Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

— Ох и хорошо, матушка государыня! Ох и молодцы! Истину говоришь, — подскочил ближе Салтыков. — А шли-то они как сегодня! Орлы!

— Расстарался ты, князь, порадел за полк, обиходил егерей, — качала она головой. — Молодец, откликнулся на мою просьбу. Ну вот ведь, можешь, Николай Иванович, и расшибаться тебе даже не пришлось, лоб-то, я смотрю, совсем целый.

Позади в свите послышались смешки.

— Молодец, молодец, — пошла она дальше в сторону конных эскадронов. — Мундиры на всех егерях новые, амуниция свежая, лица довольные, сытые, глаза вон огнём горят. А кони-то как хороши! Айяй-яй! Прямо гвардейские кони, а не упряжные для крестьянских саней, как ранее. А скажи-ка мне, князь, по стройке казарм, скоро ли работу начнёте?

— Скоро, матушка, — кивнул тот, — земля только вот просохнет, и сразу начнём. Бог даст, уже и к зиме егеря в них заселятся.

— Ну молодцы, ну и ладно, коли так, — вздохнула умиротворённо императрица. — Скоро егеря на всё лето в полевые лагеря уйдут, а вот обратно вернутся — и им бы в своё собственное жильё сразу заселиться. Нечего им более семёновцев тут стеснять, своё всё у каждого из гвардейцев должно быть. Как стрелковая школа, Алексей Петрович? Готовите в ней людей? Штуцера для них ещё не подвезли? — задала она вопросы стоящему рядом бригадиру.

— Готовим, государыня, — кивнул тот. — Два месяца уже егерской наукой и навыком точной стрельбы овладевают. Скоро в поля обучающиеся вместе с полком уйдут, вот там в них занятия свои и продолжат. Штуцера пока к нам не подвезли, свои на время ученикам выделили.

— Ваше императорское величество, через месяц они уже у нас будут, — не дожидаясь, пока с него спросят, шагнул из толпящейся позади свиты Нартов. — Три десятка иноземных штуцеров закупили и два своих, из Тулы. На Сестрорецком оружейном заводе особый заказ под винтовальные стволы разместили. За Камой, на Урале, у речки Иж новый, только что закладываемый железоделательный завод тоже под оружейное производство определяем. Так что, надеюсь, совсем скоро и нужда даже в иноземных закупках у нас отпадёт.

— Отрадно сие слышать, Андрей Андреевич, — покачала головой императрица. — А с бригадиром разговор вы вели, как бы лучше полк его вооружать?

— Так точно!

— Да, государыня! — в один голос ответили те.

— У егерей и своя походная мастерская имеется, — продолжил Нартов. — Сейчас она временно в амбаре расположилась, но потом под неё отдельные здания выстроят. Кое-какие задумки, оставшиеся от погибшего командира полковой мастерской егерей, я думаю, и в заводском производстве можно будет воплотить.

— Очень хорошо, — кивнула та. — Приятно знать, господа, что вы общий язык между собой нашли. Докладывайте мне всё, что посчитаете нужным, Андрей Андреевич, — и пошла дальше. — Алексей Петрович, — уже перед началом строя Московского мушкетёрского полка повернулась она к сопровождающему её бригадиру. — Вижу, мой перстень с пальца вы уже не снимаете?

— Так точно, всегда он на нём, — вытянулся Егоров перед императрицей.

— Вот и правильно, — улыбнулась та. — Помнится, сказала вам на Рождественском построении, чтобы не волновались, что благополучно жена от бремени разрешится. Подарок ещё обещала. Иван Перфильевич, — подозвала она к себе обер-гофместера. — У вас при себе тот самый именной указ?

— При себе, матушка, — угодливо улыбаясь, поклонился действительный тайный советник Елагин. — Пожалуйста, — и протянул свёрнутый бумажный свиток.

— Бригадир Егоров, по случаю рождения сына, будущего защитника империи, жалую тебя домишком в Дьяконовском переулке. Окрепнет жена с новорождённым в родовой усадьбе, потом перевезёшь её со всем семейством сюда. Негоже мужу всё время вдали от супружницы быть, — не дожидаясь ответа от ошарашенного командира егерей, Екатерина пошла дальше.

