Сибирь 2028. Армагеддон

Я чувствовал, как холодеет спина. Я влип в облаву. Банда людоедов прочесывает внутриквартальную территорию между улицами Ватутина и Космической. «Плановое» мероприятие, а я оказался не в том месте и не в то время. Зараженные их вряд ли интересуют, мутанты – тоже. Идет охота на людей – из мяса и костей. Для них это то же самое, как раньше съездить всей семьей на выходные в торговый центр: запастись продуктами на недельку-другую, заодно приятно провести время. Меняются формы, но не меняется содержание!

Здесь не было ничего, кроме битого кирпича и кое-где устоявших, но хорошо обгоревших первых этажей. Пятиэтажные кирпичные дома в этом обширном квартале перед техническим университетом были газифицированы, они взрывались и пылали, как факелы. Я пробежал мимо сбившихся в кучку железных гаражей, не встретив ни одной живой души, повернул к проспекту Маркса – вдруг удастся прорваться? – но там уже гудели моторы транспортных средств, перекликались каннибалы, растягиваясь в цепь. Теперь мне точно стало неуютно. С боем в прорыв? Или подождать – выровнять, так сказать, линию фронта? Я помчался по диагонали, выскочил к бывшему скверу, окруженному одинаковыми домами. Зеленая зона ничем не отличалась от прочих в городе – срезана под корень на дрова. Голый пустырь. Я помчался краем – через двор жилого дома. У распахнутой крышки овощного хранилища кто-то шевелился. У соседней – тоже. На меня уставились испуганные глаза изувеченного человеческого создания. Он был одет по-зимнему (с учетом местной специфики), сбрасывал к себе в подвал какие-то обугленные доски. У мутанта отсутствовали уши – их с успехом заменяли слуховые отверстия, похожие на раздавленные пельмени. Нос и правая сторона лица выглядели так, словно их стянули скотчем. Привстал второй у соседнего погреба, сжал ломик, обнажив остатки зубов – на вид вроде человек.

– Прячьтесь, народ, – бросил я, пробегая мимо. – Облава идет…

Они возились, ахали, в развалинах слышались сдавленные крики. Молва побежала быстрее меня – в соседнем дворе женщина, с головой закутанная в древний плед, волокла к подвалу согбенного старика. Мелькнула фигура в оконном проеме – типичное привидение. Здесь действительно повсюду были люди! И никаких сил самообороны! Как они тут живут? Обреченно дожидаются своего часа? Так ведь дождутся, уже дождались! Я прибавил ходу, наивно полагая проскочить опасную зону, и совершенно выпустил из вида, что навстречу, со стороны Космической улицы, идет такая же облава! Я поздно их заметил – они валили толпой вдоль горелок, им негде было рассредоточиться – помчался наискосок, заприметив останки коллективного овощехранилища, примыкающие к подземной парковке. Там можно было укрыться и какое-то время играть в пятнашки. Меня уже заметили! Простучала злая автоматная очередь, загомонили охотники. Пригнувшись, я метнулся за прах растерзанной вентиляционной будки. Не было времени отбрасывать приклад и с удобством устраиваться на позиции. Я ударил врассыпную – по толпе, не дожидаясь, пока она рассосется. Двое выпали из коллектива – один угомонился сразу, другой вертелся, обливая кровью себя и товарищей. Я невольно задумался – эта публика знает хоть одно не матерное слово? Они, вообще, в курсе про «нефритовые жезлы», про «страну божественного лотоса»? Людоеды разбегались, стреляя на ходу, прятались за укрытиями. Двое пробежали краем парковки, чтобы зайти в тыл и не оставить мне даже призрачного шанса. Я швырнул в их сторону гранату – черт возьми, не стал бы этого делать, если бы не слышал, как они там мерзко хихикают! Взрывом разметало остатки трубчатой ограды, и эти двое уже не хихикали. Сомневаюсь, что я сделал этот мир лучше. Теперь людоеды отыграются на «штатских». Впрочем, и так отыграются. Они открыли плотный огонь, стали подползать, отрывисто перекликаясь, и мне в этот час стало совсем невесело. Я отполз от дымохода, начал куда-то извиваться между кирпичными горелками. Укрытия отличные, но какой от них прок, если эти черти разом поднимутся?! Я привстал, чтобы сделать выстрел… и рухнул пластом – вздыбленное овощехранилище простреливалось насквозь! Меня тряхнуло, пуля угодила в рюкзак за спиной. Я поднял руку с автоматом, выпустил очередь наугад, чтобы не очень там расслаблялись. Ну, всё, Алексей Карнаш, молись, не молись…

И это слово «Алексей, Алексей…», повторяемое до бесконечности, вдруг стало назойливо закрадываться в мозг. Поначалу я решил, что это в голове что-то замкнуло – оно и немудрено в таком грохоте и отчаянии. Но вот оно стало вываливаться из контекста, слишком настойчиво бить по ушам, и я забеспокоился, сделал уши торчком.

