А что, если бы

Поневоле возникает подозрение, что настоящим идеалам современного Запада является тот самый мир, описанный в путешествии Саши Привалова, где «устройство было необычайно демократичным, ни о каком принуждении граждан не могло быть и речи... все были богаты и свободны от забот, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов...»

Приложение 1.

Армии Античности

Краткий обзор

 В этом обзоре освещается развитие организационной структуры, системы комплектования и положения в социальной структуре общества армий классической древности — от архаического периода в Древней Греции до падения Западной Римской империи. Обзор отнюдь не претендует на статус самостоятельного научного исследования, являясь скорее развернутой энциклопедической статьей. Для лучшей ориентации читателя в конце дан список опубликованных в России источников (по счастью, в последние годы ситуация с их доступностью значительно улучшилась) и наиболее доступной отечественной и зарубежной литературы с краткой характеристикой.

1. Гоплитская революция.

Армии архаической и классической Греции.

 Начало архаического периода ознаменовано переворотом в греческом военном деле, который многие историки считают одним из определяющих факторов в развитии полисной цивилизации — т.н. «гоплитской революцией», т.е. появлением тяжелой пехоты. Технической основой для подобных изменений стало появление на рубеже VIII и VII вв. до н.э. (по сообщению Геродота (Her., I, 171), они были заимствованы у карийцев[63]) тяжелого шлема с султаном и ставшего впоследствии классическим  круглого щита с двумя рукоятями — одной в центре, под локоть, и другой, сжимаемой в кулаке, с краю. До этого греки использовали легкие щиты с одной рукоятью, значительно меньшего размера, в силу чего пехота вынуждена была действовать рассыпным строем и могла играть лишь вспомогательную роль в столкновениях аристократических родов войск — колесничных бойцов и конницы возможность купить верховую лошадь до самого конца античности оставалась признаком богатства). Вершиной подобного рода войн, блестяще описанных в «Илиаде»[64], стала война Халкиды и Эретрии (Левантинская), окончившаяся около 700 г.[65]

Уже в самом скором времени после этого на арене появляются гоплитские ополчения — самое раннее их изображение сохранилось на вазе первой половины VII в. из Коринфа, т.н. «арибалле Макмиллана». Древняя традиция приписывала первенство в использовании гоплитов на поле боя аргосскому тирану Фидону, захватившему при их помощи господство над большей частью Пелопоннеса. Классический гоплит носил из защитного снаряжения уже описанные щит (от которого — греч. hoplon — и происходит название этого рода войск) и шлем, а также панцирь и поножи, прикрывавшие ногу до колена, а из наступательного — копье длиной чуть более 2 м, прямой или слегка изогнутый короткий меч, а иногда также серповидный нож. Вес этого снаряжения составлял, по данным археологии, до 33 кг, но гоплит нес его только в бою — в походе большую часть везли на вьючных животных или давали нести рабам.

 Сражение гоплитских армий между собой развивалось в течение архаического и большей части классического периода примерно по одному сценарию — гоплиты разворачивались в фалангу глубиной обычно в 8—12 рядов (встречаются упоминания и о более глубокой фаланге, но обычно как об ошибке; так, Ксенофонт (Xen., Hell., IV, 8, 18) пишет о беотийцах в сражении при Немее в 394 г., что они допустили ошибку — «выстроили фалангу чрезмерно глубокой, не считаясь с решением строиться в одиннадцать рядов») и атаковали друг друга лоб в лоб. Для сражения, прямо по детским представлениям, требовалось подобрать относительно ровное место. Правый фланг обычно занимали отборные бойцы, поэтому зачастую правые фланги двух армий одерживали верх над своим противником, а затем разворачивались друг против друга (довольно живо все это описано Ксенофонтом в рассказе о сражении под Коронеей в 394 г. (Xen., Ages., II, 9—14)). Преимущество имел тот, чья фаланга была длиннее неприятельской и могла, тем самым, нанести удар во фланг (впрочем, только спартанцы и фиванцы времен Эпаминонда и Пелопида обладали достаточной боевой выучкой для какого-либо маневрирования фалангой)[66]. Побежденным признавался тот, кто был вынужден просить о перемирии для погребения павших (если это делали оба, устанавливалась ничья). Победитель воздвигал на поле боя трофей — памятник, украшенный отнятым у врага оружием.

Разумеется, действительная картина была сложнее, так как правильные столкновения гоплитских армий были далеко не так часты в греческом военном деле.

Социальное значение «гоплитской революции» трудно переоценить. С отступлением на второй план конницы и игравшей при ней вспомогательную роль легковооруженной пехоты с полей сражений исчезают аристократические дружины и сокращается роль аристократии в полисном обществе. Для войны нового образца требуются многочисленные армии, и в условиях слаборазвитого денежного оборота эту проблему можно было решить лишь путем созыва гражданского ополчения. Значительное влияние приобретают средние землевладельцы, «крепкие хозяева», достаточно зажиточные для того, чтобы приобрести себе гоплитское вооружение, но не настолько, чтобы стать всадниками (класс зев-гитов по цензовому делению Солона). Многие греческие полисы проходят в своем развитии через стадию «гоплитской демократии» — предоставления права участия в Народном Собрании (уже полновластном и вполне демократическом органе) лишь тем, кто участвует в ополчении в качестве гоплитов.

Однако наибольших успехов в создании гоплитской военной организации достиг полис отнюдь не демократический, да и вообще не вполне типичный для греческого мира — Спарта. В течение нескольких веков спартанцы пользовались репутацией непобедимых в регулярном сражении. Именно о «300 спартанцах» царя Леонида всякий думает прежде всего, когда слышит о гоплитах. Именно в Спарте творил поэт Тиртей, в элегиях которого, написанных в годы второй Мессенской войны, впервые ярко сформулирована новая, гоплитская воинская этика, сменившая гомеровскую этику индивидуального противоборства героев. Теперь идеал иной:

Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами,

В бой рукопашный вступить между передних бойцов.

(Тиртей, фр. 7, пер. В.В. Латышева)

Спартанская армия, как и армии прочих греческих полисов, являлась гражданским ополчением. Однако если в большинстве полисов (например, в Афинах) гражданин проходил военную подготовку с 18 до 20 лет, проводя 2 года в отрядах пограничной стражи, в дальнейшем же лишь участвовал в ополчении во время походов, которые никогда, разумеется, не задействовали весь гражданский коллектив, большую же часть своего времени посвящал какой-либо мирной профессии, и в силу этого его боевая выучка была далеко не совершенна, то в Спарте граждане были освобождены от всех занятий, кроме войны, начиная с 7 лет получали военную подготовку и в течение всей жизни находились под оружием и были подчинены жесточайшей военной дисциплине. Подобная система была продиктована особенностями положения лакедемонян — небольшой группы дорийцев в окружении покоренных и превращенных в государственных крепостных — илотов — ахейцев, многократно превосходящих их численностью. Илотские восстания были постоянной угрозой для спартанцев,  и в силу этого они жили в условиях постоянного военного напряжения. Каждый год спартанское правительство объявляло илотам войну, чтобы оправдать таким образом проведение карательных рейдов против илотов — криптий, в которых получала военную подготовку спартанская молодежь. Были предприняты значительные социальные реформы (которые древняя традиция связывала с полулегендарным Ликургом), направленные на уравнение и последующее сохранение в неизменности земельных участков — экономической базы гоплитского ополчения. Впрочем, особенно в силу сочетания с жестким ограничением доступа в спартанское гражданство, эти реформы не вполне достигли своего результата: если в ликурговой ретре число граждан определялось в 9000, то в 480 г. Спарта, по сообщению Геродота, могла выставить лишь около 8000 гоплитов, а в годы Пелопоннесской войны спартанское ополчение состояло из б мор, т.е. около 6000 бойцов. Начиная же с отмены ок. 400 г. запрета дарить и отказывать по завещанию земельные участки сокращение числа гоплитов приобрело катастрофический характер.

Спартанская армия выделялась среди древнегреческих армий также наличием четкой структуры и командной цепочки.