— Благодарю покорно, матушка императрица! — рявкнул Лёшка ей вслед.

Та подняла руку с зажатой в ней перчаткой и, не оборачиваясь, помахала ей.

— Алексей Петрович, завтра прямо с утреца к вам мой человек прикатит, вы уж с ним будьте любезны, съездите на место, осмотритесь там сами? — попросил Лёшку Елагин и поспешил вслед за свитой.

Наутро только успели позавтракать роты, как ко входу в казарму, где находился штаб лейб-гвардии егерского полка, подкатила карета, запряжённая в четвёрку лошадей. Придворный чин дожидался Егорова перед ней и, увидев бригадира, любезно распахнул дверцу кареты.

— Камер-фурьер Маклацкий Иван Степанович, — представился он Егорову. — Велено вам дом ваш показать, Алексей Петрович. И если у вас не будет никаких на то возражений, то и расписочку взять, что вы его под себя принимаете.

— Да какие уж могут быть возражения, Иван Степанович, — улыбнулся Алексей. — Это ведь подарок от само́й…

— Ну да, ну да, — помотал тот головой, — воистину милостива и добра государыня императрица к своим верноподданным. Домишко-то очень неплохой, с крепким амбаром и с конюшней позади. Два года назад от купца Иванишина он в казну был отписан. Проворовался, подлец, на адмиралтейских заказах, в Сибирь сослали. Вот дом и стоял пару лет, нового хозяина дожидался.

— А далеко ли ехать? — поинтересовался Алексей.

— Да что вы! — махнул рукой Маклацкий. — Только в карету сели — и уже, почитай, приехали. Тут он, совсем рядом, в Дьконовском переулке, у улицы Пятой роты лейб-гвардии Семёновского полка[11].

Ехали действительно недолго. Можно было бы от Семёновского плаца и пешком прогуляться, но статус, тут уж ничего не поделаешь.

«Домишко» оказался приличным двухэтажным домом. Первый этаж у него был кирпичный, а вот второй собран из брёвен.

— Карельская лиственница, — кивнул на брёвна второго этажа камер-фурьер. — Дереву этому, Алексей Петрович, сноса нет, три сотни лет простоит и потом ещё столько же. С каждым годом только лишь крепчать будет. Гвоздь забил, пока дерево сырое, три года прошло — и ничем его уже не вытащишь, только лишь ломать. Герасим! — постучал он кулаком в крепкую, обитую медными листами дверь. — Герасим! Чтоб тебе! Дрыхнешь, бездельник?! Служака от старого хозяина тут живёт, присматривает за домом, — пояснил он Алексею. — Совсем без присмотра ведь никак нельзя оставлять. Для казны это копейки, а ну как он сгорит вдруг, вот тогда уже большой убыток будет.

Изнутри загремел засов, и в дверную щель выглянуло морщинистое, заросшее седой бородой лицо.

— О господи! Проходите, проходите, барин! А я-то ведь старый дурень и не слышу! — запричитал старик, низко кланяясь.

— Вот, Герасим, хозяин твой новый, — кивнул на Алексея Маклацкий, — Егоров Алексей Петрович, бригадир её императорского величества Лейб-гвардейского полка. Пожелает, так прогонит тебя прочь, но то не моё уже дело. Принимаете дом, Алексей Петрович? — посмотрел он на Егорова и, увидев его утвердительный кивок, полез за пазуху. — Вот вам расписка, — достал он свёрнутую бумагу, — будьте любезны, как только рядом с письменными приборами будете, поставьте, пожалуйста, свою роспись в ней о принятии, а я через пару дней за ней к вам сам в полк заеду. Вас подождать и обратно отвезти или вы дальше дом смотреть будете?

— Нет-нет, благодарю вас, сударь, я тут останусь, — покачал головой Алексей. — Езжайте, Иван Степанович, я пока дом обойду. А расписка уже сегодня вас будет ждать. Заберёте, когда вам самому будет удобно.

