Помоги проекту - поделись книгой:
Она взглянула на его сморщенное личико сына. Малыш был такой невинный и беззащитный, что сердце Ольги переполнилось любовью и нежностью.
- Здравствуй, - прошептала она.
Она понимала, что этот момент не забудет никогда.
- Все будет хорошо, - сказал доктор. - Самое трудное уже позади.
Ребенок получился светлокожий, с выразительными, широко распахнутыми глазами и мягкими чертами лица. Очень похожий на мать.
Рождение сына произвело сильное впечатление на Пикассо. Его биограф Карлос Рохас, говоря о венчании художника в православной церкви, отмечает:
«К огромному удивлению друзей Пикассо, который в то время был атеистом, хотя и придерживался монархических убеждений - «потому что в Испании правит король», - не только уступил Ольге, но, три года спустя, крестил своего сына Пауло, а в 1934_м, незадолго до окончательного разрыва с женой, присутствовал при первом причастии мальчика».
Появлению на свет сына Пикассо посвятил целую серию рисунков. Ольга с младенцем на руках. Ольга с ребенком на коленях.
Он был готов до бесконечности рисовать Ольгу и сына, помечая на каждом изображении не только день, но и час! Все рисунки выполнены в неоклассическом стиле, а женщины на них напоминают олимпийские божества.
Для испанца мальчик - это мечта. Не просто определенное сочетание Х_ хромосом и У-хромосом, а продолжатель рода. Среди мужчин бытует мнение, что у настоящего мужика рождаются только мальчики, наследники, кормильцы. Гертруда Стайн как-то с иронией написала:
«Забавно, что большинство мужчин гордятся двумя вещами, которые любой мужчина может делать в точности так же: напиваться и зачинать сыновей».
И Пикассо не стал исключением. Он был чрезвычайно горд собой. Однако ощущения художника и его жены от рождения ребенка сравнивать было невозможно. Ольга болезненно и страстно привязалась к сыну, впервые ощутив, что не так одинока на этой земле, что в ее жизни появился новый смысл, который никто не сможет отнять.
Конечно, ребенок надолго стал для нее «светом в окошке». Но ей стало не хватать разнообразия. Оставив балет, она обрекла себя на то, что большую часть жизни ей теперь придется провести в четырех стенах.
А что же Пикассо? Он вновь погрузился в работу, в отношения, которые для него означали новые заказы и выставки. Конечно, впервые в свои «без пяти минут» сорок став отцом, он преисполнялся гордостью. Но такого, почти болезненного обожания, как у Ольги, у него не было. Да, собственно, это и понятно: к такому возрасту мужчина обычно либо успешно преодолевает собственный эгоизм, либо начинает относиться к нему как к добродетели.
Крестной стала Мися Серт, урожденная Мария-София Годебская, сменившая за свою жизнь множество фамилий. Ее последний муж был испанским художником. Мися по праву считалась в Париже «пожирательницей гениев», хотя на самом деле она была для всех этих малларме, боннаров, тулуз-лотреков и ренуаров не пожирательницей, а музой, добрым гением и ангелом-хранителем. Например, Дягилев обожал ее за то, что, когда он терпел колоссальные убытки во время первого «Русского сезона», Мися скупила все билеты на премьеру «Бориса Годунова» и тем самым спасла его от полного разорения.
Помогала она и Пикассо. Но к моменту рождения сына он явно не нуждался в этом. У них с Ольгой уже была и нянька, и горничная, и шофер, и повар. К этому времени Пикассо получал вполне прилично - десятки тысяч франков за одну работу. Не каждый день, конечно. Но все же.
Приведем простой пример. К 1912 году заработок начинающего артиста в труппе у Дягилева мог достигать 10 000 франков за сезон. Да и сам Пикассо совсем недавно просил лишь 5000 франков за всю подготовку балета «Парад». С другой стороны, Вацлав Нежинский, рассорившись с Дягилевым после своей скоропалительной свадьбы, получил в 1914 году фантастическое по тем временам предложение от директора Парижской оперы: контракт на три года из расчета четыре месяца выступлений в год - за 90 000 франков. На гербовой бумаге был составлен проект контракта, датированный 30 мая 1914 года. Но знаменитый танцовщик так его и не подписал.