Структура, очевидно, в разное время несколько варьировалась. Согласно Фукидиду (Thuc, V, 68), в 418 г. низшей единицей спартанского пешего войска была эномотия (во главе с эномотархом), состоявшая из 32 человек. Четыре эномотии составляли пентекостию во главе с пентеконтархом (впрочем, название указывает на существовавшую какое-то время численность этого соединения в 50 человек), 4 пентекостии — лох во главе с лохагом, а 2 лоха — мору, которой командовал полемарх[67]. Всей армией обычно командовал царь (в Спарте их было 2, но с конца VI в. в поход выступал только один из них), которого сопровождал специально отбираемый «гвардейский» отряд из 300 человек (видимо, именно этот отряд и был с Леонидом при Фермопилах). В период начиная с Пелопоннесской войны царя сопровождала также группа военных советников (в норме 30), с которыми он должен был согласовывать стратегические решения. От царя вниз выстраивалась четкая цепочка передачи приказов, которую Фукидид (Thuc, V, 66) характеризует так: «...приказы царей идут в одном и том же порядке и последовательности и быстро достигают своего назначения. Ведь лакедемонское войско почти целиком состоит из начальников над начальниками и ответственность за точное выполнение приказов лежит на целом ряде лиц». Спартанская конница, напротив, всегда была слаба и плохо организована.

Высшее военное руководство в Спарте, как в олигархическом полисе, принадлежало знати. Помимо подкрепленной сакрально принадлежности царям высшего командования, их родственникам, Геракл идам, принадлежала и большая часть постов полемархов. Геродот даже сообщает про некоего спартанца Евенета, что он был «один из полемархов, однако не царского рода» (Her., VII, 173).

Помимо войска из граждан спартанцы всегда вели в бой многочисленные вспомогательные войска из собственных подданных и пелопоннесских союзников. Так, довольно значительные отряды выставляли т.н. периэки (зависимые от Спарты, но сохранившие личную свободу общины Лаконии), илоты-вольноотпущенники (неодамоды). Левый фланг спартанской армии по традиции предоставлялся скиритам, жителям области на границе Лаконии с Аркадией. В IV в., когда Спарта держала гарнизоны в ключевых пунктах Греции и воевала одновременно во многих местах, спартанцы почти совершенно перестали посылать на войну полноправных граждан, исключая случаи угрозы для самой Спарты. Так, к примеру, Агесилай Великий отправился в поход на Персию с 30 спартиатами (т.е. группой советников), 2000 неодамодов и 6000 союзников (Xen., Ages., I, 8).

 Хотя из политических соображений прочие греки и предоставили Спарте верховное командование на море в годы основных сражений греко-персидских войн (480 — 479 гг.), спартанский флот вплоть до завершающего этапа Пелопоннесской войны оставался очень слабым. Причины этого достаточно очевидны: во-первых, Спарта и ее основные союзники были земледельческими полисами и не слишком нуждались в морской торговле, а во-вторых, развитие морского дела противоречило бы установке классической Спарты на самоизоляцию. Спартанским флотом командовал наварх, который вплоть до конца Пелопоннесской войны должен был обязательно ежегодно сменяться.

В вооруженных силах главного соперника Спарты — Афин — главную роль в классическую эпоху играла, напротив, не армия, а флот. Так, впрочем, было не всегда — для современников сражения при Марафоне (490 г.) Афины были сильны прежде всего своим гоплитским войском, первым одолевшим персов в открытом бою. Но уже спустя несколько лет, во время войны с Эгиной, доходы от Лаврийских серебряных рудников были по предложению Фемистокла направлены на сооружение флота, а при Саламине этот флот, под его же командованием, завоевал себе славу.

Новый афинский флот состоял из кораблей нового типа — триер, использование которых сразу обесценило все прежние флоты. Ранее флоты греческих государств состояли из т.н. «библосских», или «длинных», кораблей (сами греки называли их пентеконтерами, т.е. пятидесятивесельными), изобретения финикийцев. Само изобретение нового, более крупного корабля было сделано не афинянами, а коринфянами (а честь изобретения якоря с двумя лапами, значительно увеличившего свободу операций флота, традиция и вовсе приписывала скифу Анахарсису — Strab., VII, 3, 9), но афиняне сумели опередить своих основных соперников (Коринф и Эгину) в гонке новых морских вооружений и таким образом завоевать господство на море.

Опора на флот оказала немалое влияние на социальное устройство Афин и на их отношения с союзниками. В Псевдо-Ксенофонтовой «Афинской политии», в которой вообще дан неплохой обзор афинской стратегии, по этому поводу сказано следующее: «...справедливо в Афинах бедным пользоваться преимуществом перед благородными и богатыми по той причине, что народ-то как раз и приводит в движение корабли и дает силу государству — именно кормчие, начальники гребцов, пятидесятники, командиры носа, корабельные мастера  —  вот эти-то люди и сообщают государству силу в гораздо большей степени, чем гоплиты и знатные и благородные» (Ps.-Xen., Ath. pol., I, 2). В своем морском союзе афиняне вынуждены были для содержания флота ввести дань (форос), которая в годы наивысшего могущества Афин достигала 1200 талантов (спартанцы лишь очень поздно, уже в эпоху расцвета наемничества, о которой речь впереди, разрешили союзникам заменять воинские контингенты денежными взносами).

Численность афинского флота в 431 г. составляла (вероятно, округленно) 300 кораблей, а впоследствии достигала и больших цифр (для сравнения, Керкира, один из сильнейших на море полисов после Афин, в то же время могла выставить 120 кораблей). Гоплитское войско Афин, напротив, в классическую эпоху становится довольно слабым — все основные сражения, в которых оно участвовало, были проиграны. Впрочем, численность его была отнюдь не мала: по сообщению Фукидида, в том же 431 г. в сухопутных войсках Афин было 13 000 гоплитов, не считая гарнизонов пограничных крепостей, 1200 всадников, включая конных лучников, и 1800 пеших лучников (Thuc, II, 13, 6—7).

Изначально верховное командование афинской армией принадлежало одному из членов коллегии архонтов — полемарху, но с общей утратой архонтами реальной власти теряет власть и он. Со времени реформ Клисфена (508 г.) в помощь ему появляется коллегия из 10 стратегов от 10 афинских фил[68] и уже в сражении при Марафоне полемарх Каллимах передает им реальное командование, хотя еще и участвует в военном совете и командует правым крылом (Her., VI, 109— 111). В классическое же время, как сообщает Аристотель (Arist., Ath. pol., 58, 1), в ведении полемарха остались лишь жертвоприношения Артемиде-Охотнице и Эниалию, надгробные состязания в честь павших на войне и поминки по Гармодию и Аристогитону. Реальная власть переходит к стратегам и ряду иных, также выборных магистратов. Все они, даже в то время, когда большинство должностей в Афинах заполнялось по жребию, избирались поднятием рук, и хотя и избирались ежегодно, но, в отличие от всех прочих, постоянно переизбирались — например, Перикл занимал должность стратега 15 лет подряд, а известный полководец IV в. Фокион — даже 45 лет. Серьезной угрозой для стабильности военного руководства было, однако, проведение каждую пританию (10 раз в год) голосования о доверии стратегам, грозившего им отставкой и штрафом (самый знаменитый случай бессмысленного вмешательства Народного Собрания в военное руководство произошел после битвы при Аргинусских островах в 406 г. и, возможно, стоил афинянам поражения в Пелопонесской войне — победоносные стратеги были казнены за то, что в шторм не подобрали убитых). Из выборных военных должностей упоминаются 10 стратегов (с 441 г. избираемые не от фил, а от всего гражданского коллектива), из которых один командовал гоплитами, второй заведовал охраной границ Аттики, еще двое — обороной Пирея (афинской гавани), пятый — снабжением флота, а остальные получали от Совета и Народного Собрания поручения сообразно ситуации; два гиппарха, каждый из которых командовал конницей от 5 фил; еще один гиппарх для афинской колонии на Лемносе; из более низких чинов — по одному таксиарху (для командования пехотой) и филарху (командиру конницы) от каждой из 10 фил. Еще более низкие командиры — лохаги — назначались филархами и таксиархами (см. обо всем этом: Arist., Ath. pol., 61).