Господа раскланялись, и камер-фурьер покатил по своим делам.

— Темно тут, барин, я мигом, я сейчас, — Герасим метнулся куда-то и прибежал с толстой сальной свечой. — Осторожнее только, тут вот ступенька, — суетился он перед Алексеем.

— Давно ли дом отстроен, Герасим? — поинтересовался новый хозяин.

— Так за год перед началом последней турецкой войны, — ответил тот. — Почитай, что совсем новый. Только-только вот его обжили.

— Да-а, а пыли-то, грязи, — покачал головой Егоров.

— Помилуйте, барин, как мог его прибирал, — склонился в низком поклоне смотритель. — На пятиалтынный в месяц дров подкупал, а то где и сам их находил, лишь бы хоть немного протопить. Без тепла ведь дому никак нельзя стоять, чернуха по стенам и полу махом поползёт, а её ведь никак потом не выведешь.

— А сколько же из казны давали за пригляд? — перебил его Алексей, оглядывая ведущую на второй этаж широкую лестницу.

— Так три гривенника, барин, — ответил тот. — Ну пару раз в самые холода ещё по одному сверх того на протопку давали. Цены-то на всё ох как в последнее время выросли.

— Так как же ты на пятнадцать копеек-то умудрялся жить, Герасим? — удивился Егоров. — Тут в столице ведь не как в уездном городишке цены.

— Так один ведь я, барин, бобылём живу, — пожал тот плечами. — Много ли старику надо? Главное, чтобы крыша над головой была, рванинкой прикрыться, ну и хлеба кус с водой. Ложки ещё резал, с мальцов, от батюшки уменье осталось. Так что ничего, и на репку, на кашку иногда хватало.

— Да-а, — покачал головой Алексей, поднявшись на второй этаж и осматривая большой зал. — Основательно всё сработано. А сколько комнат тут всего?

— Раз, два, три… — считая, зажимал пальцы на руке Герасим. — На верхнем этаже вместе с этой залой семь, барин. Так, а вот на первом — даже и не знаю, там же ещё и кухня с комнатой для прислуги, пара чуланов, дворницкая у чёрного входа. Но господских-то, чистых пять, — прикинул он. — Коридоры ещё есть, прихожая. Это вот как считать?

— Понятно, — кивнул Алексей. — Молодец, Герасим, два года на сущих копейках дом в полном порядке сохранил. Останешься дальше у меня в истопниках?

— Так отчего же не остаться, барин, — пожал тот плечами. — Идти мне всё равно некуда, прогнали бы, так снесли бы скоро на погост в общую скудельницу.

— Ну вот и ладно, держи, — и Алексей протянул ему серебряный рубль, затем пошарил в кармане и достал ещё горсточку мелких серебряных монет. — Это чтобы ты новую одёжку и обувку себе прикупил. В баню перед тем, как переодеться, сходи. В трактир, только уж без хмельного. В месяц полтину тебе буду давать. На дрова сколько нужно, ну и харч, разумеется, мой, солдатский. С вестовыми вместе будешь столоваться. Встань, Герасим, не люблю я этого, терпеть такого не могу, — поднял он кланяющегося в пол старика. — И барином более меня не называй. Можешь Алексеем Петровичем. Понял, нет ли? Ну да егеря тебе всё растолкуют потом. Думаю я, пока семью сюда не привёз, полковой штаб тут разместить. До казарм пять минут хода, так что самое то. А то там как селёдки в бочках. К тому времени как мои сюда из поместья переберутся, уже и новые полковые здания на Семёновском будут готовы. Да-а, но уборки тут, конечно, много, — оглядел Алексей коридор второго этажа. — Герасим, — повернулся он к стоящему рядом смотрителю, — может, найдётся, кто за деньги всё до чистоты тут отмоет? Рубля два на это будет мало? Так я и три дал бы.

— Да куда такие деньжищи, барин?! — воскликнул тот. — И за половину можно всё до первозданного вида вычистить! Тут на улице паре баб двугривенный посулить, потом отбою от поломоек не будет.