Чтобы была понятна вся парадоксальность ситуации, отметим, что автомобиль марки «Рено» стоил в начале 1920-х годов около 20 000 франков.
Ольга надеялась, что рождение сына укрепит их с Пикассо семью, в фундаменте которой наметились первые трещины. Этого, к сожалению, не произошло: муж постепенно начал возвращаться в свой мир, куда ей не было доступа, и куда она сама боялась даже заглядывать .
Короче, у них больше не было общей цели.
Художник считал, что самодостаточная личность должна жить полной насыщенной жизнью. А Ольга не понимала этого.
После родов Ольга чувствовала себя плохо, и весной 1921 года ей пришлось уехать для поправки здоровья в Фонтенбло, где Пикассо снял для жены красивую виллу. А после лечения семья отправилась на юг, на Ривьеру. Ольге казалось, что муж радовался предстоящей поездке, точно ребенок.
- Ты заслужила хороший отдых, - говорил он ей, дружелюбно улыбаясь.
Вернулись они, блистая загаром и свежестью.
А летом 1922 года семья Пикассо отправилась не к Средиземному морю, а в Бретань, в Динар, что в двух шагах от знаменитого замка Сен-Мало. Это был почти идиллический отдых, но его пришлось прервать совершенно неожиданно: Ольга серьезно заболела, и Пикассо срочно вернулся с ней в Париж. В дороге он нежно ухаживал за женой, прикладывая пакеты со льдом к ее горящей голове. В Париже Ольге сделали операцию, и состояние молодой сильной женщины вскоре улучшилось.
На следующее лето, в 1923 году, они ездили на Лазурный берег, в Антиб.
В воспоминаниях Франсуазы Жило читаем:
«Ольга из-за своих амбиций отнимала у Пабло все больше и больше времени. В двадцать первом году у них родился сын Пауло, и тут начался его период так называемой светской жизни с няней, горничной, кухаркой, шофером и прочим, расточительной и вместе с тем рассеянной. Весной и летом они ездили в Жуан-ле-Пен, Кап-д'Антиб, Монте-Карло, где - как и в Париже - Пабло приходилось бывать на костюмированных балах, маскарадах и прочих светских развлечениях двадцатых годов».
Светская жизнь протекала в компании весьма блестящих особ: с графом де Бомоном, со Скоттом и Зельдой Фицджеральдами и многими другими «райскими птицами», слетавшимися на Ривьеру со всех концов света. Но почему «из-за своих амбиций»? Может быть, это очередная предвзятость более поздней любовницы Пикассо по отношению к оставленной, но вполне законной жене?
Но мужчина - биограф Пикассо Роланд Пенроуз - тоже пишет, что Ольга «обладала красотой, страстью и большими претензиями».
Он иллюстрирует свою мысль так:
«Хотя ей было свойственно чувство собственности, она не цеплялась за приобретенное мужем богатство и не испытывала разочарования от того, что Пикассо безразлично относился к возможностям извлечения выгод, которые предоставило им теперь это богатство. Его вкусы оставались очень простыми. Ему доставляло удовольствие потакать прихотям Ольги, покупать ей самые дорогие наряды, хотя сам он мог довольствоваться старыми, ношеными вещами. Большой набор шелковых галстуков, приобретенных на Бонд-стрит, валялся на дне сундука. Ему нравилось тратить деньги на экзотические предметы, привлекавшие его внимание, или ненавязчиво помогать друзьям, находившимся в стесненных обстоятельствах. Ольга же стремилась, чтобы ее принимали в высшем свете как равную, а этого, как она полагала, можно было добиться только с помощью соблюдения традиционных условностей в семейной жизни».
Пикассо был полон всевозможных суеверий. Например, он доходил до исступления, когда Ольга отдавала его старые, даже самые изношенные вещи бедным или просто выбрасывала их. А все потому, что, согласно старинному испанскому поверью, хозяин этих вещей, то есть он сам, мог превратиться в того, кто его одежду наденет на себя.