 От Афин до нас дошли интересные сведения об организации финансирования флота. Собственно корабли строились за счет государства — на средства, полученные от сдачи в аренду Лаврийских серебряных рудников. Однако государство финансировало содержание лишь двух кораблей, предназначенных для перевозки посольств, срочных сообщений и т.п. — «Паралии» и «Саламинии» (позднее «Аммониады»). Содержание (т.е. починка, закупка снастей, набор команды и т.д.) прочих кораблей являлось одной из возлагавшихся на богатых граждан повинностей (литургий) — триерархией. Подробная картина этой повинности дана в XIV речи Демосфена («О симмориях»), произнесенной в 354 г., в которой он предложил ее реформу. Не вдаваясь в частности, скажем, что первоначально эта повинность исполнялась единолично, но, в свете оскудения Афин после Пелопоннесской войны, начиная с архонтства Навсиника (378/77 г.) она стала поручаться товариществам — симмориям. К участию в симмориях привлекалось примерно 1200 богатейших граждан, но их них примерно 800 под различными предлогами уклонялось от этой повинности (собственно, реформа Демосфена была направлена на более справедливое распределение этого бремени). Ежегодный расход на одну триеру Демосфен оценивал в 20 талантов[69] (Dem., XIV, 20). Из этой цифры ясна неизбежность высоких взносов с союзников.

Новый переворот в древнегреческом военном деле случился в годы после Пелопоннесской войны, в начале IV в. до н.э. В обстановке затяжных войн ведущих греческих полисов за гегемонию (в которых ни одна из сторон не имела шансов на долгосрочный выигрыш), охвативших всю Элладу, становилось все более утомительно для граждан участвовать в ополчении[70]. К тому же социальные потрясения во многих полисах привели к появлению в Греции массы «лиц без гражданства», изгнанных из собственного полиса без реальной надежды на возвращение. В этих обстоятельствах естественным было массовое обращение к услугам наемников. Наемничество существовало в Греции и ранее, особенно в период социальных потрясений, связанных с переходом к демократии в VII —VI вв., но не играло решающей роли в военном деле, а наемники происходили большей частью из нескольких отсталых регионов, каждый из которых имел свою «военную специализацию»: Аркадия поставляла гоплитов, Крит — лучников, Родос — пращников и т.д. Теперь же войны зачастую идут без участия гражданского ополчения, которое обычно созывается лишь при вторжении неприятеля на территорию полиса, только между наемными отрядами (то, что в финальном сражении эпохи, битве при Херонее, сражались гражданские ополчения, было вызвано гибелью афинского наемного войска в сражении с Филиппом при Амфиссе незадолго до того). Впервые решение о ведении подобной войны было принято, по сообщению Ксенофонта (Xen., Hell., IV, 4, 14), в 392 г., когда стало очевидно, что война между Спартой и Коринфской лигой переходит в позиционную фазу. Даже Спарта, которая в силу того, что все ее полноправные граждане сами были профессиональными солдатами, менее всего использовала наемников, периодически обращалась к их услугам. Агесилай использовал в своих войнах остатки знаменитых «10 тысяч», совершивших с царевичем Киром поход в глубь Персии, а в 382 г. перед походом на Олинф спартанцы разрешили союзникам платить вместо одного гоплита 3 обола в день, а вместо всадника — 12 оболов (Xen., Hell., V, 2, 21), что дает нам сведения о жаловании наемников.

 В ходе Коринфской войны впервые показал себя и новый род войск — пельтасты, т.е. легковооруженные копейщики. От них, с одной стороны, не требовались значительные расхода на вооружение, которых не могли себе позволить наемники, а с другой — требовалась значительная профессиональная подготовка, которую нельзя было обеспечить в гражданском ополчении. Честь внедрения этого рода войск, ранее существовавшего практически исключительно во Фракии, принадлежит незаслуженно забытому последующими поколениями афинскому полководцу Ификрату. Он произвел ряд изменений в вооружении пельтастов (в частности — удлинил их копье вдвое, после чего они смогли противостоять гоплитам в ближнем бою), а вскорости продемонстрировал возможности нового войска, окружив и разгромив в 390 г. неподалеку от Коринфа мору спартанцев, что произвело ошеломительное впечатление (см. об этом: Xen., Hell., IV, 5, 11 —18).

Пельтасты после ификратовой реформы носили холщовый панцирь, кожаный щит (греч. pelte), легкое копье, меч и дротики. От них требовалось умение действовать как сомкнутым, так и рассыпным строем и умение маневрировать.

В IV в. Греция налаживает своеобразный экспорт наемников на восток. После того как упомянутым выше 10 тысячам греческих наемников удалось в 401 —400 гг. прорваться от самого Вавилона сквозь силы персидского царя к морю (это описано в «Анабасисе» Ксенофонта, одного из вождей этого отряда, и вообще являющемся прекрасным источником по жизни наемного отряда того времени), престиж греческого оружия в Персии необычайно, вырос. В годы Великого восстания сатрапов в 360-е гг. крупнейшие афинские полководцы (Ификрат, Хабрий, Тимофей) и сам спартанский царь Агесилай служили в качестве наемников восставшим сатрапам и египетским фараонам XXX династии. Использовал наемников и царь. Диодор даже пишет о вмешательстве персидского царя в греческие дела: «Стараясь составить значительную наемную силу, он решил уладить войны в Греции»[71] (Diod., XV, 38, 1). Превосходство греческих наемников над собственно персидскими армиями было столь очевидно, что в 343 г. при повторном покорении Египта персами исход войны решился в сражении при Нильском канале, в котором с обеих сторон сражались греческие наемники, а армии персов и египтян лишь наблюдали за ходом боя. На первом этапе походов Александра Македонского наибольшие проблемы ему доставили греческие наемники под командой родосца Мемнона, внука Ментора, победителя при Нильском канале.

2. Армии Македонии и эллинистических царств.

В середине IV в. на политическую сцену Греции вступает в качестве равноправного, а вскоре и ведущего участника соседнее с Грецией и сильно эллинизированное Македонское царство.

Творец могущества Македонии, царь Филипп II, вместе со своим ближайшим соратником — полководцем Парменионом — проводит, учитывая греческий опыт (в молодости он был заложником в Фивах и сопровождал знаменитого Эпаминонда в его походах), военную реформу, которая на долгое время сделала македонскую армию, до того мало чем отличавшуюся от армий иных народов Балканских гор, сильнейшей в Элладе и одной из сильнейших в средиземноморском мире. Ключом к его успеху была не только и не столько знаменитая македонская фаланга, сколько создание, в отличие от греков, сильной кавалерии и налаживание ее взаимодействия с пехотой.

Как справедливо отмечает Ганс Дельбрюк в своей «Истории военного искусства»[72] «Понятия "конница" и "кавалерия" надо различать так, что в первом случае речь идет о массе отдельных всадников, тогда как во втором случае всадники сведены в дисциплинированные эскадроны. В таком случае можно сказать, что первая кавалерия была создана македонянами». На основе дружины царских «друзей» (гетайров) была создана новая хорошо организованная тяжелая конница, поделенная на тактические единицы — илы. Ил известно восемь, из которых семь носили наименование областей, в которых набирались, а последняя, очевидно привилегированная, называлась «царской». Численность илы предполагается в 200 человек. Общий командир конницы гетайров носил название гиппарха. Александру в ходе своих походов пришлось реорганизовать кавалерию, в связи с принятием в нее представителей иных народов. Территориальное деление было упразднено и введена двухступенчатая организация — гиппархии, подразделявшиеся на илы. Гетайры были вооружены мечом и двумя короткими копьями, носили короткую кирасу, шлем без гребня и щит. Второй род македонской конницы — сариссофоры — набирался, вероятно, из людей менее знатных и вооружался длинными копьями — сариссами. Арриан упоминает также некие кавалерийские отряды, носившие название «продромой», т.е. «бегунов» (Агг., 1,12, 7), представлявших из себя конную разведку.

