Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

— Для науки? — спросил, тяжко вздохнув, учёный.

— Для науки, — подтвердил бригадир.

— И для продолжения опытов?

— Вот именно, — улыбнулся Алексей.

— Пятьдесят империалов? — кивнул на кошель Болотов.

— И сто пятьдесят — на покупку свекловичных семян — я принесу вам по первому же вашему требованию, — проговорил твёрдо Егоров. — Тридцати семечек должно хватить для начала селекционной работы?

— Вполне, — задумчиво проговорил Болотов, уже, как видно, обмозговывая столь неожиданное предложение. — Ну что же, — поднял он глаза на егеря, — признаться, задачку вы мне сейчас задали, Алексей Петрович! Но дело это, я полагаю, интересное и всех возможных трудов стоящее. Своими силами я никак с ним один не справлюсь, — кивнул он на кипящую в котле вонючую массу. — Мне летом поступило предложение прочитать ряд лекций в Королевском Кёнигсбергском университете, думал вот отказаться, но теперь, пожалуй, я это приглашение уже приму. Вот там как раз и можно будет обсудить всё лично с Карлом Ашаром с глазу на глаз. Деньги большие, и мне не хотелось бы с ними попасть впросак, получив за них совсем не те семена, что надо. А уж меня-то лично он точно не обманет.

— Ваше высокородие! — раздался крик снаружи. Алексей выглянул в окно. Перед входом в здание топтался старший вестовой.

— Вынужден откланяться, Андрей Тимофеевич, — кивнул Болотову бригадир. — Думал, хоть здесь меня не найдут, однако ошибся.

— Понимаю, служба, — улыбнулся тот. — Как мне вас найти, если станет известен срок отправления в Пруссию?

— Андрей Тимофеевич, я вам свою визитку оставлю, — положил на стол небольшой прямоугольник из плотной бумаги Егоров. — Если вас не затруднит, пришлите по этому адресу мальчишку посыльного, я тотчас же к вам явлюсь, куда скажете, с деньгами.

— Никита, ну что, такое срочное дело, чтобы меня даже и здесь найти? — проворчал, выходя на улицу, Егоров. — Что там у нас случилось?

— Виноват, ваше высокородие! — вытянулся тот в струнку. — Живан Николаевич говорит — беги скорей, а то скандал большой будет! Где хошь разыщи командира!

— Ну? Чего, разыскал? Теперь говори? — нахмурился Лёшка.

— Тама Платон Александрович и главный по дворцовым охотам своего егермейстера к нам в полк прислали, — понизив голос, доложил вестовой. — А он, этот самый егермейстер, хоть и не главный, но ведь тоже аж чину генерал-поручика равен и весь такой ва-а-ажный!

— Пошли-и, — вздохнул Алексей. — Наказание же мне выпало.

Вот уже четвёртый раз за месяц после той памятной охоты Платоша, проникшись уважением к «Бригадиру Алексею Петровичу» присылал к нему придворного вельможу с вопросами. Вопросы же были в основном стандартные:

1) Не желает ли он лично принять участие в охоте?

2) Будет ли она удачная?

3) Нет ли каких-нибудь советов по выбору её места?

В первый раз Лёшке было смешно, и он влёгкую, играючи, нацарапал в ответном письме:

1) Душевная конституция отягчена множеством убиенных на войне врагов, оттого зверь сильно чувствителен к нему лично и норовит подальше скрыться, что может повредить всей охоте.

2) Без него эта охота будет удачная, только выехать на неё нужно через два часа после полуночи и ехать далее не спеша.

3) Место то же, куда и задумали идти, только взять надо правее на две версты.

К вечеру душу царапала тревога. Такие вот шутки могли ему обойтись весьма дорого. Да ладно ему, пострадать мог и весь полк. Век фаворитизма — чтоб ему!

Старший егерского конвоя поручик Воронцов вернулся под утро и докладывал командиру ещё не до конца протрезвевшим.