Гертруда Стайн в «Автобиографии Алисы Токлас» утверждает, что интерес Пикассо к африканским маскам был инспирирован Матиссом. Постепенно Пабло стал воспринимать негритянское искусство вообще как нечто магическое. По его мнению, африканские маски были посредниками между людьми и силами зла. Его стали интересовать фетиши. А все невидимое и неизвестное стало его врагом.
- Если мы чем-то поступимся, отдадим в распоряжение духов какую-либо форму, мы будем меньше зависеть от них, - говорил Пикассо. - От духов или от бессознательного - ведь это одно и то же. Я понял, почему пишу картины. Я понял это там, стоя в этом ужасном музее один на один с масками, краснокожими куклами и пыльными скульптурами. Мои картины - заклинание злых духов .
У его биографа Карлоса Рохаса читаем:
«Жоржу Браку нравились черные маски, но он их не боялся. Заклинание злых духов его не интересовало, и то, что Пикассо называл «всеобъемлющим началом», или «жизнью», или «землей», не вызывало у него никаких чувств. Брак не воспринимал эти начала как нечто враждебное или чуждое себе, как противостоящую силу - другими словами. Брак не признавал суеверий».
А вот у Пикассо мало было примет испанских, от Ольги он набрался еще и русских суеверий. Уйти из его дома, не присев на дорожку, стало просто немыслимо.
Карлос Рохас удивляется:
«Шляпа, брошенная на кровать, сулила смерть в семье в течение года, а если в доме раскрывался зонт, его надо было немедленно закрыть, сложив пальцы крестом и приговаривая: «Ящерица, ящерица!» Огромные несчастья мог также принести перевернутый батон хлеба на столе [...] Соблюдение всех этих обрядов, наряду с благодарностью, которую такой атеист, как Пикассо, всегда испытывал к тем, кто возносил за него молитвы, есть не что иное, как попытка отвести смерть. Художник настолько ее страшился, что даже само слово не решался произнести».
Когда еще ничто не предвещало грядущих бурь, маленького Пауло отчаянно баловали.
Биограф Пикассо Роланд Пенроуз констатирует:
«Полная блестящих открытий жизнь Пикассо в искусстве и семейная жизнь художника шли противоположными путями. Он всем своим существом стремился к достижению гармонии с женщиной, которая всегда оставалась бы для него источником чувственных наслаждений и опорой домашнего очага. В молодости простота манер и беззаботность Фернанды не позволили достигнуть этого. Терпимая и, по-видимому, слишком уравновешенная Ева рано ушла из жизни. И теперь он страстно мечтал создать семью с Ольгой, но, как вскоре стало очевидно, соблюдение свойственных браку условностей тяготило его: он не мог подчинить им свою склонную к быстрым переменам натуру. Многие мастерски выполненные портреты Ольги и Пауло - убедительное свидетельство трогательного внимания Пикассо к семейной жизни в ранние годы. Последовавший вслед за этим разлад объяснялся испытываемым художником нежеланием всецело посвятить себя семье и, как следствие, вести жизнь, которая мешала бы его творчеству. Любовь к Ольге и рождение сына явились единственными животворными опорами брака. Стоило отношениям между ними потерять остроту, и несовместимость их характеров постепенно привела к тому, что возникла угроза его духовной свободе, без которой он не мог существовать».
Глава тринадцатая. Утраченная гармония
В апреле 1925 года Пикассо вместе с Ольгой и сыном поехали в Монте_ Карло к Дягилеву. Там на репетициях он снова стал рисовать балерин, словно надеясь таким образом обрести утраченную гармонию отношений с Ольгой.
Но ситуация уже вышла из-под контроля. Положение усугублялось тем, что у Ольги, как мы уже знаем, совсем не сложились отношения с большинством друзей мужа. Исключением был лишь Гийом Аполлинер, но он скончался.