Одновременно Филипп создает пехоту, в которой Македония прежде была слаба. Гоплитской фаланге придается наименование педзетайров (пешей свиты), и она организуется по принципу, несколько отличному от классического принципа греческой фаланги (впрочем, вероятно, определенную эволюцию в этом направлении мы наблюдаем уже в действиях Эпаминонда). Македонские пехотинцы вооружаются не обычным гоплитским копьем, а сариссой длиной от 5,32 до 7,10 м, строятся с куда меньшими промежутками между шеренгами, что позволяло задним рядам принимать участие в сражении и гораздо более глубоко: нормальная глубина македонской фаланги — 24 ряда. При всей внешней страшности подобного построения (есть прекрасное описание производимого им эффекта в плутарховой биографии Эмилия Павла; см.: Plut, Aem., XIX) оно гораздо более неповоротливо, чем фаланга классической эпохи, и именно к нему относится большая часть вполне справедливой критики данного боевого порядка. Впрочем, развитие македонской фаланги было далеко не единовременным, и полностью данные принципы были воплощены лишь в правление Антигона Гоната (276 — 239). Тяжелая пехота времен Филиппа носила кирасу, поножи, шлем с небольшим гребнем, бронзовый щит, кинжал, короткий и широкий меч и сариссу. Со времени Александра воины с бронзовыми щитами получили наименование халкоспидов, а воины элитных частей были названы аргираспидами (серебряными щитами). Подразделениями педзетайров были лохи (по 16 человек), синтагмы (по 16 лохов) и таксисы, часто также переводимые как «полки». Точный размер таксиса едва ли был фиксирован — это соединение войск, набранных в одной области, подобно иле у гетайров — но обычно составлял около 1500 человек. Во времена Филиппа Македония выставляла 12 таксисов.

Средневооруженная пехота носила название гипаспистов (первоначально это были слуги дружинников). В отличие от пельтастов они не были вооружены для дальнего боя. Их конкретное вооружение остается предметом споров военных историков, но очевидно, они были. вооружены легче гоплитов. Гипасписты подразделялись на агемы. Отборная часть гипаспистов составляла так называемую «царскую агему» — очевидно, аналог «царской илы» в коннице гетайров.

Наконец, имелись легковооруженные — метатели дротиков, стрелки, пращники, носившие общее наименование псилетов. Легкая пехота разделялась на хилиархии — тысячи.

Имелись в македонской армии также и национальные части, каждая со своим особенным оружием. Так, например, историки походов Александра часто упоминают среди метателей дротиков отряды агриан — союзного Македонии балканского племени.

С этой-то армией, дополненной контингентами греческих полисов, Александр и выступил в 334 г. на покорение Азии. По наиболее подробным данным Диодора, совпадающим в общей сумме со сведениями прочих источников, Александр имел 12 тысяч македонской пехоты, 7 тысяч союзной греческой, 5 тысяч наемной, 5 тысяч союзной от племен Балканских гор и 1000 стрелков из лука — всего 30 тысяч. Кавалерии у него было 4,5 тысячи — 1500 македонян-гетайров, 1500 фессалийцев-сариссофоров, 600 греков и 900 фракийцев и пэонов в качестве продромой (Diod., XVII, 17, 3—4)[73]. Неясно, включены ли в это число 10 тысяч, высадившихся в Малой Азии под командой Аттала и Пармениона в 337 г.

К концу похода армия изменилась довольно значительно. По подсчетам, которые произвел в своей биографии Александра австрийский историк Фриц Шахермайр[74], в 324 г., после увольнения ветеранов в Опиде, из армии в 70 тысяч человек старые части составляли лишь 13 тысяч пехоты и 2 тысячи кавалерии, в том числе около 5 — 6 тысяч македонян. Создаются смешанные национальные части. В конницу, разделенную теперь на 5 гиппархий, начинают приниматься представители иранской и туранской аристократии и привилегированное положение македонских гетайров ликвидируется. Арриан сообщает и о планах реорганизации пехоты, для которых полководцем Александра Певкестом были подготовлены персидские части — предполагалось зачислить вновь прибывших в македонские части, сделать начальниками над ними македонян и создать новые декады (аналогично лохам) в составе 4 македонян и 12 персов, причем персы якобы должны были сохранить свое национальное оружие, что в случае доведения плана до конца означало бы совершенно новую тактику (Arr.,VII,23,3-4).

 После распада империи Александра армии самой Македонии (царства Антигонидов), Эпира и царств Ближнего Востока (Пергамского царства, Птолемеев и Селевкидов) сохраняют в целом тот вид, который придали македонской армии Филипп и Александр. Они продолжают набираться прежде всего из греков и македонян, а не из покоренных народов, по крайней мере в части фаланги (задуманный Александром синтез не осуществился)[75]. Армии более восточных царств со временем приобретают все более азиатский вид. Значительную роль в армиях продолжали играть наемники, войны часто начинались с направления эмиссаров в Эфес или на иные рынки наемников.

Развитие военного дела в эллинистическую эпоху шло в основном по линии увеличения роли кавалерии и введения нового оружия — распространяются более крупные корабли, приобретает значительное развитие полиоркетика (наука об осадных машинах).

Более всего поразили воображение современников слоны. Основным полем их использования была борьба с вражеской конницей: слоны одним своим видом наводили страх на лошадей и вполне могли сами развивать хорошую скорость. Так, в битве при Ипсе (301 г.) противоантигоновская коалиция, имея 400 слонов против 75 у Антигона смогла при их помощи отсечь от основных сил конницу сына Антигона Деметрия, что и решило исход боя (Plut., Dem., XXVIII —XXIX), в 275 г. Антиох I одержал т.н. «слоновую победу» над великолепной конницей галатов и т.д. Возможность успешных действий слонов против пехоты или, тем паче, укреплений сильно преувеличена. Нам известно сравнительно мало сражений, в которых слоны смогли нанести серьезный урон пехоте, и во всех них решающую роль сыграл эффект внезапности. Так, например, в битве при Гераклее (280 г.) Пирр разбил римского консула Левина отчасти из-за страха римлян перед не виденными ими ранее слонами (Plut., Pirr., XVII), но второй раз у него это уже не получилось. Гораздо чаще слоны причиняли ущерб собственной армии, побежав от вражеской пехоты вспять. К концу периода применение слонов теряет былое значение. Последний раз они использовались помпеянцами против Цезаря в битве при Тапсе (46 г. до н.э.)

Распространяются метательные машины торсионного типа (впервые они были употреблены в 400 г. в Сиракузах), одно из высших достижений военно-технической мысли древности. Их мощность была так велика, что еще в XVIII в. рассматривалась возможность отказаться от пушек и вернуться к ним[76], а по точности стрельбы они превосходили мушкеты даже времен наполеоновских войн. Широкое распространение приобретает и ряд других изобретений, связанных с деятельностью сиракузского тирана Дионисия Старшего — осадные башни-гелеполы, корабли, большие, чем триера (в основном тетреры и пентеры).

Начиная с 30-х гг. в исторической науке распространилась теория английского исследователя У. Тарна об устройстве древних военных кораблей[77]. По его предположению, на триерах гребцы были организованы в звенья по 3 весла в каждом, а на тетрерах соответственно по четыре. Начиная с пентеры в звено входило по одному веслу, но его держало 5 и более гребцов (вплоть до 10 на декере). На сверхбольших кораблях III в. до н.э. сочетались оба метода — увеличение числа весел в звене и гребцов на одном весле. Вершиной подобного развития стала построенная при египетском царе Птолемее Филопаторе (221—204) тессароконтера (звенья из 4 весел с 10 гребцами), обслуживавшаяся, по Плутарху, 4000 гребцами и перевозившая до 3000 гоплитов (Plut., Dem., XLIII), но она так и осталась в основном декоративной.

 При македонском царе Филиппе V (221 — 179) военная организация, созданная его великим тезкой, наконец-то встретилась с соперником, который смог ее решительно превзойти. Этим соперником оказался Рим, к истории войска которого мы и перейдем.

3. Армия архаического Рима (VIII — IV вв. до н.э.)

Военная организация Древнего Рима послужила одним из наиболее ярких проявлений римского гения. Римский историк времен Тиберия Валерий Максим написал об этом так: «Военное искусство, энергично упражняемое, стяжало римскому владычеству верховенство в Италии, даровало управление над множеством городов, великими державами, могущественнейшими народами, распахнуло проход в Понтийский залив, вручило взломанные преграды Альп и гор Тавра и превратило исток из крохотной хижины Ромула в столп над всем кругом земель»[78] (Val. Max., II, 8). Однако путь к этому могуществу был долгим. Рассмотрим его, как сказали бы римляне, ab ovo.