— Алексей Петрович — мы же договаривались, — поправил Герасима Егоров. — Ладно, тогда вот тебе два рубля, нанимай на них сколько надо, но чтобы через пару дней всё как в жилом доме здесь было. По мебели потом отдельно подумаем.

— Так лишнего же, Ляксей Петрович, ну куда два рубля?! — воскликнул Герасим, оглаживая пальцами серебряные кругляши с профилем императрицы.

— На сдачу свечи ещё купишь, — кивнул Алексей и пошёл к выходу.

Глава 5. «Гвардия в походе»

— Передашь с гостинцами, — Лёшка протянул Гусеву конверт из плотной вощёной бумаги. — На словах тоже всё подробно расскажешь. И сам бы я с тобой, Серёга, рванул, душа всех своих тянет увидеть, малыша. Да вот, видишь, никак. Ну разве смогу я полк оставить, пока мы тут совсем не обжились?

— Да мне и самому неудобно уезжать, — вздохнул Гусев. — Может, всё же лучше повременить с отъездом? Да и вообще, вместе бы на следующий год в поместье поехали? Сентябрь на дворе, дел море, скоро полку из полей в город возвращаться.

— Всё, всё, хватит, — отмахнулся Егоров. — Сто раз мы уже с тобой это обсуждали. Садись! — и подтолкнул друга к открытой дверце кареты.

Вестовой Матвей, сидящий на козлах рядом с ямщиком, толкнул его локтем, тот свистнул, щёлкнул кнутом, и повозка покатила в сторону старинного Тверского тракта.

— Ваше высокородие! — крикнул подскакавший от конно-егерских эскадронов вестовой. — Господин капитан Воронцов разрешение у вас на атаку первого батальона испрашивает. Можно ли учения начинать?

— Начинайте, — кивнул бригадир. — Только полковнику Милорадовичу передайте, чтобы второй батальон не задерживался там с выходом, а сразу бы в накат за эскадронами пошёл. Пусть Скобелевские посуетятся, покрутятся там, чтобы им не просто всё было. И про дозорную роту тоже чтобы не забывали. Ей с тыла по батальону ударять!

— Слушаюсь, ваше высокородие! — козырнул из седла вестовой. — Всё как вы и сказали передам! — и, пришпорив коня, поскакал в сторону поросшего лесом холма.

Третий день уже на Пулковских высотах, гремели раскаты ружейных залпов и слышалось громовое «Ура!». Шли большие осенние полковые манёвры. Пройдёт ещё пара недель, нагрянут первые серьёзные морозы, ротам нужно будет сворачивать полевой лагерь и возвращаться в городские казармы. Пока же они были заняты боевой учёбой.

В октябре полк ждали две отстроенные за лето казармы. Тюкали топоры и дзинькали двуручные пилы. Рядом с уже готовыми строилось ещё несколько зданий.

— Вроде и не обманул генерал-аншеф, поставил казармы, а их ведь ещё доделывать и доделывать, — покачал головой Егоров, трогая стены изнутри. — Сырое всё, наспех собирали. Александр Павлович, — обратился он к Рогозину, — мы давай-ка не будем спешить с переселением от семёновцев. До зимы всю внутреннюю часть зданий обобьём, протопим их капитально, чтобы сырость из дерева выгнать, а уж потом и батальоны вовнутрь заведём.

— Тоже это хотел предложить, — кивнул тот. — Через месяц нам ещё пару жилых зданий сдадут, потом конюшни и склады. Вот всё вместе бы разом и занять. Предлагаю в помощь плотникам ребяток наших отряжать, оно бы тогда и делалось быстрее, и егерям бы, что своими руками строили, — это дороже было. Глядишь, и полковую мастерскую со стрелковой школой до морозов успели бы поставить.

— Согласен, — кивнул Алексей. — Поговорите, Александр Павлович со старшими на стройке, вызнайте, сколько и кому помощников нужно, и отряжайте рабочие команды.

