— Что делать-то будем, Леонидыч? — повернулся Борзых к Вересту. — Дело темное, без бутылки не разобраться.
— Темное, — согласился Верест, — и мокрое. Дождь смывает все следы. Искать сейчас — гиблое занятие. Отпускай машину, Костян. Утром пообщаемся с народом. Покойницу увезли?
— Отправили с Богом, Леонидыч…
— Ну и ладненько. Свяжись с Ткаченко, скажи, что остаемся. У казачества найдутся койко-места?
— Стоп, — встрепенулась я. — Какое еще казачество?
— А что? — спросили мужчины почти хором.
— Я требую защиты!
— Ах да, — вспомнил Верест. — Вы же теперь у нас персона, страдающая повышенным потоотделением. И что вы предлагаете?
— Оставайся, Леонидыч, — подмигнул Борзых, — а мы и с казачками перетопчемся. Бутылочку выпьем.
— В этой комнате очень удобный диван, — сказала я, — а камин еще не успел остыть. Только наверх не поднимайтесь.
Ага, стучать три раза…
— Ну не знаю… — Капитан растерянно осмотрелся. В заключение глянул на меня — вскользь, как на последний из предметов обстановки. — Вы позволите воспользоваться вашим телефоном?
— В любой момент, — прогнулась я. — Жене хотите позвонить?
Он смутился:
— М-м… Маме. Волнуется, поди…
Доминировала одна мысль: почему милиция приехала так быстро? С этой мыслью я уснула. С ней и проснулась. За сутки заметно похолодало. Из трех одеял, которые меня укутывали, не грело ни одно. Я пыталась думать о Зойке — каково ей там сейчас? — но холод оказывался сильнее скорби. Сделав несколько упражнений на пресс, я сунула под мышку кофеварку и на цыпочках спустилась с «антресолей».
«Гражданин начальник» спал, не снимая свитера, вытянув ноги через боковину дивана. Не храпел. Притворялся, наверное. Все мужики храпят. Я зарядила кофеварку и пошла принимать «терму». Уходя, громко хлопнула дверью. Когда вернулась, он, нахохлившись, сидел на стуле. В руке дымилась сигарета. Судя по гримасе отвращения, он курил не по нужде, а по привычке.
— Здравия желаю, гражданин начальник, — отрапортовала я. — Не курите натощак. Выпейте чашечку кофе, пожуйте чего-нибудь, а потом хоть закуритесь.
— С удовольствием, — пробормотал Верест. — Зовите меня просто — Олег Леонидович.
— Уже лучше, — кивнула я. — А меня как хотите. Можете Сильвой Мартыновной.
Элитных разносолов, вроде ягненка в горошке или десерта из фиников и изюма, у меня в холодильнике не было. Но куриная нога, копченый поросенок и немного осетринки нашлось. Моя мама не имеет привычки оставлять дитя без провианта.
— Мне, право, неловко, — смутился Верест. — Мы тут жируем, а ребята голодают…
Он бы еще про африканских детей вспомнил.
— Жируйте, жируйте, — разрешила я. — Ваших ребят казачество пригрело. Оно и в ответе. Приятного аппетита, Олег Леонидович.
— Спасибо, — поблагодарил Верест.
Пока он расправлялся с завтраком, я не наезжала. Но когда он взялся за кофе, я решила, что пора выявлять истину:
— А теперь рассказывайте, капитан.
Он насторожился:
— О чем?
— Почему так быстро приехали. Но только не сочиняйте, прошу вас.
Он погрузился в глубокие размышления. По мере колебаний несколько раз созерцал мой потолок, ободранные оконные рамы и даже меня, напряженно делающую умное лицо.
— Еще кофе? — спросила я.
Он кивнул:
— Спасибо, да.