В начале царского периода (VIII —VI вв., до реформы Сервия Туллия) основой римской военной организации были так называемые курии. В настоящий момент в романистике считается общепризнанным, что курии — это союзы мужчин-воинов, основанные на патрицианской родовой организации. Большинство историков считает, что до сервианской военной реформы в курии были допущены только патриции и они-то и составляли populus, т.е., в изначальном значении этого термина, «народ-войско».

Шестой римский царь Сервий Туллий (традиционные даты правления — 578 — 534 гг.) провел т.н. центуриатную реформу социального и военного устройства, которая, без преувеличения, явилась одним из основных моментов в ранней истории Рима. К сожалению, хотя об этой реформе сохранились подробные сведения в древнеримской исторической традиции (см., напр., Liv., I, 43 — 44), достоверность этих сведений находится под серьезным вопросом. Несомненным, однако, является то, что новая военная организация была основана не на родовом принципе, как куриатная, а на имущественном, причем в военную организацию, и следственно в состав Populus Romanus, были приняты плебеи. Ливии и прочие древние авторы сообщают нам о денежном исчислении ценза, однако этот аспект традиции подвергается современной исторической наукой большому сомнению относительно времен Сервия Туллия и выдвигаются различные более поздние даты перевода ценза на деньги, вплоть до цензуры Ann. Клавдия Цека (312 г.) или хотя бы введения платы в войске (406 г.).

 Ливий пишет о том, что лица высшего сословия составили 18 всаднических центурий, первый имущественный разряд (свыше 100 тыс. ассов[79]) выставлял 80 центурий тяжеловооруженных воинов, имевших примерно стандартное гоплитскоё вооружение (по круглому щиту — лат. clipeus, их иногда называли clipeati), второй имущественный разряд (от 75 тыс. ассов) выставлял 20 центурий воинов, уже не имевших панцирей и носивших вытянутый щит — лат. scutum, третий (от 50 тыс. ассов) — 20 центурий с подобным вооружением, но без поножей, четвертый (более 25 тыс.) — 20 центурий, вооруженных лишь копьем и дротиком, и пятый разряд (свыше 11 тыс.) — 30 центурий пращников. К первому разряду было приписано две центурии мастеров по осадным машинам, а к третьему — три центурии запасных, трубачей и горнистов. Люди с цензом ниже первого класса (пролетарии) составляли 1 центурию, свободную от военной службы. Сообразно этому делению проводились народные собрания (таким образом, всадническое сословие и первый имущественный разряд имели 98 центурий из 193 и большинство в народном собрании) и раскладывались налоги (пролетарии налогов не платили). Из патрициев было составлено б всаднических центурий — старшие и младшие Тиции, Рамны и Луцеры, носившие общее название Sex suffragia («Шесть голосов»).

Разумеется, при этом второй — пятый разряды были значительно многочисленнее первого. Однако его преимущественное положение во многом исходило из самого устройства войска — численность гоплитской фаланги (classis), выставлявшейся первым разрядом, не могла быть меньше, чем численность средневооруженных и легковооруженных воинов.

Все центурии вообще делились на две категории — младших (до 45 лет включительно) и старших (от 46), причем в заграничных походах должны были участвовать только младшие. Численное соотношение старших и младших центурий в этот период остается спорным.

Другим предметом дискуссий является численность воинов, выставляемых от каждой центурии. Представляется довольно сомнительной версия, согласно которой выставлялась именно сотня, поскольку подобные «количественные» названия редко исходят из действительного соответствия, но ее тем не менее поддерживают некоторые романисты. Исходя из нее, мы получаем армию численностью порядка 15 тысяч человек, что примерно соответствовало бы данным о результатах сервиевой переписи — 80 000 мужского населения по Ливию, 84 700 по Дионисию Галикарнасскому. Впрочем, надо учитывать, что данные этой переписи подвергали сомнению по археологическим данным, дающим не свыше 50 тысяч жителей для Рима VI в., и достижение центуриями полного числа в 193 также понимается многими исследователями как протяженный во времени процесс (вплоть до 2-й Латинской войны 340 — 338 гг.). Организация этого войска также не до конца нам ясна. Представляется обоснованным мнение, что в этот период еще нет четкого деления войска в походе на структурные единицы, а под легионом до начала IV века понимается войско в целом.

 Войско набиралось каждый год новое, по особому постановлению сената. Призыв осуществляли консулы, после набора воинам централизованно раздавалось оружие из государственных арсеналов в соответствии с выплачиваемым ими по их цензу налогом — трибутом, и они собирались на Марсовом поле, где избирались центурионы (это звание не передавалось от похода к походу), выдавались знамена и приносилась очистительная жертва (люстрация). Там их приводили к присяге, после чего они оказывались в полном подчинении консула, без права апелляции на его приговоры к народу.

Важнейшим отличием римской цензовой системы от греческой (скажем, тимократической конституции Солона в Афинах и иных подобных) было то, что до появления военных трибунов с консульской властью в 445 г. высшие государственные посты оставались полностью за патрициями и плебеи, даже первого имущественного разряда, не имели возможности возглавить государство и войско. Это создавало возможность, с одной стороны, для некоторых откатов к куриатной организации (в частности, на основании рассказа Тита Ливия (Liv., II, 48 — 49) о походе Фабиев против Вей, ряд исследователей предполагает подобный возврат в первые годы Республики), а с другой — служило причиной борьбы плебеев против своего ущемленного положения в центуриатной системе, побуждавшей, в свою очередь, ее эволюцию.

Верховное командование у римлян часто сменялось и было коллегиальным (оно принадлежало двум ежегодно сменяемым консулам), что уже к концу Ранней республики начало вызывать затруднения. Поэтому в экстраординарных случаях для руководства войском консул назначал диктатора или командование армиями временно оставлялось в руках бывших консулов (проконсулов). У римлян сложилось чрезвычайное почтение к высшей военной власти (imperium), подобное которому в Греции существовало лишь в Спарте. Своего рода высшим примером могущества военной власти служит знаменитый рассказ про «Манлиев правеж» — казнь консулом Титом Манлием своего сына, выигравшего запрещенный им поединок с врагом (Liv., VIII, 6). Именно оно послужило основой знаменитой римской дисциплины.

Победоносный полководец мог получить от сената торжественное вступление в город — триумф. Условиями этой высшей военной почести были законное самостоятельное командование войсками, победа в сражении, в котором погибло не менее пяти тысяч врагов, и присутствие победоносного войска. В случае малой, по мнению сенаторов, значительности или почетности победы полководец мог получить малый триумф — овацию, носивший такое название потому, что при завершении этого шествия в жертву приносился не бык, как при триумфе, а овца (так, овацию получил Красc за победу над гладиаторами, противником, недостойным римского народа).

Процесс эволюции центуриатного войска в V—III вв. описан в источниках скорее отрывочно. Как важные вехи на этом пути следует отметить появление должности военных трибунов с консульской властью, доступной плебеям, в 445 г.; введение платы для воинов (stipendium) после взятия города вольсков Анксура в 406 г.; начало круглогодичной службы войска во время десятилетней осады Вей с 403 г. (очевидные шаги к переходу от ополчения к отчасти профессиональной армии); доступность консулата плебеям по Лициниеву — Секстиеву закону 367 г.; переход на набор по трибам (территориальным округам). И наконец, во второй половине III в. проводится реформа центуриатной организации, по которой она становится чисто политической, устраняются ее диспропорции и она соединяется с системой триб — центурий теперь 373, но для организации войска это уже не важно. К этому времени, согласно античной традиции, складывается классическая римская военная организация — манипулярный легион.

4. Римская армия в период средней и поздней Республики (III—I вв. до н.э.)

Точное время появления манипулярного легиона, к сожалению, пока не вполне установлено. Начало появления манипулярной тактики согласно относят ко времени Самнитских войн, завершение же этого процесса, в зависимости от степени доверия к источникам, ко времени от 280 г. до битвы при Заме (202 г.). Некоторые (как Г. Дельбрюк) разделяют введение манипулярной системы на два этапа — собственно манипулярной тактики (после Самнитских войн) и эшелонной тактики (после Сципиона Старшего), полагая, что в полном объеме манипулярная система могла появиться лишь тогда, когда римская армия приобрела должную выучку в многолетней войне.