Совершенно случайно на должность начальника полковой оружейной команды нашёлся свой офицер. Так уж получилось, что командиры первого батальона отмечали день рождения капитана Горского в одном из довольно приличных трактиров. Всё было хорошо до того момента, пока туда не пожаловали преображенцы, уже весьма подвыпившие. Конфликт, как обычно, завязался из пустого. Кто-то на кого-то косо посмотрел, случайно толкнул плечом при выходе «проветриться». В общем, была драка, переворачивание столов и кроме пьяных морд ещё и битие посуды. Попало мимоходом и хозяину заведения со всей его прислугой. Что интересно, прибежавшим комендантским патрулём были задержаны только несколько преображенцев и пехотных офицеров, тоже принявших участие в этом увлекательнейшем мероприятии. Ни один из егерей пойман не был.

— Ваше высокородие, не виноваты мы, поклёп со стороны преображенцев! — кося подбитым глазом, пробасил стоящий в шеренге перед бригадиром Горский. — Мы их до последнего пальцем не трогали, пока они подпоручика Огарёва втроём на проветривании не поколотили. Тут уж, конечно, не сдержались, признаю. Ну зачем же вот так кучей, да на одного? Он же у нас самый маленький! — толкнул он локтем стоящего рядом Костика.

— А нельзя было совсем без этого? — уже остывая, проговорил более спокойно Егоров. — Мне уже влетело на утреннем рапорте от командующего гарнизоном. Хорошо хоть в руки патруля умудрились не попасть. Силушку и время, я гляжу, некуда вам девать? Ладно, я найду вам для этого применение. У полковой оружейной команды офицера своего нет, а в стрелковой школе хороших, грамотных учителей не хватает. Вас тут десять человек стоит, вот и разбирайте себе каждый по пять обучающихся. Три раза в неделю будете вести с ними занятия по егерской науке, до самого выпуска. Повторяю, не просто по правильной, точной стрельбе, а по всей науке егерей, в которой эта самая стрельба лишь самой малой частью является. А я в итоге посмотрю, чья же пятёрка лучше обучена, и соответствующие выводы для себя сделаю. Свободны!

Девять офицеров вышли из комнаты, и в ней с командиром полка остался только капитан Горский.

— Ваше высокородие разрешите? — обратился он к бригадиру. — Извините, только перед вами походатайствовать могу. С нами там спиной к спине подпоручик один из Московского мушкетёрского полка стоял. Хороший парень, перед этим познакомились мы с ним. Он сам из артиллерийской полковой команды. Весьма соображающий в оружейном деле. Родом из Тулы, предки мастеровыми были, а батюшка его и сейчас казённым инспектором приёмщиком служит. Мы-то понимание имеем в оружии и в пионерском навыке, но ему и в подмётки не годимся. Может, выручите его с гауптвахты, куда его вместе со всеми остальными задержанными упекли? И потом к нам в полк походатайствуете с переводом?

— Коли бегает плохо, пусть сидит, сколько положено, — проворчал Егоров. — Что это за егерь такой будет, коли он убежать от комендантских не смог?

— Да убежал бы, — вздохнул Горский. — Товарища своего полкового вытаскивал оглушённого. Вместе их загребли. Не успели мы им помочь — гренадёры, что в дежурном плутонге были, шибко шустрые попались. Сами еле-еле от них оторвались.

— Своего, говоришь, выносил? — хмыкнул Егоров. — Фамилия его как?

— Вьюгин Семён, подпоручик Московского мушкетёрского полка, из артиллеристов, — ответил капитан.

— Ладно, пусть пока посидит для науки, — принял решение Егоров, — потом переговорю насчёт него с полковым командиром.

В конце ноября в полковой оружейной команде был уже свой начальствующий офицер.

В новый 1794 год лейб-гвардии егерский полк входил, неплохо обустроившись. Каждому участнику недавней турецкой войны манифестом императрицы от второго сентября 1793 года на праздничном Рождественском построении была вручена серебряная овальная медаль на голубой Андреевской ленте «Победителям при мире декабря 29 1791». Егеря получили жалованье за три месяца и отдыхали.

Весной Санкт-Петербург с экстренным курьером достигли вести: в Варшаве восстание, волнениями охвачены все Польские и Литовские земли. Русские войска, расквартированные в них, понесли огромные потери и отошли к границам империи.