Я удовлетворила в итоге свое любопытство, но окончательно запуталась и пришла в ужас. По словам Вереста, очень ухудшилась криминогенная обстановка в дачных поселках Первомайки. В сентябре и первых числах октября по кооперативам «Рябинка», «Путеец», «Янтарный» прокатилась волна бессмысленных убийств. Резали исключительно пенсионеров, не способных оказать сопротивления. Кого-то днем, кого-то ночью. Имущество несчастных жертв конфискации не подвергалось, из чего следствие сделало вывод, что работает маньяк — равнодушный к богатству. Или уже богатый. Убивал он смачно, обстоятельно, явно любуясь — это своего рода некрофилия, когда процесс умерщвления доставляет наслаждение. Шестой жертвой маньяка стала почему-то женщина «средней моложавости», с которой он обошелся особенно гнусно, не применив, впрочем, к ней сексуального насилия. Седьмым был пожилой дядечка — пьющий сторож «Янтарного», а восьмой удалось спастись (она опрокинула под ноги напавшему лавку с баклажанами). Маньяку вдвойне не повезло — у его несостоявшейся жертвы была безупречная зрительная память, ноль воображения, и вообще, в довесок к пенсии она подрабатывала художницей в одном из клубов Первомайского района. То есть через полдня портрет маньяка был готов. Одновременно обратили внимание на странное обстоятельство: из четырех дачных товариществ, расположенных практически рядышком, маньяк не побывал лишь в одном — в «Восходе». То есть нашем. Возникло предположение: он не гадит там, где живет. Казачья охрана тому не причина — остальные кооперативы охраняются не менее строго, однако маньяку удавалось проходить сквозь посты… В этом нет, к слову, ничего странного. Давно подмечено — у казаков нюх лишь на любителей поживиться чужим имуществом. За остальное им не платят, они и не напрягаются. В августе месяце гул стоял на всю округу: киллер-злодей расстрелял депутата облсовета. Очень хорошего, между прочим, депутата, сделавшего много невероятно полезного для людей. Не для всех, правда, а для тех, с кем состоял в доле по «наведению порядка» на территории утинобродческой торговой стихии. Потом он с ними рассорился, начал творить невероятно вредные вещи (на этот счет имеется сто одно журналистское суждение). В общем, случилась нелепая, скоропостижная смерть, которой никто не ожидал. Случилась она, кстати, в нашем садовом товариществе — на юго-западном прибрежном участке. Казаки дружно ослепли: киллер с вечера проник на территорию, якобы с плоским чемоданчиком (есть такие детские конструкторы — «Убей президента» называются, или депутата — кому как угодно). Депутат приехал на ночь к близкой родственнице. Киллер пролез в огород, битую ночь пролежал в крыжовнике, а когда в шесть утра народный избранник, сладко потягиваясь, вышел на крыльцо, пробил его горячее, неистовое сердце… Куда после этого подевался киллер, опять никто не видел. Я на экскурсию с мамой ходила — бойкий сосед охотно показывал: вот крыльцо, на котором упомянутое сердце биться перестало, вот дыра, через которую ловкий парень ходил туда-обратно, а вот крыжовник — с вмятиной в земле, где нашли подаренный ментам «конструктор». «Интересно как, блин, — умилялись казаки. — Чисто работают, а еще говорят, что спецслужбы навык растеряли…»
Визит к председателю в деле поиска маньяка ничего не дал, — во-первых, членские книжки идут без фотографий, во-вторых, выписываются они на одного человека, а не на всю семью. Казаки тоже разводили руками: если у разыскиваемого есть машина, они ничем помочь не могут — легковой автотранспорт не осматривается (это дачи, извините, а не оборонный завод). Но подозреваемого тем не менее вычислили: путем визуального поиска. Это сделал старший лейтенант Штейнис. Он и был человеком, которого видела болтающимся по кооперативу Рита Рябинина. Он и лежал мертвым у трансформаторной будки, а потом пропал. Едва поступил звонок из садового общества «Восход», информация тут же была передана оперативной группе Первомайского РОВД, курирующей маньяка, и хотя звонила незнакомая Косичкина, а не Штейнис, группа выехала немедленно…
— А что такое визуальный поиск? — не поняла я.