Однако, по крайней мере, до нас дошли подробные описания манипулярного легиона в его классическом виде. Традиционно лучшим и наиболее подробным признается описание, данное Полибием в его «Всеобщей истории» (Polyb., VI, 19—42), хотя следует понимать, что Полибий описывал идеальный вариант римской военной организации и что его описание относится уже к середине II в.

Новый легион (Полибий определяет их штатное число в 4, но начиная со Второй Пунической войны Рим, видимо, редко возвращался к столь малому числу) состоял из 4200 пехотинцев и 300 всадников. Набору подлежали все граждане с цензом более 4000 ассов (пролетарии оставлялись для службы на флоте) в возрасте от 17 до 46 лет. Гражданин обязан был совершить 20 годовых походов. Вид вооружения теперь определялся не имущественным цензом, а возрастом призывника. Лица младшего возраста зачислялись в легковооруженные (rorarii или, позднее, veliti). Следующих за ними записывали в число hastati  —  копьеносцев (они носили уже полное вооружение и составляли первый эшелон строя). Далее, в возрастной последовательности, набирались второй (principes) и третий (triarii) эшелоны. Рорариев, гастатов и принципов в легионе было по 1200, а триариев — 600. Механизм набора легионной конницы у Полибия не прояснен, по всей видимости в его время она все еще набиралась из римских всадников.

Высшие сословия (сенаторы и всадники) выставляли старший командный состав[80], что и составляло их основную службу Республике. Верховное командование войском по-прежнему принадлежало высшим магистратам или бывшим магистратам, а в помощь им ежегодно избирались военные трибуны (по 6 на каждый легион) из числа людей, совершивших не менее 5 ежегодных походов. Тем самым звание военного трибуна было одной из начальных ступеней «дороги почестей» — уже для самых младших магистратур требовалось 10 походов.

Пехота легиона подразделялась на 30 манипулов, по 10 в каждом эшелоне, легковооруженные распределялись по манипулам поровну. Командовали манипулом два центуриона, один на правом крыле, второй на левом. Звания центурионов выстраивались в иерархию от командира левого крыла последнего манипула гастатов (hastatus posterior) до командира правого крыла первого манипула триариев (primus pilus, «первое копье»), функцией которого было помогать в командовании легионом зачастую еще неопытным аристократическим командирам. Хотя формально центурионы при каждом новом наборе все еще получали новое назначение, на практике сложилась система последовательною повышения от hastatus posterior до primus pilus и ее нарушения приводили к серьезному недовольству (см. историю Спурия Лигустина у Ливия — XLII, 32—35). Именно на мужестве и выучке центурионов, постепенно становившихся своего рода профессиональными военными, основывалась мощь римских легионов. Образ центурионов Республики ярко обрисован в научно-популярной книге известной исследовательницы Древнего Рима М.Е. Сергеенко «Простые люди древней Италии»[81]. В художественной литературе можно рекомендовать образ Гая Филиппа в фантастической тетралогии Г. Тертлдава «Пропавший легион». Легионная конница подразделялась на 10 турм, каждой из которых придавалось 3 декуриона. Из них выбранный первым командовал турмой, а остальные являлись его заместителями и командирами половин турмы.

 К этому времени относится появление устойчивой системы жалования воинам. Простые легионеры получали 60 денариев[82], центурионы — 120. Значительную часть доходов легионеров составляли награды по случаю триумфов. По некоторым подсчетам[83], за 20 годовых походов простой легионер мог получить 2134 асса, а центурион соответственно вдвое больше. Зачастую бывшие легионеры получали от сената землю в колониях римских граждан.

Помимо собственно римского войска, набирались также и войска италийских союзников Рима. Римское гражданство распространилось на всю Италию только в результате Союзнической войны 90 — 88 гг. до н.э., но это не освобождало покоренные Римом племена от необходимости помогать Риму на войне. Союзники выставляли пехоту, равную по численности римской, и втрое больше конницы.

Если следовать достаточно убедительным построениям Г. Дельбрюка, то первоначально манипулярный строй сводился к тому, что строй фаланги был разделен небольшими интервалами, проходившими между разными манипулами. Это позволяло строю фаланги не нарушаться в бою и при движении по пересеченной местности, а также давало возможность принципам, а затем триариям (в исключительных случаях, отсюда поговорка «Дело дошло до триариев») вдвигаться в бреши в строю гастатов. Интервалы позволили также найти применение легковооруженным не только на флангах (именно поэтому их придали манипулам). При этом три шеренги легиона двигались без разрывов, ощущая следующую за спиной. Только в битве при Заме Сципион Африканский Старший разделил легион на три эшелона, что дало ему возможность противодействовать маневрам Ганнибала.

 К эпохе манипулярного легиона относится и появление римского военного лагеря в его классическом виде. Значение этого события трудно переоценить. Не зря классическая формулировка гласила, что Рим побеждает врагов при помощи «virtus, opus, arma» («доблести, трудов, оружия»). «Труды» — это прежде всего работы по возведению лагеря. В отличие от греков римляне, во-первых, возводили лагерь после каждого дня похода и, во-вторых, возводили его по всегда неизменному плану. Поскольку многие европейские города выросли из зимних стоянок римских легионов, этот план оказался увековечен (его можно увидеть во многих изданиях — например, наиболее подробно, на вклейке во втором томе последнего русского издания Полибия). Преимущество такого способа состояло в том, что при размещении на стоянку все части заранее знали свое место и не возникало никакой суматохи. К тому же лагерь всегда предоставлял римлянам укрепленное убежище на случай поражения или превосходства противника. Вследствие неизменности плана лагеря римляне не стремились размещать его в укрепленных самой природой местах и больше полагались на валы и рвы.

В период Первой Пунической войны (264 — 241 гг. до н.э.) впервые начинает играть серьезную роль римский флот. Он существовал и раньше, но мог использоваться только против эскадр небольших италийских городов (так, знаменитые Ростры были возведены на Форуме после победы консула Гая Мения в морском бою над жителями Анция в 338 г.). Теперь же римляне всего лишь за год построили флот, способный состязаться на море с Карфагеном, исконно морской державой. Именно в ходе этой войны римляне, с тем чтобы превратить морское сражение в знакомое им сухопутное, изобрели абордаж и впервые в истории морских войн создали сильную морскую пехоту. Римские граждане шли во флот только в командный состав и в морскую пехоту. Экипаж кораблей набирался из вольноотпущенников, приезжих с греческого Востока и т.п. Это способствовало тому, что Рим так и не стал морской державой (после Пунических войн Рим не держал большого флота вплоть до действий Помпея против пиратов в 67 г. до н.э.) и сохранил зависимость в морском деле от греков (именно это было не последней причиной тому, что помпеянцы, опиравшиеся на восточные провинции, всегда имели на море серьезное превосходство над партией Цезаря во время Гражданских войн).

Важным водоразделом в римской военной истории явилась Вторая Пуническая война. Основными последствиями с точки зрения военной организации стали значительный рост численности армии (в 218 г., в начале войны, Рим считал достаточным набрать шесть легионов и усиленные союзнические контингента — 24 000 римских пехотинцев, 1800 римских всадников, 40 000 союзнической пехоты, 4400 союзнической конницы; в 202 г., к ее концу, Рим выставлял 16 легионов, и это не было предельным напряжением его военных усилий, хотя и было огромным усилием для государства, насчитывавшего к концу войны 214 000 граждан призывного возраста), начало постоянных войн за пределами Италии (в итоге войны Рим получил владения в Испании, требовавшие постоянной военной защиты, и был втянут в греческие дела), определенная профессионализация армии в результате долгой службы во время продолжавшейся 16 лет войны. Выше уже говорилось, что именно к этому времени относят появление эшелонной тактики.

Однако уже ко времени Второй Пунической войны относятся первые признаки разложения вышеописанной системы набора. Дело прежде всего в исчезновении фактического значения набора возрастных контингентов в легионы. Если в «старослужащих легионах» даже гастаты были уже ветеранами многих походов, то в т.н. городских легионах, набиравшихся для защиты самого Рима, служили, вне зависимости от возраста, новобранцы, неспособные к участию в реальном сражении. Подвергается серьезному испытанию и система годичного командования. В ходе Второй Пунической и более поздних войн римлянам зачастую приходится или переизбирать одних и тех же людей консулами несколько лет подряд, или даже создавать экстраординарные командования.