— На Пасху во время заутрени наших ребяток резали! — гудели в казармах егеря. — Конечно, кто же это в храмах да при оружии будет! Потом уже гарнизоны штыками из города дорогу себе пробивали. Из каждого дома по ним кирпичи с верхних этажей кидали. Раненых и оглушённых солдатиков бабы ляшские и юнцы прямо на улицах добивали. На штык всех, окаянных! Нет никому пардону!

— А ведь прусские-то войска по договорённости с польским королём были ЗАРАНЕЕ выведены из города! — желчно проговорил за ужином Милорадович. — Я с бумагами в гарнизонной экспедиции военной коллегии сегодня был, так там присланный от генерала Ингельстрома капитан-поручик два часа Салтыкова дожидался. Генерал-аншеф занят был сильно, чаи изволил откушивать с серьёзными людьми, так что мы изрядно посыльного поспрашивали. Поляки, конечно, подлый народец, но тут они себя явно переплюнули! Особую подлость составило, господа, то, что нападение они задумали на Пасху, во время праздничных богослужений, увольнительных и всеобщей расслабленности. Хорошо, сволочи, момент выгадали! Ко взбунтовавшимся скоро присоединилась и вся польская армия, хотя ведь война так и не была нам объявлена! Даже личная гвардия короля бросила свои посты во дворце и радостно побежала резать русских. Капитан-поручик сам там во всём этом ужасе был, так рассказывает — такой крик над Варшавой стоял, что просто ужас! Толпы скандировали: «Москалей — на ножи!» Третий батальон Киевского гренадёрского полка, причащавшийся в тот день, был полностью до последнего солдатика разорван. А знаете, кто восстание возглавил? Тадеуш Костюшко. Он ещё за океаном, с местными, против англичан хорошо повоевал, а потом и в революционной Франции за якобинцев.

— Эх, далеко это всё от нас, — вздохнул Хлебников. — Чего уж там, сейчас Николай Васильевич Репнин свои войска перегруппирует и от Риги с севера ударит на Вильно, а потом и на Варшаву пойдёт. Разгонит мигом всех голодранцев. Пара месяцев — и совсем успокоится Польша. Так себе, просто небольшая прогулка для наших войск там будет. Так ведь, Алексей Петрович?

— Не знаю, не знаю, навряд ли, — покачал тот задумчиво головой. — Наш контроль Польши был скорее номинальным, армия у неё оставалась большая, причём надо сказать, что армия хорошая и боеспособная. Французы в своё время много артиллерии, ружей и боевых припасов полякам передали. Народ, а тем паче шляхта против нас традиционно враждебно настроены, помнят ещё, как в Московском Кремле полтора века назад, сидя в осаде, друг друга с голоду пожирали. Сдаётся мне, что нужно готовиться к кровопролитной войне, господа. Попробую сам на приём к Салтыкову попасть, места в Польше и Литве лесистые, самое раздолье там для наших егерей.

— Думаете, отпустит нас высокопревосходительство в Польшу? — покачал в сомнении головой Рогозин. — Вря-яд ли, Алексей Петрович. Это же полторы тысячи вёрст топать до Варшавы! Действительно, за это время проще, как говорит Славка, Репнину от Риги на Вильно корпус генерала Кнорринга послать и всё там разом закончить. Да даже и от турецкой границы войска с Суворовым можно двинуть и Варшаву занять. Думаю, до зимы управятся они с мятежниками.

— Да нет, зачем до зимы? — не согласился Хлебников. — Вот увидите, господа, пара месяцев — и всё успокоится. Разгоним спесивых панов по своим норам!