Да проще простого, пояснил Верест. Двое суток назад старший лейтенант Штейнис, вооруженный фотороботом, обнаружил субъекта, внешне похожего на преступника. Дело было в Кирилловке — субъект стоял в очереди за пивом. Затарившись, сел в машину и поехал вниз по дамбе — к садовому товариществу «Восход». Машиной опер не располагал. Он кинулся к торговцу пенным напитком. «Слышь, браток, кто такой от тебя отвалил? Уж больно физия на моего однокашника смахивает. Я ему кричал, a он уже отъехал…» — «Да это же такой-то и такой-то, — отчитался торговец. — Три года у меня пиво берет. Как из города на дачу едет, тормозит, поболтаем… У него фазенда тут. Волчий тупик». — «Ура! — вскричал осененный Штейнис. — Он!» Так и бродил с тех пор неприкаянно, ждал, пока маньяк на дело соберется, дабы взять его на тепленьком…
— Как-то запутанно у нас, — пробормотала я. — Маньяк напал на Макарову — предположим. Не знаю, какое он получил удовольствие, работая в холод, в дождь, практически в темноте, — но пусть. Штейнис — я правильно его назвала? — пытался обезвредить убийцу, но погиб сам. Нелогично. Во-первых, находясь рядом, он бы не стал ожидать трагической развязки. Во-вторых, у него наверняка имелось оружие и он бы не позволил преступнику подойти и зарезать себя как поросенка. Тем более в спину.
— В-третьих, мы не знаем, погиб ли Штейнис, — издевательски улыбнулся Верест.
Я не взорвалась:
— Этого вы не знаете. А я прекрасно знаю. Кстати, Олег Леонидович, обратный вариант: маньяк подкрадывается к милиционеру, убивает ножом в спину, а потом преспокойно дожидается Макарову — мне нравится еще меньше. Во-первых, зачем оставлять тело Штейниса на виду? Его увидит в первую очередь Макарова. Он бы оттащил его хотя бы под забор Фаринзонов, невелика тяжесть. Во-вторых, чего бы Зойка поперлась на ночь глядя неведомо куда?
— Но поперлась же…
— Кстати, представьте мне вашего молодчика.
— С радостью. Он проживает по адресу: Волчий тупик, два. — Верест потянулся к своей папочке и вырыл из нее сложенный вдвое лист. — Городская квартира — в районе Центрального рынка. Однако большую часть осени он проживает на даче. На работу ездит на машине… Как мы выяснили, его работа не требует присутствия от звонка до звонка.
С листа бумаги смотрел парень, похожий на Ромку Красноперова.
Глава 5
Первый испуг сменился недоумением. Второй испуг — скепсисом. Я задумчиво созерцала рисованный карандашом портрет и искала десять отличий.
Нашла добрых двенадцать.
— Ваша жертва неплохая портретистка, капитан. Но этот человек не мой сосед. Поправлю — он не совсем мой сосед. Красноперов старше. У вашего парня овальное лицо, у нашего — удлиненное. Посмотрите на этот холмик в верхней части лба (у женщин он называется «бутон персика», у маньяков — не знаю) — художница не могла его выдумать: убийца носит пробор. У Красноперова лоб ровный — он не сможет расчесать волосы подобным образом… А уши? Если вы убеждены, что это уши Красноперова, то какая тогда, собственно, разница между мною и Евой Херциговой?..
— Вы считаете это существенным?
— Да как вам сказать, капитан… Если необходим срочный арест, считайте это несущественным. Если вас интересует истина — тогда наоборот. Но учтите, арест Красноперова ничего не даст. Произойдет новое преступление, и волей-неволей вам придется его отпускать. Потеряете время.
Капитан, усиленно хмурясь, делал вид, будто не обескуражен.