– Алексей… Алексей… Ползи сюда, скорее… – Я покосился через плечо и обнаружил, что из скрытого лаза под кирпичным фундаментом проступает человеческая голова! Это была пожилая женщина в шерстяном платочке с очень морщинистым лицом. Сердце бешено забилось. Как-то не было времени выяснять, откуда она меня знает, я схватился за спасительную соломинку, пополз к фундаменту. Она отступила, и я протиснулся в узкое отверстие, куда-то покатился в темноте. А она, привстав на цыпочки, маскировала лаз, сдвигая огрызок бетонной плиты. Я пришел ей на помощь, деликатно отстранил, схватился за плиту, лежащую снаружи, поволок… Возможно, снаружи этот лаз и не бросался в глаза. Но где гарантия, что, обнаружив пустые развалины, людоеды в сердцах не разберут их по камешку?

Облегчение нахлынуло, закружилась голова. Побегаем еще. Сколько лет я играл в азартные игры со смертью, когда-нибудь точно доиграюсь! Я хотел задать резонный вопрос этой доброй самаритянке, но она пробормотала, чтобы я шел за ней, и пошла вперед, держа перед собой фонарик. Я покорно тащился следом, разглядывая ее низенькую сутулую фигурку, и какие-то мысли заскребли в голове. Одна из них прочно зацепилась и стала вызывать сначала удивление, потом обеспокоенность, потом что-то вроде смущения…

Внутреннее убранство «овощегноилища» пострадало умеренно. Мы брели вдоль кабинок, испускающих умопомрачительный аромат, петляли по темным лабиринтам. Перетекли из одного блока в соседний. Потом через пролом в стене попали внутрь автомобильной парковки, где узкие пятачки для машин были разграничены символическими загородками. Здесь до сих пор стояли машины, давно утратившие способность передвигаться. В отдельных автомобилях шевелились тела (даже здесь жили люди!). Мы не стали останавливаться, и я уже отчаялся запомнить обратную дорогу. Снова перелезали через проломы, потом была железная дверь, которую женщина отперла ключом (!), вновь отсыревшие подвалы. И наконец, сухое низкое помещение. Заплесневелый котел, хитроумные гидравлические агрегаты, переплетения труб переменного диаметра, обмотанных стекловатой. Помещение выглядело обжитым! Не «Хилтон», конечно, и даже не мой самолет (мир его памяти), но весьма уютно. Ободранные ковры на полу, столик на низких ножках, пара табуреток, в углу подобие кухонного шкафа с тусклой посудой. В левом углу стояли несколько сбитых вручную кроватей, я разглядел там свечи, раскрытую книгу, лежащую обложкой вверх! Растерянно покосившись вправо, я обнаружил шкаф, забитый разноцветной книжной продукцией!

Помимо пожилой женщины, здесь жили еще несколько человек. Особой разговорчивостью они не отличались. К моменту нашего прихода один из них торопливо заливал водой из ковша потрескивающие доски в печи – видно, боялся, что дым, выходящий наружу, привлечет внимание охотников. Лучше бы он не оглядывался – меня чуть не вырвало. Я дружелюбно улыбнулся. Обладатель головы, похожей на сосновую шишку, сухо кивнул, оглядел меня с подозрением и побрел, переваливаясь, как медведь, в угол помещения, где на кровати кашляла женщина, укутанная в покрывала.

А та, что привела меня в уютный уголок, сняла платок, повесив его на плечи, и печально улыбнулась. Ее голова была полностью седая.

– Присаживайся, Алешенька, в ногах правды нет, чувствуй себя, как дома.

– Ну, я так и знал, Александра Васильевна, что это вы, – пробормотал я убитым голосом. – Шел за вами и чувствовал. Не могу избавиться от ощущения, что вы и здесь вызовете меня к доске и влепите жирный кол.

Женщина засмеялась и сказала странную вещь:

– Я очень рада, Алексей, что ты ни капельки не изменился.

Это я-то не изменился?! – чуть не возопил я. Но вместо этого обнял ее, прижал к себе, поблагодарил за чудесное спасение и почувствовал, что сейчас расплачусь…

Наверху творились безобразия, людоеды хватали людей, лилась кровь мутантов, а в подземелье было тихо и спокойно. «Сюда не придут, Алеша, этот подвал глубоко упрятан, – грустно сказала Александра Васильевна. – Не суетись, мы ничем не можем им помочь». По случаю удивительной встречи я произвел из рюкзака две банки тушенки, что-то вяленое и задубевшее, а также остатки коньяка, слитые в плоскую фляжку. С продуктами в доме было напряженно, поэтому весь груз гостеприимства пришлось взвалить на себя. Я ломал задубевшие корки ржаного хлеба (его пекут в Зоне Безопасности из «стратегических» запасов муки), разливал коньяк в алюминиевые кружки. А Александра Васильевна Черушина – моя бывшая классная руководительница и по совместительству учитель математики – смотрела на меня с затаенной улыбкой, подперев морщинистый подбородок костлявым кулачком, и с нарочитым укором покачивала головой. Она чудовищно постарела, но, по счастью, оставалась обыкновенной женщиной. Мутанты в углу заволновались при виде «изобилия» на столе, но врожденная скромность и стеснительность не позволяли им навязываться. Я позвал их, они отказались. Александра Васильевна отнесла им в угол банку, вернулась с пустыми руками.