— Господин бригадир, Платон Александрович шлёт вам сердечный привет и ещё ляжку от добытого лося. Всё как вы и подсказали ему: выйти пораньше, после полуночи, и чтобы следовать в тишине. А ещё взять правее того места, где ранее охоту задумали. Именно вот там, правее, пройдя по просеке, и натолкнулись мы на лосиное стадо. Платон Александрович с одного выстрела из своего штуцера самого большого быка подстрелил!

И Воронцов довольный ощерился.

— Меняешь подпоручика Жалейкина на южной заставе, — проговорил ледяным голосом бригадир. — Будешь всю неделю у шлагбаума теперь веселиться! Может быть, тоже в свиту к Платоше захотел? Так давай, устрою тебе туда перевод. Махом там до генерала дорастёшь! Разведчик, блин, волкодав хренов! Несёт, как от сивушной бочки!

Краснота на лице у Воронцова сменилась на бледность, и он просипел еле слышно:

— Есть, сменить поручика Жалейкина на южной заставе, господин бригадир. Виноват! Не нужно меня к Зубову в свиту. Полк егерский — моя жизнь, ваше высокородие. Простите…

— Свободен! — рявкнул Егоров, и Воронцов вылетел уже опять пунцовый из комнаты.

Со вторым устным приглашением пожаловал через две недели сам обер-егермейстер, Иван Сергеевич. Отказать Лёшка ему не смог и промёрз на охоте как собака. Она же не задалась. Добыли какого-то одного зачуханного беляка и упустили трёх. Платоша был вне себя из-за неудачи, но к егерям никаких вопросов у него не было. Только уже вечером, при въезде в город, глядя внимательно на Алексея, он с печальным вздохом попросил его не обижаться и более в таких мероприятиях не участвовать.

Пришлось делать скорбное лицо и соглашаться.

Третья записка была написана в привычном стиле. Только не было приглашения участвовать в охоте самому бригадиру, зато стояла просьба откомандировать старшим егерского конвоя поручика Воронцова.

Ответ был выдержан в стиле первого, за небольшим изменением: «Наличие Воронцова нежелательно». Другому такой ответ посчитали бы за хамство со всеми вытекающими. Почувствовав, что «перегибает», Егоров вызвал с заставы поручика и приказал ему возглавить конвой. Просьбу оставить его в карауле отмёл и подавил взгляд молодого офицера своим тяжёлым, командирским.

Охота была неплоха. Добыли матёрого кабана, но тот успел разорвать клыками двух самых любимых борзых Зубова. Горе фаворита было безмерным, он приказал похоронить их с почестями, под барабанный бой, а по свите пошли слушки, что его ведь предупреждали не брать на охоту поручика Воронцова. Не послушал…

«Докатился, я теперь за придворного оракула», — думал в раздражении Лешка, топая в сторону Семёновского плаца. У одной из занимаемых полком казарм стояла шикарная карета. Завидев бригадира, из неё выскочил одетый в соболью шубу придворный егермейстер.

— Алексей Петрович, — масляно улыбаясь, заворковал он, — Платон Александрович вам привет шлёт. И испрашивает про охоту, — прошептал он, оглядываясь по сторонам.

«Какая дичь, — думал в раздражении Лешка, рассматривая вельможу. — Как-то мне с этого омута надо бы выбираться».

Делать было нечего, и он, почёсывая ноющий на груди рубец, ляпнул первое, что взбрело ему на ум:

— Три дня охоты не будет. Потом выбирать то место, которое посоветует самый старый в свите, но посылать загонных заранее. Всё.

Егермейстер раскланялся и укатил во дворец.

— А если ошибёшься раз-другой? — проговорил выскочивший из здания Милорадович. — Поймут, что дурью маешься, живьём ведь съедят, и так вон тебе завидуют уже, что в приятельских отношениях с Платоном состоишь.

— Скажу, что к тебе дар перешёл, — пожал плечами Алексей, заходя в казарму. — Это ведь дело такое, тонкое. Вот ты и расхлёбывай.

