Наркопьянь

 - А вот об этом поговорим завтра, - улыбнулся я улыбкой Чеширского кота.

 Пиво закончилось и мы сходили взять еще. День начал клониться к вечеру. Удушливые метастазы этого городка, прижавшегося к жирному боку большого соседа, поползли по ошеломленным улицам.

 - Пора отсюда сваливать, - сказал Доктор, бросая пустую бутылку в кусты.

 - Я подумал то же самое, когда мы только вышли из электрички, - усмехнулся я.

 - Иди ты со своими шуточками.

 И снова беременное чрево электрички. Вечерний ветер бетонных пустынь в распахнутое окно. Желтушечные огоньки вдалеке. Запах гари. Запах города, испражняющегося под себя.

 На трамвайной остановке меня начало крыть второй волной. Зеленоватый транквилизаторный туман заполонил сознание, мои ноги подкосились, и я начал оседать на землю. Падая, я попал рукой на выброшенный кем-то стеклянный пузырек из-под микстуры, пузырек треснул под тяжестью моего тела, и куча веселеньких осколков яростно впилась в мою ладонь. Но боли я не почувствовал. Все чувства притупились.

 Я упал и застыл. Перед глазами плясали искры, изображение плыло. Кое-как я оторвал руку от земли и поднес к лицу. Ладонь была вся в грязи, из нее бежали струйки крови. Глубоко в коже засели окровавленные осколки. Жалкое зрелище, скажу я вам. Но тут раздался крик Доктора:

 - Трамвай!

 Никогда в жизни не видел такого бесшумного трамвая. Он словно прошелестел мимо и замер, двери его распахнулись.

 - Давай быстрее, - Доктор подхватил меня с земли и, поддерживая, запихал в трамвай. Следом запрыгнул сам. За ним втиснулись какие-то мумии, но, посмотрев в мои честно затуманенные глаза, они поспешили скрыться в недрах трамвайного салона. Трамвай тронулся.

 Доктор оглядел меня с ног до головы:

 - Что с тобой?

 - Ничего, - проскрежетал я сквозь стиснутые зубы.

 Откуда-то с периферии сознания выплыл кондуктор:

 - Ваши билетики?

 Доктор засуетился:

 - Одну секунду.

 Но я его опередил. Я подошел к кондуктору вплотную, поднял пораненную руку и, развернув ее ладонью вверх, вытащил из нее один из окровавленных осколков (остальные при этом хищно сверкнули, как зубы акулы), который и протянул кондуктору:

 - Вот, пожалуйста.

 Кондуктор бежал от нас как от чумы. За всю остальную дорогу он так и не рискнул приблизиться к нашему углу даже на расстояние выстрела. Как, впрочем, и остальные наши невольные попутчики.

 - Ну, ты даешь, - сказал мне Доктор, осматривая ладонь, - ты где так успел?

 - Да на остановке, когда падал.

 - По дороге домой зайди в аптеку, купи перекись водорода, йод и бинты, - Доктор замотал мою несчастную руку носовым платком, - и не забудь вытащить эти стекляшки из руки – может загнить.

 - А что – мне нравится.

 - Ну, ты вообще отмороженный, - Доктор отвернулся.

 Вскоре показалась моя остановка. Я попрощался с Доктором и выпрыгнул из трамвая.

 - Лечись, - крикнул он мне напоследок.

 Я последовал совету Доктора и зашел в аптеку. Купил все, что он рекомендовал. И еще инсулиновый шприц – теперь мне было интересно, что скрывает в своих недрах таинственная ампулка.

 Дома я наскоро перебинтовал руку и приготовился к внутривенным инъекциям. Но тут кто-то позвонил в дверь. Я убрал инструмент и лекарство и пошел открывать. Невесть откуда нарисовался Философ.

 - Ты как раз вовремя, - сказал я ему, когда он вошел и закрыл за собой дверь, - я как раз намеревался покинуть этот мир.

 - Надолго? – спросил Философ.

 - Возможно, навсегда. Поможешь?

 - Отделение души от тела есть высшая точка нашего развития, - заключил Философ, - почему бы не помочь.

 Философ деловито набрал прозрачную жидкость из ампулы в шприц, вонзил иглу мне в вену, взял контроль и послал алхимический элексир в мой неокрепший организм. Себе же открыл пиво, которое разумно взял с собой, догадываясь, что у меня его он вряд ли найдет. Разве что во мне.