– Эх, голодуха двадцать первого века, – вздохнула она печально. – Кто же знал, что так обернется. Ждали конца света в 2012 году, а он случился через четыре года, о чем майя в своих календарях тактично умолчали… Эти двое несколько лет назад пришли пешком из Академгородка, – понизив голос, прошептала она. – Хорошие люди. Чего только не натерпелись в дороге. Павел Романович был старшим научным сотрудником в институте химической биологии и фундаментальной медицины, исследовал ферменты метаболизма нуклеиновых кислот. А его супруга Елизавета Викторовна заведовала администрацией Дома Ученых… – Она укоризненно посмотрела, как я выпиваю залпом свою дозу (уж точно заслужил), сама лишь чуток пригубила. – Эх, Алешенька, я помню, как ты был инициатором грандиозной выпивки на выпускном…

– Это был не я, Александра Васильевна, – смутился я. – А ваш возлюбленный Соловьев, которому вы за все годы ни одной двойки не поставили. Он, кстати, обманул вас дважды – вместо того, чтобы податься в НГУ на математику, поступил в медицинский, окончил его с отличием… Хотя стоит ли воздух трясти, я никогда не был вашим любимчиком.

– Я тоже не была твоей любимой учительницей, – улыбнулась женщина. – Но с сегодняшнего дня, Алексей, ближе тебя и дочери у меня никого нет. Вот смотрю на тебя, и вся жизнь до окаянного года встает перед глазами… Боже, ты и впрямь совсем не изменился, даже бороду не отрастил… Ты же не собираешься покинуть свою нелюбимую учительницу, как только выпьешь весь коньяк? – Она настороженно уставилась мне в глаза.

Вообще-то я собирался – она это поняла по глазам.

– А вот про дочь, пожалуйста, поподробнее, Александра Васильевна, – решил я сменить тему. – В этой комнате ее нет… – Я смутился, исподлобья глянул на свою учительницу. Я знал таких людей, выживших из ума, считавших, что их мертвые дети до сих пор находятся с ними. Причем со стороны эти люди казались вполне вменяемыми.

– Да жива моя доченька, жива, Алеша, не выжила я пока из ума, – вздохнула Александра Васильевна, легко прочитав мои мысли. – И сама живу на свете лишь благодаря ей, кормилице. Вот только волнуюсь сильно за Оленьку… – Она опасливо покосилась на потолок. – Она ушла примерно полтора часа назад – добыть какой-нибудь еды. – И объяснила, перехватив мой недоуменный взгляд: – Ее не удержать, Алеша, это какой-то огонь. Оленька резкая, ловкая, смелая, умеет стрелять из арбалета. Не усмехайся, так и есть, она умеет за себя постоять. Ума не приложу, что бы я делала без этой бой-бабы. Она нашла для нас это жилище, в которое проберется не всякий желающий с улицы, всё тут обставила, ежедневно выходит на охоту – ну, это она так со смехом называет свой промысел. Постоянно что-нибудь приносит. В последнее время я даже волноваться за нее перестала, она всегда выпутывается из неприятностей. А вот сегодня немного не по себе. – Женщина нервно передернула плечами: – Даже не знаю, где она сейчас… Сработала система оповещения, я побежала к лазу, чтобы помочь ей забраться – а ее там не было, зато наверху стреляли, были взрывы, а когда я высунулась, то увидела тебя с автоматом. Я сразу узнала тебя, Алешенька. Но за компьютером ты смотрелся лучше, чем с этим автоматом…

– А главное, мужественнее, – усмехнулся я. – Не сомневаюсь, Александра Васильевна, что вы меня сразу узнали. Ведь я ни капельки не изменился. И все такой же ядовитый и циничный. Я, кажется, смутно вспоминаю, что у вас действительно была дочь… Она ведь была моложе нас, нет?

– На два года, – подтвердила учительница. – Но когда твои ровесники – отнюдь не ты – еще прогуливали пары в высших учебных заведениях, моя Оленька уже имела диплом об окончании педагогического университета. Во-первых, она в школу пошла на год раньше, а во-вторых, ограничилась четырьмя годами учебы, получив степень бакалавра. И даже успела почти год проработать педагогом в системе дополнительного образования.

– То есть с мелочью детсадовской, – уточнил я. – А теперь по всем законам матриархата бегает по городу с арбалетом и добывает еду.

– Сама в шоке, – улыбнулась Александра Васильевна. – Но Оленька оказалась именно такой, ее не переделать. Я действительно начинаю за девочку сильно беспокоиться… – Женщина нервно потерла ладошки. А я задумался – если этой сомнительной амазонке уже тридцать три, то по меркам нашего времени она обязана выглядеть на пятьдесят пять…