Знаком большей роли полководцев и большей их связи с войском стало присвоение им войсками в случае победы почетного титула «император», обозначавшего претензию на триумф. Впервые этот титул принял Сципион Старший после взятия Нового Карфагена.

Новая система появилась в итоге реформ, которые провел веком позже знаменитый полководец Гай Марий, став в 107 г. консулом и командующим в Югуртинской войне. Позднее он получил возможность утвердить их благодаря тому, что избирался консулом в течение пяти лет подряд (104 — 100 гг. до н.э.). Ко времени Мария система набора, лежавшая в основе римского легиона, вовсе пришла в упадок. Второй век был временем тяжелого кризиса крестьянского землевладения в Риме и, несмотря на принимавшиеся меры по наделению землей (наиболее заметной попыткой исправить положение были реформы Гракхов), социальная база гражданского ополчения стремительно сокращалась. К тому же, по мнению некоторых исследователей[84], после походов против Карфагена и Коринфа Рим довольно долго вел войны, приносившие мало добычи, так что крестьян больше не привлекало в армию стремление поправить свое финансовое положение.

 Марий стал производить не на основе возрастного или имущественного деления (силу сохранило лишь правило о комплектовании старшего офицерского состава из высшего сословия), «а зачисляя каждого желающего и, главным образом, из среды неимущих» (Sallust., Bell. Jug., 86, 2), т.е., по сути, перешел от набора к вербовке. Хотя комплектование армии еще и в императорский период оформлялось как набор, что позволяло прибегать к решительным мерам в случае серьезной угрозы, на практике подобное предприятие становится крайне редким. Социальное значение допуска в армию пролетариата огромно. Новый солдат в очень существенной мере зависел от полководца: только благодаря его политическим успехам он мог рассчитывать получить награды при триумфах и, в конце концов, земельный надел — вершину стремлений римского солдата Поздней Республики. Долгая служба в армиях одного и того же полководца способствовала формированию между военачальником и солдатами патронатно-клиентельных отношений, лежавших в основе римского общества. Еще более разовьется связь полководцев со своими солдатами после Союзнической войны, когда римское гражданство распространится на всю Италию и полководцы получат возможность набирать легионы в районе своих имений[85].

С именем Мария традиционно связывают также реформу структуры легиона. Неясно, впрочем, что в новой системе связано именно с его преобразованиями. Так, термин «когорта» употребляется уже и по отношению к более раннему периоду. По всей видимости, первоначально когорта была подразделением союзнических войск, из которых не составлялись целые легионы. Новый легион, согласно традиционному мнению, по штатному расписанию насчитывал 6000 человек, хотя комплектные легионы были редки (например, в легионах Цезаря обычно было по 3 — 4 тыс. чел.). Легион разделялся на 10 когорт равной численности. Из его состава были выведены легковооруженные и, тем паче, невооруженные, и он окончательно превратился в соединение тяжелой пехоты. Учреждение когорт позволило отдельным частям легионов оперировать самостоятельно в тактическом отношении. Манипулы были для этого слишком малы.

 Руководство когортой обычно осуществлял старший центурион первого манипула когорты, самостоятельного командира когорта не получила. Иногда, по специальному приказу командующего, начальство над когортой поручалось одному из военных трибунов легиона, но поскольку их было шесть, всеми когортами командовать они не могли.

Для улучшения управляемости легионов в бою Марий провел и еще одну важную реформу — учредил значки легионов, когорт, манипулов   и   центурий.   Знаками  легионов   стали  знаменитые орлы (первоначально серебряные). В обычной манере древности, значки были сакрализованы: в легионах устанавливался специальный культ своего орла, легион, утративший орла, расформировывался и это название никогда более не появлялось в списке римских легионов.

Содействие легиону, как и прежде, оказывали выставляемые зависимыми общинами вспомогательные войска (auxilia). После Второй Пунической войны в составе римской армии появляются контингенты подвластных племен неиталийского строя (балеарские пращники, ну индийские всадники, галлы, испанцы), а после Союзнической войны только они и имеются в виду под вспомогательными войсками, так как контингенты италийцев вливаются в состав легионов. Именно вспомогательные войска должны были содействовать легионам легковооруженными и конницей.

Период Гражданских войн, которым закончилась эпоха Республики, много дал с точки зрения полководческого искусства (чего стоит одно имя Цезаря), но с точки зрения военной организации не принес существенных новаций.

В качестве тенденций данного периода можно отметить рекордный рост численности армий (возможно, отчасти объясняемый тем, что контингенты италиков перешли в разряд легионов) — например, на стороне Суллы сражалось 23 легиона, а в год битвы при Акции число легионов обеих сторон вместе взятых равнялось 75, а также продолжающуюся профессионализацию армии. Профессионализация коснулась и высшего командного состава. Все наиболее знаменитые полководцы конца Республики командуют своими армиями по много лет и повсеместно утверждаются практика брать в легаты (помощники) уже опытных военных и передавать им командование легионами, не доверяя его военным трибунам. Растет и значение центурионов — так, Цезарь многократно упоминает о роли рекомендаций центурионов на военном совете в своих «Записках о Галльской войне». Один из центурионов Цезаря, Гай Фуфиций Фангон, даже стал сенатором — явление, совершенно немыслимое в предшествующую эпоху. Растет жалование войскам — Цезарь устанавливает в своей армии жалование в 150 денариев для простого легионера и 300 для центуриона (вместо обычных в предшествующий ему период 75 денариев).

Однако если римская тактическая организация имела явное преимущество над всеми соседями (кроме, разве что, парфян) и римские полководцы не испытывали серьезной потребности что-либо в ней менять, то военная система в целом оказалось чрезвычайно тесно связана с социально-политической организацией Республики, и, как и она, оказалась не приспособлена к превращению полиса в мировую империю, будучи подвержена тем же кризисам. «Марианские» солдаты, набиравшиеся из пролетариата, были вовлечены во все социально-экономические беды государства и надеялись получить от военной службы удовлетворение своих чаяний. При этом мало что связывало их с традиционным устройством Республики. Солдаты все более становились преданы своим полководцам, а не Республике, и римляне все больше сражались друг с другом, а не с внешним врагом. И хотя все угрозы извне и отражались даже в годы Гражданских войн, несостоятельность этой организации стала ко времени битвы при Акции всем очевидной.

5. Римская армия периода принципата (I в. до н.э. — II в. н.э.).

После завершения Гражданских войн в Риме установился новый политический строй — принципат, органически соединивший личную власть, основанную в значительной мере именно на военной силе, и республиканские учреждения. Из сказанного в конце предыдущего раздела ясно, что создатель принципата, Октавиан Август, не мог в своем всестороннем преобразовании римского общества обойти стороной армию. И действительно, именно в его долгое правление создается военная система, просуществовавшая в основных чертах до конца II в. н.э. Именно она обычно имеется в виду, когда говорится о римском легионе.

Для ее исследования мы обладаем поистине уникальным для истории античности богатством источников — нарративных, юридических, эпиграфических, папирусных и археологических, в результате чего этой теме посвящено практически необъятное количество научной литературы.

Можно предполагать, что Август поставил перед своей военной реформой ряд задач (или, по крайней мере, что реформа привела к решению этих задач), а именно — обеспечение политической стабильности и ликвидацию угрозы военного переворота; отсутствие угрозы социальной структуре империи при сохранении военной эффективности; соответствие финансовым возможностям; надежная охрана границ империи от вторжений извне и защита провинций от попыток восстания. При самом Августе армия еще должна была вести завоевательные войны (в действительности он был крупнейшим завоевателем в истории Рима), но преемникам он завещал не расширять границ Империи, и чем далее, тем более наступательная война становится для римской армии экстраординарной задачей, хотя вплоть до начала III в. н.э. ее удавалось, при необходимости, успешно решать.