— Убийство Макаровой, Олег Леонидович, — подлила я масла в огонь, — не совсем вяжется с похождениями маньяка. Вы отдаете себе отчет, но не хотите мириться. Как было бы славно, да? — подогнать новое дело под старое, забрать злодея и никогда не возвращаться на эти дачи? Прокрустово ложе, капитан. Отгадайте детскую загадку: что не влезет в самую большую кастрюлю в мире?
— То есть?
— Элементарно, — сказала я. — Представьте себе бесконечно огромную кастрюлю. Больше галактики, больше Вселенной. И материальный предмет, который нельзя в нее затолкать.
— Не знаю.
— Стандартный милицейский ответ. А вы подумайте.
Он недобро прищурился:
— Не пойму я, Лидия Сергеевна, какого амплуа вы придерживаетесь по жизни. Я видел вас уже в двух ипостасях. Вы инженю? Не похоже. Героиня? Субретка?
— Суфражистка, — ответила я. — Безжалостная. Когда есть на кого опереться.
И вдруг мне стало страшно. Фоторобот маньяка лежал передо мной, изредка я косила на его вытянутое лицо, и тут меня пробило: да ты же с ним знакома, душечка!!!
Ну и тормоз. Аж в жар бросило. Заметил ли Верест?.. Стоп, тут надо подумать. Признания подождут. Не смотри на фоторобот! Я попыталась соорудить спокойное лицо. Сомнений мизер: человек, смотрящий с формата А4, и «маньяк», подкарауливший меня на Фасадной улице, — суть одно лицо. Высокий лоб, прическа на пробор, глаза… Мне везет как утопленнице (никогда не замечала за собой этой склонности наматывать на шею неприятности; видно, сглазил кто). Две поганые истории абсолютно не связаны между собой, они
— Тук-тук, — постучал Верест по столу. — К вам можно?
Он смотрел на меня с огромным любопытством. Ну интересно — не каждый день увидишь думающую писательницу.
— Подождите, — буркнула я, — занято.
Открывать ли ему распахнувшиеся передо мной знания? Затаскают же. А с другой стороны, доколе опера будут висеть на Красноперове? Пока маньяк спокойно не выйдет из дома и не прибьет еще кого-нибудь?..
— О чем думаете? — затребовал Верест.
— Ни о чем, — соврала я. — Обо всем сразу.
— Верно, — согласился он. — Обо всем сразу — это именно ни о чем. А поконкретнее?
Я неуверенно покачала головой. Признаюсь, это была минута малодушия. Я не могла ему признаться. Встреча с маньяком — это перебор. Влипнуть сразу в два уголовных дела — с таким количеством трупов! — ладно если часть останется при мне. Но выставлять на люди… Не позволю! Моя душонка праздновала труса.
— Ничего нового, Олег Леонидович, — прошептала я. — Как-то, знаете, не привыкла… Поставила себя на место пострадавшей… Макаровой — и… ком подкатил к горлу.
— А теперь попробуйте еще раз. — Он смотрел на меня пристально и насмешливо.
Я вспыхнула. Чертов мент…
— Быстро рассказали, и все. — Он склонил голову набок. — И дышим свободно.
— Ладно, слушайте… — Я почувствовала, как краска заливает лицо. А может, оно и к лучшему — не хочу я с ним опять встречаться, с долговязым ночным кошмаром.
— Ерунда, — внимательно выслушав мои признания, заявил Верест. — Эмоции — согласен. Многое вы там разглядели ночью? Не поверю. Уж больно вы горой стоите за Красноперова. Скажите, он вам случайно не родственник?
— Как? — поразилась я. — Вы мне не верите?
— Верю, — улыбнулся Верест. — Но давайте считать, что я ничего не слышал, ладно? Намотаем ваши слова на ус и забудем. Временно.