Я выразил уверенность, что с «девочкой» ничего не случится, раз она такая опытная и проворная. А Александра Васильевна, чтобы заглушить волнение, стала повествовать о своей жизни. День Города, как и все нормальные люди, она отмечала в своем дачном обществе, вприсядку на грядках. Рядом изнывала дочь, которую она растила без мужа. Дальше в тумане – гул, треск, выплеснулись земные потроха… Они бежали в панике, спасаясь от идущей по пятам «дрожи земли», в которой пропадали дома, вылизанные огородики. А потом, когда все успокоилось, бродили, рыдая, по развалинам, искали свои вещи, помогали вытаскивать людей из-под завалов. В город отправились пешком. Потом были долгие скитания по городским колониям (включая бывшую колонию общего режима), по тоннелям метро, в технических помещениях которого было проще переносить зимний холод. Бесконечные вереницы добрых людей, злых людей… Несколько лет они прожили в той самой колонии на берегу Оби, о которой мне сегодня уже рассказывали. Потом бежали, когда явились «мытари» с фашистской атрибутикой и планами строительства на «обломках самодержавия» нового тысячелетнего рейха. Два месяца уже они с дочерью обитают в этом подземелье в самом центре Ленинского района. Здесь очень опасно. Рыщут зараженные, временами налетают голодные людоеды, на улицу без крайней нужды лучше не соваться. Но куда еще идти, если повсюду такая обстановка? Добраться до города Оби они не в состоянии, а если даже доберутся, то Александра Васильевна «конкурс» провалит, не нужны республике бесполезные рты, а Оленька без нее все равно никуда не пойдет…

– Я слышал, в Снегирях тоже неплохо живут, – забросил я удочку.

– Я тоже об этом слышала, – кивнула женщина. – Там как-то своеобразно, со спецификой… я точно не знаю, но слухи ходили, что в Снегирях живут люди. Это очень далеко, Алешенька. – Женщина невесело улыбнулась, множа морщинки в уголках губ. – Городок наш разделяет река, как известно. Очень разные у нее берега, а мосты давно развели. А в центре, говорят, сейчас такое творится, что просто батюшки-светы… А ты не иначе в Снегири собрался за своей подружкой?

– Собрался, – машинально кивнул я. И задумался над ее последними словами. Они прозвучали как-то странно: – За какой подружкой, Александра Васильевна?

– У тебя в последние годы была единственная подружка – ты вроде жениться на ней собирался, – пожала плечами учительница. – Черненькая такая, Мариной ее звали, если не ошибаюсь.

Сухо стало в горле.

– Александра Васильевна… – я откашлялся, – я не могу никуда отправиться за своей подружкой… Марина погибла, она осталась под завалами нашего дома – в тот самый день, когда все случилось…

– Неужели? – удивилась женщина. Немного помедлила, как-то странно посмотрела в мои стекленеющие глаза. – Ну что ж, Алешенька, в таком случае, у меня для тебя имеется неплохая новость. Твоя Марина не погибла под завалами. Не знаю, как сейчас, но три года назад она была жива, неплохо выглядела и хорошо себя чувствовала…

Я смотрел на свою учительницу с нарастающим ужасом. Во рту царила пустыня Сахара. Сердце бешено завелось, потом вдруг встало, потом опять завелось! О чем она говорит, разве можно шутить такими вещами?! Задрожали руки, которыми я безуспешно пытался взять фляжку, чтобы донести до рта. Зубы стучали о металл, жидкость в горло не проливалась.

– Вы шутите, Александра Васильевна… – прошептал я, пережив попытку захлебнуться. – Этого просто не может быть… Вы, наверное, ошиблись, видели другую женщину и приняли ее за Марину…

– Спокойно, мальчик, спокойно. – Она положила руку на мои дрожащие пальцы – как бы успокоила. И продолжала говорить тихим вкрадчивым голосом: – Я не сумасшедшая, Алешенька, и память на лица, и не только на лица, у меня фотографическая. Помнишь, мы столкнулись с тобой на Центральном рынке весной две тысячи шестнадцатого года? Ты был со своей брюнеткой, а я была одна. Мы стояли у прилавка с фруктами, и ты до последнего делал вид, будто меня не узнаешь. А когда притворяться дальше стало просто неприлично, ты изумился, заулыбался. Представил свою девушку, сказал, что скоро вы поженитесь… У тебя ведь не было второй брюнетки-невесты?

– Это была Марина… – прохрипел я. – Помню что-то такое… Продолжайте, Александра Васильевна, не останавливайтесь…

– Я видела ее три года назад, дело было в колонии за Горским микрорайоном. Прибыла проездом компания, в ней были мужчины, были молодые женщины – у них имелся свой транспорт, они неплохо выглядели. Агрессии не проявляли, но и забитыми не казались. Мне кажется, они принимали наркотики. Пару дней они прожили у нас, оставив в качестве платы ящик мыла и две коробки чипсов и макарон. Твоя Марина меня не узнала, а я потом долго вспоминала, где видела одну из девушек в этой компании – потом вспомнила, голова садовая… Даже не сомневайся, Алеша, это она. Компания направлялась в Снегири обходной дорогой – сначала по реке на плоту, потом пешком за северной городской границей… Ходят слухи, мой мальчик, что Обь теперь впадает не в Обскую губу Карского моря, а в какое-то другое – раньше на месте этого моря стояли Тогучин, Болотное, Югра и Топки. Не знаю, верить ли слухам…

– К черту слухи, Александра Васильевна, – прохрипел я. Меня трясло, голова горела, я не мог поверить своим ушам. Выходит, Маринка не умерла! Возможно, выбежала из дома – с подружкой встретиться или что-нибудь купить. А когда разверзлись врата ада… Куда только людей не заносило! Страх, умопомрачение, возможно, ее ранило, не смогла вернуться. Да миллион причин, почему она не пришла к развалинам нашего дома «с ипотекой», чтобы дождаться меня… Боже, сколько лет потеряно! Их вернуть нельзя! Я уже газовал от нетерпения – значит, это судьба! Ведь по какой-то причине я выбрал эти мифические Снегири? Значит, Бог направил или кто там еще… Я должен был немедленно бежать, рваться через все преграды!