Март 1925 года Пикассо провел с Дягилевым в Монте-Карло, но его влияние на Великого Сержа уже ослабло. Появились другие художники, более молодые и не менее интересные: испанец Хуан Миро, немец Макс Эрнст и другие.
В мае 1925 года семья вернулась в Париж.
По возвращении Пикассо написал монументальную и очень вызывающую картину «Танец» - типичный образец ломано-кубистического сюрреализма. Ольга и подумать не могла, что балерины могут кому-то привидеться в таком издевательском виде: с угловатыми непропорциональными фигурами, с вызывающе торчащими грудями, с одним вертикально поставленным глазом . Обычно картины характеризуют то или иное состояние художника, в котором он находился в момент их написания. Возможно, Пикассо таким странным образом хотел окончательно порвать со своей привязанностью к «Русскому балету»? А может быть, он хотел выразить свою назревшую ненависть к сцене и танцам? Пли банально пытался досадить Ольге?
Этого не знает никто, но последнее ему явно удалось. По их и без того непростым отношениям прокатилась волна нового и теперь уже принявшего трагические очертания разлада. Основные претензии Ольги можно выразить несколькими словами: «Пропади он пропадом - этот твой кубизм и прочая метафизическая пакость с их формальными экспериментами, моделированием миров, знаковыми кодами и подсознательными озарениями в придачу!»
По сути возвращение Пикассо к сюрреализму означало лишь одно: Ольга потерпела полное фиаско.
Из-за господства устаревших мифов о вечной любви людям кажется, что их отношения закончились «внезапно». То есть вообще без причины. Но это не так, ибо отношения всегда заканчиваются по какой-то конкретной причине. Например, они заканчиваются, когда задачи, связанные с развитием, решены хотя бы одним из партнеров.
К сожалению, отношения не вечны. Они имеют срок жизни: у них есть начало, есть середина и есть конец. Ольга подсознательно понимала это и чувствовала себя очень одиноко. Ко всему прочему, стремясь удержать мужа, она начала устраивать сцены ревности, не имея на то веских оснований.
Мужчин это обычно очень раздражает. Но Ольгу одолевали подозрения. Может быть, в тот момент он и не изменял ей, но его эмоциональная жизнь явно стала проходить где-то в другом месте. Не с ней.
Обычно в подобных ситуациях женщины переключают всю свою нерастраченную нежность на ребенка. Но Ольга продолжала цепляться за разрушающуюся семью. Ведь для нее семейные ценности имели приоритет над потребностями отдельной личности. А осознание того, что она тоже личность, имеющая свою и притом немалую ценность, пришло к ней позднее.
Пикассо тем временем снова обрел уверенность в себе. Он оправился от шока, вызванного смертью Марселлы Юмбер, встал на ноги. Короче говоря, у него все было в порядке, а тут эта бывшая балерина с ее сценами.
Еще совсем недавно они давали друг другу поддержку и понимание, то есть то, в чем оба так остро нуждались. Сейчас же стало понятно, что у них слишком мало общих интересов для долгосрочного брака.
Да, он был готов жениться на «приличной», ведь до этого у него были только художницы, модели и проститутки. Да, она была идеалом. Да, она была очень начитанная и могла разговаривать на любые темы. Да, она была одаренной балериной, и ее профессиональное положение рядом с Великим Дягилевым было ему выгодно. Да, он вынудил ее оставить мысли о карьере, утверждая, что можно и без того наслаждаться жизнью, которую создал его успех. Да, да и еще раз да. Но это все было в прошлом и теперь уже почти не имело значения.
Сразу после свадьбы он приобрел новое жилье на улице Ля Боэси. Отметим, что это - очень приличный район Парижа, неподалеку от Елисейских Полей и с видом на ажурный силуэт Эйфелевой башни.
