Наркопьянь

 - Под твою ответственность? – прапор окинул меня оценивающим взглядом. Под фуражкой начались серьезные мыслительные процессы, которые, впрочем, быстро окончились, не найдя там благоприятной для себя почвы. – Ну, если только под твою ответственность… Смотри мне…

 - Да, спасибо, - и я по-быстрому потащил американцев к турникету.

 Уже на эскалаторе выяснилось, что парни свою соотечественницу не знают. Потому и растерялись из-за ее странного поведения. А познакомились они на «Последних танках» в клубе. Такие дела.

 Я спросил, что они с ней собираются делать. Они удивленно воззрились на меня:

 - Ви донт ноу, - залепетали они, - итс нот ауа проблем.

 Не их это проблема. Моя что ли? Я посмотрел на Доктора:

 - Возьмешь американку к себе? – мне ее тащить было некуда, дома меня уже ждала одна женщина, которая вряд ли восприняла бы наше совместное появление адекватно. Скорей всего досталось бы и ей и мне. С женщинами вообще всегда сложно: то, что на первый взгляд выглядит в них как изюминка, при ближайшем рассмотрении может оказаться выщербленным камнем.

 - Да мне некуда. И вообще пусть американцы ее забирают – она ненормальная, конечно, но они хоть язык знают… разберутся.

 - Согласен, - я повернулся к американцам, - ю маст тэйк хёр виз ю.

 - Ноу, ноу, - запротестовали американцы.

 Никаких нет! Я показал им кулак. Тоже мне защитники животных херовы.

 - Ю маст, - я рассек кулаком воздух, американцы испуганно отпрянули, - итс нот… нот… не по-божески, короче… пидоры. – Я обрек свое возмущение в подходящую смысловую форму.

 Посмотрел на американцев. Они опустили глаза. Эскалатор подходил к концу. Я подтолкнул американку к ним, она с легкостью подалась и оказалась в объятьях Майка.

 - Фак ми, - простонала американка, закатив глаза.

 Мы вышли на перрон. Американцам надо было в одну сторону ветки, нам в другую.

 - Следите за ней… а не то… - я вновь показал американцам кулак. Они поспешили прочь. Майк придерживал американку за локоть, она шептала ему в ухо:

 - Фак ми… фак ми…

 Я проводил их взглядом и сказал Доктору:

 - Пойдем.

 К перрону со свистом подошла электричка. Толпа отделила нас от американцев.

 - Вот тебе и Америка, - повернулся я к Доктору, - русские бы бабу не бросили.

 - Бабу бы – точно, - улыбнулся Доктор, - да еще и пьяную.

 - И похотливую, - мы засмеялись.

 Электричка распахнула перед нами свои двери.

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МЫ МОЖЕМ ПРОТИВОПОСТАВИТЬ ОКРУЖАЮЩЕМУ НАС БЕЗУМИЮ, - БЕЗУМИЕ СОБСТВЕННОЕ!!!

 Через неделю мне довелось пить с немцем. Что он забыл в нашей занесенной снегами и продуваемой всеми ветрами стране, я так и не понял. Немец был добродушным парнем. И воспитанным. Чего не скажешь о нас, русских. Я его сходу раскрутил на выпивку, в лоб спросив, любит ли он пиво. «Я-я!» - был его ответ. Неправильный, надо полагать.

 С немецкой стороны был выставлен ящик пива. С нашей, впрочем, такой же. Мы начали. Заканчивал я в одиночку, так как немец в это время вел содержательную беседу с унитазом. Судя по звукам, доносившимся из туалета, - весьма содержательную.

 Когда он выполз, он сказал только одно:

 - Я так больше не могу.

 Не можешь – и не надо. Я был преисполнен национальной гордости. К тому же у меня еще осталось пиво.

 После этого немец избегал меня. А через неделю и вовсе уехал. Полагаю, в Баварию к теплым сарделькам и скромным бюргерским пивным возлияниям. Я остался один на один с русской безжалостной реальностью. Но у меня было пиво.

 

САМАЯ ГЛАВНАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО МЫ ВЕРИМ, БУДТО ОДНАЖДЫ ПРОСНЕМСЯ, И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО. МЫ ПРОСЫПАЕМСЯ, А ВОКРУГ ВСЕ ТО ЖЕ ДЕРЬМО.

 Как я уже вскользь сказал, принцип «движение есть жизнь» в моем случае сводится к простой максиме «дурная голова ногам покоя не дает». Так бывает всегда. Ну, или почти всегда.

 Ранним утром мы с Доктором и Ботаником выползли на улицу. Из-за домов поднималось солнце. Блестящая кругляшка, похожая на монету. Монету, которой в наших карманах как раз не водилось. А должно бы было быть наоборот. Так мы полагали.

 Поэтому мы и двинулись на поиски попранной справедливости. Все, что имелось в нашем распоряжении, - дикое похмелье и такое же дикое желание уйти от него. Денег не было ни у кого.

 Мы навернули круг по району, но наши поиски не увенчались успехом. Утро на то и утро, чтобы спать. По крайней мере, у нормальных людей. Передвигать тело в пространстве становилось все сложней. Я чувствовал свинец в ногах, свинец же был в голове. К тому же ощутимо болело в паху: во время ночного секса с очередной подругой я, кажется, порвал уздечку. Этого только не хватало в довершение всех моих бед.

 Позади здания местного Дома Культуры на ступеньках сидел китаец и читал книгу. Неподалеку находилась общага, куда селили студентов из Поднебесной и откуда, видимо, и происходил одинокий азиат. Что его подвигло выползти на улицу в такой ранний час оставалось загадкой. Уж не похмелье точно.

 Я видел лица Доктора и Ботаника: в них читалось – дохлый вариант. Но на безрыбье, как говорится… Отбросив сомнения в конечном успехе, я двинулся к китайцу. Доктор с Ботаником предусмотрительно остались стоять в стороне. Тоже мне… войны с узкоглазыми боятся что ли?

 - Привет, - крикнул я, когда до китайца оставалось лишь пару шагов. Он оторвался от книги и поднял глаза на меня. В них читалось явное непонимание происходящего.

 - Хэллоу, - повторил я попытку завязать диалог, перейдя на английский.

 - Хэллоу, - робко ответил китаец, осторожно поглядывая на стоящих поодаль Доктора и Ботаника. Испугался по ходу.

 Стараясь разрядить обстановку, я сразу перешел к действию:

 - Май нэйм из Лёха, ай эм рашен мэн, - выдавил я из себя. Вот из ё нэйм?

 Китаец растерянно моргал.

 - Вот из ё нэйм? – повторил я, немного повысив голос.

 Китаец вздрогнул, словно очнулся от глубокого сна, и тихо пробормотал на ломаном русском:

 - Я Витя.

 Витя, значит. Видимо, всех китайцев перед поездкой во владения северного соседа учат отвечать подобным образом. Уж на Витю, по крайней мере, он точно не был похож. Ну да ладно, Витя – так Витя…

 - Витя, ай лайк ту дринк, - продолжал я, пытаясь взять потомка Лао Цзы нахрапом, - бат ай хэв ноу мани. – Я перевел дух, вспомнил еще пару английских слов, - кэн ю гив ми сам мани? Тридцатник фор экзампл…

 Китаец обалдело смотрел на меня. Наверное, действительно испугался.

 - Тридцатник, - повторил я, - фёти раблс. Тридцать рублей, короче.

 Китаец продолжал таращиться. Я боялся, что сейчас он заорет на всю улицу, и тогда нам придется делать ноги. Я присел рядом с ним на корточки.

 - Витя, ай эм Лёха. Рашен мэн. Ай лайк ту дринк, - я сделал характерный жест возле горла, полагая, что он имеет международный статус, - ай нид сам мани… андестэнд?

 Китаец кивнул.

 - Кэн ю гив ми тридцатник?

 Китаец выдавил из себя:

 - Донт андестэнд.

 Не понимает. Видимо, в Китае деньги не стреляют. Ладно, я решил зайти с другого фланга.

 - Ай вонт э дринк, андестэнд?

 Китаец коротко кивнул.

 - Бат ай хэв ноу мани, андестэнд?

 Снова кивок. «Ноу мани» - нет денег – понимают все.

 - Кэн ю гив ми тридцатник?

 - Донт андестэнд…

 Я вздохнул. Пациент оказался тяжелым.

 - Фёти раблс, андестэнд?

 - Йес…

 - Тридцатник ит ис фёти раблс, андестэнд?

 Китаец кивнул с буддистской невозмутимостью.

 - Кэн ю гив ми тридцатник?

 - Донт андестэнд…

 Вот ведь… Наверное, я ошибся в выборе собеседника. Но сдаваться не хотелось.

 - Вот ю ду ин раша? – решил я сменить тему.

 Китаец внезапно улыбнулся. Чего-чего, а улыбки я от него совсем не ожидал. Тем более, после такого простого вопроса.

 - Ай эм э стьюдент, - китаец продолжал улыбаться, - ай тич рашен литредже…

 Китаец, оказывается, изучал русскую литературу.

 - Ай тич литредже ту, - улыбнулся и я, подразумевая литраж того спиртного, что я пропустил сквозь себя за свою жизнь.

 - О! – сказал китаец.

 Вот тебе и «О!» Субъект никак не поддавался обработке. А мне, между тем, становилось все хуже.

 - Ду ю ноу Толстой, Достоевский? – спросил я.

 - Достоевский? – повторил китаец окончание моего вопроса.

 - Йес. Карамазовы бразерс… бесы… демонс, короче.

 - Демонс?

 - Йес. Вери гуд бук.

 - Ай донт ноу зис бук, - сказал китаец.

 - Итс вери гуд бук! Ай эдвайс зис бук ту ю, энд… кэн ю гив ми тридцатник?

 - Донт андестэнд…

 - Фёти раблс, - я начинал уставать, в глазах поплыло, - тридцатник, - обреченно закончил я.

 - Донт андестэнд…

 Китаец оказался неприступной крепостью. Теперь я понимаю, почему их стена зовется Великой…

 - Достоевский ис зе грэйт рашен райтер, - я начинал терять самообладание, а вместе с ним и сознание. Подошли Доктор с Ботаником.

 - Бросай ты его, - сказал Доктор, - вы с ним уже полчаса треплетесь… он ни хрена не понимает.

 Вообще-то Доктор был абсолютно прав. Но я все же предпринял последнюю попытку:

 - Витя, ай вонт э дринк… ай эм Лёха… рашен мэн… ай лайк рашен литредже ту… бат ай хэв ноу мани… гив ми плиз тридцатник…

 - Донт андестэнд, - прозвучало как приговор.

 - Пошли, - сказал Доктор, приподнимая меня за руку.