– Остынь, Алешенька, ты слишком возбужден, – ласково сказала Александра Васильевна. – В таком состоянии ты не пройдешь и квартала, тебя убьют. Успокойся, возьми себя в руки. Если твоя девушка в Снегирях, она никуда не денется. И не суть важно, придешь ли ты туда завтра или через неделю. А вот если спорешь горячку…

Я опомнился, глубоко вздохнул. Засмеялся – как не смеялся уже, наверное, двенадцать лет.

– Вы правы, Александра Васильевна, спешка неуместна. Я дождусь, пока вернется ваша дочь. – «Если вернется», – подумал я. – А потом я, скорее всего, пойду, хорошо?

– Уж теперь тебя не остановишь, – вздохнула учительница. И тут она насторожилась, подняла голову. – Кажется, шум за дверью, Алешенька. Господи, неужели вернулась…

Мы дружно повернулись к символической двери в проеме. Ну, ладно, женщине простительно. Но почему я такое допустил?! Голова другим была занята?! Дверь распахнулась, но вместо суровой и обветренной амазонки с педагогическим образованием в подвал с торжествующим гоготом полезли страшные, как наша жизнь, кореша-людоеды!

Ошибка номер два: я должен был учесть их упорство и последовательность в достижении целей! Бритый крепыш с инвентарным номером на лбу уже строчил от пуза, гогоча, как простой русский парень на концерте Петросяна. Пули летели широким китайским веером! А я уже куда-то падал, хватая столик за ножки и переворачивая его. Толчок – и неуклюжая конструкция отправилась в полет, огрев стрелка по лбу. Глазки людоеда сбились в кучку, он попятился, захлебнулся автомат. Карабас-Барабас совершенно зверской наружности, со шрамом поперек бороды, оттолкнул его от себя, бросился на меня с ножом. А за ним в «паленую хату» лезли еще двое – такие же расписные и звероподобные. И как их земля таких носит?! Я заорал так, что самому стало страшно, бросился в ответку, выбил нож, сломал ему ладонь, винтом скрутил руку, а в завершение с таким упоением врезал кулаком под губу, что вся эта туша, вдвое превосходящая меня по массе, свалилась, как подкошенная. Я дрался, как берсеркер, как Спартак в окружении римских легионеров! Я не дал и шанса нажать на спуск, настрелялись уже! Я бил во всё, что дергалось и моргало, распалялся, крушил челюсти, разбивал носы, сапогами ломал им ребра. А когда они попадали, но еще не умерли, я бросился к своему автомату, который прислонил к стене, и самозабвенно, с мстительным удовольствием, выбивал мозги из их ненормальных голов – в самом буквальном смысле!

Внимания я, впрочем, не потерял, и когда в дверь полез пятый – со вздорным ирокезом на башке – я не упустил этот момент, выхватил нож из-за голенища, метнул – это оказалось проще и быстрее, чем поворачивать ствол! Метни я еще сильнее, и в пузо людоеда вошел бы не только клинок, но и рукоятка. Он выпучил глаза, схватился за нее… и вдруг развернулся и косолапо, согбенный вопросительным знаком, заковылял прочь! Куда с моим ножом?! Я выскочил за ним в бетонный коридор, выхватил из груды доску, унизанную ржавыми гвоздями (их притащили, видимо, на дрова) – и в тот момент, когда он уходил за поворот, швырнул ему вдогонку. Доска воткнулась в спину, людоед завыл. Я настиг его в несколько прыжков, обработал уже без единого гвоздя. Провернул клинок в животе, вытер о брезентовые штаны мертвеца.

В подземелье было тихо. Возможно, этой пятеркой нашествие и ограничивалось. Я вернулся в обжитое людьми пространство, завыл от отчаяния. Впору долбиться головой о стену! Мутанты лежали на кроватях, порезанные пулями. Худенькая женщина в скатанном пуловере, свернувшись калачиком, лежала на полу. Остальные тела меня не интересовали – только это. Я подлетел к ней, перевернул. Александра Васильевна была мертва. Невероятно! Еще минуту назад она была живее всех живых, ласково говорила со мной, проникала в душу своими умными глазами. А теперь ее глаза затянула водянистая пленка, в них не было никакой жизни… Я что-то орал, колотил кулаками по стене, меня рвало с кровью и болью. Почему умирают пачками хорошие люди, имеющие ко мне либо прямое, либо косвенное отношение? Только за последние сорок восемь часов – ласковая женщина Ада, Лев Михайлович Драгунский, неплохие парни Дергач и Рывкун, соседка Маша… А теперь – Александра Васильевна…

Похоже, я на что-то еще надеялся. Снова рухнул на колени, упорно отыскивал пульс, хоть какие-то признаки жизни. А вдруг пуля не задела сердце, краем прошла? Но пульс решительно отсутствовал…

