, весь под крестоносцев лёг. Князя нашего не приветил, пригрозил ему полки совместно с немцами супротив него вывести. Вот Ярослав и осерчал да и увёл свои дружины в Переславль. Миндовг тоже к себе в вотчину ушёл. А мы одну сотню меченосцев выбили совместно с литвинами и к вам сюда подались. Батя Василию наказал пока около вас тут быть и присматривать за княжичами, чтобы их тут без отца вдруг не обидели.

– Да-а, всё плохо у нас. – Посмурнел Илюха. – Чёрный люд Новгорода бунтует, грабит и жжет поместья и усадьбы, забивает насмерть сторонников Ярослава. А мы тут сделать ничего не можем. У нас и сил-то всего ничего здесь осталось. Охранная сотня и три десятка от старого полка Владыки Арсения только в крепостном детинце стоит. После его низложения все близкие люди батюшку оставили и по своим уделам дальним разбежались. Наш-то Артём у нас здесь пока, тоже с нами. Эдак совсем скоро народ узнает, что Ярослав увёл свои дружины в дальние земли, так и вообще ничего уже бояться не будет. Чую я – быть скоро беде.

– Ну, вот Василь и хотел поговорить обо всём с воеводой Фёдором Даниловичем да с тиуном княжичей Якимом. Лучше, наверное, чтобы у нас на подворье им встретиться, мы там весь тупик улицы заняли со своим эскадроном. Коли к вам все прилюдно пойдём, как бы волнения и бузы этим не вызвать, народ, я гляжу, нынче дружину совсем здесь не жалует?

– Это да-а, – согласился Ильюха. – На вечевых площадях орут, что дороговизна хлеба из-за переяславских полков в нашем Новгороде случилась. Дескать, они все запасы продовольствия, пока у нас тут собирались, подъели и с собой всё остальное в поход забрали, а о простом народе не подумали и голодать его оставили. Кто-то народ здесь против власти натравливает. А ему, народу-то, сейчас много и не надо, ему вон только на врага укажи – и он его голыми руками рвать будет. Ладно, пошли к княжичам, там всё сам расскажешь.

* * *

– Держи горбушку. – Протянул Митяй большой ломоть ржаного хлеба Перваку. – Всё сразу же не съедай, чтобы от еды кишки не прихватило.

Первак засунул в рот маленький кусочек, а остальное надёжно спрятал за пазухой.

– Это мальцам моим. – Кивнул он серьёзно. – Лишь бы только дождались, не померли.

– Ну, так веди поскорее. – Кивнул Митяй. – Нам поспешать нужно, так что ты выбирай путь покороче.

День уже был в самом разгаре, и народа на улицах стало теперь гораздо больше, чем парой часов ранее. Тянулись куда-то озабоченные группки людей. Одиночки же держались в основном ближе к забору. На дружинных смотрели с неприязнью, то там, то здесь слышались злые крики, а на одном из перекрёстков пара десятков мужиков в рванине и вовсе заступили им дорогу. У многих из них в руках были топоры, колья и переделанные из кос копья.

– Что надо здесь?! – рявкнул высокий худой мужик и крутанул широкой боевой секирой.

– Мы никого не трогаем! – выкрикнул в ответ Митяй. – Идём здесь по своей воле, а не супротив вас. Почто гостей задираете, люди Господина Великого Новгорода?

– Знаем мы таких гостей! – Оскалился бородатый мужичок, стоящий рядом с предводителем. – После них хозяевам самим жрать нечего! Пошли вон отсель. Мы вас к себе сюда не звали!

– Подожди, Заяц! – Ткнул соседа в бок тот, что стоял с секирой. – Откудова сами-то будете, коли гостями назвались?

– Андреевская бригада! Дозорный эскадрон Василия, – ответил Митяй, сжимая в руках короткий меч. Момент был воистину критический. Случись сеча – задавить их толпой не составит большого труда. Мужичьё было на своей земле, и к ним в случае схватки тут же придёт подмога в отличие от тех же Андреевцев.