Месяц шёл за месяцем, но от западной границы в столицу всё продолжали лететь тревожные вести. Костюшко, стремясь достичь широкой крестьянской поддержки, издал так называемый «Полонецкий универсал», в котором обещал освободить крестьян от помещиков. Было и ещё много популистских указов. Его армия росла и достигла уже восьмидесяти тысяч человек. Она контролировала основные районы Литвы и Польши, отдельные же отряды даже выходили к границе, угрожая Минску. Подошедшие с запада пруссаки с примкнувшими к ним остатками русского гарнизона Варшавы осадили её, но взять так и не смогли. Восстание началось и в прусской части Польши, перерезав пути снабжения пруссакам, что вынудило их отойти к своим границам. Австрийцы, воспользовавшись ситуацией, заняли Краковское воеводство и остановились, не предпринимая дальнейших активных действий. Этого куса земли им было вполне достаточно. Пассивность пруссаков и австрийцев, бессистемность и вялость ведения боевых действий русским командованием создали обстановку, позволившую Костюшко нарастить свои силы и организовать мощное партизанское движение на территориях, закреплённых по Второму разделу за Пруссией и Россией. Только на белорусских землях народ склонялся к России. На всех остальных поддержка населения была всецело за мятежниками.

— Проходите, господин бригадир, — генерал-поручик Берхван приветливо кивнул Егорову. — Что привело доблестного командира гвардейских егерей к начальствующему над гвардейскими гренадёрами?

— Пётр Фёдорович, я к вам с просьбой от всего полка, — проговорил Егоров. — Вы ведь сейчас не просто обычный полковой гвардейский начальник, а ещё и главнокомандующий над всеми столичными войсками. Напрямую матушке императрице рапортуете о делах во вверенном вам гарнизоне. Не могли бы вы походатайствовать за гвардейских егерей, кои тоже есть ваши подчинённые?

— А что хотели-то, Алексей Петрович? — нахмурился тот. — Полк вроде как ваш устроен, всё, что вы просили, сполна получили. Или опять в чём-то у вас нужда появилась?

— Да не-ет, ваше превосходительство, — покачал тот головой, — спасибо, нужды, слава богу, не знаем. Всё, что положено, у нас есть. Я о другом вас хотел просить, Пётр Фёдорович. Посудите сами, армейские части сейчас ведут непростую войну с повстанцами в Польше. Несут потери от нападения на свои колонны в лесах, а мы, гвардейские егеря, которые умеют в таких условиях воевать, сидим здесь в полном покое. Может, отпустит нас государыня до Вислы пробежаться? И по армии слух тоже пойдёт, что гвардия с ней, в одном строю. Духом наши солдаты укрепятся. Да и по лесам мятежников хорошо погоняем? Засиделись мои волкодавы без дела.

— До Вислы, говоришь, пробежаться? — хмыкнул генерал. — Ну не знаю, не знаю. Не дело это — императорской гвардии да разбойничьи ватаги гонять. Другой вопрос — за собой войска вести. Помнится мне, вы за три месяца всего от турецкой границы в столицу пришли? — проговорил он задумчиво. — К Суворову сегодня курьер ускакал, с повелением к Бресту выходить. Генерал-фельдмаршал Румянцев за Александра Васильевича перед государыней просил, тяжело ему самому-то уже воевать. Полномочия для Суворова большие испрашивал — видать, согласилась она со стариком. Поспели бы вы за месяц к Минску, чтобы с ним на марше соединиться?

— Семь с лишним сотен вёрст пути, — прикидывал Алексей, — без днёвок тут никак, а значит, и средний темп марша — более тридцати вёрст в сутки. С обозами такое невозможно, да даже и без них вымотаемся. А куда же деваться? Похоже, это единственный шанс. Тем более с Суворовым на Варшаву идти, а не с Репниным или Кноррингом у Вильно топтаться. Сумеем, Пётр Фёдорович, — поднял он глаза на генерала. — Тем паче если бы поскорее движение начать.

— Гвардия в походе, — проговорил тот негромко, постукивая пальцами по столу. — Ничего обещать не могу, Алексей Петрович, но своё слово я завтра за вас замолвлю, а там уж как карта ляжет.

— Спасибо, ваше превосходительство! — вскочил с места Алексей. — А уж мы вас не подведём.

— Рано ещё спасибо говорить, бригадир, — проворчал тот. — Теперь нужно думать, как бы это всё правильно подать. Вот что тут важно, а то брякнешь «сдуру» и точно потом в дураках перед всем двором окажешься.