Что я услышал? – ума не приложу. То ли тетива тихонько брякнула, то ли спертый воздух заставил вибрировать оперение… И снова в ход пошли акробатические навыки. Я рыбкой метнулся к книжному шкафу, перевернулся, сделав упругую стойку на руках, ноги вонзились в шкаф, и все литературное изобилие (которым можно пару дней отапливать большое помещение) с грохотом посыпалось на пол! Стрела пронеслась над ухом – спасла врожденная проворность! Так мы еще и лучники! Так мы еще и женщина!!! На меня набросилась свирепая мегера со сверкающим взором – целый фонтан экспрессии! Свалилась на меня, оседлала, больно засадила кулачком по брови. Я пытался ее сбросить, но эта «женщина сверху» держалась, как опытная наездница, схватила меня за горло, сжала так, что я чуть не умер. Я задыхался, муть вставала перед глазами. А она рычала, как отменная пантера, уже была близка к своей цели… У нее бы все получилось, кабы я не извернулся и не забросил ногу ей за голову! И сразу все поменялось местами – рывок, переворот, она вскричала от боли, ударившись позвоночником о бетонный пол. Я уже взлетел, теперь я был сверху, без промедления взметнул кулак, чтобы раздробить ей челюсть…

И остановил его в полете, узрев перед собой напоенные болью глаза Александры Васильевны…

Да и лицо было просто копия. Моложе, иначе оформленное, не того фасона, но… точно такое же! Я мгновенно все понял, растерялся. А она воспользовалась моей заминкой, брыкнулась, упругий толчок бедром – и я, ахнув, отбил плечо. Но вновь себя оседлать я не дал! Она вскочила, как чертик на пружинке, горя желанием стереть меня в порошок, но я подсек ей ногу, она упала на живот – и я уже выкручивал ей руки за спиной, придавив коленом остальные части неугомонного тела.

– Слушай, ты, педагог дополнительного образования… – шипел я. – Сто чертей тебе в божественный лотос… Ну, давай еще баян порвем… Ты бы хоть разобралась, прежде чем в меня стрелу пускать… Это не я убил Александру Васильевну – я был у нее в гостях, меня зовут Алексей Карнаш, твоя мама была моим классным руководителем… очень классным, между прочим… а сегодня спасла от людоедов… Оглянись, кто, по-твоему, перебил эту публику – сами на себя руки наложили? Мне очень жаль, Ольга, что так случилось, поверь, я действительно не один из них…

Какое-то время она дрожала, выгибалась коромыслом, пускала слезу. Потом я ее отпустил, она поднялась, добрела, пошатываясь, до матери, обняла ее и застыла. Мое сердце тоже разрывалось, но я понимал, где нахожусь и чем это чревато. Я вышел из подвала, навострил уши. Возможно, что-то послышалось… я не был точно уверен. Я вернулся назад, перезарядил автомат, вскинул на спину рюкзак. Поднял облезлый портативный арбалет из легкого пластика с системой небольших блоков и воротом для натягивания тетивы. К ложе в нижней части крепились запасные металлические стрелы. Еще с десяток торчали из колчана в маленьком рюкзаке за спиной у женщины. Бесшумное оружие неплохой убойной силы – достойная штука из арсенала подразделений специального назначения. Но куда уж ему до моего «Вала». Я осторожно отстранил женщину от безжизненного тела, вернул ей арбалет. Поднял остывающую учительницу – она практически ничего не весила! – отнес на кровать, укрыл одеялом.

– Дорогая, нам нужно серьезно поговорить… – Согласен, шутка вышла не самой удачной.

– Ты кто такой? – процедила сквозь зубы дама, рассматривая меня с откровенной нелюбовью. Волосы, слипшиеся от пота, падали на лицо, разглядеть его толком было невозможно. Да и не хотелось мне его разглядывать! В ней было что-то от воительницы – подпоясанная армейским ремнем, утепленная курточка, ватные штаны, заправленные в голенища сапог с отворотом. Кепка с козырьком – отдаленное подобие конфедератки. Она была пониже меня, но все равно высокая, крепкая в кости – сложением явно не в маму (в процессе ее изготовления, видимо, участвовал и папа).

– А разве я не сказал, кто я такой? Послушай…

– Это ты во всем виноват… – с какой-то выпуклой ненавистью прошептала она. – Если бы ты сюда не явился, по твоему следу не пришли бы и эти…

– Послушай, – повторил я. – Возможно, ты права, прости, мне очень жаль…

– Принес же тебя черт… – Она сжала кулачки.

– Меня принес аист, – терпеливо разъяснил я. – Возможно, капуста. В третий раз пытаюсь достучаться до твоего разума, Ольга. Александру Васильевну уже не вернуть. Но что-то мне подсказывает, что через минуту-другую хлынет новая волна, и на этот раз нам придется туго. Судя по шумам, людоеды уже зачистили подземную парковку, скоро будут здесь. Временно нам по пути, если не хотим погибнуть. За твою маму я уже отомстил, расслабься. Забираем оружие и уходим. Там что?

Я кивнул на черный коридор за утопленной нишей. Если я правильно разобрался, в этом помещении было два выхода.

– Там можно выйти на Космическую улицу, – пробормотала Ольга, не отводя взгляда от тела своей матери. – Я возьму с собой маму, я должна ее похоронить…

– Пошли. – Я нетерпеливо потянул ее за рукав. – Эта хату все равно спалили, лучшая могила для твоей мамы – здесь…

Если не съедят. Но могут и не съесть – в силу возраста и худобы. Мы могли бы долго спорить на эту тему, кабы не предчувствие и посторонние шумы. Лопнуло терпение, я схватил строптивую особу за шиворот, вытолкал взашей в нишу. И не успел протиснуться, как снова понеслось! Окрестности подвала наполнились топотом, матерными, но четкими командами. Одуреть, на тринадцатом году безвременья бывшие силовики нашли общий язык с уголовной братвой! Судя по всему, они наткнулись на свежий труп своего соратника. Я отступал в нишу, опустив предохранитель. И все же мозгов им не хватало! В былые времена первой в жилище пускали кошку, в наши дни уместнее – гранату. А эти полезли собственными персонами! Орали, матерились – чтобы не так страшно было. Разболтанный оболтус с сединой на висках, но ни хрена не повзрослевший – на груди болталось ожерелье из высушенных человеческих ушей – ввалился первым.

– Ух, ё… – только и сказал, узрев разбросанные тела сподвижников. Так и умер, удивленный, когда я, отступая в нишу, начал вбивать в него свинцовые аргументы. Он болтался, дергался вместе со своим ожерельем, голосил, как недорезанный…

Эти твари разразились бешеным огнем, но меня уже не было. Я бился о какие-то теснины, о трубы большого и малого диаметра, оплетающие сырые стены, набивал шишки о вентили и муфты. Чертыхался, падал, не вписываясь в повороты. Впереди бежала женщина, хрустела крошка у нее под ногами. Она была знакома с этой местностью, а я нет! Фонарь оказался под рукой, с ним пошло веселее. Из темноты выплывали бетонные блоки в потеках бурой слизи, скособоченный потолок, с которого свисала какая-то труха. Под ногами хлюпало. Я чуть не прозевал низкую кирпичную арку. Она выпрыгнула, как черт из табакерки. Имелась отличная возможность расквасить лоб! Я отпрянул, пролез под ней, согнувшись. А перебравшись на другую сторону, сделал остановку. Нечистая сила лезла в коридор, гремела за поворотами амуницией и матерками. Осветив пространство впереди себя, я вынул гранату, выдернул чеку, положил ее под арку и прыжками помчался до ближайшего изгиба. Риск имелся, а что делать? Но повезло, ударная волна не прошла по всему подземелью, рвануло в ограниченном пространстве. Дрогнул свод, посыпались кирпичи, и ахнуло на пол все, что находилось в потолочном перекрытии. Поднялась лавина пыли. Прочистив ухо, я критически обозрел содеянное. Гора получилось что надо – человеку по горлышко. Минут на пять задержит. Я помчался дальше, догоняя свою новую подругу по несчастью, к которой еще не придумал, как относиться…

Мы долго брели какими-то подземными ходами, ползли, когда потолки вжимали нас в пол. Она со мной не разговаривала, глотала слезы. Я тоже помалкивал. Кружилась голова от нехватки кислорода и дикой усталости. Сознание периодически отключалось, что не влияло на скорость передвижения. Я смутно помнил, как мы выбрались из канализационного колодца. С кислородом на планете было напряженно, но, в сравнении с духотой подземелья, это был живительный морской бриз! Мы перебежали перепаханную улицу Космическую и через энный промежуток времени уже углублялись в подземные дебри под самым большим в Сибири техническим университетом…

Такое ощущение, что мы проспали сутки. Возможно, так и было. Я очнулся первым. Голова раскалывалась, ныли кости. Мы находились в крохотном полуподвальном помещении с оконцем под потолком. Сквозь эту брешь в стене просачивался блеклый свет. Подсобка лаборатории или что-то в этом духе. Стены гуляли волнами, зияли пугающие дыры. Остатки стеллажей, горы хлама на полу. Кто-то здесь уже ночевал – судя по истлевшему тряпью и засохшим пятнам крови. Несколько минут я тупо разглядывал заваленный строительным мусором дверной проем. Если так было до нас, то как мы здесь очутились? Другой двери здесь не было. Впрочем, это детали…

Заворошилась груда облезлого тряпья в углу, выбралась опухшая мордашка, уставилась на меня со священным ужасом. Картина потекшей акварелью. Волосы пепельного цвета паклей торчали из-под шапки, под глазами зеленели круги. Было в ней что-то трогательное, щиплющее за душу, хотя и немного настораживающее.

– О, нет, ты не храпела, – быстро сказал я. – Успокойся.

– Очень смешно, – проворчала она и надрывно закашлялась. Упала обратно, забралась в свои тряпки.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Не хочу тебя расстраивать, но я в порядке, – ворчливо отозвалась Ольга.