– Бригадные? – вопросительно протянул предводитель. – А в Тавастии был кто из вас в Ледяном походе, или вы по малолетству в своём поместье отсиживались?

– Все пятеро были, от начала и до конца. Шли в центральном клине Андрея Сотника.

– О как! – Мотнул головой атаман ватаги, передавая свою секиру соседу.

– Подержи, пока я со знакомцами поздоровкаюсь, – и он степенно направился к ребятам. – Ну, здорова, Андреевцы. Я и сам о прошлом годе в этом клине по землям еми шёл. Признал я вас теперь. Ты, паря, своего воеводу Андрея лечил вместе с девкой-лекаршей. Это когда его там шведы всего на брани посекли. Журавлём меня кличат, из находников я, – и он протянул руку в приветствии.

Напряжение у всех сразу спало, и мужики разговаривали с курсантами уже спокойно.

– Сторожко тут идите, – предупредил Журавель Митяя. – Дружинных у нас нонче совсем не жалуют, ладно вот мы, ещё хоть какое-никакое, а вежество всё ж таки к вам имеем. Ну а там, за ручьём, уже ватага Клеща всю округу местную держит. Вот с ними-то вам лучше бы и вовсе даже не встречаться. У Клеща все сподвижники – из воров и душегубцев, коли нарвётесь на них, не пожалеют, на мелкие части вас всех порубят, – и кивнул Зайцу. – Проводишь их до ручья, а потом подождёшь там, пока они назад выйдут. Всё-таки дело доброе делают, чего хоть маненько не помочь? Глядишь, одним грехом на душе меньше станет, – и перекрестился. – Эх, времячко ныне злое…

До ручья дошли быстро. Заяц остался ждать у мостка, а ребята поспешили дальше. Вот наконец-то и нужная изба бондаря. Без взрослых хозяев всё здесь казалось заброшенным. Лежали у входа две незаконченные кадки и ведро, из трубы не шёл дымок, из заткнутых продухов и окон не слышалось ни звука.

Первачок кинулся в дверь и забормотал. В избе было так темно, что, как говорится, хоть глаз выколи. Маратка выбил кремнем о кресало сноп искр и зажёг трут. В свете огонька стала видна куча тряпья, около которой стоял на коленях Первак и что-то там тихонько бормотал. Митяй подошёл поближе и пригляделся: в куче рванины лежали два исхудавших донельзя малыша. Ни пола, ни возраста их сейчас было не различить, ясно было одно – дети были маленькими, и дошли они в своём истощении до крайности. Старший брат с чмоканьем старательно разжевывал отломленные от горбушки кусочки и всовывал их в ротики мальцов. Его глаза светились счастьем – живы, живы его малыши!

Минут через двадцать отряд отступал к ручью со всем оставшимся в живых семейством Первачка.

– Почто так долго возитесь?! – прошипел рассерженно Заяц. – Тут Клещова ватага только вот недавно проходила, еле затаиться от них сумел, – рассказывал бородач, испуганно озираясь по сторонам.

– Так Журавель ведь говорил, что не их уже эта земля? – спросил Митяй, шагая за новгородцем.

– Да им-то что с того? – проворчал в ответ Заяц. – Они во все концы города шастают и грабят где хотят. А на нашем так и вовсе постоянно промышляют, рядом же мы совсем. Силов у них больше, оружие есть, но стычки всё ж таки случаются, мы им за просто так здесь тоже не уступаем.

Впереди из бокового переулка вдруг послышались крики, и прямо в сторону Андреевцев выбежала в драном сарафане босая девка лет четырнадцати, держащая на руках ребёнка. А за ней неслись семеро что-то весело орущих мужиков и парней.

– Стоять!

Девка заскочила за воинов, остановилась за их спинами и, всхлипывая, прижала ребёнка к груди.