— Не-не-не, — покачал головой Живан, — у тебя лучше получается. Кого посылать-то с конвоем?

— Осокина, — пожав плечами, произнёс Алексей. — Пусть Воронцов эскадроном пока занимается, а вот Тимофею полезно будет прокатиться со свитой. Вид у него звероватый, угрюмый, меньше с расспросами лезть будут и поить. Как же рубец чешется, — проговорил он, поморщившись. — Видать, к непогоде.

Ночью нагрянула пурга, которая бушевала три дня. Разумеется, никакой речи об охоте не было, и только после её окончания в полк послали с извещением о выделении конвоя из конных егерей.

Глава 3. Самый дорогой человек!

Рождественские праздники проходили весело, работы были уменьшены, выходы на учения и стрельбы перенесли на середину января. Перед Рождественским сочельником полк был поднят пораньше. Как известили Егорова, перед обедом гвардейских егерей желала посетить сама императрица.

Вновь стояли вытянутые в шеренги роты, встречая государыню громогласным «ура». Кутаясь в горностаевое, белоснежное с чёрными пятнами манто, она с улыбкой оглядывала ровные воинские ряды.

— Валентин Платонович, зачитывай рескрипт! — махнула она перчаткой, и из свиты выкатился круглолицый, розовощёкий вице-президент военной коллегии, генерал-аншеф Мусин-Пушкин.

— …Высочайшим повелением, за ратные труды и проявленную в баталиях с турками доблесть, — громко зачитывал он свиток, — заместителю командира гвардейского полка Хлебникову Вячеславу Николаевичу присваивается чин премьер-майора. Командирам батальона Скобелеву Александру Семёновичу и Дементьеву Сергею Андреевичу — чин премьер-майора…

А вот после штаб-офицеров уже зачитывают и ротных командиров…

— Награждаются Военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия командиры рот: Иванов Данила Иванович, Максимов Леонид Дмитриевич, Тарасов Сергей Сергеевич, Крыжановский Сергей Михайлович, Топорков Григорий Васильевич и Осокин Тимофей Захарович с присвоением им капитанского чина…

«Ура!» — ликовал Лёшка. Все ранее подаваемые им и потом «придержанные» представления на командиров рот из «старичков» наконец-то утвердили, и люди получат свои заслуженные награды. Даже Топоркова Гришу сверх того удалось на кавалерство протолкнуть. Всё справедливо, истинные герои, действительно заслужили ребятки!

— …А также сим орденом с присвоением капитанского чина награждается командир конно-егерского эскадрона Воронцов Андрей Владимирович, — зачитывал далее список генерал-аншеф.

«Однако! — удивился Алексей и, увидев святящееся, довольное лицо Платона Зубова, стоящего среди свиты, всё понял. — Да и бог с ним, — выдохнул он облачко пара на мороз. — Рановато, конечно, такие награды Андрюхе иметь, и через чин ему скакать рано, хотя офицер-то ведь он храбрый и грамотный, вон как хорошо у Дуная в поисках повоевал. Пуща-ай награждают, жалко, что ли?! Свой ведь, родной как-никак…»

— Проведи-ка меня вдоль строя, Алексей Петрович, — попросила бригадира Екатерина. — Обустроились на новом месте, обжились немного?

— Так точно, государыня, — кивнул Егоров. — Уже и к караульной очередной службе приступили. За деревней Волоково у Чёрной речки своими силами учебный полигон отстраиваем и большое стрельбище.

— Молодцы, не сидите на месте, — покачала та головой. — Платоша мне рассказывал про отменное умение егерей в стрельбе. Неужто каждый из здесь стоящих рядовых не хуже именитых моих охотников, что сейчас за спиной толкутся, умеют точно пулю класть?

— Каждый, матушка, — твёрдо ответил Алексей. — Разве что в учебной роте не все, и в интендантской службе. За строевые же роты и эскадрон я уверен.