 - Ты хоть знаешь, что это такое? – спросил он меня.

 - Не-а. Но разве не загадки делают нашу жизнь интересней?

 - Кто знает, - Философ глотнул пива. Яркий блик солнца пробежался по его бутылке от основания к горлышку, превратился в яркую вспышку, которая, разрезав пространство, ядерной стрелой прошла сквозь мой череп и проникла в мозг. Я погрузился в пустоту, наполненную слепящим светом.

 Очнулся на следующее утро разбитый и подавленный. Надо мной склонился Философ.

 - Живой? – спросил он.

 - Вроде, да, - ответил я, ощупывая себя руками и пытаясь сосредоточиться.

 - Помнишь, что вчера было?

 - Нет. А что было?

 Философ извлек откуда-то бутылку пива, открыл ее зажигалкой и сделал большой глоток.

 - Ну, во-первых, ты чуть не скопытился. Я уж и сам пожалел, что со всем этим связался. Ты после вмазки отключился, у тебя пена изо рта пошла, трясло тебя. Много чего видел, но тут… я сам испугался. Короче, связался с Доктором. Он сказал, что эту херню, которую ты себе поставил, больным при сердечной недостаточности в капельницах ставят. Понял? В капельницах! Как минимум, на два часа!

 Я почесал затылок.

 - А ты сразу все по венке запулил. Да и не было у тебя никакой недостаточности. То есть обратная реакция пошла. Доктор, когда я ему позвонил и все объяснил, сказал, что тебя уже в живых быть не должно… мол, смертельная доза. Но ты, сука, живучий какой-то оказался – подергался, подергался… да и успокоился. Заснул вроде как. – Философ сделал еще глоток. – Ну, я покараулил тебя… чтоб не повторилось это, а потом и сам вырубился. Просыпаюсь среди ночи, а надо мной ты с ножом стоишь, смотришь пустыми глазами и спрашиваешь: ты куда, злой дракон, принцессу спрятал?

 Что-то тут мне стало неловко. Я протянул руку в сторону Философа, и он вложил в нее бутылку с пивом. Я сделал несколько больших глотков. Философ продолжал:

 - Я, конечно, аккуратно ножик у тебя из руки вынул, спрятал… потом и вообще все ножи в квартире попрятал… тебя уложил… но ты не успокоился, видно, перло тебя – пошел, вроде как в сортир, только заперся там минут на сорок и стихи какие-то читал… хорошие, кстати, стихи – никогда таких не слышал… я все это время слушал, мало ли чего… но затем ты, вроде, вышел и спать лег. До утра спокойно спал…

 - Да-а-а, - протянул я, - дела. Ты уж извини, если чего.

 - Да ладно, - Философ принял бутылку из моих рук, - ты только больше так не экспериментируй. А то – неровен час – и впрямь отправишься в мир иной… Пойдем лучше за пивом сходим.

 - Пойдем.

 После пива чуть полегчало. Но память по-прежнему выдавала сбои, события прошлой ночи так и были покрыты завесой тайны. Ко всему добавлялась спутанность сознания.

 Зазвонил телефон. Философ снял трубку. О чем-то пару минут поговорил с незримым собеседником.

 - Звонил Доктор. Осведомлялся о твоем самочувствии.

 - Оно паршивое.

 - Примерно так я ему и сказал. Он, кстати, приглашал нас куда-нибудь съездить искупаться.

 - Опять куда-то съездить? Ему что дома не сидится?

 - Не знаю, - Философ отставил в сторону пустую бутылку, - но я согласился. За нас обоих.

 Да что же это такое! Еще одно путешествие в субреальность, когда не понимаешь, едешь ли ты вообще куда-то или же просто погружаешься все глубже и глубже внутрь своего личного ужаса. Я опустил голову в ладони.

 И тут же вспомнил о своей ране. Я кое-как отлепил бинт и осмотрел свою многострадальную руку. Она была покрыта коркой запекшейся крови, края многочисленных ран от осколков были похожи на лепестки хищного цветка. Черт, да что же это такое!

 - Скажи, почему мы не можем жить спокойно? – спросил я Философа. – Почему мы выбираем все это?

 - Что это?

 - Ну, алкоголь, наркотики…

 - А-а-а, вот ты о чем… - Философ задумался. – Честно, не знаю. Наверное, так интересней.