Армия подверглась решительному сокращению: от 75 легионов в год битвы при Акции до восемнадцати. Правда, уже к моменту смерти Августа их число возросло до 25, а ко времени Септимия Севера до 30, а численность нового легиона была несколько выше, но все равно сокращение было значительным. Даже с учетом гвардии, вспомогательных войск и флота империя имела во II в. вооруженные силы всего в 350 — 400 тыс. чел. на 60 млн. чел. населения (т.е. всего ок. 0,67% от населения). По отношению к числу собственно римских граждан призывного возраста число легионеров колебалось, по таблице, приводимой французским историком Ф. Жаком[86], от 10,5—15,5% при Августе до 11 — 16% при Клавдии. Это позволяет предположить, что распространение римского гражданства было обусловлено в значительной мере именно военными нуждами, т.к. процент оставался примерно одинаков для 18 легионов при Августе и 27 при Клавдии.

С целью нейтрализации политического влияния армии легионы, вопреки республиканской практике, были полностью выведены из Италии и размещены на границах империи (в Италии остались лишь части преторианской гвардии — см. ниже).

Согласно первому же «конституционному соглашению» Принципата (27 г. до н.э.), провинции были разделены между принцепсом и сенатом. Уже сразу в числе провинций принцепса оказались те, в которых находились основные военные силы (Галлия, Испания, Сирия), но все же поначалу сохранялись самостоятельные командования в Македонии и Африке. Македония лишилась собственных войск после завоевания дунайских провинций, а Африка продержалась дольше, до времен Калигулы, который вывел командира III Августова легиона из подчинения проконсулу Африки. В провинциях принцепса наместники (они же и командующие войсками, т.к. Рим и после Августа не знал разделения гражданской и военной власти) были лишь заместителями императора — легатами (legati Augusti pro praetore). Во избежание угрозы мятежей под командованием одного наместника не соединялось, со времен Клавдия, больше трех легионов. В результате принцепс концентрирует в своих руках как реальную военную власть (все назначения на офицерские должности, награды и т.д.) в подчиненных ему войсках, так и все почести, установленные римским обычаем для победоносных полководцев, — только принцепс справляет триумфы и только он носит титул императора, который становится одним из атрибутов верховной власти[87]. Принцепс сам являлся патроном всех отставных солдат. Принцепсу были подчинены и воинские части, оставшиеся в Италии. Во главе их были поставлены префекты из числа всадников, которых римская традиция не допускала к военной власти и которые в силу этого были полностью зависимы от него в своем положении.

 Ядром армии Принципата остаются легионы[88]. Легион сохранил когортную структуру, введенную Марием, с небольшими изменениями. По сообщению Вегеция (Veget., II, 6), автора IV в., написавшего трактат о классической римской армии, в легионе насчитывалось 6145 пехотинцев (1150 в первой когорте, по 555 в остальных) и 718 всадников (132 в первой когорте, 66 в когортах со второй по восьмую и 62 в девятой и десятой когортах). Первая когорта, двойной численности, носила название тысячной (milliaria), остальные назывались пятисотенными (quingenariae). Имел каждый легион и свой собственный парк метательных машин — 55 карробаллист (по 1 на центурию) и 10 онагров (по 1 на когорту). Впрочем, как и в более ранний период, легионы далеко не всегда были комплектными. Исследователи считают более надежным принимать реальную среднюю численность легионов за 5500—6000 чел. Легион представлял собой соединение вполне самостоятельное — он имел собственный лазарет, казну, канцелярию и даже собственные алтари.

Были созданы также набиравшиеся из римских граждан войска, не входившие в структуру легионов и находившиеся на привилегированном положении. Прежде всего это преторианские когорты (cohortes praetoriae), более известные как преторианская гвардия — личные войска императора. Уже со времен Сципиона Старшего у республиканских полководцев была для нужд охраны и т.п. своя преторианская когорта (от претория — места палатки полководца в римском лагере). У принцепса их было уже девять (предположительно, до 10 их число сначала не доводилось для того, чтобы не возник преторианский легион). Преторианские когорты размещались в Италии. Первоначально в Риме находились только три, а остальные были разбросаны по италийским городам, но Луций Элий Сеян, командовавший преторианцами при Тиберии, построил для них единый лагерь около Рима. С этого момента преторианцы стали серьезной политической силой как основной инструмент дворцовых переворотов. Помимо преторианцев существовали несколько менее привилегированные городские когорты (cohortes urbanae)Э подчиненные префекту города Рима. Их нумерация начиналась с десятой, как продолжение нумерации преторианских. Когорты с X по XII находились в Риме, а XIII располагалась в главном городе Галлии — Лугдуне (Лионе). Калигула создал три дополнительные преторианские когорты, распущенные Клавдием, а позднее Домициан вновь довел число преторианских когорт до десяти, каким оно и осталось до Септимия Севера. Веспасиан перевел XIII городскую когорту в Карфаген, а в Лугдуне создал I Флавиеву. Помимо этого военизированный характер имели 7 когорт вигилов (пожарных), размещенных в Риме. Вигилы не считались в полном смысле слова солдатами, и центурионская карьера для них была закрыта[89]. Ранее полагали (и это все еще можно прочесть в большинстве отечественных комментариев), что преторианские, городские и пожарные когорты были тысячными, но в настоящее время господствует точка зрения Марселя Дюрри, согласно которой они были нормальными пятисотенными[90].

 Помимо войск, состоявших из римских граждан, император имел в Италии и некоторые гвардейские части, набранные среди варваров. Самым значимым из таких подразделений была германская конная стража (equites singulares Augusti), набиравшаяся в основном среди прирейнского племени батавов. После битвы в Тевтобургском лесу (9 г. н.э.) она была распущена, но позднее восстановлена и даже увеличена: если при Августе она насчитывала 400 чел., то Траян довел ее до 1000 чел. и построил для них специальный лагерь в Риме на Целии[91].

Кроме этих привилегированных варварских частей в состав армии по-прежнему входили вспомогательные войска (auxilia), набираемые среди подданных империи, не являвшихся римскими гражданами. По некоторым оценкам, в 150 г. их численность составляла ок. 220 тыс. чел. против 140—168 тыс. легионеров. Конкретное соотношение по провинциям могло быть разным. Если в Дакии при Адриане на один легион приходилось 34 000 солдат вспомогательных войск, то в Испании — 2500. Командование вспомогательными войсками принадлежало римским командирам, и они были организованы по римскому образцу в когорты и алы, хотя и не сводились в легионы, т.к. это считалось опасным. Части вспомогательных войск были трех типов: кавалерийские алы (alae), пехотные когорты (cohortes peditatae) и смешанные когорты (cohortes equitatae), и подразделения каждого из этих типов могли быть тысячными и пятисотенными. Вспомогательные части придавались легионам и со времени Веспасиана почти полностью уподобились войскам римского строя. Хотя они продолжали носить этнические наименования, но из-за региональных диспропорций набора комплектование по этническому признаку постепенно было оставлено. Например, в 88 г. фракиец Бит служил в Сирии в когорте мусуламиев[92] (CIL, XVI, 35).

 Зависимые царства и племена, не входившие в провинциальную структуру, также зачастую должны были выставлять свои контингента в римскую армию. Эти части, называвшиеся numeri, nationes и symmachiarii, не организовывались по римскому образцу и вообще вплоть до времен Траяна не имели ни определенной численности (она колебалась от 100 до 1000 человек), ни сколь-либо единой структуры.

Система комплектации армии при Принципате была ориентирована в основном на добровольную вербовку. В случаях тяжелых кризисов могли производиться полноценные наборы (как во время Паннонского восстания 6 — 9 гг. н.э. или Маркоманнских войн при Марке Аврелии), но это было скорее исключение. Даже при наборе призванные могли выставить за себя заместителей. Пока служба в легионах оставалась привлекательной, с обычными потребностями набора (по имеющимся подсчетам, 9—14 тыс. ежегодно в легионы, 10—18 тыс. во вспомогательные войска) удавалось справляться без проблем. В легионы набирались только свободнорожденные римские граждане, вольноотпущенники (т.н. латинские граждане) шли в ряды вигилов и на флот, а провинциалы — во вспомогательные войска. Вспомогательные войска служили инструментом романизации, так как от их солдат требовалось знание латыни, а по завершении службы они получали римское гражданство. Латинские граждане получали римское гражданство после 3 лет службы.