Брассай по этому поводу пишет:
«Респектабельная жизнь улицы Ля Боэси с ее светскими развлечениями и суетой нравилась Пикассо и тешила его тщеславие, но со временем он стал ею тяготиться. Те, кто полагал, что за светской жизнью художник позабыл о молодых годах, тогдашней независимости, о радостях дружбы, глубоко ошибались: впечатление, что богемная жизнь целиком поглотила художника, было обманчивым. Когда проблемы обступили Пикассо, когда он изнемог от постоянных семейных скандалов до такой степени, что даже перестал писать, когда он остался один в своих двух квартирах, он позвал друга своей юности Хайме Сабартеса, который уже давно вместе с женой перебрался сначала в Монтевидео, а затем в Соединенные Штаты. Пикассо попросил Сабартеса вернуться в Европу и поселиться у него, с ним. То был вопль отчаяния: художник переживал самый тяжелый кризис в своей жизни».
Пока до «остался один в своих двух квартирах» было еще далеко, но семейные скандалы уже начали утомлять Пикассо. А Ольга чувствовала себя в новом доме как пленница, которую заманили в ловушку. В снах она начала видеть сцену. Она чувствовала, что ее время уходит, что она скоро постареет, так ничего и не сделав.
Теперь муж уже не был учителем, прежнее восхищение им ушло. Постоянно сердитый, обвиняющий Ольгу в том, что она перестала быть хорошей женой, Пикассо стал донимать ее своими непомерными требованиями.
Ольга чувствовала себя отторгнутой и униженной.
Он делал карьеру и достигал своих целей. Ему нужно было доминировать во всем, всегда быть в центре происходящего. Ему просто надоело смотреть в постоянно заплаканное лицо жены. Проще было найти себе другую женщину, которая потакала бы всем его прихотям.
В конечном итоге, дом супругов Пикассо стал похож на арену настоящего сражения, а на рубеже 1925-1926 годов Пикассо опустился до того, что стал бить Ольгу, таская ее за волосы по полу в гостиной. По крайней мере один такой случай стал широко известным. А сколько их было еще?
Уставший от такой жизни Пикассо замкнулся в себе и словно отгородился от жены невидимой стеной. К сожалению, женщина, слишком увлеченная идеей переделать своего мужа (эта ошибка, кстати, свойственна очень многим женщинам разных времен и народов), не почувствовала момента, когда Пикассо окончательно и бесповоротно «восстал». «Маскарад окончен, - поставил он точку. - Мне надо работать, и это важнее этих ее нелепых истерик».
Гармонию отношений вернуть было невозможно. Видя отчуждение мужа, Ольга стала нервничать еще больше. Вызвав этим еще большее раздражение Пикассо, желавшего лишь одного - освободиться от нее.
Как ни странно, самым неодолимым камнем преткновения между супругами стала не только одержимость Пикассо его творчеством, но и безумная сексуальность «андалузского жеребца».
Пикассо и безумие - соседство этих слов отнюдь не праздное. Этим вопросом даже серьезно занимался известный швейцарский психиатр Карл- Густав Юнг, хотя он, оговоримся, ставил диагноз не самому Пикассо, а его картинам. Впервые он затронул тему Пикассо в 1932 году, сделав своим выводам следующее предисловие:
«Как психиатр я чувствую себя почти виноватым перед читателями за то, что оказался вовлеченным в шумиху вокруг Пикассо. Если бы этого не потребовали от меня достаточно авторитетные люди, я никогда не взялся бы писать на такую тему [...]
Я ничего не буду говорить об «искусстве» Пикассо, а только о его психологии [...]
Почти двадцать лет я занимался вопросами психологии графического представления психических процессов, то есть, фактически, я уже имею достаточную подготовку, чтобы рассматривать картины Пикассо с профессиональной точки зрения. Основываясь на своем опыте, я могу уверить читателя, что психические проблемы Пикассо, в той мере, в какой они проявляются в его работах, в точности аналогичны проблемам моих пациентов».