 - Сомнительно что-то…

 - Забей на это, пошли лучше. Доктор прав – искупаться сегодня было бы очень кстати.

 И все же я не удержался. Перед выходом съел-таки пару таблеток феназипама. Не то чтобы он действительно приукрашивал жизнь, но даровал какое-то туманное спокойствие, словно все застыло миллион лет назад и уже никогда не сдвигалось с мертвой точки.

 После этого все завертелось цветным калейдоскопом безумия. Рассеченное пространство, сжатый до сверхплотности воздух, люди и тени – все как вчера. Ухмылка Доктора при встрече. Замедленная реакция. Липкий пот, покрывающий мое безжизненное тело.

 Вагон электрички, казалось, был заполнен мертвыми эмбрионами. Взгляды низвергнутых богов. Крушение идеалов. Поиск потерянных иллюзий. А ведь я подавал такие надежды в школе.

 Но все меняется. Ты знаешь, что все меняется. Однажды все становится бессмысленным. Как эта поездка в неизвестность. Как мое двухдневное веселенькое путешествие в логово собственных страхов. Я зачем-то ходил голый по пляжу. Какие-то незнакомые люди делали то же самое.

 Все становится бессмысленным. Потому что верхи принадлежат верхам, а низы – исключительно низам. Схема универсальная. И ты ничего не изменишь. Перемены – одна из распространенных иллюзий, но не более. Окружающая действительность дергалась в глазах, словно подсвеченная тысячей стробоскопов.

 Доктор и Философ что-то говорили, но я их не слышал. Я вообще ничего не слышал. Мой мозг сковывали груды арктического льда. Мысли плыли медленные, сжиженные какие-то. И все же я все понимал.

 Это побег. Побег из реальности, которой крышка уже через десять секунд. Тебе одному известен сей факт, но ты не спешишь делиться этой новостью с окружающими. Пошли они. Вместе со своей реальностью. А ты бежишь – бежишь куда-то далеко, сквозь сумрак, сквозь километры боли.

 Так вот – этот мир не принадлежит нам. Не принадлежит ни в коей мере. Мы – отрыжка экзистенции, если так можно выразиться. Простые парни, которым ничего не светит. Все призы уже давно поделены крутыми заправилами, нам остаются только фантики от конфет.

 Где-то на излете моего путешествия, когда земля приближалась с бешеной скоростью, и я уже чувствовал удар об нее, все вдруг стало четким. Наверное, транквилизатор отпустил. Мы вернулись в город. Доктор распрощался с нами и исчез в метро. Философ купил бутылку пива. Потом подумал, посмотрел на меня и сходил купить вторую. Протянул ее мне. Я открыл пиво и сделал большой глоток.

 Приятная горечь во рту. Мы это любим. Любим жалеть себя. Любим думать о том, почему мир несправедлив по отношению к нам.

 - Ты сегодня опять какой-то неадекватный был, - задумчиво произнес Философ.

 - Знаешь, зато я кое-что понял.

 - И что же?

 - Этот мир – дерьмо.

 - Ничего нового ты сейчас не открыл.

 - Ты не понял. Этот мир – ДЕ-РЬ-МО! Но именно за это мы его и любим.

 - Допустим.

 - Помнишь, я с утра спросил, почему мы выбираем все это?

 - Было дело.

 - Так вот. Не потому что так интересней. Вроде так, но немного по-другому. Мы выбираем алкоголь и наркотики, потому что с ними это дерьмо становится роднее нашему взору. Приятнее что ли. Чтобы было проще жалеть себя за то, что ты любишь дерьмо, в котором тебя угораздило родиться.

 - Возможно. А что это меняет?

 - В том-то и дело, что ничего.

 - Тогда это больше похоже на бред.

 - По-моему, бред – это то, что происходит вокруг.

 - В твоем состоянии – почти наверняка, - Философ глотнул пива, - а вообще ты, может, и прав. Только это не делает жизнь лучше. Поэтому пошли-ка домой. Тебе просто необходимо выспаться.

 - Пошли. Надоело мне уже путешествовать. Пора действительно как следует выспаться.

***

 Если наше рождение принять за точку А, а смерть – за точку Б, то у нас не получится провести ровный отрезок между ними. Максимум чего мы добьемся – это извилистая кривая, полная торжественных парадов и не менее торжественных казней. Геометрия простая.

По ту сторону чуда.