— Хорошо, — улыбнулась Екатерина, — как-нибудь приеду посмотреть на ваши егерские учения. А почему я спешенный эскадрон один только вижу? — остановилась она у строя, возглавляемого Воронцовым. — Разговор же о необходимости двух в полку шёл, Алексей Петрович? Или у вас дел для конных егерей мало?

— Никак нет, государыня, — вытянулся тот перед императрицей, — дел множество, полторы сотни конных егерей капитана Воронцова всё время на выездах. Правда, строевых лошадей не хватает, приходится иногда и на тягловых, на тех, что сани толкают, выезжать.

— Хороша у меня гвардия, — прищурила та глаза. — Как мужики извозчики она у нас, выходит? Князь, у вас есть всему этому хоть какое-то объяснение? — обернулась она к свите.

Около побледневшего Салтыкова быстро образовалось пустое пространство. Миг — и все вельможи отступили от него в стороны.

— Ваше императорское величество, проект по обустройству гвардейского полка только две недели как вами утверждён, — проговорил он, сгорбившись. — Мы не успели ещё…

— Я знаю, когда я его утвердила, — произнесла ледяным тоном Екатерина. — И вы, Николай Иванович, мне обещали незамедлительно принять все меры, чтобы полк действительно получил гвардейское обеспечение. Что же я вижу на смотре? Обувка, шинели и каски — всё старое, армейское, с дальнего марша ещё оставшееся. Коней хороших нет, с провиантом и фуражом трудности, полной нормы выдачи нет. Небось, к созданию стрелковой школы ещё и вовсе даже не приступали?

— Нет, матушка, виноват, простите, не успел я, — блеял Салтыков. — Исправлюсь, обязательно исправлюсь, государыня.

— Экий же вы неловкий, Николай Иванович, — покачала головой императрица. — Ведь боевым генералом когда-то были. В первую войну с турками вместе с князем Голицыным Хотин брали. Похоже, вам учительство при наследниках ближе, чем военное дело. Смотрите, князь, даю вам два месяца — хорошо, три, но чтобы к весне всё в полку было поправлено. По новым казармам я уж молчу, их вы летом строить начнёте, а вот по всему остальному — чтобы до меня даже и слухи не доходили о каком-либо нерадении в вашем ведомстве.

— Слушаюсь, матушка! Ей-богу, расшибусь, но всё сделаю! — истово перекрестился тот.

— Ну-ну, поглядим, как вы расшибётесь, — хмыкнула та и пошла дальше. — Вот эти самые штуцера у вас чуть ли не на целую версту пулю в цель кладут? — остановилась она подле команды отборных полковых стрелков.

— Увы, государыня, только на треть, — вздохнул Егоров, — да и то без полной уверенности, что в одиночную цель попадёшь. На таком расстоянии и человек-то меньше малой мурашки видится, другое дело, если войсковая колонна идёт.

— А обычная фузея уже ведь и за двести шагов в белый свет без точного прицела бьёт, — хмыкнула та. — Так что стрелковое дело зело важное. Иной раз лучше десяток хороших стрелков иметь, чем целый батальон обычных. После праздников к вам с каждого из стоящих в столице пехотных гвардейских полков и из Московского мушкетёрского придёт по пять десятков солдат. Отбирайте из них после проверки по десять самых способных и начинайте их учить точной стрельбе и егерской премудрости. Полгода срок им на овладение вашей наукой и выпуск, потом ещё новый набор будет. Андрей Андреевич, — обернулась она к свите, и из неё вышел высокий статный вельможа, — Николаю Ивановичу я уж это дело не поручаю, у него и так хлопот предостаточно будет, как бы и правда князь не расшибся. Тебя же попрошу хорошо подумать, что можно сделать, дабы нам увеличить выпуск нарезного оружия. Знаю, что сие весьма затруднительно, докладывал ты мне обо всех трудностях в этом деле уже. Однако не спеши сейчас отвечать, а измысли пути решения. Часть винтовальных стволов можно будет и за границей закупить, но лучше бы всё же самим себя ими обеспечить. Новые Уральские заводы начинают руду плавить, часть из них ещё строится, вот пусть и попробуют там оружейное дело запустить. Надо будет Тульских умельцев туда отправить или тех же опытных немецких мастеров золотом прельстить. Пусть они нашим передают свои секреты. Да ведь и многие русские им не уступят в умении. Вот пусть вместе и работают. А с бригадиром Егоровым вы, сударь, переговорите, послушайте, что он вам посоветует. Его егеря уже больше двадцати лет нарезными стволами, как отечественными, так и иноземными отменно владеют.

— Слушаю, государыня, — учтиво поклонился ей тот. — Всё как вы и сказали сделаю. Трудности есть, будем пытаться их решать.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Екатерина, — вот такой ответ мне от Нартова зело приятен, — кивнула она свите и пошла с бригадиром дальше. — Было бы правильно каждому из выпускников твоей стрелковой школы, Алексей Петрович, свой личный штуцер выдавать. И так учить их, чтобы они не просто отменными стрелками были, но и у себя в полку этому делу других могли наставлять. Бригадир, а почему я кольцо своё на тебе не вижу? — остановившись, вдруг неожиданно спросила она Лёшку. — Помнится, ещё при праздновании Кючук-Кайнарджийского мира на Ходынском поле я со своего пальца тебе его пожаловала. Совсем не дорог тебе мой подарок?

Алексей спиной чувствовал, как напряглась вся императорская свита, словно бы свора цепных собак. «Фас!» — и сорвутся с поводков рвать неугодного человечка.

— Дорог, матушка, ох как дорог! — проговорил, вздохнув, Лёшка. — Так дорог, что на самом дорогом мне человеке, на пальце жены он сейчас, на той, кого для меня нет дороже на всём белом свете. Я ведь и сам себе не так дорог, как она мне.

— Вот как? — прищурившись, покачала головой императрица. — И как же зовут самого-самого дорогого вам человека, Алексей Петрович?

— Катарина, Екатерина, ваше императорское величество! — ответил тот громогласно. — Самое красивое имя на земле, государыня!

Улыбка озарила лицо императрицы.

— Учитесь, прохвосты, — обернулась она к свите, — так ловко вывернуться и при этом умным комплиментом одарить — это нужно уметь. Где же сама ваша супруга? Не здесь ли, в Санкт-Петербурге при муже? — перевела она взор на Егорова.

— Никак нет, государыня, — вздохнул тот, — в родовом поместье осталась. На сносях она, государыня. Вот-вот должна бы уже рожать. Жду известия.

— Всё хорошо будет, Алексей Петрович, — коснулась погона бригадира Екатерина, — не переживай. Как что-то станет известно, мне о том весть дай. Подарок будет с меня. А это вот взамен того кольца, которое ты самому дорогому человеку на сохранение отдал, — и сняла с пальца перстень с большим зелёным камнем. — Носи сам теперь, отдашь опять кому — обижусь, — и повернувшись, пошла к ожидавшим её каретам.

Глава 4. Подарок императрицы

Служба шла своим чередом. Уже через неделю мундиры, амуниция и обувь егерей были обновлены. Пригнали и две сотни строевых коней. Был создан второй конно-егерский эскадрон, командовать которым Алексей поставил поручика Гагарина. После отбора прибывших кандидатов из четырёх гвардейских и мушкетёрского полков для обучения стрелковому делу школа «Выстрел», как её уже окрестили, начала свою работу. На Крещение у четы Лужиных, живущих в отгороженном занавесками углу казармы, родился сын. Роды принимал полковой врач Илья Павлович. Крестить его решили именем Иван.

— Как Карпыча звали, — пояснил разведчикам Фёдор. — Ну а Ляксей Петрович ещё тогда, ещё в Николаеве говорил, что сам за крёстного будет. Так что вы тут, братцы, уж без обид, ему я пообещал.

— Дэк мы чего, Фёдор Евграфович? Мы вообще ничего, — пожал плечами Смаков. — А ножки-то новорождённому мыть будем, али насухо это дело пройдёт?