Далее Карл-Густав Юнг пишет:
«Среди больных можно выделить две группы: невротики и шизофреники. Первая группа рисует картины синтетического характера, с глубоким и отчетливым чувственным настроем. Когда же они совершенно абстрактны и вследствие этого лишены чувственного элемента, они как минимум явно симметричны или выражают вполне определенный смысл. Вторая группа, напротив, создает произведения, моментально выдающие их отстраненность от чувств. Во всех случаях они не выражают единого и гармоничного чувственного настроя, а скорее представляют диссонанс чувств или же их полное отсутствие. С чисто формальной точки зрения, одной из основных характеристик является фрагментарность [...] Произведение оставляет зрителя безучастным или волнует его парадоксальностью, бесчувственностью и гротескной неуверенностью. К этой группе принадлежит Пикассо.
Несмотря на явное различие между двумя этими группами, их продукция имеет одно общее: символическое содержание [...] Но невротик ищет смысл и чувства, ему соответствующие [...] Шизофреник же очень редко проявляет подобные склонности; скорее, он выглядит жертвой этого скрытого смысла. Как если бы он сам был захвачен и поглощен им и распался на все те элементы, которые невротик как минимум пытается склеить вместе».
Как видим, Карл-Густав Юнг откровенно жесток в своих формулировках. Жесток, беспощаден и непримирим. Вот его диагноз:
«Характеристика„шизофреник" не диагностирует психическое заболевание шизофрению, но просто отсылает к определенной предрасположенности, или габитусу, на основе которой психические расстройства могут привести к развитию шизофрении».
Он причисляет Пикассо «к большой группе людей, чей габитус заставляет реагировать иа серьезные психические нарушения не обычными психоневрозами, а шизоидным синдромом».
Но сам Пикассо, понятное дело, не видел безумия там, где его диагностирует Карл-Густав Юнг. Он был «просто гением», то есть человеком, живущим совершенно в другом мире, чем все остальные люди.
Разумеется, основой жизни Пикассо выступало искусство, а секс - одна из главных движущих сил его творчества.
Для Пикассо секс означал власть. В отличие от Ольги, которая в этом вопросе была достаточно традиционна. Как и многие русские женщины, она больше думала о ребенке.
Но одного секса, как известно, недостаточно, чтобы удержать людей вместе. Да, секс может быть магнитом, но если больше ничего нет, он быстро приедается, и отношения заканчиваются. Собственно, у них все именно так и обстояло. В довершение ко всему, с рождением Поля Ольга быстро потеряла свои былые чудные формы и превратилась в вечно всем недовольную обрюзгшую толстушку.
Сам Пикассо как-то проговорился, что он всегда делил всех представительниц прекрасного пола на «богинь», которым нужно поклоняться, и «половые коврики», об которые можно в прямом значении этого слова вытирать ноги. Причем ему доставляло особое удовольствие превращать первых во вторых, и его «богини» не только позволяли это делать, но и даже получали удовольствие от подобного унижения.
Ольга в этом смысле была редким исключением, но она просто-напросто не могла выдержать темперамент мужа. А он совсем не считался с ее желаниями или нежеланиями. Он просто делал то, что ему в данный момент хочется, и, пожалуй, правы те его биографы, которые считают, что Пикассо, возможно, и не искал настоящей любви, а всегда стремился лишь соблазнять, подчинять и навязывать свою волю. Это деструктивное начало видно буквально во всем, в том числе и в созданных им картинах и скульптурах. А что же говорить о женщинах.
- Я думаю, что умру, так никогда никого и не полюбив, - говорил он.
И что характерно, в этом «несчастье своей жизни» он обвинял женщин, ведь все они рано или поздно становились «какими-то не такими».
Вот и Ольга в один прекрасный момент стала олицетворять собой прошлое. Впрочем, какой же этот момент прекрасный? Просто, так говорят. Это - формула речи. А на самом деле ничего прекрасного, и Ольга отчасти сама виновата. Ведь что происходило? Необузданная творческая натура Пикассо постепенно приходила в серьезное противоречие с той светско-снобистской жизнью, которую ему приходилось вести с ней. Да, с одной стороны, он хотел иметь семью и по-своему любил Ольгу. Но вместе с тем он не хотел обременять себя условностями, которые мешали его творчеству. Ему важно оставаться полностью свободным человеком. Во имя этого можно пожертвовать всем, в том числе и семьей.
Поделиться книгой: