Сибирь 2028. Армагеддон

День уже был в разгаре, хотя солнце по понятным причинам не светило. Красный проспект уносился на север, к площади Калинина, где обрывалась линия метро. Над руинами клубился прогорклый дым. Далеко на севере – правее упомянутой площади – он вихрился особенно плотно, отливал почему-то желтизной и выглядел жутковато и непредсказуемо. Боюсь, что через эту местность и пролегал наш путь. Руины в районе остановок общественного транспорта «Линейная» и «Кропоткина» выглядели необитаемыми, но мы не стали искушать судьбу. Когда-то теплотрасса проходила вдоль проспекта. Линия разлома земной коры совпала с ней удачным образом, трубы вывернуло, расшвыряло по округе, и теперь здесь тянулась приличная глубокая канава, совпадающая с нашим направлением. Мы перебежали в этот ров, скорчились на дне. Я печально озирал свое измученное войско. Ольга посерела, осунулась. У пацана прорезался тик поперек мордашки, он постоянно сглатывал, словно распухло горло. Потускнел, обмяк Молчун – он теперь, едва выпадала минутка, сворачивался клубком, прятал голову и так лежал, грустно поглядывая большими глазами. Все понимали – и Молчун тоже, – что с едой и питьем «временные трудности», и, сколько ни проси, легче не станет. Всё будет позже – вкусные напитки, рыба, молочные продукты, разнообразные мясные деликатесы…

– Ну что, бригада мучеников, – оптимистично заявил я. – Полпути позади. Усилим позитивный взгляд на вещи?

– Лучше бы ты промолчал… – покачала головой Ольга.

Сделав передышку, мы потрусили вдоль канавы. Временами приходилось перебираться через перевернутые машины, форсировать опасные провалы. Протащились через развалины торгово-развлекательного центра «Ройял-Парк», «Дома с садами» на обратной стороне проспекта – бывшего украшения района, здания с оригинальной архитектурой – террасы друг над дружкой, а на них – уютные зеленые зоны. Над площадью Калинина дым сгущался, он висел как будто слоями. Дул сухой ветер. Пыльные сквозняки гуляли по руинам, завывая ржавым железом. Песок кольцами вился под ногами, струился под скособоченные строения, заполнял трещины в земле. Песок и ветер. День чудесный… Мы перебирались через распаханное стихией автомобильное кольцо, прорывались на улицу Дуси Ковальчук. Мы крались краем развалин, стараясь не высовываться на проезжую часть. Город вымер. Возможно, в этом районе давно уже никто не жил. Мертвым кварталам не было конца. Мы продвинулись на север метров на двести и встали, озадаченные очередным феноменом. Серый дым, окутавший землю, плавно сходил на нет, приобретая бежевый оттенок. А дальше над городом вставал грязно-желтый туман… Пропадали очертания руин, словно растворяясь во чреве гигантского пузыря, оставались какие-то фантомы и неясные линии. Узловатые завихрения струились между слепыми контурами.

– Что это? – пробормотал я. – Первый раз вижу такую хрень. Никогда так далеко не забирался… Странно, здесь достаточно влажно…

– Попробуем прорваться, – севшим голосом прошептала Ольга. – Надеюсь, это не Ведьмина плесень…

– Что-то тут нет никого, – передернул плечами Кузьма. – Страшновато, дяденьки, тетеньки. Как бы не случилось чего…

– А что с нами может случиться? – натянуто засмеялся я. – Разве с нами до этой минуты что-то случалось?

Я помнил, как закружилась голова, и окружающие предметы, включая моих спутников, сделались нерезкими. Возможно, у той гадости, на которую я напоролся, не было материальной природы. Но вздутие в воздухе казалось реальным, клянусь! Туман ложился на плечи, обтекал со всех сторон, мы брели по краю тротуара. И вдруг все пропало, а тротуар поплыл. Вздулась зловонная субстанция перед глазами, я вошел в нее по инерции, не смог остановиться. И сразу почувствовал страх.

Это был не тот страх, что я испытывал, прорываясь через толпы зараженных. Не страх перед микробами, людоедами, дикими собаками и навозниками. Это был просто страх. Без причины. Признак дурачины.

Тело затрясло, сжалось сердце в предчувствии беды. Я замер, совершенно забыв, что нужно кого-то позвать, предупредить, предостеречь. Такое ощущение, что рядом со мной никого уже не было! Они ушли вперед, и хлопья тумана сомкнулись за их спинами!

Возможно, это был не газ. Но некая токсичная субстанция, энергетическая аномалия – не знаю, как назвать. И я попал в самое средоточие! Понимание давалось с колоссальным трудом, но как-то я его осилил. Зато теперь я был решительно пуст. Я смутно помнил, как затрясся в припадке. Словно молния вошла в тело и удалилась в землю через пятки. Я зашатался. Чувство ужаса не проходило. Это было что-то бредовое, нелепое, несусветное, плохо сочетающееся с моими материалистическими взглядами. Я попятился, инстинктивно полагая убраться из зоны поражения. Но зона двигалась за мной, и я уже сходил с ума! Я что-то выл, куда-то бежал, крик застрял в горле. Я захлебывался, жадно вдыхал зловонный воздух, пугался собственного крика. Я метался, запинался об обломки. Поначалу было понимание, что нужно добраться до точки, откуда дали старт. Потом снизошла легкость. Но с сознанием она не сочеталась. Сознание рухнуло – как небоскреб, распавшись на миллионы кирпичиков…

Я очнулся от звонкой пощечины. Затылок ударился о каменную плиту, пыхнул огнем. Я открыл глаза.

Бледная Ольга решительно отвела кулачок в сторону, намереваясь одним ударом раскрошить мне челюсть. Я перехватил запястье.

– Минуточку, ты что творишь? Убьешь же, дуреха…

Она со свистом выпустила воздух.

– С возвращением, Карнаш, черт тебя побери…

И провалилась в глухую прострацию. Мы лежали на стальной решетке. Под нами что-то монотонно журчало, а прямо над головой, сквозь сдвинутую крышку колодца маячил тусклый свет. Я провел рукой по решетке. Нащупал мешок, автоматы. Слава Богу. Потрогал стену. Холодно. Скользко. Паршиво на душе.

– Случилось что-то? – глупо спросил я.

Она не расслышала в своей прострации. Голова уже практически не болела, я стал усердно раскидывать мозгами. Во-первых, где остальные? Во-вторых, с какой это божьей помощью она засунула меня в эту дыру?

– Ты ничего не помнишь? – вздрогнула Ольга.

– Совершенно, – мне стало стыдно – словно напился, что-то натворил и, естественно, потерял память.

– Ты зацепил Ведьмину плесень, – тяжело вздохнула Ольга. – Как и предсказывала. Только не спрашивай, что это такое, сама не знаю. Загадочная аномальная зона, в которой люди сходят с ума… Я сама с тобой нахваталась – в терпимом, впрочем, объеме. Но депрессия и подавленность снова со мной… Извержение безумия, Карнаш. Ты порывался подраться, засадил мне по челюсти, полюбуйся. – Она потерла красиво отливающую ультрамарином скулу. – Впрочем, за тот удар мы с тобой расквитались… Потом ты матерился, как прапорщик, горланил какие-то песни. Потом тебе приспичило выговориться. Ты изливал мне душу о своей божественной Марине, и, пока ты это делал, от тебя исходил такой шум, что срочно встал вопрос о твоей изоляции. Я не могу больше слушать про твою Марину! Она меня бесит и превращает в валькирию! – Она смутилась. – Сейчас мы в квартале от желтого тумана, где-то в районе Сухого Лога. Я оттащила тебя за пределы, часть пути ты шел самостоятельно, причем постоянно норовил куда-то свернуть, а потом просто рухнул, захрапел, и мне пришлось волочь тебя до ближайшего колодца. Не спрашивай, как я тебя в него затолкала, я сильная…

– М-да, стыдоба. – Я покарябал отрастающую щетину. – Спасибо, Ольга, вот ты и спасла меня.

– Ты еще удачно отделался, – буркнула она. – Один «старатель» мне рассказывал, как в этой плесени люди на его глазах теряли рассудок, царапали себе кожу, резали вены… А ты отделался легким загулом. Проехали, Карнаш, уже не стоит переживать по этому поводу.

– Интересно, есть что-нибудь еще, о чем мне не стоит переживать? – проворчал я. – Господи, я ни хрена не помню, все выдуло из головы… Какая программа? Где мы еще не были? Надеюсь, Молчун и Кузьма терпеливо дожидаются нас наверху – в сухом и безопасном месте?

Она посмотрела на меня как-то странно. Вроде бы спокойно, но в мутных глазах мелькнуло отдаленное беспокойство.

– Черт… – хрипло вымолвила она, и беспокойство стало расти в объеме, обращаться в страх. – Я с тобой сама не своя, Карнаш… Одно время они были рядом, потом куда-то пропали, потом я снова их видела, но как-то даже не задумывалась… Блин, это ты во всем виноват!

Мы пулей вылетели из колодца. Сердце билось, как полковой барабан. Опекуны, мать нашу! В разрушенном городе вообще никого не было, кроме нас! Разбитая улица Богдана Хмельницкого уносилась на северо-восток. Все видимое пространство лежало в руинах. Остовы пафосных новостроек в белесой дымке, горка щебня и пепла на месте Калининского универмага… Мы бросились обратно, попятились от желтоватых завихрений, плывущих поперек дороги к битым колоннам академии путей сообщения.

– Нет, здесь делать нечего… – яростно терла лоб Ольга, убыстряя рождение мысли. – Из тумана они выбрались, я точно помню, Кузьма ругался, Молчун ворчал… Они тащились за мной, когда я тебя волокла. Кузьма еще предлагал свои услуги в качества носильщика тяжестей – правда, выглядел при этом, словно травки обкурился…

Она уставилась на меня с суеверным ужасом. Ну и кто, скажите на милость, в этом виноват? Неужели я? Мы помчались обратно – как будто универмаг на Сухом Логу уже закрывался, а нам надо было срочно купить крайне важную в хозяйстве вещь! Мы метались по развалинам, лезли в какие-то щели, рискуя попасть под обвал. Звали пропащих, но они не выходили. В этом проклятом районе не было НИКОГО. И вообще, я заметил странную тенденцию – чем ближе мы подбирались к конечному пункту нашего маршрута, тем менее заселенным становился город. В Снегирях колония имелась – это подтверждали не связанные между собой источники, но почему тогда в этом районе такая пустота? Не связана ли она с бывшим заводом химконцентратов, на котором обогащался уран и оружейный плутоний? Все эти аномальные зоны, причудливое содержимое атмосферы…

Мы бегали по улицам и прочесывали руины не менее двух часов. Не за горами был вечер. Мы дико вымотались. Мальчишки и собаки нигде не было! Самые черные мысли лезли в голову. Мы не могли уйти, оставив их в этом гиблом месте!

– Стоп, – сказала Ольга, перестав метаться и взъерошив грязные волосы. – Давай относиться ко всему с буддистским спокойствием. Интуиция нам подсказывает, что с нашими шалопаями ничего ужасного не случилось. В плесень они не попали – разве что краем. Мы их найдем – рано или поздно. Но торчать на открытом месте не дело. Молчун найдет нас по запаху. Не знаю, как ты, но я страшно устала, с удовольствием бы сейчас присела или прилегла.

За руинами громоздкого сталинского здания на «Богдашке» мы нашли чудом сохранившуюся бойлерную, вход в которую удобно подпирался насквозь проеденным грибками и воняющим тухлятиной котлом с чугунными ногами. Через узкое окошко под потолком просачивался тусклый свет. На дне котла обнаружился слой застывшего масла, которое лениво загорелось, когда мы бросили в него спичку. Воздух в районе котла начал прогреваться. Под полом вскрылся отстойник с ржавой водой. Не бог весть какой бассейн, но помыться можно. Я горячо надеялся, что антибиотики, которыми мы наелись до отвала (до приземления в приходе отца Климентия, где меня обобрали), пока действовали.

– Отвернись, я помоюсь, – как-то глухо вымолвила Ольга. – Не могу уже так жить, все тело чешется.

Я отвернулся, почувствовав, как под желудком что-то буркнуло и шевельнулось. Отошел к окну, чтобы не смущать купальщицу. Она шуршала одеждами, зачерпывала воду какой-то выгнутой жестяной банкой, вполголоса жаловалась, что мыло не мылится, вода холодная, температура окружающей среды ничем не лучше, и будет замечательно, если несчастная девушка подхватит менингит!

Я терпеливо ждал, стараясь ни о чем не думать. Какое мне дело до того, что она там делала?! У меня другая жизнь, другие планы, и присутствующие в них не значатся!

– Можешь оборачиваться, – проворчала она. – Как я выгляжу?

– Как я, – не очень ласково отозвался я, отворачиваясь от окна. И сердце забилось неровно, на повышенной передаче, едва не вырвалось из груди! Она не выглядела, как я! Ольга стояла передо мной, в чем мать родила – стояла спокойно, опустив руки по швам, безотрывно смотрела в глаза, и только слабое подергивание нижней губы выдавало волнение! «И куда это мы так разделись?» – чуть не вырвалось. Но прикушенный язык отказался болтать всякий вздор, я поперхнулся, закашлялся. В горле пересохло. Я ведь не замечал, что Ольга – очень привлекательная женщина! Под ворохом одежд пряталось упругое тело с шелковистой кожей – просто невероятное для тех, кому за тридцать. Под шапкой – волосы, которые, если отмыть, весьма достойны и имеют приятный пепельный окрас. Под деланым пренебрежением и насмешливостью – истинное отношение ко мне…

– А почему ты го… – как-то тупо начал и снова поперхнулся.

– Я такой родилась, Карнаш, – тихо сказала Ольга. Я боялся признать, что между нами давно проскочила искра. Душа просила того, что мозг отказывался понимать! Но я в самом деле пуще жизни любил Маринку, я постоянно думал о ней, и чем ближе приближались мы к пресловутым Снегирям, тем больше меня охватывала нервозность, которую я насилу обуздывал. Но эта женщина без одежд, от которой я не мог отвести глаз…

В общем, я запутался, расписался в бессилии разобраться в своих чувствах. Она манила меня со страшной силой! Я вяз в ее спокойных грустных глазах. Страшно волнуясь, я потянулся к ней, она сладострастно вздохнула и закрыла глаза…

Мы рухнули на разбросанные по полу одежды. Я запоздало вспомнил, что не успел помыться. Ну, не успел так не успел, сама виновата. Я судорожно выбирался из куртки, из ватных штанов, которые стаскивал вместе с берцами, от многого другого, что не давало мне замерзнуть холодной осенью. А она в это время обнимала меня сильными руками, не отпускала, целовала в колючую щетину, распалялась, дрожала, как нетерпеливый автомобиль перед светофором…

Весь этот гадкий мир сложился в строку и исчез. Его больше не было. Существовала только женщина, с которой мы ругались, обменивались колкостями, бегали по городу уже два дня, а я не знал, что она такая…

– Послушай… – придя в себя, выдохнул я, – я глубоко извиняюсь, нашло что-то, но ты же сама хотела…

– Насколько глубоко ты извиняешься, Карнаш? – тихо смеялась Ольга, теребя мою щетину. – Ну-ка, покажи… Успокойся, мой хороший… – обжигало мне ухо ее горячее дыхание, – все, что было между нами, в этой бойлерной и останется… Возможно, я не права, но и меня какая-то муха укусила. Скоро мы об этом забудем, не волнуйся, мы пойдем искать твою Маринку, и если у вас с ней всё будет хорошо, ты меня больше не увидишь… Кстати, – она сделала большие глаза и разлеглась у меня на груди, – ты недавно хвастался, что пару дней назад у тебя был секс. То есть в ожидании большой любви ты время не терял.

– Не надо, Ольга, – замотал я головой. – Та женщина погибла через полчаса после секса, не надо о ней, это было далеко отсюда и в прошлой жизни…

– Прости…

Мы недоверчиво смотрели друг другу в глаза, и что-то входило в душу – большое, горькое, тягостное. Деваться некуда, это случилось. И еще одной проблемой на свете стало больше…

Мы освободили помещение через полчаса, какие-то пристыженные, толком не отдохнувшие, стараясь не смотреть друг другу в глаза. И только вышли за порог, как встали, пригвожденные к земле. Челюсти отпали от изумления. Они стояли напротив двери – наши «потеряшки» Кузьма и Молчун! Я провопил что-то победное, бросился к Кузьме. Но, подбежав, обнаружил, что происходит что-то странное. Кузьма был явно не от мира сего. Он стоял, пронзенный столбовой болезнью, проницал, как даун, параллельные пространства, чумазый, смешной. Он потерял где-то шапку, и слипшиеся волосы торчали в разные стороны, как у клоуна.

– Эй, ты чего? – Я толкнул пацана в плечо. Он качнулся и вернулся в состояние покоя. Озадаченный, я перевел взгляд на Молчуна. Ну, слава Богу, хоть с собакой все было в порядке. Пес загадочно поглядывал на меня, помахивал хвостом. Ольга оказалась права – умный пес нашел нас по запаху, да еще и умудрился притолкать сюда мальчишку! А теперь снимал с себя ответственность, позевывал, доставил, дескать, сами разбирайтесь. Непонятно, где их носило. Обоих с ног до головы покрывало какое-то ненавязчивое напыление – то ли пыль, то ли зола.

– Ведьмина плесень, – вздохнула Ольга. – Зацепила мальчонку. Ладно, хоть к Господу не отошел, Матрица не поглотила…

– Надежда есть? – ухмыльнулся я.

– Надежда есть всегда, – кивнула Ольга. – Она живет даже после нашей смерти. Гавкни ему что-нибудь в ухо. Вдруг сработает?

Я не придумал ничего умнее, как наклониться к пацану и проорать грозным командирским голосом:

– Рота, подъем!!!

Пацаненок вздрогнул, хлопнул глазами. Чумазая физиономия обрела осмысленное выражение. Он посмотрел на меня, как на последнего кретина, и прочистил грязным пальцем ухо.

– Ты чего орешь, мужик, я же не глухой?

Возбудился Молчун – встал на задние лапы, сложил передние ему на грудь и стал вылизывать грязную мордашку.

– Молчун, кончай, ну, что за телячьи нежности? – ворчал Кузьма, стряхивая с себя собаку. Подозрительно посмотрел на наши вытянутые физиономии. – Эй, вы чего? Белены объелись? Ну и рожи у вас.

– Кузьма, ты ничего не хочешь рассказать? – вкрадчиво осведомился я.

– Например? – Он нахмурился.

– Ну, где вы были с Молчуном битых три часа…

– А где я был? – недоуменно заморгал мальчишка. – Вроде прикорнул на минутку… А вообще не помню. – Он вопросительно уставился на собаку: – Слышь, четвероногий, где мы были?

– Ну, жесткач… – пробормотала Ольга.

– Ладно, Кузьма, проехали, – вздохнул я, – надеюсь, что когда-нибудь ты нам все расскажешь…

Уже смеркалось. Мы протащились вдоль «Богдашки» всего лишь несколько кварталов – при этом практически не общались, со скрипом волочили ноги. А у живописных развалин Ледового дворца спорта «Сибирь» натолкнулись на большую группу людей! Навстречу вышли трое изнуренных мужчин с автоматами. Обнаружив, что мы не питаем к ним агрессивных намерений, опустили оружие. «Люди, вы сошли с ума, – пробормотал один из них. – Не ходите на север, там вы пропадете». Мы не стали вступать в затяжные дискуссии, поинтересовались, можем ли провести ночь в их дружном коллективе. Они с тоской покосились на Молчуна, потом на наши физиономии, утверждающие, что мы собак не едим и другим не позволим, махнули руками – оставайтесь, Бог с вами. Только еды не просите, самим жрать нечего.

Эти люди были мирными «обывателями», не так давно сбившимися в табор. Они пришли из рабочего поселка Пашино, подвергшегося нашествию зараженных. В общине имелся боеспособный отряд из крепких мужчин – они и прикрывали отход женщин и стариков. Больше половины бойцов погибло, боеприпасов остался с гулькин нос, но с хвоста заразу стряхнули. Они целенаправленно шли в этот район. Кто-то посоветовал – дескать, на севере завод химконцентратов, там полная жуть в атмосфере и мутации на каждом шагу. На юге – гиблые аномальные зоны (включающие ту, в которую мы вляпались) – а вот между ними, на улице Богдана Хмельницкого, вполне безопасные кварталы. Тут не лютуют банды, не бегает зараженная публика. До Ледового дворца добралось порядка ста человек. Многие были ранены, другие страдали от болезней. Во дворце, по неизвестным науке причинам, уцелело северное фойе. В нем и обосновались люди. Когда мы вошли в ЛДС, в просторном помещении царили уныние и подавленность. Несколько мужчин укрепляли досками выходящую на улицу галерею. Люди ютились на полу, в ворохе тряпья, старых одеял. Кто-то сооружал помосты, чтобы не холодило от пола. На нас почти не смотрели, царила апатия – верный спутник эпохи. Здесь было довольно тепло – нагрели кострами. В дальней части вестибюля, за импровизированной занавеской, размещался лазарет. Стонали раненые и больные, струился запах гниющей плоти. Возможно, в группе были медики, но не было лекарств. «Отмучился, Петрович, Царство ему небесное, – бормотали монотонно из-за занавески. – Санек, зови мужиков, пусть уносят и хоронят, пока зараза не разбрелась».

Мы уже привыкли спать без удобств. Имелись лишние тряпки, мы не преминули ими воспользоваться. Молчун жалобно поскуливал во сне, я обнимал его, стоически терпел запах псины – как-то не хотелось, чтобы к утру моего приятеля съели. Кузьма уснул без задних ног. Поворочалась, повздыхала Ольга, тоже провалилась в сон, обняв автомат. Ворчали и кряхтели люди, отходя ко сну. Кто-то молился, кто-то жаловался на жизнь. Утробный вой – и тут же забубнила женщина, успокаивая мужчину: все в порядке, дорогой, это просто сон. Двое спорили о правильности выбранного места проживания. Один доказывал, что в этой дыре опасно, район неизученный, земля пропитана тяжелыми металлами и радиацией. А у оппонента был единственный аргумент: никак не понимаю, Викентий Петрович, как человек твоей комплекции может иметь собственное мнение. А первый зудел, как муха – то не так, это не эдак. Хотелось доползти до него, стукнуть по лбу или зачитать гениальные строки Михаила Светлова: «Пока мы жалуемся на жизнь, она проходит».

Но вскоре тип угомонился. Я с тоской смотрел на спящую Ольгу. Весь остаток дня она упорно делала вид, что меня не знает. Зачем же так? Сама ведь начала. А может, не стоит идти в Снегири? – с каким-то содроганием подумал я. Нужно ли гоняться за миражами, когда все, что тебе нужно, находится здесь и сейчас?

Мысль обживалась в голове, уже не казалась вздорной. С ней я уснул.

А проснулся, когда вновь разверзлись врата ада!

Дикие вопли, рычание, брызги крови! Не может быть, да сколько же можно! Лаял взбудораженный Молчун. Я подскочил, передергивая затвор автомата. Происходило что-то ужасное. В зыбком пламени костров, горящих по углам вестибюля, метались раскоряченные тени, набрасывались на людей, впивались в них клыками. Многие не успевали подняться, другие спотыкались о соседей, снова падали, кричали от страха. Паника достигла апогея, никто не понимал, что происходит. В этом районе не было зараженных! Они не могли напасть! К тому же посты, часовые должны были хотя бы выстрелить! Действительность оказалась шокирующей. Нападение было не извне, а изнутри, несчастных рвали в клочья свои же вчерашние товарищи! Ума, конечно, палата у местного руководства. Отступая из Пашино, люди тащили на себе не только раненых и страдающих «традиционными» заболеваниями, но и укушенных зараженными! Вместо того чтобы пристрелить или хотя бы изолировать… Надеялись вылечить? Уступили причитаниям родственников? В вакууме жили последние двенадцать лет?! Этой ночью «преобразились» не меньше двух десятков больных! Вырвались из огороженной зоны, разбежались по периметру, чтобы вырваться смогли немногие – и пошли кромсать своих близких!

– Ко мне… – шипел я, пиная Ольгу и Кузьму. – Вставайте, беда пришла…

Творилось что-то несусветное. К нам уже прорвались двое, я встретил их пулями. Фонаря не было, ориентироваться невозможно. Палить куда попало – положишь простых людей. Отшатнулась Ольга, когда к ней бросилось забинтованное чудище. Но что-то прочирикал Кузьма, метнулся болезному под ноги, а когда тот рухнул, я вдребезги разнес ему череп прикладом. Отдохнули, называется… Мы сбились в кучу, отходили к выходу, и если к нам кто-то кидался, валили его короткими очередями. А вокруг разворачивалось кровавое побоище. Еще вчера безжизненные, анемичные люди – сегодня обретали невиданную силу. Хрустели кости, ломались позвоночники, обрывались сдавленные вопли. Хлопали отрывистые выстрелы – люди с оружием пытались сопротивляться, но это были лишь слабые очаги. Кому-то удалось вырваться – он уносился прочь, крича от ужаса. У большинства просто не было сил куда-то бежать, и они находили свою смерть там, где спали. Пробиться к выходу не удалось, нас оттеснили в угол. С нами были еще какие-то люди. Из-под самого носа «новообращенный» упырь вырвал истошно голосящую женщину. Она умоляла: «Сережа, не надо, Сережа, не делай этого!!!» – и подавилась собственным криком. Я отправил упыря по адресу (тот свет, до востребования), ударом пятки вынес доску, которую недавно приколотили. Мы вываливались на улицу. Я за шкирку выбросил очумевшего Кузьму. Выскочил Молчун, стал метаться кругами. Ольга, хлюпая носом, строчила из автомата. Я схватил ее сзади за талию, выпали оба. За нами выбрались еще двое, но пробежали лишь пару метров – их смела группа зараженных, пустившаяся в погоню. Мы удирали по пустырю в неизвестном направлении. Восставали из мрака белесые руины кинотеатра «Космос». Ольга хрипела, что у нее кончились патроны. Я обернулся. За нами сплоченной кучкой неслись пятеро или шестеро. Просто спринтеры какие-то! Мы удалились от Ледового дворца уже метров на полтораста.

– Уходите, прикрою! – Я приотстал, сел на колено, чтобы руки не дрожали. Автомат выплюнул две пули и заткнулся. Дьявол! Из тесной группы кто-то выпал, покатился, волоча за собой клубы пыли. Остальные летели на меня – озверевшие, безмозглые, обладающие завидным аппетитом. У них в крови – если кто-то убегает, то нужно обязательно догонять. Я уже не успевал сменить магазин. До гранаты тоже не дотянуться…

Огненный цветок расцвел в гуще бегущих! Из «Мухи» саданули, сообразил я. Вурдалаков разбросало! Взметнулись комья глины. Мне в лоб ударил невесть откуда взявшийся огрызок сучковатой доски, и я опять потерял сознание…

Над головой мерцала широкая труба. За трубой – вторая. За второй – третья. За третьей это дело обрывалось, и начинался низкий потолок, на котором висели клочья сырой штукатурки. Такая же бахрома облепила стены, надо мной, дальше, везде… Изгибаясь под прямыми углами, трубы уходили вдаль, терялись за поворотом. Пахло сырой известкой и гнилью.

Буквально рядом проходил коридор, а я лежал в глубокой нише. В голове горела керосиновая лампа (ладно, не свеча) – просто роскошь в наше время. А через коридор – в нише напротив – потрескивал маленький костер. Оттуда неслась приглушенная речь.

Я привстал на локтях, дождался, пока замрет карусель в голове. У костра сидели двое. По бледному челу Ольги метались отблески костра. Какой-то тип, пристроившийся рядом с ней, а ко мне спиной, ворошил угли куском арматуры. Со спины он походил на лешего. Маленький, в лохмотьях, с сосульками на голове, торчащими в разные стороны. Чуть поодаль свернулись калачиками Кузьма и Молчун, спали беспробудным сном.

Разговор носил мирный характер, и я не стал делать резких движений. Негромко кашлянул, чтобы привлечь внимание к своей неброской персоне.

Мой призыв остался без внимания. Немудрено. Мы были не одни в этом подземелье. За стеной раздавался стук, кто-то монотонно хныкал, рассерженный голос грубо и хрипло вещал на командной ноте. Детские голоса перебивали, оправдывались. Детские?

Два извечных вопроса бытия: ГДЕ Я? и КТО ЗДЕСЬ? Я кашлянул громче, с вопросительными интонациями. Ольга вскинула голову. Ее лицо немного прояснилось. Она подобралась на корточках.

– Ну, наконец-то, не прошло и недели. Ты в порядке?

Я потрогал шишку на лбу. Болела, сволочь. Здоровая. В полчерепа.

Я открыл рот, чтобы ответить, что я всегда в порядке, но тут началось!

Уродливые коротышки выскакивали из закутков, окружили, загалдели. Я дар речи потерял от изумления. Появились взрослые. Тоже невысокие, одетые в рубище, страшноватые. Настолько же любопытные, как их чада. Уставились на меня и стали что-то живо обсуждать. Я различал отдельные слова, но в общую направленность беседы не вникал. Это были довольно странные мутанты. С телами у них все обстояло в порядке – проблемными зонами были головы. Они казались треснутыми, состоящими из двух недобитых половинок. Словно каждого из них в далеком детстве тюкнули топором по макушке, дали стечь мозгам, а образовавшийся разрез залили лаком. Разрез доходил до переносицы, дальше все было нормально. Впрочем, относительно: носы у уродцев отсутствовали, щелочки глаз окружала дряблая кожа, а рты, лишенные губ, практически не закрывались, и оттуда торчало все, что угодно, но не зубы. Разводы мелких морщин окончательно коверкали лица. И хотя на головах у аборигенов что-то росло, это не делало их привлекательнее.

– А ну марш отсюда! – воинственно рыкнул трескучий глас.

Толпу будто ветром сдуло. Мне понравилось: дисциплина – как в войсках древности (некоторых). Все знают, кто вожак стаи и чье сало лучше не есть.

Ольга присела на корточки, взяла мою руку.

– Лежи уж, Карнаш, а то вид у тебя какой-то бледный. Сейчас тебя покормят, и все будет хорошо. Можешь познакомиться – Борис Гурьянович, наш добрый ангел. Он из местных. Следил за людьми, оккупировавшими Ледовый дворец, и спас наши жизни. А еще он любезно согласился довести нас почти до места назначения. Представляешь?

Я вздрогнул.

– Надеюсь, мне не надо вставать, собираться?..

Она не заметила болезненной иронии.

– Лежи, лежи. Сейчас принесут покушать…