– О, что ты, я совсем не расстроился, – буркнул я, стянул рюкзак и принялся в нем рыться. Потом еще минут пять я уговаривал Ольгу принять таблетки, от которых ей точно не станет хуже. Она ворчала, что ей ничего от меня не надо, что лучше бы я шел куда подальше, но в итоге проглотила антибиотики, потом закрыла голову руками и провалилась в ступор. Изредка она вздрагивала, проглатывала рыдания. Мне было очень жаль, но повторять об этом в третий раз не хотелось.

– Расскажи, что вчера случилось, – попросила она, поднимая голову и устремляя на меня исполненный неприязни взор. Она уже не казалась такой страшной, как после пробуждения, хотя лицо могла бы и помыть.

Я рассказал.

– И ты не смог ее защитить, – со вздохом констатировала новоявленная сирота. – Убивать ты умеешь, прикончил целую кучу негодяев, а сделать так, чтобы мама осталась живой, ты не смог.

Я мог бы привести кучу доводов в свою защиту, но решил воздержаться. По крупному счету, она права.

– Господи, какая я дура, что оставила ее одну… – Она опять провалилась в свои ладошки, но, к счастью, ненадолго. Оторвала руки от лица и грозно свела неопрятные брови, которые давно пора было проредить. – Учти, если я говорю «какая я дура», это не значит, что я дура, понял?

– Я понял, – кивнул я. – У тебя есть диплом. Ты не дура.

– Да пошел ты…

Лучшим решением в создавшейся ситуации было бы сесть рядом, обнять, сказать какие-то утешительные слова. Она бы непременно треснула меня по лбу, но я бы уже не чувствовал себя таким засранцем. Мне было очень неловко, неудобно, хотелось провалиться сквозь землю или куда-нибудь убежать. Воистину неисповедимы пути Господни…

– Мама, кстати, рассказывала про тебя. – Ольга мстительно оскалилась. – Она говорила, что все люди как люди, а ты – первосортный обалдуй. Способности были, а толком нигде не учился, даже в армию пошел – лишь бы не учиться. И вообще, ты неблагодарная скотина, вот. А также язва, циник и недотепа.

В этот день я был согласен выслушивать про себя любые гадости. Я смастерил виноватую физиономию и снова закопался в рюкзак. Правилами личной гигиены можно было пренебречь, помыться и почистить зубы можно и через неделю, но питаться надо регулярно. В рюкзаке осталось восемь банок – половина с перловкой, половина с говядиной. Все разумные сроки хранения вышли много лет назад, но народ питался этими деликатесами, и не припомню случая, чтобы кто-то умер. Несколько минут я молча накрывал на стол, используя в качестве последнего обернувшийся в кирпич калорифер.

– Присоединяйся, – предложил я.

Она фыркнула.

– Спасибо, не ем.

– Ты ценный товарищ, – похвалил я. – Сущая находка. Но поесть, однако, придется – энергия космоса далеко, она тебя сегодня не накормит. Нормальные, между прочим, консервы, в них скрывается невиданный запас калорий.

– И невиданный запас нитритов, – буркнула Ольга. – Для тех, кто не понял, – канцерогенов.

– Да уж, вокруг нас других канцерогенов нет, – восхитился я. – Не поверишь, женщина, но вся наша нынешняя жизнь – злокачественное новообразование. Для тех, кто выжил после катастрофы, рак уже не страшен. В ходу теперь иные модные болезни: от инфекций, отключающих мозг и делающих человека прожорливым зомби, – до социальных «заболеваний», штампующих редких сволочей. Кстати, этих редких сволочей развелось в последнее время…

Но я ее не убедил. Впрочем, видя, с каким аппетитом я уплетаю «канцерогены», Ольга в итоге смягчилась, порылась в своем мешке и выставила на стол подозрительный брусок размером с кирпич, но определенно не кирпич. Предположительно это был спрессованный продукт питания. Большого аппетита вид его не вызывал, неприятно засосало под ложечкой.

– Поясни, – сглотнул я. – Надеюсь, это не брикетированные лечебные фекалии.

– Морская капуста, – неохотно объяснила Ольга. – Вчера, когда ты не смог защитить мою маму, я ходила на охоту – не просто так, а вполне адресно. Возможно, ты помнишь, что на проспекте Маркса перед кинотеатром «Аврора» было китайское заведение под названием «Чайна Таун»? Работали там буряты и калмыки, но это неважно. В большинство своих блюд они добавляли морскую капусту. От заведения осталось мокрое место, но не так давно, блуждая по коллекторам, я наткнулась на остатки древней цивилизации, в частности, на склад «Чайна Тауна». Стена оказалась проломленной, их склад находился глубоко под землей. Холодильное оборудование, разумеется, не работало, но там и без холодильников царит такой зверский холод… – Ольга поежилась. – Похоже, мы достукались, что вечная мерзлота теперь начинается не за шестьдесят шестой широтой полярного круга, а везде где только можно. Стоит копнуть немного вглубь – где нет коммуникаций, а только почва – и сплошные льды. С одной стороны, это неплохо, можно содержательно проводить время, выискивая старые продуктовые хранилища…

– Скажи, морская капуста – это было единственное, что ты сподобилась взять? – Мои страдания, видимо, были отчетливо нарисованы на физиономии, она злорадно скалилась. Не всем дано любить морскую капусту!

– А вот это ты зря, она очень полезная…