— Будем, будем, — кивнул сержант. — Сейчас, только Авдотья немного окрепнет. Вот в следующую субботу опосля бани и отпрошусь у бригадира. Чай, уж не откажет. Чтобы в казарме не бражничать, думаю, на вечер весь трактир Микушева на Третьей линии снять. А чего, лишних никого не будет, все свои, под приглядом, и комендантские не помешают. Спасибо вот комнатку складскую выделили, это вам не в казарме, в отгороженном углу жить. Но места там всё равно, конечно, мало, чтобы всем посидеть. А вот для семейной жизни — самое оно.

— Дык понятно, — кивали ветераны егеря, — у Микушева-то ого сколько места! Чай, всех наших старичков там можно уместить. А молодым-то и нечего на такое смотреть, пущай они с наше послужат, а уж потом и гуляют!

В середине февраля с губернской почтой в столицу долетела долгожданная весть — в Козельском уезде, в имении, у бригадира Егорова родился потомственный дворянин, крещёный именем Алексей. В крёстных были отставной подполковник Кулгунин Олег Николаевич и вдова полковника Ляпина Анна Петровна.

— Бестужев просил, если сын будет, чтобы его именем назвал, — объяснял друзьям счастливый отец. — Вспомните тот, Измаильский, кровавый приступ. А я-то думал — куда уж там, дожить бы самому до победы. А тут вот оно что! Андрей Владимирович, тебе ведь на следующей неделе охотничий конвой возглавлять? — обратился он к Воронцову. — Ты уж скажи, эдак промежду прочим, Зубову Платону про рождение сына. А то государыня попросила её известить, да ведь не пойдёшь ради этого на приём.

— Всё понял, Алексей Петрович, — кивнул капитан. — Обязательно всё аккуратно скажу, и так, чтобы это как бы само собой и не прилюдно было.

В марте в полк поступили парадные мундиры. Отличались они от повседневных лучшим качеством сукна. Имели более яркую расцветку, выделялись обшлагами рукавов и воротников, горели начищенной медью налобники касок и ряды пуговиц.

— Красота-а! — примеряя на себя яркую форму, проговорил Комов. — Вот бы меня родня и деревенские сейчас видели. От зависти бы дыхание у всех спёрло. Это же надо, какое всё яркое!

— Ага, ты, Игнатка, в ней в поле ещё выползи, — хмыкнул Соловьёв. — Поглядим, какая красота потом будет. Или перед турецким разъездом в кустах перебеги. Мигом сипахи башку снесут. Этот мундир для парадов и для потехи начальства, а не для боя. Ну, или у трактира, чтобы баб в искушение вводить.

— Через месяц гарнизонный смотр объявили, — проговорил Плахин, нашивая яркие фурьерские галуны на обшлаги рукавов. — Тепло ведь уже подходит, а как же в лето вступать да без парадного смотра. Ох и погоняет нас строевой, братцы! Скорей бы уж в лагеря уйти, там уж не до всех этих церемониалов, чтоб им!

Смотр провели на пасхальной неделе. Первой следовала, блестя кирасами, гвардейская кавалерия. Далее шли под барабанные марши высоченные блондины из Преображенского гвардейского полка. Потом топали здоровяки шатены из Семёновского и темноволосые богатыри из Измайловского и лейб-гвардии гренадёрского. Вот, печатая шаг, пошли и роты егерей гвардейцев «лёгкого телосложения» и любого цвета волос. Стрелки старались. Сказывались месяцы строевой подготовки на огромном Семёновском плацу, и кривых улыбок у высоких особ на этот раз они уже не вызвали, что, однако, не скажешь про Московский мушкетёрский полк и гарнизонные батальоны.

Как обычно, далее был высочайший обход всех выстроенных войск и привычные приветствия. Роты, эскадроны, батальоны и полки кричали громогласно «ура», и над огромным протяжённым Семёновским плацем носились стаи испуганных криком птиц.

— А хорошо наши егеря смотрятся, а, Николай Иванович? Краса-авцы! — кивнула на замершие шеренги Екатерина.