Невзирая на соблазн, Красноперова пока не брали. Что и верно. Маньяка надо брать за работой — иначе не докажешь. За дачей наблюдали. Из пустующего мезонина между Волчьим и Сосковым переулками неплохо просматривался мерцающий монитор в мансарде. Примерно в девять утра опергруппа, усиленная нарядом ППС из Макеевки и казачьим разъездом, обошла дачный кооператив. Дождь утих. Переулки превратились в раскисшее болото, чавкающее под ногами. Смельчаков, рискнувших переночевать с воскресенья на понедельник, оказалось совсем немного. Активная жизнь наблюдалась лишь в нашей, северной части кооператива. Постоялов, Марышев с Сургачевой, Красноперов, Рита Рябинина. Некая Косичкина. В остальных — едва теплилась. Ночевала старая бабка через семь дворов от моего — из тех, кому по барабану, зарежут их или нет. Дымились трубы по Лесной улице, на Сиреневой большая женская компания лепила вареники. Назревала гулянка на Садовой — два «мерса», мангал, пиво, девочки по даче скачут — из одежды одна косметика… Пенсионеры в Заречном переулке рубят теплицу из украденного бруса…
Верест принимал информацию по рации — мрачно выслушивал и отзывался: «Понял»…
Земля у трансформаторной будки превратилась в сплошное месиво. Следов не осталось — без собаки понятно. Мы стояли на пересечении Облепиховой и Волчьего тупика и тщетно пытались воссоздать ночную драму. Когда Верест предложил прогуляться, я не рискнула ему отказать — перспектива остаться одной в холодной дачке попахивала истерикой.
— Нищие тут у вас не ходят? — поинтересовался Верест, употребляя пятую за утро сигарету.
— Не ходят. Раньше кишели как в теплотрассе. Жили на чужих дачах, кормились с огородов. А как охрану наняли, забором обнесли — ни одного не видела.
— Тухляк, — вздохнул Верест. — Не нравится мне это дело. Не знаю почему, но не нравится. Пованивает как-то.
— А какие вам дела нравятся, Олег Леонидович?
Он улыбнулся. У него уже в третий раз выходила теплая, дружеская улыбка.
— Откровенно, Лидия Сергеевна, мне никакие дела не нравятся. Я технарь. НГТУ окончил — на предмет самолетостроения.
— Да я, в общем, тоже, — призналась я. — На предмет технологии резки металлов.
— Значит, и вы совершили ошибку?
— Одну, капитан. Вы совершили две. Что вас подвигло поменять профессию? Сериал «Следствие ведут знатоки»?
Он засмеялся:
— «Десять негритят». А также обнищание итээровской прослойки и взлет криминала, подразумевающий высокую востребованность сыщика. Осечка вышла. Нормальные сыщики теперь нужны только криминальным структурам для собственных нужд.
— Неужели всюду так траурно?
— Случаются курьезы. Позавчера коммерсант с крупкой суммой катил из Барнаула — за партией товара. В Алтайке мужик подсел в купе. Ну выпили, конечно, закусили, побратались. Представился новенький своим братом коммерсантом. Пошли курить — в тамбуре склеили мадам из соседнего купе — общительную, интеллигентную. Дальше поехали втроем, упражняясь в остроумии. Дама стала тяготеть ко второму — подсевшему в Алтайке. Ну он и вызвал первого в коридор: давай выручай, братуха, станция за бортом, ты пошатайся минут пять, а мы тут… Ну, словом, понимаешь; с меня пиво, все такое. Ну первый, делать нечего, проиграл в честном бою — вышел, пошатался по перрону, и назад в купе. А там уже, естественно, ни денег, ни вещей. Ни тех двоих. Даже ботинки прихватили, уроды… Он, дурь в голову, как был — в трико и шлепках — на вокзал, давай носиться, а поезд тем временем — гудок и ходу. А ехать мужику вплоть до Томска. Он обратно прибегает — а поезд ему ручкой. Съездил за товаром называется… В ментуру прибежал — а те в хохот, давно юмористов не видели. Искать, понятно, никого не стали — кого тут найдешь? — но повеселились от души…
— Черновато как-то, — с сомнением заметила я.
— Да что вы, — махнул он рукой. — В сравнении с бытовыми убийствами — невинная шалость. Прогуляемся, Лидия Сергеевна?